Провинция (сборник)

В ванной, облицованной красивой плиткой (вот она какая, иранская!), Виктор освежил лицо холодной водой. Зашёл в кухню.

– Проснулся! Спал бы ещё, а то ночью покоя тебе не было, – Тамара говорила вполголоса. – Сейчас я чайку приготовлю…

– Не шепчитесь, всё равно слышу. – Борис вошёл к ним в просторной полосатой пижаме. – И не чай пить будем, а пивка пропустим по паре кружечек. Томочка, ты нас на пивко отпустишь?

– Боренька, доброе утро! Ну зачем идти куда-то? Ты же знаешь, у твоего Томчика всегда что-то найдётся.

Борис, лениво улыбаясь, подсел к кухонному столу, на который Тамара уже выставила бутылки. «У соседки, наверное, хранила», – подумал Виктор. Пить пиво ему не хотелось.

Вчерашнее ощущение уюта, теплоты, дружеского гостеприимства после ночи ушло. Возникло нетерпеливое желание быть дома, в тесной, полной детских голосов квартирке.

Виктор поднялся из-за стола.

– Куда ты, Виктор? – удивлённо спросила Тамара.

– Пока чай закипит, я схожу, узнаю, как с билетами дела. Ну, касса-то рядом, через дорогу, можно сказать. – Виктору было и неудобно, и обидеть не хотелось, но и совладать с собой он не мог. – Я мигом…

– Вот, загорелось тебе… – Борис отвалился к спинке стула. – Только быстрей давай, душа стонет.

– А ты душу не томи, начинай без меня, – Виктор в прихожей уже обувал туфли.

В кассах аэрофлота Виктор задержался и, спеша обратно, готовился принести свои извинения. Но он ещё не надавил на клавишу звонка над дверью квартиры, как её открыла Тамара.

– Тсс! – она приложила палец к губам. – Борис только что уснул. Выпил тут немного без тебя и лёг…

«Отпали мои извинения», – подумал Виктор, заходя в прихожую.

– Проходи на кухню, Витя. Чай остыл, но я подогрею. И перекусить тебе надо…

– Спасибо, Тамара, но мне некогда, через час самолёт вылетает.

Виктор тоже говорил почти шёпотом.

– Понимаешь, повезло. При мне один билет сдали. Жаль, конечно, что с Борисом не попрощаюсь. Ну, не в последний же раз я к вам заехал!

Виктор это говорил, укладывая выложенные с вечера из чемоданчика электробритву, зубную пасту, одеколон. Он старался говорить спокойно, даже с оттенком сожаления за внезапный отъезд, но в душе был рад, что Борис уснул, что можно не притрагиваться к водке, которая в открытой бутылке стоит на кухонном столе среди тарелок.

Он отнёс чемодан в прихожую и вновь вернулся в комнату.

– Давай, Тамара, присядем перед дорогой!

Он сел на стул у двери, Тамара – на край постели, на которой, подогнув ноги и положив ладонь под щеку с отросшей светлой щетиной, спал Борис.

С минуту помолчали, выдерживая ритуал прощания, и за это короткое время Виктор неожиданно понял, кого так напоминала ему Тамара – тётю Нюру, Анну Сергеевну, мать Бориса. Ни лицом, ни фигурой Тамара не походила на тётю Нюру, но их сближало, роднило одно – неуёмная, слепая любовь к Борису, готовность потакать его прихотям.

Укрытый халатом Тамары Борис во сне что-то бормотал, несколько раз вполне разборчиво произнёс: «Тамара…»

Тамара была рядом, и он даже в пьяном сне был уверен в этом, её грузный, седой муж, её ребёнок, «Болис».

– Ну, прощай! Виктор встал. Тамара кивнула молча, боясь потревожить спящего.

Витёк, Лена, Оксана

Засунув руки в карманы видавшей виды кожаной куртки, Витёк дефилировал по тротуару в центре города. Вид у него был вполне представительный и, по привычке, беспечный, хоть думы его одолевали. Опять он в патовом положении, между двух стульев. Опять же, денег в карманах на пару троллейбусных билетов. Не впервой такое, но каждый раз как-то неуютно.

