Город-крепость

Странно, почти жутко, что Лонгвей считает, будто оставлять в залог человека – хорошее решение в этом городе. Считает, что мы здесь способны доверять друг другу. Интересно, он так же поступает с другими парнями или смотрит своими острыми, как скальпель, чёрными глазами мне в самую душу, вычленяя главную слабость? Жажду защищать.

Я молчу. Первое правило обжигает икры. Мне хочется только одного – бежать. Дальше, как можно дальше от этого места, полного вонючего дыма, грязных денег и страха.

Резкий хлопок разрезает тишину – это схлестнулись длинные пальцы Лонгвея.

– Ещё вина! Больше света! – бросает он через плечо.

Я уже собираюсь отказать ему, когда в комнату входит женщина. Нет. Не женщина. Девушка в женских одеждах. Лицо её густо покрыто макияжем, как у той девушки в переулке. От одного её вида – узкое красное платье, поднос, идеально лежащий в руках – горло сдавливает, не позволяя ответить. Я вспоминаю, зачем пришла сюда.

Эта девушка. Я знаю её. Она из нашей провинции. С фермы в четырёх ли к западу от нашей. Её звали… зовут Инь Ю. Помню, что видела её в фургоне, который увёз Мэй Йи. Их забрали в один день.

– Любишь девочек? – смеётся Лонгвей, когда его бокал вновь наполняется вином. Пахнет отвратительно. Алкоголем и сочными спелыми сливами. – У меня здесь их много. Если, конечно, готов платить.

Я качаю головой. Девушка – Инь Ю – уходит. Шёлковое платье вспыхивает алым, прежде чем она вновь растворяется в тени.

Если Инь Ю здесь, возможно, и Мэй Йи тоже? Крошечная зацепка. Даже не зацепка вовсе. Но сейчас это всё, что у меня есть.

Нужно принять предложение Лонгвея. Продолжить поиски.

– Да, – говорю я, разжимая пересохшие губы, понимая, что не смогу забрать слово обратно. – Я буду вашим посыльным, если Дэй согласен.

Если он готов каждый раз рисковать жизнью, пока я выбираюсь на дело. Готов довериться мне.

– Я согласен.

Оказывается, он готов.

Лонгвей даже не улыбается. Он делает большой глоток вина. Часть жидкости проливается ему на руку. Капли его, тёмно красные потёки, напоминают мне о крови торговца нефритом.

– Возвращайтесь завтра на закате. Для вас есть другая работа. Плату мои люди отдадут вам на выходе, – продолжает он, делая взмах свободной рукой. Знак, что нам пора уходить.

Мы идём за человеком Лонгвея к выходу, где он передаёт нам оранжевый конверт, плотно напиханный деньгами. Мы минуем коридор с множеством запертых дверей. И я не могу избавиться от мысли: вдруг сестра сейчас за одной из них? Ждёт.

МЭЙ ЙИ

В моей комнате есть окно. Странный проём, единственный во всём здании. Участок из шести шлакоблочных кирпичей, явно забытых строителями, закрытый стеклом и кусками металлических прутьев. Оно прячется за яркой алой занавеской, закрывающей мне вид наружу. Впрочем, там и смотреть не на что. За окном даже не переулок – просто проём между двумя зданиями, в который забираются только уличные мальчишки и кошки. Призрачный свет горящих на улице фонарей здесь почти неразличим… его хватает только чтобы разглядеть сваленный в кучи мусор.

Отвратительный вид – серость и гниль. Не понимаю, почему Синь так его любила. По утрам, когда у нас ещё не было клиентов, она приходила, садилась ко мне на кровать, отодвигала занавеску и подолгу смотрела через решётку. И взгляд её был такой остекленевший, что я каждый раз задавалась вопросом: действительно ли Синь видит картину за окном.

