Прииск «Безымянный»

Вечерело, на горы опускалась ночь. Снизу потянуло холодом.

– Ещё чуть-чуть – и мы останавливаемся на ночёвку, – подбадривал всех пилот. – Потерпите, – говорил он обессиленным раненым.

В первый день прошли немного, зато спустились в крутой распадок, по которому протекал горный ручей. Измотанные, еле державшиеся на ногах, все как по команде упали возле ключа и стали жадно пить. Вода казалась такой вкусной, какой они не пили никогда. Никакая ключевая или даже минеральная не шла в сравнение с этой, утолившей нестерпимую жажду. От холода у Ивана заныли зубы, но он всё набирал полные горсти и пил, а Свиридов окунул голову в ручей и, когда не хватало воздуха, с шумом выныривал. После «водопоя» сразу захотелось есть.

Первый раз за последние дни разожгли большой костёр. Пламя устремилось ввысь, освещая стоянку и притихших людей. Как только согрелись, Сенькин повесил над огнём котелок. В ожидании ужина стали сушить одежду, время от времени отодвигая её от лизавшего пламени. В просветах туч сияли звёзды, бесконечное множество ярких точек светилось по всему небосводу, создавая сказочную картину, при взгляде на которую хотелось мечтать о вечном.

Главной надеждой на спасение от голода стали макароны, оказавшиеся в чьём-то багаже. Но они, как весенний снег, таяли прямо на глазах. Наломав лапника, люди легли под открытым небом. Ночью ветер сменил направление, пошёл моросящий дождь. Иван встал, раскочегарил костёр и до рассвета просидел возле огня.

* * *

На третий день пути подошли к крутому хребту. Впереди стояли горы, через которые предстояло перевалить. К перевалу вела звериная тропа, петлявшая вдоль шумного ручья, который скатывался сверху, куда они шли. Снизу стало видно, что ручей раздваивается на два рукава. Иван повёл по перемычке, где оказался более пологий склон. С каждым шагом носилки с ранеными казались намного тяжелее, чем были вначале, а временами даже неподъёмными. У Лемковича поднялся жар, от боли он стонал и всё время бредил. Васильев как мог крепился, но чувствовалось, его покидают последние силы и вот-вот он потеряет сознание и провалится в бездну.

Шли тяжело и очень медленно. Теперь путники останавливались и отдыхали через каждые десять-пятнадцать шагов. Внизу бежал ручей, вдали синели горы, а впереди стояла неприступная стена. Набегавший ветерок охлаждал разгорячённые тела, приносил терпкий запах багульника, зеленевшего в узких ложбинках. Вскоре лес стал редеть, впереди показалась вершина горы, между которой лежал путь через хребет. Остановились передохнуть, и тут майор отказался вставать.

– Всё, я дальше не пойду, – запротестовал Синицын. – Сил моих больше нет.

Казалось, никто не заставит его подняться, но, отлежавшись, он поборол себя и, встав на четвереньки, с трудом оторвался от земли. Шаг за шагом они продолжили подъём. Где ползком, где на корточках взяли крутой перевал и оказались на седловине, заросшей кустами ерника и редкими лиственницы. Будто по чьей-то команде, погасло солнце, опустились тревожные сумерки. Сразу стало холодно. Из-за гор выплыл серебряный месяц, зажглись на небе звёзды.

На следующий день спустились в долину какого-то безымянного ручья, впадавшего в Бурхалу. Погода выправилась, на небе появились просветы, сквозь тёмные тучи выглянуло солнце. Впереди стоял могучий лес. Пожелтевшие лиственницы уже не казались такими мрачными и безликими, а лохматые ели, обвитые длинными космами, выглядели сказочными красавицами, собравшимися под венец. Повсюду блестели разноцветные капли воды. Вместе с появлением солнца на душе полегчало.

– Товарищи, сегодня лётная погода, – сказал Сенькин. – Это значит, должен вылететь спасательный борт, и нас будут искать.

Слушая его, Иван думал, каким же образом их могут спасти.

«Самолёт приземлиться не сможет, парашютистов не сбросит. А если даже и получится, то какой от них толк? Значит, нам ничем не помогут. Хотя нет, – вдруг дошло до его сознания, – лётчики могут сбросить продукты и лекарства. Вот если бы был геликоптер, тогда бы нас точно спасли. Говорят, в Америке уже есть такие аппараты».