Детина бравой выправки с густым чубом. Правда, если посмотреть поближе, в этом чубе седины предостаточно, морда вся в складках и морщинах – вид подержанный… Оно и понятно: пятый десяток в размене.

Вчера вечером Елена Семёновна выставили его чемодан со стандартным набором предмет старого холостяка за порог квартиры, сказав при этом «пару ласковых», что у неё выходит здорово, и захлопнула дверь.

Чемодан отнёс Витёк в комнату такого же, как он сам, холостяка Серёги, там же и переспал на раскладушке, а теперь идёт, не спеша просчитывая варианты.

Вариантов два всего. У Ленки ему жилось неплохо в её трёхкомнатной квартире, ухоженной и уютной. Кормили его там, поили, спать укладывали на чистенькое. Но вчера выперли. Обвинили в лености, не желании работать и приносить в дом деньгу. Не приняли во внимание, что не сезон постановки евроокон, а на шабашках много не заработаешь. Пока к Ленке хода нет. Значит второй вариант – Оксана. Она примет без денег, в квартирку, какую сняла. Там пельмени из гастронома, яичница на сале, и диван с хозяйкой, тощей, как нестроганая доска. А ещё там надо изображать любовь горячую, а не отбывать номер семейного секса.

Оксана – хозяйка магазина, купленного на папашины деньги. Хлопочет, устаёт, расслабляется крепкими напитками…

Итак, пока Оксана. Придётся потерпеть. Она молодая, стервознее Ленки, но у той хитрости больше. А в общем-то, обе хороши!

Мобилка Витька в кармане исполняет «Турецкий марш». Ну, конечно, это Оксана. Узнала, что Лена выставила его и – сразу быка за рога. Для Оксаны, Лены или ещё какой бабёнки, у Витька один стиль разговора: «зайка», «киса», «котёнок». Это бабам нравится. Но не всем, кума его сразу пресекает, смеётся, в глаза глядя.

– Киса привет! Где я? Гуляю. У гастронома сейчас торчу. Купить «салями»? Зайка, в кармане у меня ни гроша! Ну и что получил недавно? Кушать надо, выпить надо? А потом я у Серёги ночевал, его отблагодарил. Ну и сам, конечно! Ленке я ни копейки не дал! С какой стати? Киса, я иду, бегу, скачу!

«Киса!» Витёк удивляется всегда глупости этих тёлок с высшим образованием. Ленку так не проведёшь! Она всего-то курсы парикмахеров закончила, а теперь пошла в цех кладовщиком. «Бабки» неплохие и стаж горячий идёт.

Подождав маршрутку, Витёк садится и отдаёт кондукторше последние копейки так, как будто «лопатник» его набит баксами. Он говорит комплимент девчонке с рулончиком билетов на пальце и получает в ответ улыбку. Комплимент испытывается им уже лет двадцать – срабатывает!

За две недели общения с Оксаной Витьку обрыдло в казённой чужой квартирке. Правда, Оксана здорово изменилась по части кухни. Варит, жарит, кормит, как на убой. Утром уходит рано, одного поцелуйчика ей хватает. Целый день на работе, зато вечером достаёт Витька ужимками и расспросами. Отвечая, Витек вранье с правдой так мешает, что такое заметить могла только Лена. Да ещё кума. Та только глянет на него и с усмешкой скажет: «Ну, понесло Остапа!» Это из кино «Золотой телёнок». А Оксана глотает всё, не разжёвывая. Витёк много не врёт. Это правда, что звонит и ходит по конторам, заходит к Серёге, и не с пустыми руками. У того полный абзац в карманах. Ну, бутылка-две, пива баллон… О том, что звонил Елене и договаривался о встрече – молчок! Тема эта запретная, а она-то и интересует Оксану.