После двух дней одиночества, когда стены начинают давить, лишая воздуха, я отодвигаю занавеску и выглядываю в окно. На заплесневелые шлакоблочные стены, смятые обёртки и осколки бутылок из-под спиртного. Я окидываю взглядом эту картину и пытаюсь увидеть в ней то, что видела Синь.

За стеклом что-то движется. Я почти ничего не могу разглядеть, только отражение решётки да моего собственного лица. Может, просто показалось?

Но тут стекло дребезжит. Раскрытая ладонь, белая и пугающая, поглощает пространство, где только что было моё лицо.

Сердце моё грохочет не хуже стекла. Я моргаю, снова и снова, но рука никуда не исчезает. Вот она – пять пальцев и узор на ладони, как паутина. Линии глубокие и запутанные, с лёгким налётом грязи.

Я как раз раздумываю, что же делать – стоит ли просто задёрнуть занавеску или звать Маму-сан, – когда раздаётся голос, слишком глубокий, чтобы тонкое стекло стало ему преградой.

– Привет.

Облизываю губы, пытаясь придумать, что сказать в ответ:

– Кто… кто ты?

Рука исчезает, и окно вновь затягивает тьма. А потом появляется лицо. Поначалу это лишь тонкие линии, скопления света и тени, сплетающиеся, закручивающиеся в силуэт человека за окном. Но вскоре глаза мои привыкают к тусклому отсвету фонарей.

Парень за окном молод. Я вижу, как сильны его руки, даже под тёплой кофтой с капюшоном. На месте живота нет заметной выпуклости. Он выглядит, как подобает настоящему мужчине: активным и собранным. Не разжиревший от сладостей, не разморённый опиумным дымом.

А его глаза… ясные, как небо над горами. Они пристально смотрят на меня, заглядывая внутрь.

– Ты… ты одна из девочек Лонгвея, – наконец, заявляет он.

Я киваю. Знаю, что парень видит меня. В комнате горит столько бумажных фонариков, что не увидеть просто невозможно.

Он молчит. Не отводит пронзительного взгляда, от которого в животе рождается неизвестный мне ранее трепет.

Я не знаю, что сказать или спросить. Голова пуста. Я слышу только, как течёт вода, звонкое кап-кап-кап, означающее, что сверху, с небес, льёт дождь.

Не стоило вообще ничего спрашивать. Если бы я была хорошей девочкой – примерной девочкой, – если бы знала, как будет лучше, я бы задёрнула занавеску. Навсегда бы забыла о парне за окном, отвернулась и смотрела бы на фальшивые звёзды. Ждала бы, когда придёт посол с новым букетом цветов.

Но этот дождь. Грязь. Его глаза. Трепет в животе. Ощущения такие старые, забытые и одновременно новые. Они удерживают меня у окна, заставляют обхватить пальцами решётку.

– Как твоё имя? – наконец, спрашивает парень.

Моё имя. Мэй Йи. Его выбрала мама. Помню, как она рассказывала мне об этом. Она стояла на улице, и прохладный вечерний ветерок играл с её волосами. Лицо мамы было обращено к заходящему солнцу, залито золотом. Было странно видеть её в таком ярком свете. В доме, на кухне, где мама проводила большую часть времени, всегда царила полутьма.

Мы стояли под навесом желтеющих листьев дерева гинкго, похожих на маленькие веера, и смотрели, как горы погружаются в лиловые сумерки, становясь резкими, словно хребет спящего дракона.

– Это так красиво, – сказала мама, – совсем как ты.

Я почувствовала, как щёки мои запылали, становясь цвета слегка недоспелых слив.

– Я знала, что ты вырастешь настоящей красавицей, ещё когда впервые взяла тебя на руки. – Голос мамы дрогнул, будто она была готова расплакаться. – Ты подарила мне новую и яркую жизнь. Поэтому я выбрала тебе это имя. Мэй Йи.

Мэй Йи. Живительная красота.

Мне не хочется называть парню своё имя. Слишком многие уже украли его, использовали совсем не так, как должны. Невозможно понять, как на самом деле хрупко твоё имя, пока оно не становится оружием, не срывается с губ проклятием.

