Полное собрание сочинений. Том 20. Золотые закаты

Во всяком дворе непременно есть тайны. «Вот поглядите на эту крошку – два кулака в ней, не больше. Такая порода. И петушок ей под стать. Казалось бы, мир да любовь. Нет, нравится этой курочке петька в соседнем загоне. Петух-громила. И эта малютка украдкой бегает на свиданья. Противлюсь этому. Мне породу важно держать в чистоте. Но она старательно ищет щелку в ограде, а то и на крыльях к любимому…»

И петух-великан, и малютка – уроды, немалое отклоненье от изначальной куриной породы, отклоненье по прихоти человека-селекционера. Нет ли в тяготении друг к другу этих крайностей стремленья природы вернуться к исходной жизнестойкой куриной форме?

Искусственным отбором выведены куры-несушки (кормят хозяина-птицевода). Но хорошо иметь во дворе и что-нибудь яркое, экзотическое: карликов, великанов, кур пятипалых, голенастых бойцовых, курочек с необычной расцветкой. Фантазией человека выведено четыреста разных пород. Но великолепная, с радужным оперением курица обычно плохая несушка, либо никудышная мать, либо болезням подвержена. Или вот ходят гуси. «Туляки», ближе всего стоящие к дикарям, жизнестойки, подвижны и плодовиты: десять яиц – десять гусят. А рядом в загоне – «холмогоры», весом едва ли не вдвое превосходящие «туляков». Красавцы – не оторвать глаз, степенность почти генеральская. Но «туляки» ходят возле пруда с птенцами, а эти бездетные – несутся плохо, и из восьми яиц в кладке только два оказались оплодотворенными.

Всякий изыск в селекции, приобретение каких-то особых качеств, сопровождается и потерей чего-то. Потому-то так важен прилив в любую породу «свежих кровей» – генетического материала исходных диких пород. Это одинаково важно и для животных, и для растений.

Сиденье на кладке яиц – изнурительная работа. «Туляки», высидевшие гусят, как будто Освенцим прошли – бледные, тощие. Зато с потомством! А у некоторых пород гусыни – плохие наседки: могут яйцо повредить, надолго отлучиться от кладки. Но все же материнский инстинкт у них очень велик. Николай Иваныч таких обманывает: забирает все яйца и несет в инкубатор, а гусыне тихонько «подсыпает» бросовые, неоплодотворенные. Когда в инкубаторе яйца начинают «стучать», Николай Иваныч несет их в гнездо. Гусыня подмены не замечает – радостно приветствует появление малышей.

Первый шаг со двора.

И все же лучший инкубатор – гнездо с хорошей наседкой. И наибольшее прилежанье сидеть в гнезде – у индюшек. Греть будут яйца любые – куриные, утиные, гусиные. Птицеводы эту слабость индюшек используют. В этом году Николай Иваныч у всех индюшек забрал кладки и снес в инкубатор, а им подложил яйца диких гусей, уток и лебедей. Об этом просил Московский зоопарк, пруды которого в связи с ремонтом весной были сухи. Сидят индюшки! Не ведают, что собственное их потомство уже вылупилось, уже греет Николай Иванович индюшат под красными лампами, кормит с полочки, поит из плошек.

Из родителей самые ревностные – гуси. С выводком ходят гусак и гусыня. Мать не спускает с детворы глаз, а папаша, вытянув шею, шипит змеей и готов ущипнуть проходящего. Мы с Николаем Иванычем проделали маленький опыт – подменили гусят. Заперли гусака и гусыню под крышу и, забрав малышей, пустили в загон других того же дня рожденья. Не приняли! Гусят отшвырнули и так раскричались, что закудахтали куры и стали возбужденно орать петухи. На глазах у гусей «подкидышей» мы забрали. Никакого протеста! Но сколько радости было, когда из лукошка мы выпустили двенадцать их чад – гусыня от счастливого возбужденья затопала лапами… По каким признакам угадывают гуси-родители малышей, для человека один от другого неотличимых?