Она ревнует Витька, и боится, что он перебежит во «вражеский» лагерь. А его к Елене тянет! И вид у неё колхозный, и не так уж она молода, зато полное взаимопонимание в постели – вот главное!

Всё чаще в голове Витька мелькает мысль остепениться, осесть и наиболее подходящий вариант.

– Елена. Стервоза она, конечно, и будет его доставать, но с ней надёжнее. Квартира у ней трёхкомнатная, живёт она одна. Сын взрослый, свою площадь, имеет. И выгнать она Витька не сможет, если будет отметка в паспорте. А Оксана, молодая, на красотку тянет, так в красоте ли прок? Деньги у неё? Но бизнес дело ненадёжное. Это при папочке ей можно рисковать, а без него лопнет бизнес её, как бульбашка. А главное, опять – доска доской она… Только Елена! Но пока можно перебиться, жирка накопить у Оксаны.

Вот с кем бы Витёк любовь закрутил, так это с кумой. Одно время, когда у неё нелады были с мужем, сделал он попытку завлечь её – не получилось. Шутит, улыбается, как родная, а дальше – стоп! Пока она с дочкой жила у матери – достал её алкаш законный – погулял с ней Витек в парке два вечера. В кафе приглашал – не пошла. Не нравится ей шум, гам, музыка дикая. Один раз уговорил её Витёк днём зайти к Серёге, в его отсутствие. Поговорили дружески, чай попили – и никаких сдвигов. Не грубо, с шуточкой, но решительно отодвигает – не за что ухватиться. На правах кума заходит Витёк крестницу проведать, подарком нехитрым обрадовать – всё по-прежнему. К мужу она вернулась, и тот сообразил, что такую бабу из-за рюмки терять нельзя!

У Серёги распорядок строгий: в рабочее время с сумкой «чайников» обходит все известные районные свалки, собирая пластиковые баллоны – стеклотару принципиально не собирает. Потом сдача, отоваривание горючим и закусью, «заслуженный» отдых. Подруга Елены подняла Серёгу с постели, чем он был крайне недоволен, но, узнав причину, сменил гнев на милость. Подруга, соседка, принесла записку от Елены для Витька. На словах она прояснила ситуацию. В общем, Ленка без милого дружка Виктора впала в депрессию, пыталась отравиться какой-то гадостью. «Скорая» её откачала и теперь она валяется дома чуть живая…

Получив записку от Серёги и его устный рассказ, уснащённый ненормативной лексикой, Витёк ужаснулся. Выходит, что он эту Ленку любит? В записке несколько слов: «Виктор, если можешь, приходи. Мне очень плохо!»

Чемодан свой походный Витёк брать не стал. Он оставил записку Оксане и уехал к Елене с зубной щёткой в кармане. В записке уведомил, что бросить в беде подругу не может, но как только она поправится, вернётся обязательно к своей Ксаночке, кисаньке, котёночку и так далее…

Вечером, прочитав послание, Оксана в бешенстве разбила пепельницу, накануне купленную для окурков Витька, оставляемых им в любом месте. Потом всплакнула Оксана по своей несчастной бабьей доле, потом позвонила одному из своих знакомых, имеющему юридическую подготовку.

Елена Семёновна не выглядела больной, но встретила Витька, встав с постели в халате. Она сначала охала, хваталась руками за голову в районе висков, но потом оживилась, собрала для друга обеденный стол, выставила графинчик водки, настоянный на корнях хрена, выпила с ним на равных. Потом совсем повеселела, и на широкой кровати с панцирной сеткой проявляла себя совсем здоровой, что заметил Витек с удовольствием.

Она расспросила Витька о его планах, узнала, что через одну-две недели он выходит трудиться в одной из фирм. О его недавнем выселении из квартиры они не вспоминали.

Жизнь Витька потекла в привычном ритме. Оксану он вспоминал всё реже и в основном в связи с оставленным на квартире чемоданом. Елена Семёновна с понедельника вышла на работу в свой цех, а Витёк, пользуясь хорошей погодой, прогуливался по городу. Он обходил знакомые злачные места встречаясь с такими же, как и он, свободными гражданами мужского и женского пола. Обычно при этом он принимал пару соток водки, бутылку-две пива и приходил домой в самом благодушном состоянии, готовый со смирением выслушать укоры сожительницы.