– А твоё? – спрашиваю я через стекло.

Он не обращает на мой вопрос внимания.

– Каково тебе там, внутри?

Я оглядываюсь на комнату. Ничего нового. Эту же обстановку я вижу день изо дня. Кровать. Умывальник и оловянный ночной горшок. Алая драпировка на стенах и бумажные фонарики. Книжная полка со статуэткой золотого кота. Радужный ряд шёлковых платьев. Увядающие фиолетовые цветы. Поникшие лепестки, засохшие листья – единственное, что когда-либо меняется здесь.

Даже когда дверь не заперта, мне некуда пойти. Лишь наш коридор и комнаты других девочек. Иногда я выхожу в главный зал, если посол желает поддерживать беседу во время курения. Чаще всего он не желает.

Мой маленький мир.

– А каково тебе снаружи? – отвечаю вопросом на вопрос.

Кажется, будто нам друг от друга нужны только ответы.

– Холодно. Мокро, – говорит парень.

Капли дождя подобно хрустальным божьим коровкам собираются на кончике его носа. Я вдруг понимаю, что не могу оторвать взгляда, смотрю, как они блестят и переливаются в тусклом уличном свете. Не помню, когда в последний раз ощущала капли дождя на коже.

– Твоя очередь. – Парень кивает, и капли срываются с носа, мерцающие вспышки серебряного света. Словно падающие звёзды.

– Тепло. Дымно.

– А ещё?

– Твоя очередь, – напоминаю я.

– Что ты хочешь знать?

А что я хочу знать? Почему я вообще здесь, сижу, отчаянно прижимаясь лицом к решётке? Почему пытаю себя вкусом жизни, к которой никогда больше не вернусь? Лучше отстраниться, отпустить занавеску.

Но этот парень… на меня никто ещё так не смотрел. От его взгляда щёки мои вновь становятся цвета почти спелых слив. То, что раньше было лёгким трепетом в животе, превращается в настоящий пожар.

Что я хочу знать? Чего бы хотелось Синь? Свобода. Жизнь без стен. Я вспоминаю Цзин Линь, высовывающуюся из окна, как она жаждала, так сильно жаждала познать тайны звёзд. Наблюдала, собирая их и сохраняя для себя. Сейчас я прислоняюсь к окну, ощущая такой же порыв, ту же жажду и тяжёлые грозовые тучи в груди.

– Что-нибудь, – отвечаю я парню. – Всё.

– Много… – Он хмурится и скрещивает руки на груди. На мгновение мне становится страшно, что наша игра окончена. Что сейчас он исчезнет в переулке под песню осколков стекла и пустых жестянок. – Может, устроим обмен?

– Обмен?

– Ага. Меняю свою информацию на твою.

– На мою?

– На данные о борделе. Ты… видишься с ними? С Лонгвеем и остальными членами Братства?

– Иногда.

Во рту сухо, как в пустыне – так же было, когда Жнецы заткнули мне рот хлопковым платком, увозя нас в город в кромешной тьме фургона. То, что начиналось, как простая игра, становится опасным. Рассказывать о Братстве, делиться тем, что мне известно… это может плохо кончиться.

– Никогда не покупай креветки в ларьке господина Лау. Они у него тухлые. Верный способ отравиться. В последний раз, когда я купил у него креветки, я не мог ничего в себя впихнуть ещё дня три.

– Ч-что? – Язык всё ещё плохо шевелится от сухости, будто его завязали в узел.

– Наш обмен. Не забыла? – напоминает мне парень. – Ты отвечаешь, я отвечаю.

– Ох…

Что-нибудь. Всё. Тухлые креветки от господина Лау. Не то, чего я ожидала, но хоть что-то. Не знала, что по-соседству вообще есть ларёк с креветками.

– Они проводят встречи здесь, да?