Двор Николая Иваныча, конечно, не Ноев ковчег, но все же… Как уживается тут вся пернатая и непернатая братия? Чтобы предупредить ссоры и интимные внепородные связи, двор поделен на загончики. Свой загончик у каждой из двадцати пород декоративных кур. Свою «слободу» имеют во дворе гуси. Беспородные куры, индюшки, цесарки живут общежитием. Ссор не бывает. Но есть в этом таборе очаги притяженья. Коза, полученная Николаем Иванычем в дар, почему-то прибилась к индюшкам и пребывает в их обществе. Мускусные утки пренебрегают удобными для них гнездами-конурами и делают кладки под полом в овечьем загоне. Николай Иваныч беспокоился поначалу: не затопчут ли овцы утят? Нет, все до единого из подполья ежегодно выходят во двор.

Очень драчливы и очень ревнивы к появлению кого бы то ни было у гнезда канадские казарки. При мне казарка-отец напал на проходившего гуся холмогорской породы. Надо было видеть панику гусака-великана – убегал спотыкаясь. Вообще же гусь в смешанном таборе – персона авторитетная. Гусь всегда появляется с гордо поднятой головой, и никто (даже коза!) не посмеет его задирать.

А высший авторитет для всех во дворе пес Шерхан – овчарка кавказской породы. Пес похож на льва и ростом, и внешностью. А свирепостью, надо думать, и превосходит. Днем Шерхан взаперти и предается, как я заметил, тайным страстям – ловит от нечего делать мух. А ночью, закрутив все ворота проволокой, Николай Иваныч выпускает во двор Шерхана. Никого из обитателей двора он даже не подумает тронуть. Но чужому сюда лучше не приближаться.

Самым опасным врагом во дворе были бы крысы и мыши. Но их нет. Стоят повсюду мешки с зерном, в закутах – цыплята всех возрастов. Все это находится под опекой шести черных кошек. Они родились в гнездах индюшек и кур, знают все лазы и вылазы во дворе. Подозрительные к людям, с птицами кошки живут бок о бок. Мышей ходят ловить в поле, но не едят, а приносят и кладут во дворе. Две замечены в покушении на цыплят. Но прощены. «С такими потерями надо мириться, от крыс урон больше. Стараюсь надежнее малышей запереть. Но если пиратство не прекратится, приговор будет строгий».

Такой приговор вынесен был недавно воронам. Парочка их поселилась вблизи двора у пруда. Воровали яйца у кур и цесарок. Положит беспечная птица яичко под куст, ворона тут же в клюв его и была такова. Когда появились птенцы у ворон, птицы стали очень активными – в ход пошли яйца из кладок породистых кур. Унесут, сядут на землю вблизи гнезда, клювом высосут содержимое скорлупы и потом впрыскивают «яичницу» в оранжевые глотки своих птенцов. «Можно бы было махнуть рукой – вороны тоже живые твари. А нельзя – у породистых кур – золотые яички. Им строгий счет. Пришлось воронье гнездо разорить».

Николай Иванович Золотухин, живущий вблизи Подольска, не только грамотный птицевод-хозяйственник, но и страстный любитель домашних птиц, особенно кур и гусей. «Декоративные куры – иждивенцы двора. От них ни яиц, ни мяса, ни пуха – одна красота. Но я охотно плачу своими трудами за радость их видеть».

И еще одна страсть птицевода – природная любознательность. Тут наши интересы сошлись, и три дня назад во дворе мы проделали эксперименты с гусями и всей птичьей братией сразу.

Как ведет себя двор, если вдруг пролетел ястреб? Считается, что с рождения птицы различают силуэт хищника. Длинная шея, короткий хвост – неопасная птица: гусь, утка, журавль. А короткая шея и длинный хвост – это коршун, ястреб, канюк. Из картона, по опыту орнитологов, вырезали мы силуэты и на шпагате между шестами протянули над птичником. Действительно, «утка» не вызвала никакой реакции, а «ястреб» хотя паники не посеял, все же заставил кур отбежать под прикрытье стены.

И еще мы проверили давнюю байку о петухах, пьянеющих от склеванных ягод из винной настойки. Нужных ягод под рукой не случилось. Замочили мы в водке зерна пшеницы и кукурузы и накрошили в эту кашицу хлеба. Избранный для эксперимента Петро без колебаний и даже охотно клевал хмельной корм. Для верности Николай Иваныч влил петуху в клюв пару наперстков водки. Настроив видеокамеру, стали мы ждать… Петух захмелел – раскрыл клюв, осоловело стал оглядывать окружающий мир, но ничего более не последовало, Петя только оцепенел – его можно было погладить по шелковой шее, потрогать за гребешок. Истощив терпение оператора передачи «В мире животных», Петя строевым шагом подошел к сосновой колоде, прыгнул на нее и, словно насмехаясь над нами, прошел туда и сюда не качнувшись.