Несколько раз шум ручья и порывы ветра Иван принимал за гул самолёта, а когда тот показался, не поверил своим глазам и ушам. Самолёт летел в стороне от их маршрута и, не доходя высокой горы, развернулся и полетел в обратном направлении. Потом он снова прошёл в стороне от них. Долетев до места катастрофы, Ли-2 сделал два круга и, качнув крыльями, повернул назад.

– Ну, всё, товарищи, они нашли наш разбившийся самолёт и, по-видимому, посчитали, что все погибли, – расстроившись, сказал Сенькин. – С воздуха увидели только обломки, наши следы, конечно, занесло снегом. Обидно, что так получилось! – На его глазах выступили слёзы. – Могли бы ещё полетать, они же не прошли точку невозврата: заправки хватило бы ещё как минимум на полчаса. Что же они так! Мы сами виноваты: могли бы разжечь костёр.

– И что, нас больше не будут искать? – убитым голосом спросил майор. – Как же так! Даже во время войны спасали пилотов, оказавшихся на вражеской территории, а сейчас мирное время, есть возможности. Ну почему же они не сделали пару параллельных пролётов? Ну, хотя бы полетали для приличия, ведь горючее, говоришь, у них ещё оставалось. Ну как же так – летали рядом, а нас не заметили?

На нём не было лица. Уверенность Сенькина в благополучном исходе поисков сыграла с ним дурную шутку.

– Товарищ майор, не падайте духом, – подбодрил его пилот, – ещё не всё потеряно: есть надежда, что поиски продолжат. Место катастрофы наверняка засняли на фотоплёнку – такой порядок. Сейчас плёнку проявят и после дешифрирования аэрофотоснимков наверняка увидят наш флаг.

Из-за потерянной надежды на спасение не хотелось даже двигаться. Все молча сидели и тупо смотрели куда-то вдаль, будто ожидая увидеть там спасительный самолёт. Первым молчание нарушил Иван:

– Ну что, так и будем сидеть?! Надо идти дальше. Теперь, если он прилетит, разожжём костёр. Ну, давайте соберитесь, – подошёл он к майору, лежавшему ничком без признаков жизни. – Товарищ майор, поднимайтесь, так можно простудиться, поберегите себя. Нам надо идти.

– Да пошёл ты… пацан! – заругался тот в ответ. – Я никуда не пойду. С меня хватит! Я больше не хочу мучиться.

Он вытащил пистолет и снял с предохранителя. Через мгновение мог раздаться выстрел.

– Да ты что!.. – бросился к нему Свиридов. – Ты что надумал? Сдай оружие, немедленно. Я приказываю, – протянул руку гэбист.

Майор молча отдал пистолет. На его лице Иван не увидел никаких эмоций. Казалось, его поступками руководят неведомые силы.

– Вот так-то оно лучше. Нечего перед нами бряцать оружием. Мне надо было сразу всех разоружить, а то, видишь ли, нашёлся тут один герой. Пострелять он, видите ли, захотел. На войне надо проявлять свой героизм.

День догорал, но солнце ещё не спряталось. Где-то рядом шумела река, о которой они мечтали весь переход и стремились достичь её берегов. С ней связывалась вся надежда на спасение.

– Осталось совсем немного, потерпите, родные, – поддержал Сенькин бредивших раненых. Было видно, он сам идёт из последних сил, и эти слова относятся больше к нему самому.

Вокруг стояла тишина, иногда слышались глухие всплески на реке, казалось, что какой-то невидимка кидает камни в воду. Река открылась сразу за лесом. Она тихо текла одним мощным руслом по широкой долине. Русло прижималось к левому берегу, на котором они стояли. Кое-где виднелись косы, выложенные валунами и галькой, а впереди ревел перекат. За дальними сопками, идущими вдоль берега, стояла заснеженная вершина высокой горы, которую они увидели, когда спускались к реке.

– Это Бурхала, – сказал Иван на берегу. – Наконец мы дошли. По ней сплавимся до судоходного Алдана. Там есть люди.

Его радости никто не разделил. От усталости все повалились с ног. Последние силы покинули и Ивана.

Глава 8. Неизвестный Брукс

В выходной день в экспедиции организовали выезд за город, но многие в один автобус не вошли. Закатов не стал дожидаться следующей ходки, а решил пойти на работу. В фойе его внимание привлекла весёлая компания молодых людей. Он узнал Аню Тихонову из Центральной лаборатории, в которой анализировали его пробы. Аня была в тёмно-коричневой клетчатой куртке и синих брюках, а голову украшала яркая косынка.