Вопрос парня так быстр и настойчив, что мне сразу не верится, будто он случайно появился в моём окне. Все наши слова, все секунды молчания вели к этому: парню что-то здесь нужно. Но сам он не может это достать.

И мне интересно, что именно ему нужно. Чего он может так отчаянно желать в этом мире опиумного дыма и замков? В глазах парня блеск, который напоминает мне об огне Синь. Но как она смотрела наружу, он заглядывает внутрь.

Раздаётся тихий звон металла о металл. За спиной. Я едва успеваю сложить два плюс два. Задёргиваю штору и ныряю в кровать.

Цветы – первое, что я вижу. Дюжина белых хризантем врывается в дверь, а следом за ними входит посол. Он крупный мужчина, и от шагов его сотрясается вся комната. Когда он скидывает пальто, я ощущаю аромат дождя, но не вижу ни единой капли. Должно быть, он был под зонтом.

Пульс мой бешено бьётся, когда посол подходит к кровати. В руках его что-то есть: блестящая золотистая коробка, перевязанная лентой. Он кладёт её мне на колени.

– Я принёс тебе шоколад. – Его голос спокоен. Размерен. Само его звучание напоминает, насколько взволнована я сама.

Я улыбаюсь и благодарю его. Медленно развязываю ленту. Но думать могу только об окне за спиной. Интересно, парень ещё там, ждёт? Меня не покидает жар его взгляда, и я молю богов, чтобы щёки не пылали.

В коробке нет ни одной одинаковой конфеты – все они странной незнакомой мне формы, не привычные круги или квадраты.

– Ракушки, – поясняет посол, замечая моё замешательство. – Из них достают моллюсков и устриц.

– Ракушки. – Я обвожу пальцем край одной из них. – С моря?

– Да.

Вэнь Кей любила рассказывать о море. Могла говорить о нём часами. О приливах и отливах, зависящих от размера луны. О том, как оно рычит в ветреные дни, словно разъярённая кошка. Как воды его горят огнём в лучах рассвета. Мне никак не удавалось представить, что в мире есть столько воды. Синь рассказывала, что там, на дне, есть даже горы – она узнала это в школе. Мы её не верили.

– Вы были у моря?

– Много раз, – улыбается он. – Я вырос на острове и везде мог попасть только по воде.

А я понимаю, что ни за что не смогу представить столько воды в одном месте, пока не увижу собственными глазами.

– Может быть, когда-нибудь вы возьмёте меня с собой к морю?

Улыбка исчезает с губ посла.

– Это не лучшая идея.

Обычно я не настаиваю – я скромна и сдержана, как он любит, следую нашим негласным правилам, – но после встречи у окна сердце переполнено чувствами и колотится, как безумное.

– Почему?

– Ты моя принцесса. А здесь твоя башня из слоновой кости. Тебя необходимо защищать. Люди снаружи… они не поймут нас. Будет лучше, если ты останешься здесь.

Но стены борделя сложены из шлакоблока. Не из слоновой кости.

Я тоже не уверена, что понимаю нас.

Но я не настолько храбра, чтобы сказать об этом послу.

Мы начинаем наш ритуал. Наш танец. К концу его щёки мои горят. На этот раз вместо того чтобы рассматривать звёзды, я смотрю на окно, на алую занавеску. Думаю о ночи за ней. О пристальном взгляде тёмных глаз парня.

Может быть, не мусор и шлакоблок соседних стен так притягивали Синь, а возможности? Знание, что вселенная состоит не только из опиумных паров и мерзких потных мужчин. Снаружи есть настоящий мир, с ларьками с креветками и тайнами звёзд. Место, где идёт дождь, где есть симпатичные парни с грязными ладонями. Место, где море тянется до самого горизонта.

15 дней

ДЭЙ

Отыскать окно было сложно, даже когда я узнал, что оно здесь есть. Пришлось добрых полчаса кружить вокруг борделя, избегая струй дождевой воды, льющих из труб, и чужих взглядов, прежде чем я заметил алое пятно в узком переулке. Но если найти окно было сложно, столкнуться с тем, что ждало меня за ним, оказалось ещё сложнее.