Мы сели обедать, поглядывая в окно. Петух стоял на бревне в задумчивой позе. И когда уезжали, он только чуть-чуть подвинулся, вежливо уступая дорогу. Опьянения, при котором, как рассказывают, петухи лежат кверху лапами и можно их ощипать, не наблюдалось. Животные могут хмелеть так же, как люди. Но тут либо «выпито» было мало, либо очень был крепок петух на спиртное, либо рассказы о хмельных петухах не больше, чем байки.

• Фото автора. 17 мая 1996 г.

На костре жизни

Окно в природу

На конном заводе мне рассказали. «Вон, видите, кобылица. Мы хотели в нужный момент свести ее с породистым жеребцом. Не получилось! Кобылица стала лягать жениха. И заржала. Откликнулся ей вон тот жеребчик. Невзрачный по сравнению с племенным породистым производителем. Однако именно он почему-то нравился кобылице. Заботы о племени в этот раз у нас не было. Решили дать волю возлюбленным. И надо было видеть, как трогательно они встретились… Вон, посмотрите, бегает их жеребенок…»

Мудрецы говорили: миром правят любовь и голод. Биолог сказал бы о том же иначе: два инстинкта, два врожденных чувства являются главными – утоление голода и в зрелом возрасте тяга к противоположному полу. И то и другое обеспечивает продление жизни.

Говорят иногда: «Любовь с первого взгляда». Существует она? Несомненно. Это мгновенная, неосознанная (инстинктивная) оценка объекта по внешним физическим данным. «Любовь слепа», – говорят о случаях, когда становится ясно, что выбор случаен, что партнер по моральным и другим каким-нибудь данным любви не заслуживает. Так у людей. А у животных? Оценка первым взглядом имеет те же мотивы в животном мире. Но можно думать, что там ошибок в этом выборе меньше, поскольку ума, таланта, моральных качеств в дикой природе у партнеров не ищут. Был бы крепок, статен, здоров. Эти качества птицы, например, демонстрируют в брачный период богатством красок в оперении (в этом всех превосходят райские птицы, павлины, турухтаны, тетерева). Показателем здоровья и силы для самки оленя и лося служат рога самцов. «Индикатор» этот надежный. Рога ежегодно сбрасываются. И если организм к новой брачной поре в состоянии израсходовать много жизненных сил, значит, потомство будет жизнеспособным. Но вот и другой с таким же убранством на голове. Кого предпочесть?

У многих животных в брачную пору проходят турниры между самцами, при которых внимательно наблюдающие самки видят сильного, обнаружат трусость или изъяны в поведении женихов. Самому достойному и отдают любовь обычно спокойно наблюдающие за ритуалом со стороны самки оленей, тетерки, глухарки.

Носороги.

Достоинства партнеров иногда выясняются не в драке, а в танцах (например, у журавлей), в демонстрации строительства гнезд, в сложном ритуале ухаживания, наконец в песне. Изумительное по красоте пение соловья – не только призыв самки, не только сигнал сопернику – «территория занята!», в этом пении, можно думать, закодирована и жизнеспособность певца. Самка, еще не видя самца, по песне делает выбор.

Можно привести много других примеров выявления жизненных сил и «серьезности намерений» в продолжении рода.

Австралийская птица шалашник оборудует специальную площадку любви, строит на ней нечто вроде беседки и украшает разноцветными камешками, ракушками, лепестками цветов. В других случаях самец должен показать умение строить жилище, способности добывать для птенцов корм. Страусы, у которых быстрый бег – основа жизненного успеха и выживанья, кроме демонстрации пышного брачного оперения и победы в турнирах, должны показать еще и спринтерские способности. Самка стремительно убегает, а достойный любви должен ее догнать. Или присмотритесь к стрекозам. Летуны-виртуозы сладость любви постигают в парном полете. В нем проявляется пригодность для продолжения рода.