– Федя, а вы почему уходите? – окликнула его девушка. – Давайте присоединяйтесь, с нами не соскучитесь, Виктор Иванович подтвердит.

Услышав своё имя и сообразив, о чём разговор, начальник лаборатории пришёл Ане на помощь.

– Фёдор, ну что же вы так! Анечка просит вас остаться, а вы нас покидаете. Разве настоящие джентльмены так поступают? Подходите поближе, не стесняйтесь, поговорим о ваших драгоценных пробах.

Закатову ничего не оставалось, как присоединиться к компании химиков. А вскоре подошёл автобус.

После прошедшего дождя лесной воздух пропитался влагой, земля парилась от опустившегося тумана. Аня предложила прогуляться.

– Про тебя говорят, что ты живёшь одной работой. Я думаю, что это правда, – отойдя от шумной компании, неожиданно для него сказала девушка.

Услышав, что думает о нём Аня, которую он совсем не знал, Фёдор внутренне смутился, но разум взял верх над сиюминутной слабостью, и он сказал:

– Почему ты так думаешь?

– Да потому, что я тебя нигде не вижу. Со всеми где-нибудь встречаюсь, а тебя можно увидеть только в коридоре экспедиции. Значит, ты раньше всех приходишь и позже всех уходишь.

Фёдор грустно усмехнулся. Аня оказалась права: весь его жизненный уклад был подчинён работе, о которой он думал даже сейчас.

– А что у тебя с Леной Ягодкиной? – глядя ему прямо в глаза, спросила девушка. – Вы, кажется, хотели пожениться. Она, по-моему, из-за тебя собралась уезжать.

Парень поразился её осведомлённости. Следовало что-то отвечать, и он сказал, ничего не скрывая:

– Понимаешь, мы с Леной совершенно разные люди. Она живёт своими, какими-то киношными, иллюзиями, хочет стать богатой и знаменитой, а я существую в нашем реальном мире, где надо много вкалывать и полагаться на свои собственные силы.

Он рассказал о своих взаимоотношениях с ней и о том, как они расстались. Вокруг не было ни малейшего дуновения ветерка. В полном безмолвии стояли раскидистые сосны, под ногами лежала опавшая хвоя.

– С тобой совсем непросто, ты очень сложный товарищ, – произнесла девушка задумчиво. – Не спорю, человек приходит в этот мир для того, чтобы созидать, но мы живём один раз, поэтому надо успеть всё. А замыкаться только на одной работе, забывая про того, кто тебя любит, по-моему, совершенно неправильно и глупо. Это под силу только гениям. Может, ты гений?

Анечка звонко засмеялась. На её щеке появилась ямочка. Озорная улыбка отпечаталась у Фёдора в голове. Подул лёгкий ветерок, из леса потянуло запахом прелых листьев и хвои.

– Гении, наверное, очень скучные люди. Не правда ли?

– Возможно. Я не принадлежу к их числу.

– Фёдор, так, как ты живёшь, можно быстро сгореть. От тебя останется только пепел. Ух как смешно! Сгореть от работы.

Держась за руки, Фёдор с Анечкой брели по опушке леса. С горы виднелся город с шумными улицами, переполненными машинами и пешеходами, а здесь, казалось, необыкновенно тихо. С сосновых иголок бусинками свисали хрустальные капельки воды. От земли, от леса – от всего, что их окружало, веяло свежестью, какая бывает после прошедшего дождя.

– Ну, всё, сейчас выглянет солнце и снова будет жарко, – улыбался Фёдор. – Как здорово, что мы от всех убежали! Тучка помогла.

Трава, словно вобрав в себя влагу, теперь отдавала её тем, кто на неё наступал. Сапоги девушки почернели и промокли.

– Надо возвращаться к костру, а то о нас подумают что-нибудь нехорошее, – с тревогой в голосе сказала Аня. – Придём, будем сушиться.

– Ну и пусть думают, – прижав к себе девушку, поцеловал её Фёдор. – Главное, что нам с тобой хорошо. Почему же я не знал тебя раньше?

Круглое личико Анечки озарилось улыбкой. Большие карие глаза блеснули искромётными огнями.

– Надо почаще заходить в нашу лабораторию. А то он, видишь ли, проходит мимо нас стороной, как будто, кроме методиста и начальника, в лаборатории никого не существует. А твои пробы кто анализирует?