Я не был готов к девушке.

Город Тьмы. Так жители Сенг Нгои называют это место, видя его из окон пентхаусов и высотных офисов. Чёрное пятно преступности и трущоб в их сияющем городе. Но, по-моему, его лучше было бы назвать Город Боли.

Страдания здесь повсюду. Прячутся на заводах и ткацких фабриках, где работники каждый божий день по четырнадцать часов горбатятся над станками. Пронзают ряды сидящих на игле проституток и исполосованных шрамами юнцов. Шныряют у столов, где пьяные мужики швыряются друг в друга деньгами и матерятся из-за ставок.

Обычно мне на всех наплевать, я могу отвернуться, пройти мимо.

Не в этот раз.

Не знаю даже, кого я ожидал увидеть в комнате. Да, проститутку. Но девушка за стеклом оказалась на капли не похожа на других уличных девиц Хак Нам – на проституток с налитыми кровью глазами, которые торчат в дверях борделей, пытаясь завлечь клиентов обнажёнными плечами и тяжёлыми веками. Глаза её не наливались кровью, они были полны. Полны и в то же время пусты. Когда девушка смотрела на меня, она казалась одновременно юной и взрослой.

Тоскливые, жаждущие, голодные… Её глаза. В них читалось, что решётки на окне – именно то, что они и являются. Клетка. Жажда девушки прорвалась через прутья и впилась мне в грудь когтями, и я лепетал что-то об отравлении и тухлых креветках. А ладони потели, как у влюблённого семиклашки.

Я смотрел на девушку и видел в ней себя. Призрака Дэя, отражённого в стекле, разбитого на кусочки, удерживаемого металлическими прутьями решётки. Пойманную душу, мечтающую вырваться наружу.

Помимо тоски в глазах я вижу её красоту. Понятно, почему Осаму помешался на ней. Чёрные волосы девушки заплетены в косу, перекинутую через плечо, – словно ночь на её звёздно-белой коже. Именно о такой девушке мы с братом шептались бы, поедая рисовые чипсы, пока горничная ругалась бы на нас, заставляя делать домашнее задание. Именно такую девушку я мог бы пригласить в кино и штурмовал бы игровые автоматы только потому, что ей захотелось игрушку.

Но в Хак Наме нет кино и миленьких пластиковых котят с качающимися головами. А я не собираюсь звать девушку на свидание. Я попрошу её шпионить за Братством. Отыскать то, что мне не под силу.

Голод утоляет голод.

Справится ли она? Этот вопрос я задаю себе, засовывая руки во влажные карманы и петляя по проклятым улицам Хак Нама.

Не знаю. Я затеваю огромную авантюру. Если и так дерьмовая ситуация станет ещё хуже, у меня всегда есть запасной путь в бордель. Пока Цзин готов быть посыльным. Возможно, удастся получить от девушки всю ключевую информацию и сбежать в самый последний момент. Настоящее самоубийство, даже в лучшем случае.

Мой план Б. Жаль, нет плана В.

В большинстве магазинчиков темно, лишь в некоторых горит свет – их владельцы порно трудятся. Часы на дельней стене пельменной уверяют, что сейчас без десяти четыре. Раннее утро. Если не поспешу, пропущу встречу у Старых южных ворот, где в ответ на очередной отчёт мне суровым голосом напомнят, что время уходит.

Перехожу на бег. Шнурки капюшона бьют по груди, пока я мчусь через город, лавируя среди спящих бродяг, скрюченных и закутанных в тонкие одеяла.

Старые южные ворота – самые первые и крупные ворота в Город-крепость Хак Нам. В дневное время они похожи на вход в улей, впуская и выпуская сотни людей. Почтальоны таскают сумки с конвертами. Торговцы несут связки фруктов на себе или везут их в тележках. Некоторые даже на голове удерживают коробки. Но в часы между полуночью и рассветом здесь пусто и тихо, открытый зев во внешний мир.

