Плохая компания

Николай Леонов, Алексей Макеев

Плохая компания

Пролог

Густая пелена тумана растекалась вокруг – через пять шагов уже не видно ни зги. Казаки тревожно поглядывали вперед – туда, где зыбилось болото. Атаман Матвей, видя настроение своих казаков, хмурился еще сильнее. Недружелюбно взглянул на привязанного шамана, подошел вплотную, приподнял за подбородок широкое скуластое лицо, жестко спросил:

– Ну что? Надумал?

Шаман Унху, стараясь сдерживать злобу, храбро посмотрел Матвею в глаза и произнес:

– Я тебе уже сказал. Нет.

Матвей усмехнулся, постоял, покачиваясь, потом повернулся к своим сподвижникам, кивнул… Те, в момент все поняв, выпустили женщину, жену шамана, которая все это время с заткнутым тряпицей ртом наблюдала за своим связанным мужем с ужасом в раскосых глазах. Почуяв свободу, она скользнула к дереву – метнулись черные косы в воздухе, – припала к груди мужа и залопотала что-то быстро, умоляюще… Шаман слушал молча, не выдавая своих эмоций. Потом проговорил что-то на своем языке – строго, твердо проговорил. Женщина стала опускаться ниже, руками обвила его колени, залопотала горячее. Тот сменил тон, положил ладонь на голову жены, погладил… Сказал что-то ласковое, но не менее твердо. Женщина раскачивалась, плача в голос. Шаман поднял голову и гордо посмотрел на чужеземцев.

– Уведите ее! – крикнул он.

Казаки бросили взгляд на атамана, поймав молчаливый кивок Матвея, снова бросились к дереву, схватили женщину за обе руки, оттаскивая от мужа.

Та что-то отчаянно закричала. Матвей шагнул к дереву.

– Слушай, шаман, – произнес он. – Мы все равно пройдем туда, куда нам нужно. Не с тобой, так без тебя. К чему тебе за просто так жизнь свою губить, мучительною смертью умирать? Да и о жене подумай: на кого останется? А ведь молодая совсем… Да и дети, поди, есть у тебя? Подумай. Последнюю возможность тебе даю жизнь сохранить, не то лютой смертью погибнешь!

– Вы все равно не пройдете через болота. Духи не простят вам, что вы украли святыню. Все погибнете, все! Это вас лютая смерть ждет!

Шаман Унху бросал эти слова уверенно, страшно, зло и в то же время спокойно. И от голоса его невольно стыла в жилах кровь у казаков. Матвей раздумывал, пристально поглядывая на шамана. Он понимал, что храбрится, что все совсем не так хорошо. Нет уверенности в том, что выберутся отсюда. Колеблются казаки, сомневаются. Уже нет той бравады и удали, которая брызгала во все стороны, когда только пришли они сюда, когда врывались с саблями в дома местных жителей, собирая все, что попадалось под руку: ложки, тарелки, украшения… Не удовлетворились данью, захотелось большего, вот и настроили местных против себя!

Но больше всего взъярились те, когда казаки разрушили их жертвенник. Матвей лично изрубил его саблей и забрал все, что было сложено вокруг. Ахнули местные от такого святотатства, замерли, а потом со всех сторон полился шепот проклятий. Матвей не обращал внимания, знал, что захватчиков никогда не любят, тут уж ничего не поделаешь. Но местные оказались не столь просты. После того как жертвенник их разрушили, словно помешались все. Как безумные кинулись на Матвеево войско. Сами полегли, но и его людей многих положили. Пришлось отступать. И чем дальше отступали, тем сильнее теснились к болотам. Стали у самой кромки, устроили осаду… Соваться местные боялись, но все равно приходилось все время держать оборону: нет-нет да и подходили самые отчаянные смельчаки, врезались прямо в центр Матвеева войска, резали людей, душили… Сами, конечно, гибли тут же, но урон нанесли немалый. Нужно было отступать дальше, а куда отступать, если впереди – топь непролазная!

Однако знал Матвей, что есть человек, который может провести их через эту трясину. Шаман местный, Унху. Он эти места знает, еще от своих предков наслышан, как пройти через болота. И карта даже вроде бы у него имеется. Послал Матвей своих людей и сам пошел с ними. Ночью ворвались в дом шамана, перевернули все с ног на голову, но карты так и не нашли. Самого шамана и жену его с собой взяли. Правда, двоих потеряли: шаман лично их задушил, защищаясь.

