Анатомия скандала

– Ну как же, на спорт, на парней, – победно засмеялась Софи. – Для чего же существуют университеты! Веселиться, знакомиться, заниматься спортом. В определенном смысле это как продолжение старших классов.

Холли пожала плечами. У нее в школе ничего подобного не было.

– Отец всегда говорит: сперва оценивай надежность инвестиции, а уж потом решай, сколько инвестировать.

– Ого. А кто твой отец?

– Специалист по инвестициям. А твой?

У Холли упало сердце. Сейчас нескромность выйдет ей боком.

– Преподаватель.

– Какой предмет?

– Автомобили. Он… э… инструктор по вождению.

Надо было сразу признаться, а не вилять.

– Как мило! И полезно.

– Наверное. Я-то не вожу.

– Он что, тебя не научил? Или все время руль выхватывал?

– Да нет, просто мы редко видимся. У меня родители в разводе.

Обычно замкнутой, Холли странно было облегчать душу, вывалив сразу столько информации, но в университете это было в порядке вещей. Дружеские союзы заключались и крепли с лихорадочной скоростью, будто короткие, восемь-девять недель, семестры подразумевали отказ от привычного постепенного развития отношений в пользу ускоренного темпа.

– Господи, хоть бы мои уже наконец… – Софи прикрыла рот рукой, будто это вырвалось у нее нечаянно. – Ой! Забудь, это я так.

– Правда? – заинтересовалась Холли. Неужели жизнь Софи не так идеальна, как кажется?

– О, ну понимаешь, все эти связи на стороне… Мужчины, что с них взять… – Софи сгребла книги в сумку, взяла со стола папку и прижала ее к груди.

Возможность поделиться секретами была упущена – дверь захлопнулась. Улыбка Софи стала застывшей, в ней не осталось и следа веселья. Холли, собирая свои тетради, догадалась перехватить инициативу.

– Ох уж эти мужчины! – подхватила она, будто отлично знала мужской пол, а не была девственницей восемнадцати лет. Взъерошив волосы, натянула подол мешковатого свитера на джинсы – давно усвоенный способ не выделяться из общей массы или хотя бы сделать себя сексуально невидимой – и вслед за Софи вышла из кафе на мягкое осеннее солнце.

Первый семестр в Оксфорде стал настоящим откровением – благодаря знакомству не только с произведениями неизвестного автора «Жемчужины», Мэлори, стихами Кристины Россетти и Элизабет Барретт Браунинг, но и с жизнью, вдруг раскрывшейся совсем с другой стороны. Все восемнадцать лет Холли знала лишь один неизменный вариант еды, которой питалась, манеры разговаривать, менталитета окружающих, и вдруг все это словно разобрали и перемонтировали, и жизнь стала ярче и интереснее, более насыщенной и как никогда сложной.

Позже Холли будет вспоминать тот осенний семестр как бесконечное пиршество чувств, ежедневные бомбардировки новыми зрелищами, запахами и звуками, которые порой отнимали все силы, становясь почти испытаниями, и разительно отличались от всего, что она знала.

Новизна была во всем: можно было гулять по кампусу Крайст-Черч-Медоуз и в густом ноябрьском тумане увидеть огромную корову, глядевшую задумчиво и печально (студенты Медоуз имели право держать лонгхорнов и пользовались своим правом с пятнадцатого века). Пробегая по мощенной булыжником Мертон-стрит, Холли забывала, за чем шла, при виде привратника в шляпе-котелке или двоих студентов, отчего-то во фраках, на заплетающихся ногах бредущих к колледжу, обнявшись, как самые страстные любовники, но с пустыми бутылками в руках. Можно было нырнуть в лабиринт крытого рынка и разом остановиться от невыносимо густого запаха сырого мяса или при виде оленя, подвешенного за ноги, совсем целого оленя, только с отверстием от меткого выстрела в голове, а спустя пару часов увидеть таких же оленей в парке в центре Оксфорда, пугливо уносившихся прочь, косясь на людей большими влажными глазами.