Но вдруг, как гром с ясного неба – звонком от участкового – пригласили Елену Семёновну зайти на беседу. Участковый, лично хорошо знавший Елену, пояснил, что на проживающего без прописки в её квартире гражданина Виктора поступило заявление от гражданки Оксаны Омельченко об избиении её с нанесением побоев средней тяжести. Дело пахло керосином!

Вернувшись от участкового, Елена прямо с порога «отвязалась» на Витька, испортив ему настроение. Ошарашенный подробностями Витек сам побежал в дежурную часть, которая была в том же доме, где он обитал, на первом этаже.

Участковый отнёсся к Витьку благожелательно, – повлияло личное знакомство с ним Елены Семёновны.

Благожелательно, но серьёзно, участковый, молодой человек в чине старшего лейтенанта, пояснил Витьку, что документов в копии приложенных к заявлению хватит на срок до четырёх лет в колонии общего режима. «Да я эту сучку и пальцем не трогал!» – взмолился Витёк, на что участковый, держа в руках пачку листов бумаги веско заметил: «Я тебе может быть и верю, но с тобой будет разбираться следователь, и он будет решать по-своему… Так что думай!». Витёк промаявшись до времени, когда приходит с работы Оксана, покатил к «нашему гнёздышку», как она называла квартирку. Оксаны в квартире не было. Холодильник был отключён и пуст. Всё ясно: Оксана у родителей, где её Мишка, десятилетний оболтус, обитающий под присмотром бабушки.

В дом родителей Оксаны Витёк не ходок. Один раз побеседовал с её папашей, крепким мужиком не намного старше самого Витька, и понял, что от такого родича надо быть подальше.

Из уличного автомата позвонил Оксане. Попал на её мамашу. Та долго пытала, кто звонит и по какому случаю. Прикрыв рот носовым платком Витек, долго гнусавил, пока не услыхал голос Оксаны.

– Я слушаю… – голосок был нежный. – Кто звонит? Витя?

Витёк предложил ей встретиться сейчас же. «Не могу. Занята».. «Может, завтра?» – «Тоже не получится». Договорились на послезавтра. Ясно Витьку, что тянет Оксана время, чтобы потрепать ему нервы.

Двое суток Витёк у Ленки, как чужой, ночевал на диванчике в гостиной, питался тем, что оставалось, и был без копейки денег, без сигарет, без пива… Ленка молчала, как партизан. К себе не подпускала.

В субботу пришёл к Оксане в час дня, как договорились. Открывать своим ключом не стал – позвонил. Открыла Оксана в парадном прикиде, с улыбочкой на тонких губах: «Прошу!»

Стол накрыт, салаты, водка. Витёк присел к столу молча и ни к чему не притрагиваясь. С чего начать разговор, не знал. Оксана разлила водку по рюмкам.

– Ну, Витя, давай за встречу! Давно не виделись.

Весёлая. Довольная, что подложила ему свинью. Что ей сказать?

– Расскажи, Витя, как там здоровье у Лены. Может быть, ей лекарства нужны? Так я могу помочь, по своим связям.

– Выздоравливает. Жива будет…

Не знал Витёк, с чего начать ему разговор. Только после второй рюмки наконец решился:

– Ксюша, рыбка, как ты могла такое? Я тебя хоть раз пальцем тронул, киса моя ненаглядная?

Молчит, улыбается, гадюка! Наливает рюмки…

– Третий тост Витя, ты знаешь, за любовь. Давай за неё и выпьем. За нашу любовь!

Эта женская логика извращённая, до Витька, несмотря на его большой опыт общения с женщинами, никак не доходит. Оксана, однако, поясняет:

– Ты, Витя, видел у участкового ксерокопии, а оригиналы у меня, в сейфе отцовом. Есть ещё рентгеновские снимки моей сломанной челюсти. Снимки мои, только делали их после аварии лет пять тому назад. Пригодились! И свидетельских показаний столько!..