Теперь на шамана у Матвея вся надежда. Если не проведет их через болота, погибель их ждет. Идти некуда – позади местные, злые, готовые порвать в клочья, а впереди трясина. Вот по этой трясине и нужно пробираться. По островкам, с одного на другой. Но шаман не соглашается. Стоит насмерть, хотя и тело уже истерзано, и душа. И пыткам подвергали, и голодом морили, и жаждой. Не помогло и то, что жену его Матвей казакам отдал. Норовистая баба оказалась, как кошка вырывалась, царапалась, но куда ей против толпы оголодавших мужиков с оружием! Но и тут шаман не смягчился, лишь лицо его почернело, а волосы побелели. Проклятия произносил да какие-то молитвы. Плевать на его молитвы, Матвею выбираться отсюда надо!

Посмотрел в черные, как уголь, глаза шамановы и увидел на дне такую непреклонную решимость, с какой еще не доводилось сталкиваться атаману, много битв пережившему.

– Ну что? – крикнул, чувствуя собственное бессилие. – Идем? Последний раз тебя спрашиваю!

– Матвей! – послышалось сзади.

Атаман обернулся. Двое казаков вели юношу, совсем молодого. Глаза испуганные, но живые. Стоит в центре, подрагивает, смотрит на шамана вопросительно.

– Вот он согласился нас провести! – крикнул один из казаков. – Говорит, что знает дорогу.

Матвей не сразу поверил услышанному. Постоял, раздумывая. Потом подошел к юноше, взглянул в глаза.

– Дорогу знаешь? – спросил он.

Юноша кивнул не очень уверенно и проговорил:

– Карты нет. Но с отцом ходил, когда маленьким был. Отец охотник был. Много что помню из того, что видел. Можно пойти.

Шаман посмотрел на юношу и громко что-то крикнул. Тот вздрогнул и ответил на своем языке.

– О чем это вы толкуете? – нахмурился Матвей.

– Шаман говорит, что пройти нельзя без него, – совсем тихо произнес юноша. – Но я проведу. Мы хотим, чтобы вы ушли отсюда и не тревожили больше ни нас, ни наших духов. Поэтому я проведу.

– Молодец! – громко крикнул атаман и хлопнул юношу по плечу. – Сразу видно – умный! Слышишь, шаман? – Он вплотную подошел к связанному человеку и усмехнулся. – А ты говорил, не пройдем! Я предупреждал тебя: подумай хорошенько… А теперь и сам погибнешь, и нас не остановишь.

Матвей потянулся, не спеша достал из-за пояса саблю, еще раз взглянул в глаза шаману. В них не было страха. Хотя он не мог не понимать, что наступает его последний час.

– А то, может, пойдешь с нами? – медленно поднимая клинок, предложил атаман. – Сделаю тебя правой рукой. Мне нравится твоя стойкость.

Шаман молчал, но во взгляде его было столько презрения, что Матвей невольно отвел глаза. Тогда, разозленный, он заговорил издевательски:

– Ведь ты же шаман! Что же твои духи, которыми ты нас пугаешь, не помогут тебе? Где же они? Молчишь? Да потому, что их нет, твоих духов!

– Духи проклянут вас, – бесстрастно произнес шаман. – Уже прокляли. Вам не уйти отсюда.

Матвей взмахнул саблей. На секунду задержал в воздухе, все еще глядя на шамана, но тот даже в лице не переменился и глазом не моргнул. Со свистом резанула воздух сталь, опустилась тяжело. Отлетела в сторону, покатилась отсеченная голова, и кровь брызнула во все стороны, окатив одежду Матвея. Закричала страшно, завыла женщина, упав на землю. Стала кататься, била, молотила руками и головой. Черные косы разметались, выбились волосы. Вошедший в раж Матвей подскочил к ней и резко рванул вверх. Страх лишь на миг вспыхнул в длинных черных глазах, а потом сменился все тем же презрением, каким окатывал его несколько секунд назад ее муж. В ярости рубанул Матвей, и упала женщина на землю, хрипя перерезанным горлом.

Спокойно убрал клинок Матвей, тяжело повернулся к юноше и спросил:

– Тебя как звать?

– Чухпелек, – ответил тот.

– Что ж, Чухпелек. Если ты надумаешь обмануть Матвея, тебя ждет то же самое, – проговорил атаман. – Так что не будь таким дураком, как твой шаман. А теперь в путь! Некогда здесь болтаться!