Медленно рассасываясь, туман поднимался и исчезал. На душе у Фёдора стало легко и необыкновенно спокойно. Неожиданно вспомнилась их первая встреча.

– Нашу Анечку вы, наверное, знаете, – подойдя к стройной, как берёзка, темноволосой девушке с живыми глазами, познакомил его начальник лаборатории. – По-моему, мимо неё нельзя пройти равнодушно.

Аня залилась румянцем. Сверкнув в улыбке белоснежными зубами, девушка скромно опустила голову.

– Ну что вы, Виктор Иванович…

– Анечка – самая красивая девушка нашей лаборатории – это бесспорно, – продолжал Петров. – Она химик-аналитик и ещё занимается гидрохимией. Большая часть силикатных анализов выполнена ею лично. Во многих отчётах можно встретить Анину фамилию. И в поле она, кстати, ходит, да ещё Аня и стряпуха, и рукодельница, и вдобавок не замужем.

В подтверждение того, что с завтрашнего дня он будет благоразумным, Фёдор пригласил Аню на свидание.

– Я согласна, – бойко ответила девушка. – Беру над тобой шефство, буду смотреть, чтобы ты не переработал и быстрее спустился на землю.

Первый раз за последнее время Фёдор почувствовал, что спокоен и умиротворён. Приятно было сознавать, что он познакомился с девушкой, разделяющей его взгляды. В лице Ани появился серьёзный оппонент, проверяющий его внутренний мир на прочность.

* * *

Спуститься на землю скоро Фёдору помогли. И сделал это не кто иной, как Бородин.

– Я забираю у тебя Берестова, – сказал он при встрече. – В поле мне нужен геолог. – На его лице появилась едва уловимая надменная усмешка.

– Не понял! – резко ответил Закатов. – Берестов работает в моём отряде. Тебе нужен геолог, значит, ищи.

– Берестов сам хочет ко мне перейти. Задолбал ты его своей тупой работой. Мужику жизни не даёшь. Из-за тебя у него семья разваливается.

В последнее время Афанасий только втянулся в работу и, почувствовав, что чего-то может, трудился на совесть.

«Тут явно какая-то интрига, – подумал Фёдор. – Афанасий на такое не способен».

Но, к его удивлению, тот подтвердил слова Бородина, а потом рассказал, что случилось на самом деле.

– Понимаешь, он подловил меня на старом. За мной числится небольшой должок, и я думал, он о нём забыл, а вот видишь, как вышло. Короче, ты меня прости, если можешь, я ничего сделать не могу, придётся отрабатывать. Я же тебе говорил, Женя ещё тот жук: если валит, то наповал. Ты же знаешь, он сейчас едет заверять мамедовскую аномалию, а я одно время работал с Мамедовым на том участке, вот он и решил меня припахать. Ему со мной, конечно, будет легче.

Разобравшись с Берестовым, Фёдор подошёл к Бородину.

– Если ты не хочешь, чтобы я испортил тебе карьеру, оставь Афанасия в покое. В поле ты поедешь без него.

Через неделю Закатов пригласил Фишкина посмотреть свои материалы. Зная, как тот дорожит каждой минутой рабочего времени, Фёдор с места в карьер заговорил о проблемах, возникших с площадью работ.

– Вадим Викторович, уже нужно заканчивать проект, а я до сих пор не могу определиться со своим районом. По данным предшественников наметить перспективную площадь практически невозможно.

– Почему же это невозможно? – улыбнулся Фишкин – Я тебе её показал и, насколько помню, ты её вынес на свою топооснову, а потом перенёс на ватман.

Для того чтобы выделить эту площадь, Фишкину потребовался не один день. В редкие минуты он признавался себе сам, что это итог его огромного практического опыта и научного предвидения, без которого невозможно сделать открытие. В своё время он горел этой проблемой, мечтая открыть новое месторождение, но у руля оказались другие, не принимавшие его, тогда ещё молодого специалиста, всерьёз. И кто знает, как завершилась бы та работа и сложилась бы его судьба, если бы он стал ответственным исполнителем темы. С того времени при одном только упоминании о древнем золоте у него начинался внутренний зуд.

– Тогда давай ещё раз посмотрим. Афанасий, подай, пожалуйста, ту карту. – Он ткнул на подоконник. – Да вот она, перед твоими глазами, рядом с бланковкой.