– Ну, и что мне делать, кисуля? Ждать повестки в суд?

– Ну зачем в суд? Делать ничего не надо. И суда не будет, пока я не подам на тебя. Соскучилась я по тебе. Заигрался ты у Ленки. Чемодан с твоим шмотьём цел, а теперь и ты со мною рядом.

– Ну и хитра ты, киса! Хитра. а!..

– Я ведь за свою любовь борюсь, за тебя, Витя! – Оксана передвинула свой стул, села рядом, обняла. – В такой борьбе для женщины все средства хороши! – она чмокнула Витька в щёку. – Ну вот, шёл на свидание с любимой, а не побрился. Ну ничего! Теперь будешь бриться каждый день. Вечером, к моему приходу с работы. Я тебе ко дню рождения новую бритву подарю, трёхлезвийную. Ты ведь августовский по рождению? Значит, по знаку зодиака – Лев!

– Да, лев. – Витёк нашёл тему разговору. – Скоро буду работать в фирме, на окнах…

– Это хорошо, только не вздумай ездить в Запорожье окна ставить, как тогда. Нашла, когда я тебя, «командированного», у Ленки.

– Ну, было дело…

Витёк понял, что Оксана крепко вцепилась, и надо терпеть.

– В этот раз заболела Елена… Понимаешь, я с ней несколько лет дружил… Подругу в беде бросать как-то…

– Хитрая, твоя колхозница! Заболела она! Я, может быть, без тебя куда сильнее болею! Ладно, сегодня иди, попрощайся с ней. Я поеду к родителям, Мишке обещала сходить с ним в «Экстрим-парк». Да, вот ещё – деньги у тебя имеются на пиво?

Она открыла сумочку и достала две сизых бумажки по полсотни.

– Этого тебе пока хватит. Вечером здесь встретимся, по полной программе.

Оксана потянулась к Витьку:

– Дай я тебя поцелую, лев ты мой!

Витёк, изобразив блаженную улыбку, притянул Оксану к себе. «Тощая кошка… Хитрая!»

Погода по-весеннему сухая и тёплая. Витёк шёл по городу расстегнув куртку, подняв голову, не заглядывая в зеркальные стекла магазинов. Он чувствовал себя молодым и этаким победителем… в борьбе двух женщин за обладание им. Пока такая ситуация его вполне устраивала. А что потом? Дальними планами Витек свою седеющую голову обременять не привык.

Возле лифта

Это дело произошло часов эдак в девять вечера, когда некий ветеран ВОВ в самом благом настроении возвращался из гостей, где прилично поужинал и принял граммов сто пятьдесят.

В подъезд вслед за этим ветераном заскочило двое молодых парней. Один из них, опередив не спеша поднимающегося, улыбаясь навстречу идущему, стал перед лифтом, другой, ростом пониже первого, стал сзади. Благодушное настроение подвело Семена Кузьмича, бывшего фронтового разведчика, и он не придал никакого внимания такому нехитрому манёвру молодых людей. «Вам на какой этаж?» – поинтересовался он, глядя снизу вверх на высокого хилястого парня перед ним. «Нам на самый верх!». Парень улыбался так мило, но Кузьмич не успел его разглядеть по-настоящему, как удар сзади в правое подглазье выключил его сознание, и он оказался стоящим на четвереньках.

«Да, мало меня учили в разведвзводе…» – пронеслось в голове, и он, вместо того, чтобы упасть на пол и застонать, стал подниматься. Малорослый второй парень ударил ему в голову кулаком. Семён Кузьмич ударил парня в промежность и тот ойкнул, но тут же, заматерившись, ответил ударом ноги в бедро. И опять кулаком в скулу. «Нет, я уж не тот! – промелькнуло в мыслях Семена Кузьмича, – покалечат, бандиты!» – Всё, всё ребята! – примирительно забормотал он, а малый парень ещё раз его ударил, в грудь. «Боксёр, видно, в солнечное попал». Дыхание перехватило. – Тише! Молчи! – змеиным шёпотом свистел над ухом малый, а длинный, сдёрнув до половины куртку, держал сзади Семена Кузьмича за рукава.