В дорогу тронулись тут же. Лошадей пришлось пристреливать: ноги их увязали в болотной топи, с жалобным ржанием шли ко дну четвероногие помощники. Только самых лучших, самых выносливых оставили казаки, остальных резали и разрубали тут же, тащили с собой в качестве провизии. С пищей было туго, посему конина пришлась как раз кстати.

Однако чем дальше шли, тем труднее и бессмысленнее казалось это занятие. Молодой проводник не был таким опытным, да и вел казаков наугад, по детской своей памяти. Наконец добрались до одного островка.

– Дальше пока идти нельзя, – проговорил Чухпелек.

– Почему? – вскинулся Матвей, угрожающе посмотрел на проводника.

– Лето, вода высоко, – пояснил тот. – Не пройдем, потонем. Нужно подождать, когда вода спадет.

– Сколько ждать? – покосился на него Матвей.

– Недели две-три.

– Долго, – покачал головой атаман. – Не продержимся!

– Раньше никак нельзя, – стоял на своем проводник, убеждал умоляюще. – Не пройдем, вода высоко!

Матвей отошел в сторону и присел на травянистый холмик. Три недели на этом зыбучем островке, когда запасы пищи подходят к концу! Где даже костер развести трудно, потому что вокруг все сырое. Казаки с голоду начнут пухнуть, бунт поднимут… И так настроение у всех мрачное.

Но деваться было некуда. Принялись ждать. Казаки с каждым днем становились все смурнее. Все чаще раздавался ропот недовольства, и Матвей понимал, что виноватым они считают его, своего атамана.

Скоро стало совсем неладно с людьми. Словно припадочные делались, глаза обезумели. Кидались друг на друга, кричали, кто-то в плаче заходился. Несколько казаков сами себя порубили. Страх, вопли, злоба витали вокруг. Кучковались казаки вокруг своего атамана, поглядывали недобро.

– Куда ты нас завел, Матвей? – крикнул Мыкола.

– На погибель верную! – визгливо поддержал его еще один казак. – Мы тебе доверились, а ты все войско загубил! Зачем мы пошли на север? Зачем не остались?

– Если б остались – давно бы погибли, – огрызнулся Матвей.

– Уж лучше в бою полечь, чем в этой топи сгинуть!

– Да что вы его слушаете, ребята, он нарочно хочет нас загубить, а добро себе взять. Пойдемте вперед! Сами пойдем!

– Пойдем, пойдем сами! – загудело вокруг. Некоторые казаки рванулись к краю болота, уже ступили в топь, схватив палки для опоры.

Матвей видел, что дело плохо. Выходят казаки из-под контроля, вот-вот начнется открытый бой. Собрал всю волю в кулак, крикнул громовым голосом:

– Стоять! Стоять, я сказал! Все поляжете, десяти шагов не пройдете!

Остановились трое в нерешительности. Вода сразу по пояс поглотила, втягивала, всасывала в мягкое месиво. Заколебались казаки: не послушаться ли атамана, не вернуться ли, пока не поздно? Однако возглас «Вперед!», произнесенный возглавлявшим шествие, заставил многих продолжить путь. Двое отступивших назад стали вдруг стремительно увязать, уходить на дно. Дернулись было вперед, да не тут-то было: цепко ухватило болото, шагу ступить не давало. Кричали, тянули палки, руки, просили помощи. Бросились было на подмогу несколько казаков, ухватились за палки, да только даже их силища слаба оказалась пред болотной. Затягивало болото, выскальзывала палка из рук пришедших на подмогу, и в ужасе шарахались они от топи, не думая ни о чем, кроме собственной жизни. Поглощала несчастных вязкая пучина, молкли отчаянные крики, уходили под жижу казаки…

– Матвей! – в ярости заорал один из казаков, бросаясь на своего атамана. – Что ты наделал, Матвей?

– Я сказал – никому не ходить! Ослушались атамана, вот и погибли! – сурово произнес Матвей.

– Зачем мы связались с этим? – Гнев казаков перекинулся на юношу-проводника, стоявшего в стороне и с ужасом смотревшего на только что произошедшую картину. – Он обманул нас! Завел на верную погибель! Мы все тут с голоду помрем либо потонем!

Матвей быстро зыркнул на Чухпелека. Тот принял спокойный вид, и только легкая усмешка, на миг показавшаяся на губах, доказала, что казаки правы в своих подозрениях.

– Убить предателя! – крикнул кто-то, и сразу же эхом раздалось по всему острову подхваченное «Убить! Убить!».