На длинном листе ватмана была вычерчена геологическая карта с коричневыми горизонталями и голубой гидросетью, а на ней проведены жирные линии, ограничивающие площадь района работ с вынесенными аномальными пробами предшественников. Чтобы точно привязать пробы, сначала их выносили на детальную топографическую карту, а потом переносили на другую карту или копировали на кальку. Участок Фишкина оказался довольно протяжённым, поэтому его перенесли с двух среднемасштабных карт-километровок на один лист.

– Вот твоя площадь. – Вадим Викторович карандашом обвёл вытянутый в длину прямоугольник и посмотрел на Закатова.

– Вы меня не поняли, – заёрзал тот на стуле, – я имел в виду совсем другое. По целому ряду признаков эта площадь не подходит для наших работ. Если учесть, что эта работа в некотором роде опытно-методическая, то её надо выполнять методически грамотно.

– Во даёшь! А мы что, делаем её безграмотно? Нам захотелось поиграть в геологов, и мы изображаем их из себя. Так сказать, в бирюльки играем.

Фишкин всегда всё делал основательно и, прежде чем на что-то решиться, многократно просчитывал различные варианты. Только после этого он приступал к претворению замысла в жизнь. Также Фишкин писал геологические отчёты. Иногда процесс осмысления информации длился протяженное время, и тогда, не находя себе места, он разгуливал по длинному коридору экспедиции или пропадал в курилке. Зато, как только приходил к единственно верному решению, садился за письменный стол и работал безвылазно.

– На той площади, которую вы предлагаете, провели чуть ли ни детальную разведку, а золота никто в глаза ещё не видел. Его не установили ни в одной пробе, и авторы всех отчётов дали отрицательные заключения на предмет её золотоносности, а мы собираемся туда выходить.

– Ну кто, например? – спросил Фишкин. – Назови хоть одного.

– Миронов.

– Ух, скажешь тоже, Миронов! Да его работа такая древняя, что о ней можно даже не вспоминать. Тоже мне, нашёл авторитет! Миронов, видишь ли, поставил на ней крест. Что же он там, интересно, сделал? Шлиховал, наверное?

– И не только. Несколько проб проанализировал пробирным анализом на золото и серебро и, кстати, по всем методам поисков получил отрицательные результаты. Разве этого мало? Я думаю, вы зря утрируете – Миронов сделал всё, что мог: он исследовал район, провёл поисковые работы. Не его беда, что он не получил положительных результатов. Просто там пусто, и теперь после его отрицательного заключения выходить на ту площадь с поисками золота по меньшей мере несерьёзно.

– Серьёзней не придумаешь.

Решающим доводом для выделения Фишкиным этой площади послужили литературные материалы по геологическому строению Африканского и Канадского щитов, на которых оказались открыты крупные месторождения золота. Сопоставив свой разрез пород, с разрезами известных месторождений, он пришёл к выводу, что они очень похожи, и, следовательно, являются потенциально золотоносными.

– Для этого должны быть какие-то веские аргументы, – давил на Фишкина Закатов. – Вот попробуйте сейчас объяснить членам научно-технического совета, почему именно там нужно искать золото, а не где-нибудь в другом месте! Меня же никто не поймёт. В лучшем случае посоветуют ещё поработать с фондовыми материалами, а могут и вообще завернуть проект.

Вадим Викторович помахал указательным пальцем, и Фёдор замолчал в ожидании его обоснованных доводов. Именно их ему часто не хватало, чтобы принять какое-то решение, но в этот раз он полностью верил в свою правоту.

– Не торопись, аргументы у нас есть. Главный – это наличие разреза пород, относимых к зеленокаменным поясам, сопоставимого с зарубежными. Они детально нами описаны. В одном производственном отчёте приведены все фактические материалы и там же даны их разрезы. Кроме того, есть две статьи, опубликованные в приличных научных изданиях, в которых указаны те же доводы. Я тебе их давал.

– У меня эти статьи, – подтвердил Фёдор. – Я их давно проработал. Но, кроме фактуры по составу разрезов, там ничего нет. Этих материалов недостаточно, чтобы рекомендовать вашу площадь для поисков золота. Такой, как Федорчук, только посмеётся и скажет: «Молодой человек, вам надо почитать учебники. Вы всё забыли, чему вас учили в школе. Где ваши критерии поисков? Я их здесь не вижу».