Ни у кого в природе эмоциональная окраска любви не может сравниться с переживаниями человека, окрыляющими его – «способен горы сдвинуть» – или заставляющими чувствовать себя несчастными. Имеется в виду именно любовь, а не то, что ныне принято называть сексом. Но не все одинаково в фантастически разнообразном мире животных. Мгновенье любви у мух мгновеньем и является. Молниеносный наскок, и парочка разлетелась. Лишены эмоций и скоротечные встречи кротов. Мрачно встретились, сделали предписанное природой, мрачно и разошлись. Но послушайте, как трубят в болотных крепях весной журавли. Любовный крик одного подхватывается партнером – и до нашего уха ветер доносит слитный крик, песню любви торжествующей.

Глубокими переживаниями сопровождаются любовные перипетии гусей. В сложной социальной жизни гусиной стаи пары влюбленных чувствуют себя счастливыми. Гусак будет яростно защищать свою честь, будет стеречь подругу, пока гусыня сидит в гнезде, будет вместе с нею воспитывать малышей. В случае гибели подруги или измены (тоже, увы, случается!) гусак страдает настолько, что теряет чувство самосохранения.

Очень трогательны отношения у влюбленных слонов. Парочка удаляется от сородичей и несколько недель проводит в уединении. «Он провел кончиком хобота у нее по спине, она тоже ответила ему нежным прикосновеньем», – пишет пристальный наблюдатель. Это начало любовной сюиты. Нежность и страсть нарастают тут постепенно. На какой-то день ухаживания наступает момент, когда слоны замирают друг против друга, подняв кверху сплетенные хоботы. Потом оба хобота превращаются в инструменты изощренной эротики. И это, пожалуй, самая бурная фаза любви. Заключительный акт кажется тихим, спокойным, коротким – одна минута. Он повторяется день за днем со все большими перерывами, и наступает момент, когда забеременевшая самка начинает партнеру показывать, что соскучилась по семье. Уход подруги слону не нравится, но воспротивиться он не может. Двадцать два месяца у слонихи длится беременность, потом несколько лет с помощью «тетушек» она воспитывает малыша. За это время слон не один раз находит себе новую пару и переживает с нею медовые дни. Не исключено, что самка, воспитав малыша, может встретиться с прежним возлюбленным, но, скорее всего, им станет кто-то другой. Таким образом, можно сказать, что слоны переживают до старости несколько глубоких и довольно длительных увлечений, которые без натяжки определяют словом «любовь».

Привязанность на всю жизнь (моногамия) в природе явление более редкое, чем полигамия. Многолетнюю привязанность друг к другу сохраняют волки, койоты, лисы. Волчица, определив избранника (иногда она помогает ему прикончить соперника), больше к себе уже никого не подпустит. Потомки волков собаки в этом смысле полная противоположность диким своим сородичам. За самкой собаки (сукой) во время течки вьется шлейф ухажеров, и каждый может рассчитывать на взаимность. Сохраняют верность друг другу пары у гусей, лебедей, бобров и, как ни странно, у некоторых рыб.

Есть в природе и сексуальная деспотия. Олени и жеребцы ревниво стерегут свои табунки самок. Морские котики, образовав гаремные группы на берегу, ведут себя, как султаны. Самочка, легкомысленно решившая прогуляться за дозволенную черту, будет силой водворена на место, и, если сосед-владыка заявит права на беглянку, возникают между секачами кровавые драки.

Особенный деспотизм царит в сообществе обезьян бабуинов. Альфа-самец тут не только является предводителем, но и «султаном», за которым сохраняется право спариться с любой самкой. Остальным же как повезет. Такие сообщества живут в большом напряжении. «Султан» все время должен силой подтверждать свою власть, а соплеменники ждут момента занять его место.

Пингвины.

Чтобы не происходило вавилонского столпотворения в сексуальных процессах, у каждого вида животных есть «опознавательные знаки» – облик тела, сигнальные пятна в оперении, в расцветке меха, песня, характерные запахи. Наконец, там, где путаница у близкородственных видов особенно вероятна, действует поведенческий код-пароль (как при встречах секретных агентов), один должен подать соответствующий знак, другой ответить строго определенным образом, за чем следует новый опознавательный знак. У некоторых животных это довольно сложный поведенческий шифр. Он дает возможность не только не спутать «своего» и «чужого», но и проверить психологическую устойчивость партнера, его полноценность в продолжении рода.