Мой связной уже здесь. Стоит, прислонившись к воротам, – одной ногой в Сенг Нгои, другой – в Хак Нам. Кончик сигареты ярко пылает во тьме, освещает лицо связного, будто плавильный горн. Заметив меня, он откидывает окурок на землю и тушит его ботинком.

По бокам от ворот высятся пушки. Пережиток давних дней, когда Хак Нам был настоящей крепостью, а не логовом дракона. Когда правительство ещё не бросило его гнить и разлагаться. Пушки так сильно покрыты ржавчиной, что похожи на огромные мокрые валуны. Я приближаюсь к ним и останавливаюсь. Связной тоже не подходит.

– Ты опоздал, – говорит Цэнг, когда я бочком подхожу к дальней пушке. Последний дым выкуренной сигареты вырывается у него из ноздрей.

– Я работал.

Дождь ещё капает, поливая улицы Сенг Нгои. Потоки воды прорываются сквозь Старые южные ворота, облизывая подошвы ботинок. Я натягиваю капюшон на голову.

Связной не взял с собой зонт. Он весь промок, но будто не замечает этого.

– Как прошла вылазка? Удалось что-нибудь увидеть?

– Не особо. Лонгвей держит меня на коротком поводке.

– Так значит, его ты не видел? – спрашивает Цэнг.

Я стискиваю зубы. Мне хватает давления и без этих язвительных вопросов.

– О да, конечно. Сразу после массажа ступней Лонгвей сам вручил его мне. Торжественно, на блюдечке.

– Хватит паясничать, Дэй, – рычит он. – Многое поставлено на кон. Жизни. Карьеры.

Без огонька сигареты по лицу Цэнга сложно что-то прочесть. Меня это не радует.

– Сомневаюсь, что Лонгвей позволит мне спокойно разгуливать по борделю. Если хотите знать планировку, спросите посла Осаму. Чёрт, да если нужно, вы сами спокойно можете туда сходить и снять девочку.

– Чем занимается здесь посол – не наше дело. Ты сейчас не в том положении, чтобы пятнать его честь. – Связной достаёт из кармана пальто блестящий портсигар. – Говоришь, не можешь выполнить задание?

– Нет, – быстро отвечаю я. – Я нашёл другой способ. Девушку. В борделе.

– Одну из шлюх?

Шлюха. Раньше это слово никогда меня не смущало. Но почему-то сегодня пальцы дёргаются, нервно отстукивая ругательства азбукой Морзе.

– Да. Одна из девочек Лонгвея.

Связной хмурится и зажимает зубами сигарету. Свободной рукой он достаёт зажигалку.

– Что ты ей сказал?

– Ничего. Ей известно, что мне необходима информация о Братстве, но не почему и какая именно, – отвечаю я.

– И ты правда думаешь, что сумеешь её разговорить? Это чертовски рискованно. – Ему приходится трижды щёлкнуть зажигалкой, чтобы пламя переметнулось на кончик сигареты.

– Здесь в принципе рискованно, – язвлю я в ответ.

– Ладно. Своей же задницей рискуешь, – говорит он. Будто бы я сам не знаю. Будто не думаю об этом каждую свободную минуту. – Проверь шлюху. Спроси что-нибудь простое, чтобы убедиться, можно ли с ней иметь дело. Что-нибудь нам уже известное, чтобы понять, не выдумывает ли она.

– Я именно это и собираюсь сделать. – Ненавижу, когда он разговаривает со мной, как с идиотом. Будто это не я учился в самых лучших и дорогих школах Сенг Нгои. – Но ей нужен стимул.

Неподалёку от нас по улице Сенг Нгои, пыхтя, проезжает автобус. Мы с Цэнгом застываем, наблюдая, как его большие освещённые окна проносятся мимо. Лица единственных пассажиров – взъерошенного студента и иностранного туриста с огромным рюкзаком – прислонены к стеклу. Ловят хоть несколько драгоценных минут сна с открытым ртом.