Еда в тот осенний семестр тоже была особенной: картошка в мундире в полистироловых контейнерах, из которых сочилось масло, или печеные бобы и купленный с лотка на Хай-стрит кебаб, если Холли не успевала в столовую, – все это она быстро привыкла называть обедом. Огромные порции лазаньи с чесночным хлебом, которые они с Эли уписывали наравне со здоровенными гребцами и регбистами, когда осень вступила в свои права и ночи стали холодными. Дымящиеся кружки чая и сандвичи в студенческом кафе или чайной на Квинс-лейн с высокими табуретами и запотевшими окнами. Оленина и портвейн, которые Холли впервые в жизни попробовала на праздничном обеде, оказались настолько вкусными, что она попыталась украсть вино прямо в хрустальном декантере, но была остановлена служащим колледжа, который очень мягко отобрал у нее графин.

Пришлось осваивать и новый язык: занятия с тьютором – тьюты, отчеты о суммах, израсходованных на содержание студента за семестр, – бэтлы, экзамены первого курса – модсы, черные с белым одеяния для торжественных случаев – робы, экзамены в начале каждого семестра – коллекшн, первокурсники, получившие высший балл по всем экзаменам, – ботаны, а те, кому это удавалось и в последующие годы, – мегаботаны. Требовалось разобраться в новой академической терминологии: теория марксизма, теория феминизма, а также составить целый список критиков, которых она будет читать, и лекторов, которых будет слушать.

В «Блэкуэлле» Холли накупила открыток с видами «дремлющих шпилей» и расставила их на каминной полке, а в спальне повесила репродукцию климтовского «Поцелуя», пленившись обилием золотой листвы и тихим упоением, разлитым на лице женщины, знающей, что она любима. Холли решилась потратиться на шарф с цветами колледжа: толстый, шерстяной, темно-синий с розовым, он оказался довольно тяжелым, и она претенциозно, как ей казалось, перебрасывала конец шарфа через плечо, вместо того чтобы обматывать его вокруг шеи и дышать его теплом. Однако Холли не стала вступать в оксфордский дискуссионный клуб, где когда-то упражнялись в прениях премьер-министры и политические лидеры, в эту питательную среду для будущих политиков в горчичных вельветовых брюках и твидовых пиджаках, где молодые люди по-обезьяньи копировали повадки состоявшихся мужчин.

Понемногу Холли начала избавляться от растянутых свитеров, перейдя на анораки с капюшоном, и отважилась носить легинсы со своими испытанными ботинками «Доктор Мартинс», хотя и оставалась полноватой в бедрах по сравнению с другими девушками. Она снимала очки в темной оправе, полученные по государственному бесплатному ваучеру, когда выходила из библиотеки, и экспериментировала с карандашом, густо затушевывая уголки глаз.

Холли вошла в редколлегию газеты колледжа и начала писать о событиях студенческой жизни, посещала собрания местной лейбористской ячейки и работала волонтером на ночном телефоне доверия. Участница движения «Вернем себе улицы», она крепко сжимала в кармане брелок с сигнальной кнопкой, будто все насильники в Оксфорде только за ней и охотились, но через пару недель немного освоилась и перестала брать его с собой. Здешняя мирная атмосфера – в общежитии, на главной улице, в пабах, на кафедре – расслабляла, настраивала удивительно благодушно и казалась почти искусственной по сравнению с тем, к чему Холли привыкла дома. Кроме того, хотя на курсе было всего восемнадцать девушек, Холли доставалось мало мужского внимания. Нед при встрече с ней иронически усмехался, двое парней, занимавшиеся английской литературой, держались очень дружелюбно, но не проявляли к Холли ни малейшего сексуального интереса. Да и зачем им это, если рядом ходят такие, как Элисон, с вечера до утра не вылезающая из клубов, или Софи – совершенный образец красавицы-спортсменки?