Слова молвить не успел Матвей, как бросились обезумевшие казаки на проводника и вмиг разрубили его худое тело. Потрясая окровавленными саблями, двинулись на него. Силен был Матвей, двоих сразу положил, остальных скрутить пытался. Но каким богатырем ни был, а казаков несравненно больше, да к тому же потерявших последний разум. В схватке смешались тела, звенели клинки. Кучка убитых осталась на влажной земле, и под ней – тело атамана Матвея.

Огляделись казаки, посмотрели на дело рук своих, медленно в себя приходить начали. Молча сняли шапки, присели на зелено-коричневую поляну, задумались. Атамана нет, проводника нет, провизии тоже. И сил уже нет. И надежды…

Глава первая

Вячеслав Андреевич Гладких проснулся чуть раньше обычного времени: не было еще и семи часов. Немного полежал, наслаждаясь просторными габаритами широченной кровати, перекатился на бок, закинул руки за голову и некоторое время полежал с полуприкрытыми глазами, наслаждаясь тишиной и покоем. Правда, в полном смысле тишиной обстановку назвать было нельзя: из открытого окошка доносился щебет птиц, где-то журчала вода, слегка шумели ветки деревьев, которые ласково шевелил легкий утренний ветерок… Но разве все эти звуки можно было сравнить с назойливыми, нервными шумами мегаполиса?

Гладких повернул голову и посмотрел в окно. Там шелестела зеленая листва, заглядывая к нему в комнату и касаясь подоконника, будто ненавязчиво просилась в гости. Гладких хотелось задержаться в постели, просто полежать вот так, никуда не торопясь и ни о чем не думая. Но, увы, залеживаться было нельзя. Сегодняшнюю ночь он проводил не в своей городской квартире, а в доме, расположенном за пределами МКАД, в Павловской слободе. Гладких специально не стал выбирать для загородного дома такое популярное место, как затертая, крикливая Рублевка. Не хотелось ему привлечения лишнего внимания. После рабочего дня, связанного с постоянным контактом с людьми, хотелось уединения. Павловская слобода тоже, конечно, не отшельническое место, но все-таки поспокойнее. И хотя, приобретая этот дом, он руководствовался своими соображениями, так уж сложилось, что проводил в нем Вячеслав Андреевич не так уж много времени.

В основном здесь жили его дочь с зятем, жена и маленькая внучка. Внучке недавно исполнился год, и на семейном совете было решено, что загородный дом – лучшее место для проживания ребенка. Свежий воздух, натуральные продукты, огромный дом, любящие родители и заботливая бабушка.

«Даже слишком заботливая», – подумал Вячеслав Андреевич, чуть нахмурившись.

Некоторое время назад он осознал, что жена воспринимает его самого как нечто само собой разумеющееся, привычное, при этом позабыв исконное значение слова «муж». Они с Людмилой прожили больше двадцати пяти лет, и прожили совсем неплохо. Вырастили дочь, которую полтора года назад выдали замуж, высоко поднялись в материальном и социальном плане…

Впрочем, последнее относилось все-таки лишь к Вячеславу Андреевичу, поскольку Людмила, хоть и окончила в свое время институт с красным дипломом, по специальности работала лишь до того момента, пока муж не получил должность в Министерстве строительства. Дочери Марине к тому времени было пять лет, и, хотя ее с легкостью можно было устроить в детский сад или нанять няню, Людмила пожелала сама заниматься ее воспитанием.

Эта роль так ей понравилась, что она сохранила ее на долгие годы. И, как понимал Вячеслав Андреевич, уже никогда не расстанется с ней. Закончив с дочерью, Людмила из любящей матери плавно превратилась в любящую бабушку. И вписалась в это амплуа очень удачно – для себя, дочери, внучки и даже зятя. Для всех, кроме Вячеслава Андреевича.

Гладких вспомнился анекдот о том, что для мужчины, ставшего дедушкой, больше всего неприятна мысль, что он спит с бабушкой. Мудрая мораль, между прочим! Но Вячеслава Андреевича эта проблема не коснулась: он не спал с женой. И не потому, что между ними появились какие-то разногласия или тем более конфликты. И совсем не потому, что Людмила перестала следить за собой, отнюдь: жена выглядела моложаво и ухоженно. Просто Гладких понял, что Людмиле это не нужно. Во всем же остальном их отношения были замечательными. Во всяком случае, он так считал. Он даже не стал с ней спорить по этому поводу, обнаружив в подобном сосуществовании массу преимуществ.