Берестов прыснул со смеху, стул под ним закачался. По лицу Фишкина пробежала едва заметная усмешка. Николай Романович Федорчук слыл принципиальным и часто необоснованно жёстким специалистом, способным перевернуть всё с ног на голову. Поэтому его побаивались и старались обходить стороной.

– Что-то в этом, несомненно, есть, – почесал бороду Фишкин, – не спорю. Но это, Фёдор, ещё не всё: в шлихе на водоразделе рек Догдо и Тумул установлен один знак золота. Вот тебе и прямой признак золотоносности, о котором ты говоришь. Теперь никакой Федорчук тебе не возразит.

– Я знаю об этой пробе, но она же за пределами нашей площади, и неизвестно, что там за породы. Вот посмотрите на карту.

Жёлтый кружок, о котором говорил Фишкин, обозначал шлиховую пробу и стоял среди розового поля гнейсов, намного южней жирной линии, оконтуривающей выделенную площадь.

– Это, Федя, продолжение той же структуры, которая прослеживается на сотни километров. Вот, видишь, она здесь пошла на юго-восток.

– Структуры, сложенной другими породами? Это же гранитогнейсы.

На геологической карте было видно, что на севере строение пород отличалось от того, что располагалось южней. Вадим Викторович молча кивнул, поглаживая седеющую бородку. От этого она стала заострённой в подбородке, похожей на клин.

– Ну, если ты так хочешь, мы ненамного увеличим площадь твоих работ. Протянем её до этого водораздела, и тогда эта проба окажется в твоём контуре. Ну что, так будет лучше?

Прямо на глазах Закатова площадь выросла в длину, и жёлтый кружок оказался в замкнутом контуре. Это был хитрый ход Фишкина, исчерпавшего все аргументы.

– Что ж тут хорошего: одним росчерком карандаша вы добавили мне километров двадцать в длину. Это как минимум сто квадратных километров. Мне всё равно непонятно, почему в гнейсах выскочило золото. Что-то здесь не так.

По всем канонам месторождения золота в таких породах не встречались. Золото могло образоваться в любых изменённых образованиях – в углистых сланцах, кварцевых жилах и ещё в десятке других разностей пород, но только не в гранитогнейсах.

– А вы знаете, там могли произойти тектонические подвижки, – неожиданно вставил Берестов, внимательно слушавший перепалку своего начальника с Фишкиным, – один блок земной коры приподнялся, а второй опустился. Ну это как по теории дрейфа континентов Альфреда Вагенера[24]. В результате спрединга[25] расплавленное мантийное вещество поднимается вверх по рифтам и растекается в разные стороны. С таким мантийным веществом, возможно, оказалось принесено и это золото. По этому блоку, может быть, когда-то протекала река, а теперь он поднялся и стал высокой горой.

Фишкин и Закатов молча переглянулись. «Смотри, мол, как запросто у Афанасия всё получается. Может, он сейчас и золото найдёт?»

После того как Фёдор отнёс рапорт на повышение Берестова, тот добросовестно тянул свою лямку и старался вникать во все дела. Афанасий оказался толковым геологом, которому по плечу любое дело, но природная хитрость нередко брала верх над всем, что он делал.

– Ладно, мужики, я всё допускаю, – взяв в руки карту, сказал Фишкин. – Только, Афанасий, надо ещё доказать, что тот блок поднят. Кстати, это тоже входит в задачи ваших исследований. А сейчас у меня есть другие, более веские, аргументы по поводу будущей площади работ. На самом юге этой структуры золото установлено в двух штуфных пробах, проанализированных спектрозолотометрическим анализом. Их отобрали геологи академического института при тематических работах и попутно с другими проанализировали. Содержания, правда, не ахти какие: всего-навсего на уровне геохимического фона, но главное – золото там установлено. В пробах из других районов вообще пусто. Значит, есть смысл поработать там. Вот здесь они взяты.

Шариковой ручкой Фишкин нарисовал на карте два маленьких кружка, обозначавших пробы, о которых говорил. Возле них поставил номера.

– Вадим Викторович, получается, что это золото сидит опять неизвестно в чём. Скажите, пожалуйста, какие там породы? Мы же ищем совершенно другой тип оруденения. Какой там зеленокаменный пояс? На карте опять одни гранитогнейсы, значит, или карта врёт, или там ничего нет.

– Давай будем разбираться на месте. Ты же сам теперь знаешь, как в то время карты докембрия рисовали.