Цэнг ждёт, пока автобус свернёт за угол, и только тогда продолжает:

– Например?

– Вытащить её оттуда. В целости и сохранности.

– Этого я гарантировать не могу. Логвейские шлюхи будут наименьшей из наших проблем, когда всё дерьмо вылезет наружу. Я уже перешёл все границы с обещанием тебе…

– И что мне сказать девушке?

– Что угодно, – смеётся связной. Сигарета вздрагивает, испуская дым и роняя пепел в лужу у его ног. – Всё, что поможет её разговорить.

– Хотите, чтобы я лгал? – Теперь дрожит уже вся рука, приходится сжать пальцы в кулак, чтобы унять её.

– Что? Совесть проснулась? – усмехается Цэнг. – У тебя…

Опускаю взгляд на буйную реку под ногами, поток грязи и мусора. Полусгнившая апельсиновая кожура бодро проносится мимо моего ботинка следом за субстанцией, чертовски напоминающей человеческие отходы.

Всего лишь ещё один шаг. Мой билет отсюда.

Соврать ей не должно быть сложно. Ведь последние два года своей жизни я только и делаю, что лгу. Не должно… но я вспоминаю пылающие щёки девушки и напряжение в её голосе. Внутри всё переворачивается, извивается, как крыса, которую держат за хвост.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает связной. – Пока я не ушёл.

Что-нибудь. Всё. Я думаю о голосах, которые звучали за окном девушки, за стеклом и красной тканью. Сразу после того, как она задёрнула занавеску. Голос девушки был похож на пение соловья, пойманного и посаженного в клетку. Одного из тех, которых владельцы держат на крышах. А Осаму звучал как эгоистичный ублюдок.

– Принесите ракушку, – прошу я связного. – Только хорошую.

– Издеваешься?

– Нет, правда. Мне нужна ракушка.

Мне нужно, чтобы девушка за решёткой поверила мне. Нужно дать ей то, чего нет у Осаму. Сделать так, чтобы внутренности мои перестали болезненно сжиматься.

– Что-нибудь ещё?

Качаю головой.

– Отлично. Завтра. В то же время. Будет тебе ракушка.

– Не забудьте. – Я даже не пытаюсь избавиться от рычащих ноток в голосе.

Связной ныряет под завесу дождя, в Сенг Нгои. Я смотрю, как он уходит, пока не остаётся только призрачный огонёк сигареты, мерцающий вдали. И даже когда он исчезает, я продолжаю смотреть, сохраняя в памяти вид своего старого города. Широкие ровные улицы. Целые стёкла дверей и окон. Разноцветные неоновые огни, рекламирующие всё: от танцев и напитков до ювелирных украшений и маникюра. Урны на каждом углу.

Стою и смотрю, пока тьма улиц не начинает прорастать в моей груди. Только тогда я отталкиваюсь от пушки и ныряю в мрачные туннели Хак Нама. Прочь от дома.

Лавочки постепенно начинают открываться, готовясь к рассветной суете. Запахи и звуки разносятся из их дверей, заставляя мой желудок урчать. Жареный рис, овощные ролы, все виды мяса, лапша со специями и чеснок. Торговцы обмениваются утренними приветствиями, ингредиентами, блюдами. Большинство из них кивает, когда я прохожу мимо, зазывая попробовать их еду.

– Похоже, сегодня утром тебе не помешает порция угря, Дэй-ло!

Я каждый раз едва заметно морщусь от этого прозвища, такого близкого к настоящему. Старший брат. Они не со зла называют меня так, но прозвище всё равно больно жалит. Всегда. Напоминает о том, чего больше нет.

– Питательно! – продолжает торговец. – Идеально для зимы!

– Какой угорь? – хмурится лавочник на другой стороне улицы, указывая на свою дымящуюся кастрюлю. – Тебе нужен суп из змеи, для силы и ловкости!