Подхватив под руки, парни по ступенькам поволокли Кузьмича на площадку между первым и вторым этажом.

– К стенке! Лицом к стене! – командовал всё тот же малорослый налётчик.

В далёкое фронтовое время учил его, семнадцатилетнего пацана, командир взвода разведки: при встрече с двумя незнакомцами встать так, чтобы за спиной никого не было, а сбитому лежать, набирая силу, для броска, для удара, а он? Расслабился, постарел…

– Деньги! Деньги давай!

– В книжке! В записной. Больше нету. Книжку отдайте…

Денег было всего две двадцатки и ещё пара гривен, пустяк. Хотя, конечно, они бы не помешали дотянуть до пенсии – финансы Семена Кузьмича подорвала покупка зимней куртки. Дешёвая, турецкого производства, из кожзаменителя, чёрного цвета, она привлекла этих шакалов блеском. Ну, что они за куртку получат у скупщика? На пару «доз»?

– Не оборачивайся! – шипел мелкий, но краем глаза Кузьмич видел, как осматривает высокий парень снятый с него пиджак. Старый, с порванной подкладкой, он был ценен только красиво сделанной колодочкой орденских планок – подарком цехового художника к годовщине Победы.

Куртка, перекочевавшая в руки малого, уже вместе с ним отправилась за двери подъезда. Пиджак, обшаренный по всем карманам, рослый отбросил в угол.

– Дед, стой, как стоишь, пока за мной дверь не закроется. – И сбежал по ступенькам.

Семён Кузьмич опустил руки от подоконника, поднял и надел свою чёрную вязаную шапочку и пиджак, тяжело ступая, спустился на площадку первого этажа. Идущая к лифту молодая женщина с испугом от него отшатнулась. Семён Кузьмич чувствовал, как напухала, наливалась кровью кожа вокруг глаза, из носа и рта сочилась кровь. В крови были и руки, и лацканы пиджака.

Он вышел из подъезда во двор. Было тихо и безлюдно. В это время старшие и дети сидели по квартирам, у телевизоров или у кухонных столов, а молодёжь ещё не возвращалась с дискотек и других увеселений. Девять вечера, самый удобный час для разбоя, охоты за одиночками. Окна домов напротив были освещены, со стороны проспекта доносился шум проезжающих машин и, кажется, произошедшее на площадке возле лифта было в дурном сне. В голове у Семена Кузьмича шумело, всё тело ещё напряжено, и боль проявилась только в левом бедре, когда он пошёл к подъезду.

– Что с вами, папа? – ужаснулась жена сына, открывшая ему дверь в квартиру.

– Ничего, ничего Лида. Всё в порядке.

– Кто это тебя, батя? – вышел из комнаты сын.

– Тех уже след простыл… Умоюсь. До утра всё пройдёт.

Утром, глянув в зеркало, Семён Кузьмич не обрадовался своему виду. Вздутая гематома на правой скуле и залитая фиолетовым цветом глазная впадина явно не украшали. Удар в солнечное сплетение давал знать о себе при каждом вдохе, ныло левое бедро.

Надев старую куртку и надвинув шапочку до солнечных очков, Семён Кузьмич вышел во двор, чтобы сходить в аптеку.