Поначалу он стал ложиться спать в своем кабинете, в котором частенько засиживался допоздна над работой. Людмила не возражала – она сама сильно уставала за день. Потом жена стала все больше времени проводить в загородном доме, туда же перебрались и дочь с зятем и внучкой, так что городская квартира была полностью в распоряжении Вячеслава Андреевича. Почти все время он был там один, и ему это нравилось. Высокая должность хоть и имела неоспоримый ряд достоинств, все-таки сильно утомляла. Вячеслав Андреевич мечтал о покое, и дома он его получал.

Правда, вчера он изменил сложившийся уклад и, поддавшись уговорам жены, заночевал в Павловской слободе. Он приехал туда вечером навестить своих родных, к тому же обсудить с дочерью один вопрос. В последний раз они побеседовали не очень хорошо, и Вячеславу Андреевичу хотелось это исправить. Конечно, он не собирался отступать от своих принципов и идти на поводу у потерявшего голову сопляка, но с дочерью необходимо было наладить контакт. Правда, Марина вела себя так, что поговорить о главном так и не получилось, а потом Людмила загрузила рассказами о новых достижениях внучки, показывала ее бесконечные фотографии, поила травяным чаем и кормила свежей клубникой…

Как ни странно, Гладких ощущал, что прошедшая ночь была одной из лучших за последнее время. Он отлично выспался, свежий воздух из открытого всю ночь окна способствовал отдыху и восстановлению сил. Здесь все было иным, не таким, как в городе, который, казалось, весь был сделан из стекла, бетона и асфальта.

«Может, и впрямь перебраться сюда на лето?» – мелькнула у Гладких мысль, однако он тут же вспомнил о предстоящих проектах, вернулся к реальности, поднялся с постели и отправился в душ. Стоя под прохладными струями, Вячеслав Андреевич уже думал о предстоящих заботах.

Нынешний день у Гладких обещал быть насыщенным, но плодотворным. Сначала текущие дела в министерстве, потом поездка по объектам, заседание оргкомитета, после которого нужно прямиком ехать в пансионат. Но все это привычно и совсем не смертельно.

Заседание оргкомитета было назначено на тринадцать часов, что очень устраивало Вячеслава Андреевича: освобождалась вторая половина дня. Гладких был уверен, что заседание не займет много времени, поскольку все важные вопросы уже были говорены-переговорены, все детали уточнены, а то, что зависело от него лично, он уже сделал. Так что сегодня предстояло лишь подвести итоги и готовиться к самому мероприятию. К тому же дело было в пятницу, так что выходные Вячеслав Андреевич планировал провести за городом, в пансионате «Голубое озеро», и начаться они могли уже сегодня.

Вячеслав Андреевич выдавил из большого тюбика гель для душа и принялся растираться мочалкой. При этом он видел свое отражение в зеркале, которое висело во всю стену душевой. Это была идея Людмилы, которая всегда его жутко раздражала. Не любил он видеть себя со стороны, да еще в обнаженном виде. И не то чтобы выглядел уродом, просто как-то неприятно. Вячеслав Андреевич к своим сорока семи годам сохранил довольно неплохую форму – нет ни лысины, ни явной седины. Пусть невысок, но достаточно строен, пузо не выпирает. Конечно, не то что двадцать пять лет назад, когда он был тоненьким мальчиком, но все же по сравнению со своими сверстниками выглядел неплохо. Вон его родственник, Дмитрий Петрович Вахромеев. Всего на семь лет старше, а кажется глубоким стариком, развалиной. Вес за сто килограммов зашкаливает, при том что ростом он явно не вышел. Пузо через ремень переваливается, на нос лезет, растекается, дрожит при ходьбе, как желе. Одышка постоянная, на голове три волосинки, вечно мокрые и блестящие от пота…

Гладких невольно представил себе Вахромеева раздетого в душе и поморщился. Но тут же одернул себя. Черт знает что, какая чушь лезет в голову! С чего бы это? И вообще, на кой ему сдалась внешность Вахромеева? Он ему невеста, что ли? Ему нужно думать, как дальше плодотворно работать в компании Вахромеева, а на остальное должно быть глубоко наплевать. Вот и в сложившейся ситуации Вахромеев поддержал, был на его стороне. Гладких, конечно, и сам многое может, но с поддержкой такого влиятельного человека все-таки лучше.