Важно сказать, в животном мире образование пар, половое сближение продиктовано только задачей воспроизводства себе подобных. Оно ограничено по времени и обуславливается готовностью самки к спариванию. В средних широтах любовный гон у разных животных проходит в разное время: у медведей – летом, у лосей и оленей – осенью. У лис и волков – в середине зимы, у зайцев – в самом ее конце, у мышей в поле страсти кипят под снегом всю зиму. Время года обусловлено разными сроками беременности у разных животных. Малыши должны появиться уже в бесснежное время и должны до новой зимы окрепнуть, а в некоторых случаях уже быть готовыми к самостоятельной жизни.

Есть случаи, когда фаза сексуальной восприимчивости у животных очень мала. В Америке обитает грызун поркупайн (древесный дикобраз). Самочка этого древоеда лишь одни (!) сутки в году способна к спариванию. Календарем этот день, разумеется, не отмечен. Идет созревание яйцеклетки. Этот процесс сопровождается физиологическими сигналами, к которым самочка поркупайна чутко прислушивается и ведет себя так, чтобы в нужные двадцать четыре часа оказался рядом колючий партнер. И он, наблюдая за поведением самки, всегда тут как тут. Если же партнера в нужный час в нужном месте и «во всеоружии» не оказалось – все, поезд ушел, потомства у этой самки не будет. Надо ждать еще год. Но такое случается, видимо, редко – поркупайны живут в Америке повсеместно вплоть до Аляски.

Улитки.

Сексуально восприимчивыми в любое время наряду с человеком называют еще обезьян гиббонов. Но половые отношения у этих голосистых обитателей леса Юго-Восточной Азии не беспорядочны. Гиббоны нежно привязаны друг к другу, ревнивы и находятся в ряду немногих животных, чьи чувства вполне можно определить как любовь.

В других случаях это слово кажется неуместным, настолько прозаической, упрощенной и грубоватой выглядит встреча самца и самки. Мы, однако, не все знаем об эмоциях, предшествующих этой минуте. Ведь и финальная близость в любви человеческой, если ее рассматривать обособленно от всего, что предшествует заключительной фазе, довольно близко стоит ко всему, что видим мы у животных.

В «спальню животных» человек заглядывал с тех времен, когда и сам был еще зверем. Любознательность в сочетании с растущей сообразительностью научила его коварно использовать брачное поведение птиц и зверей в охотничьих целях. Подражая призывному голосу самки или самца, он заманивал «потерявших головы» любовников в ловушки, подходил к ним на выстрел. Сами сцены любовных встреч наблюдал он, конечно, с большим интересом. Сегодня для биологов, занятых изучением поведенья животных, половая их близость много дает для понимания общих законов жизни. Простейший и самый существенный вывод: для всех животных (и человека тоже) инстинкт продолжения рода – важнейший. Природа позаботилась, чтобы осечек в этом процессе было немного. С огромным избытком расходуется семя, все животные надежно приспособлены к соитию, и «умелость» в этом процессе врожденная, ей не учатся. Объект анекдотов – колючий ежик никаких затруднений в обладании самочкой не испытывает. Столь же результативны свидания черепах и закованных в броню хитина жуков. Самцы моржей и бобров в детородном органе имеют косточку. Совокупления с самками у них происходят в холодной воде, и природа позаботилась об их надежности.

В заключение надо сказать: у Природы пасынков нет, все у нее любимые чада. Заботясь о продолжении рода каждого существа, Природа близость двух разнополых объектов награждает сладостной радостью. Без этого важного стимула костер многоликой жизни давно бы погас.

• Фото из архива В. Пескова. 24 мая 1996 г.

Живущий в крепости

Окно в природу

Первый раз я увидел его давным-давно. Усманским бором возвращался я под вечер на велосипеде домой. Лес был тих и спокоен. Укатанная дорожка несла как на крыльях. И вдруг почти прямо под колесо из кустов выкатился какой-то неуклюжий, мешковатый зверюга. Я бросил велосипед – и вдогонку, в надежде сфотографировать. Зверь бегуном был неважным и удирал, стараясь скрываться в желтеющих папоротниках. Но папоротники шевелились, и я верно держал направленье. Казалось, вот-вот зверь выбежит на поляну и можно будет снимать. Ан нет! Мелькнув еще раз-другой в папоротниках, беглец вдруг исчез. Пошарив в зарослях, на склоне лесного овражка, я обнаружил нору. Лаз в нее отполирован был почти что до блеска. Ясно было, что зверь схоронился в норе, что бежал он сюда целенаправленно, прямиком, и что зверем был упитанный к осени барсучок. Бежал он явно с усилием, пыхтел, и, если б не земляная крепость, я мог бы его как следует разглядеть.