Холли это не волновало (по крайней мере, так она себе говорила), и ее нежные чувства изливались на подруг. С Элисон, такой непохожей на нее, Холли окончательно сдружил случай, когда она нашла подругу без сознания на полу туалета после особо бурной попойки.

Это она собрала и придерживала длинные светлые волосы Элисон, когда подругу тошнило над унитазом, вытерла ей рот бумажным полотенцем и принесла стакан воды. Это она умыла Элисон нежно, как мать дитя, и отвела (почти приволокла) подругу в ее комнату. Это она сидела с Элисон ночью, боясь, что та задохнется, если за ней не приглядеть.

В туалете Элисон валялась со спущенными до колен джинсами, совершенно беззащитная.

– А вдруг бы меня нашел какой-нибудь парень? – поинтересовалась она потом.

– Ему стало бы неловко.

– Ну неловко, а дальше-то что?

– Да ничего! Употребить тебя каким-то образом было решительно невозможно – тебя зверски тошнило.

– Не знаю, не знаю, – протянула Элисон, кусая палец.

Холли обратила внимание, что прежде аккуратно подстриженные ногти подруги обкусаны до мяса.

– Это, знаешь ли, не всех отпугнет! – цинично хохотнула Эли.

Этот случай сблизил девушек: бойкая Эли осталась признательна подруге, и отношения немного выровнялись. А с Софи Холли сблизили переводы англосаксонских текстов. По средам они сидели в библиотеке, усердно переписывая вторую часть перевода, но вскоре Софи нашла ксерокс и положила этому конец.

Сидя напротив, Холли посматривала на Софи, гадая, станут ли ее волосы такими же густыми, если она перестанет по-мужски коротко стричься, и можно ли сделать ее широкие брови такими же изящными и элегантными. Да, и как быть с одеждой? Помимо спортивных вещей, Софи носила мини-юбки или джинсы «Левайс», и Холли думала, смогут ли фирменные джинсы, пусть они ей и не по карману, сделать ее ноги длиннее или придать ей этот неуловимый статус крутой девчонки?

Она следила, как за чернильной ручкой Софи на строке разлинованного листа формата А4 остается тонкая фиолетовая спираль петлистых, витиеватых букв, и сравнивала красивый почерк подруги со своим нагромождением букв, написанных одноразовой шариковой ручкой, признавая ее превосходство. Работы Холли отличались аккуратностью: стикеры, флуоресцентные маркеры, скоросшиватель на кольцах, где части отделяются друг от друга цветными вкладышами и можно вставить пластиковые файлы (Холли обожала канцтовары), но писала она как курица лапой. В голове Холли вечно теснились идеи, и каждая стремилась первой попасть на бумагу, – в результате получались неразборчивые каракули, как у старой ведьмы или никудышного клерка.

Время, когда девушки сравнивали переводы и экзаменовали друг друга, вспоминая, что Зеленый Рыцарь делал в тот или иной момент, и проверяя, смогут ли они убедительно об этом рассуждать, было для Холли лучшим за всю неделю: раньше ее одаренность была чем-то вроде позорного клейма. Она гордилась своими способностями, но понимала, что лучше их не афишировать даже здесь: в Оксфорде модно было открывать учебники накануне семинаров, сводя неделю подготовки к одному вечеру.

Софи искренне восхищалась трудолюбием Холли и сваливала на нее львиную долю заданий. Накануне она оставила Холли записку в ячейке для писем, в которой призналась, что утренние тренировки по гребле отнимают у нее все силы и она, Софи, «не нашла» времени для выполнения своей части перевода.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Старейшая и самая известная из четырех судебных гильдий Великобритании. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Любовное письмо (фр.).

3

В красных кожаных кейсах высшие правительственные чиновники Великобритании перевозят официальные документы.

4

Организатор парламентской фракции правящей партии.

5

Прозвище Оксфорда – Город дремлющих шпилей.

6

Холли Берри (holly berry) – остролист (англ.).