Вячеслав Андреевич выбрался из ванной, растерся полотенцем и спустился вниз. Жена уже сидела за столом и совала маленькой Иришке, восседавшей в специальном детском стульчике, ложечку с чем-то бело-розовым. Увидев мужа, Людмила сразу оживленно заговорила, принялась расспрашивать, как муж провел ночь и чем его кормить на завтрак. Вячеслав Андреевич сослался на то, что должен немедленно ехать, наскоро выпил чашку кофе, которую приготовила домработница по настойчивой просьбе Людмилы.

Дежурно чмокнув жену в подставленную щеку, Гладких пошел к своей машине. Черный «Лексус» стоял в гараже. Вячеслав Андреевич вывел его, нажал кнопку пульта, опуская ворота, и выехал на поселковую дорогу, думая о том, что сегодня вечером его снова ждет загородный отдых. Правда, не в собственном доме, а в пансионате.

«А может, послать его подальше, да и в самом деле рвануть сюда? – подумалось Вячеславу Андреевичу. – Сколько раз уже в этом пансионате отдыхал, и каждый раз одно и то же!»

Однако едва он выехал за пределы поселка, как все мысли о прелестях загородного отдыха улетучились окончательно. Гладких вновь погрузился в проблемы руководителя департамента Министерства строительства и коммунального хозяйства столицы.

Прокрутив в голове предстоящие дела и еще раз убедившись, что все они вполне решаемы, Гладких совершенно успокоился и стал думать о предстоящей поездке. Жене он пока еще не говорил о том, что вынужден будет отсутствовать больше месяца. Собственно, он не считал, что это станет проблемой – Вячеслав Андреевич все решал сам, не отчитываясь перед супругой. И беспокоил его сейчас другой момент. За время его отсутствия может многое произойти. А он, находясь далеко, не сможет ни на что влиять. Это плохо. И поручить проследить за ситуацией некому, потому что Вячеслав Андреевич привык стопроцентно доверять только самому себе.

«А может быть, попросить Вахромеева? – подумал он неожиданно, но тут же отбросил эту мысль. – У него своих забот хватает. Ладно, будем надеяться, что ничего серьезного все же не произойдет».

Вячеслав Андреевич подъехал к дверям министерства и посмотрел на часы. Было без пяти восемь. Удовлетворенно кивнув, Гладких припарковал машину и вышел. Щелкнув пультом, включил сигнализацию и двинулся к дверям, на ходу достав мобильный телефон и набрав нужный номер.

– Лазурит Аристархович, у меня все готово. Вы будете?

– Непременно, Вячеслав Андреевич! – тут же отозвался высокий тенор. – В час дня, как и договаривались?

– Да, все без изменений.

– Отлично. Я очень надеюсь, что вопрос будет решен положительно.

– Можете считать, что он уже решен, – произнес Гладких.

– Правда? – Голос взвился до восторженного визга, и собеседник заговорил очень быстро: – Это грандиозно! Это лучшая новость за последнее время! Вячеслав Андреевич, вы кудесник!

– Не преувеличивайте, – снисходительно улыбнулся Гладких.

– Нет, кудесник, – стоял на своем собеседник. – И кроме того, вы очень прогрессивный человек. Хвала небу, что именно вас мне довелось встретить некогда на своем пути. Знайте – вы осчастливили не только меня. Вы осчастливили потомков, ибо благодаря вам, вашему неоценимому вкладу в науку они смогут повысить свой уровень просвещения.

Гладких слегка поморщился от обилия пышных фраз. Собственно, к пафосу Лазурита Аристарховича он давно привык, и манеры чудаковатого профессора его порой даже трогали. Немного осталось таких людей в России, служащих бескорыстно, свято верящих в науку и благородные идеалы. Лазурит Аристархович – своего рода уникум, раритет, такой же, как и его витиеватое, непривычное слуху имя. А тот тем временем продолжал заливаться соловьем, рассыпаясь в благодарностях и строя колоссальные планы.

– И что же? Когда назначена дата? – спросил он, когда немного выдохся после перечисления будущих достижений и вернулся к реальности.

– На конец лета, – ответил Гладких. – Точное время определим сегодня, все вместе. Собственно, все основное уже решено, осталось только обсудить детали. Вот этим и займемся.

– Да. Но мне хотелось бы прямо сейчас зачитать вам кое-что, – возбужденно продолжал Лазурит Аристархович. – Я вчера еще раз покопался в справочниках и вот что обнаружил…