Конечно, крепость я изучил, обнаружил в бугре еще четыре норы. Как разведчик, в книжечку тщательно записал я приметы, по которым барсучью крепость можно было бы отыскать. Домой ехал счастливым обладателем тайны: «Знаю, где живут барсуки».

* * *

Потом я видел барсуков много раз и на воле, и пойманными – в загонах и клетках. Занятный зверь! Тело – мешок мешком, голова с заостренной мордой, удобной внедряться под землю, когти на ногах длинные, приспособленные для рытья. Однажды дикий, пущенный в загон барсук у меня на глазах ушел в рыхлый песчаный грунт – как из шланга, летела земля из норы, потом барсук задом вытолкнул землю и притих в подземелье.

Схватка с лисицей.

Барсука всегда вы узнаете по слегка сплюснутой сверху вниз голове с двумя черными полосами от носа к ушам. Он никак не похож на куницу, соболя или хорька и уж тем более на ласку и горностая, хотя является им родней – семейство куньих.

И образ жизни у барсука отличен от всей родни. В нем нет проворства, и потому спасение ищет в убежище. Оно у этого землекопа всегда добротное. Выбирает для него барсук место укромное, тихое, но не всегда в глуши леса, частенько строит он крепость где-нибудь близко к опушке или даже в степном заросшем овраге. Свое присутствие барсук ничем не выдаст – тих, одинок, скрытен. Днем в крепости отсыпается, а в сумерках (в местах беспокойных – лишь ночью) выбирается на кормежку.

Когда сидишь у норы в ожидании выхода зверя, слышишь сначала характерный звук стряхивания земли с шерсти. Потом барсук покажет лишь нос из норы, принюхается и спрячется, потом высунет голову, иногда даже выскочит, но тут же спрячется в нору. Это проверка – нет ли вблизи опасности? Если опасности нет, барсук рысцой отправляется на охоту, удаляясь от норы иногда до пяти – семи километров. Но при угрозе чего-нибудь он устремляется к своей крепости, только в ней он чувствует себя в безопасности.

Подземное убежище барсука хорошо оборудовано: выходные лазы, норы запасных выходов, норы для вентиляции. В середине жилища – выложенная мхом, папоротником и сухими травами «опочивальня», где барсук спит днем и зимует.

Чистота, аккуратность – отличительные черты этого зверя. Перину в «опочивальне» он либо меняет, либо просушивает и проветривает, вынося из норы. Отхожее место у барсука – в стороне от жилища. Он роет ямку и по мере ее заполненья закапывает и роет новую. Этому правилу не следуют лисы, частенько поселяющиеся в крепости барсуков. Возле их лазов вонь, валяются кости, перья, помет. Чистюля барсук вынужден с этим мириться, оставляя лисам верхние горизонты жилища, а сам зарывается глубже, иногда пять метров от верхушки холма-цитатели. Барсучьи норы, не сильно в них углубляясь, используют зимой енотовидные собаки, дикобразы и даже волки, если барсучья крепость достаточно потаенна и если вблизи есть вода.

Образ жизни барсука сходен с жизнью нередкого его соседа – ежа. В сумерках выбираются они на охоту и могут шуршать листьями недалеко друг от друга. И пища их сходная, главное в ней – насекомые. Для барсука лакомство – осиные и шмелиные гнезда, поедает он также всяких жуков, но особенно любит откапывать их личинки, ловко выуживает из земли дождевых червяков, собирает слизней, ловит лягушек и ящериц, поедает содержимое мышиных и птичьих гнезд, так же как еж, не брезгует змеями и ужами. (От яда барсука предохраняют щетинистый мех и жир под кожей.)

Соблазнится барсук и падалью, роет коренья трав, ест желуди, наткнувшись на бахчу, барсук будет сюда охотно наведываться, предпочитая поедать дыни.