Воскресное утро середины октября выдалось солнечным, и на проспекте было людно. Молодёжь ещё в лёгких куртках, без головных уборов, да и люди постарше тоже. Семён Кузьмич с горечью подумал, что с синяком, в старой куртке и с прихрамывающей походкой он смотрится тёмным пятном на радостном фоне жизни. Правда, приглядевшись, он заметил, что радостных лиц мало, а если и слышится смех, так от групп парней, походя сосущих бутылки и банки пива. Заметил он и торопливость, спешку идущих, ранее как-то им не замечавшуюся. И вдруг вспомнилось послевоенное время, пустые полки магазинов, очереди за хлебом, серая одежда и военные обноски на людях… И в то же время добрые взгляды, словно ожидающие, что вот-вот всё будет хорошо…

Семён Кузьмич пошёл вверх по проспекту. Он шёл, вглядываясь в лица молодых людей, но не с целью узнать нападавших на него, – вряд ли бы он узнал даже высокого парня, а у малорослого он и лицо-то не видел. – ему захотелось поглядеть на это поколение, от которого был он в последнее время далёк. Вчерашнее ощущение бессильной ярости и ненависти к нападавшим, ушло. Вчера, будь он моложе, извернувшись, бил бы и калечил без жалости тех парней. Сегодня это чувство сменилось на что-то похожее на жалость. В мире блестящих иномарок, сверкающих витрин магазинов, разряженных женщин и холеных мужчин, алкоголь и наркотики скрашивают жизнь этим изгоям, толкают к преступлениям. Что их ждёт? Тюрьма, букет болезней, отбитые почки и ломаные ребра…

Семён Кузьмич вспомнил новую куртку. Ну, сорвали… Чёрт с ней! Слишком блестела эта кожа или тот же кожзаменитель…

Побеседовав в аптеке с молоденькой, но очень серьёзной девушкой-провизором, Семён Кузьмич приобрёл таблетки, снимающие отёк, получил рекомендацию по пользованию. Теперь можно идти домой, отлёживаться.

Есть, о чём поговорить

Мобильный телефон в кармане забился в дрожи, и Седунов, не сбавляя шага, достал его и приложил к уху. Звонила его знакомая, Анна Горская. С утра он с ней встречался в коридоре Университета, где она, как и Седунов, работала преподавателем. Утром обычное приветствие давно знакомых и не совсем равнодушных друг к другу людей в коридорах это: «привет!», если поток студентов не очень густ, а в толчее – поднятие руки с улыбкой в придачу. В это утро было последнее.

– Николай, у меня есть идея посидеть за чашечкой кофе или чая. Заходи часам к шести.

Седунов и Горская давно были на «ты», а за чашкой кофе, иногда и чего-то покрепче, именовались Коля и Аня.

Хотя Николай Петрович Седунов и до знакомства сталкивался с Анной Борисовной в длинных и часто полутёмных коридорах, её лицо, бледное, с усталыми глазами, обрамлённое простой учительской причёской, не бросалось ему в глаза. Да и одежда Анны, чаще всего в серых и тусклых тонах, не подавала ему сигналов как мужчине. А его, рослого мужчину с чёткой выправкой отставного офицера, женщины замечали. Случай свёл их за пределами учебного заведения. Они познакомились в «Диалоге», клубе мецената Игоря, владельца торговой фирмочки.

За столиком на четверых Седунову досталось место с женщиной, какую он вроде бы видел где-то. Оказалось, они трудятся в одной конторе и живут на одной улице, в десяти минутах ходьбы пешком. Седунов положительно оценил не крикливый прикид Анны и немногословность. Он особенно не любил последнее – женскую болтливость.

Приглашения на чашку чая по телефону не удивило Седунова. Эти посиделки уже лет пять как длятся. То по случаю, то просто так, при одном и том же «градусе» отношений – дружбе. Существует, однако, дружба между мужчиной и женщиной, во что Седунов в молодые годы ни за что бы не поверил! После ранней смерти жены Седунов остался один с подросшим сыном и, когда горечь утраты женщины, какая его любила, поутихла, стал обращать внимание на других и даже делал попытки сближения, но быстро разочаровывался. Молодые требовали постоянного внимания, а силы у Седунова были уже не те, близкие же к нему по возрасту глядели, что называется в корень: выясняли, есть ли у него площадь для прописки взрослого сына, какую пенсию получает, на кого будет писать завещание…