Прекрасна и очень опасна

Сумма-то, может, была и не бог весть какая… но дело в том, что ее взял в долг Иннокентий у каких-то очень серьезных мужиков. Трудно было поверить, что с ним сделают именно то, что грозились, однако приятели все же решили подсуетиться и начали ездить по неправедным должникам с просьбой вернуть деньги. Поездки в Киев и Ташкент толку не принесли. Грозный вообще разучился говорить по-русски. Однако на Сахалине Виталию неожиданно повезло. Он выдрал-таки из Малышкина – то ли подобревшего, то ли усовестившегося, то ли напугавшегося при виде «варяжского гостя» – всю сумму долга и полетел домой. Однако при пересадке в Красноярском аэропорту деньги у Виталия были отняты какими-то лихими людьми, так что он вернулся домой с дрожащими руками, ножевым порезом на боку и прорезанным же карманом куртки. Разумеется, пустым…

История в то время совершенно типичная, никого не удивившая, и последствия она, увы, имела тоже типичные. И кошмарные.

Через неделю после возвращения Виталия Иннокентий, который не вернул в срок долг, был избит до полусмерти и чуть не полгода провел в больницах. Его беременная на пятом месяце жена была так напугана случившимся с мужем, что у нее случились преждевременные роды, и она умерла от болевого шока.

Но эти страшные события проходили как бы вдали от Погодиных-Приваловых, потому что Лида немедленно после возвращения мужа с Сахалина заявила о своем намерении развестись с ним.

О причинах этого она ни брату, ни тетке не сказала. Просто вернулась в свою прежнюю квартиру и попыталась жить, как жила прежде. Однако это не получилось, потому что Сергей, который тоже дружил с Виталиком много лет, оскорбился за друга и откровенно сказал сестре, что подло бросать человека, которого и так стукнула жизнь.

– Видимо, ты рассчитывала, что он начнет приносить тебе в клювике легкие денежки? – беспощадно спросил Сергей. – Значит, в радости ты быть с ним готова, а как насчет горя? Пройдешь стороной? А может быть, ты хотела что-то урвать втихаря от этих двадцати пяти тысяч баксов, которые он не привез? Слава богу, что те подонки, которые его ограбили, уберегли тебя от искушения, иначе то, что случилось с Кореневым, было бы сейчас на твоей совести!

В ответ Лида промолчала – и брат с сестрой вообще не разговаривали месяц. За это время Лида, которая все эти годы параллельно с учебой на своем филфаке упорно занималась французским языком, познакомилась с девушкой-француженкой и вскоре уехала к ней погостить. Совершенно неожиданно для себя она нашла работу в Париже. Именно тогда в столицу мировой моды хлынули потоком новые русские богачи, битком набитые деньгами, жаждущие их потратить, но не умеющие связать даже двух слов для того, чтобы выразить свои намерения. Лида устроилась в Галери Лафайет (там работала ее новая подруга) переводчицей-консультантом и пять лет только и делала, что переводила с французского на русский все, что имело отношение к одежде, белью, обуви, аксессуарам, косметике, посуде, пластинкам, книгам, видеокассетам и компьютерным дискам… Она хорошо зарабатывала, она была довольна жизнью, она вполне могла бы остаться во Франции, если бы захотела, например, выйти замуж, ибо у нее было два очень даже серьезных кавалера! Но три года назад она получила известие о том, что Сергей арестован за убийство Валерия Майданского и получил пять лет лагерей, а тетя Сима умерла.

Пришлось возвращаться. Страшно звучит, конечно, однако Лида была рада вернуться – пусть и по такому печальному поводу. Она была из тех людей, которые способны жить полноценной жизнью только дома, только на родине. Страшно захотелось наверстать все, чего она сама себя лишила: например, защитить кандидатскую диссертацию по русской демонологии. Деньги у нее были, и немалые: в Париже она хорошо зарабатывала, а жила очень скромно.

Вскоре Париж забылся, как прекрасный, но далекий сон. Напоминали о нем только вещи, которыми Лида обзавелась на годы и годы вперед: свитерки, юбки, брюки, блузочки, пиджачки… В Галери Лафайет для персонала часто устраивались распродажи по поистине смехотворным ценам, так что она и впрямь изрядно прибарахлилась.

Теперь жизнь ее резко изменилась. Сидела в библиотеке, готовила диссертацию, вела факультативы, занималась оформлением невеликого наследства, хлопотами о брате: посылками, переводами, письмами… От свиданий с Лидой Сергей отказывался: он находился в лагере в Оренбургской области и считал, что сестре ни к чему подвергать себя таким тяготам и ехать бог знает куда, чтобы встретиться с ним. Ничего, скоро это кончится. Осталось три года, осталось два года…

Он вернулся этой зимой – подобием человека. Вернулся, чтобы умереть.

За годы разлуки они стали чужими: ведь не переписывались, не перезванивались, когда Лида была в Париже, связь между ними осуществлялась только через тетю Симу. И только страшное увечье Сергея и его тихая, воистину мученическая смерть заставили Лиду осознать: кровь – не вода, и есть в кровной связи людей нечто не объяснимое словами да и, наверное, не нуждающееся в объяснениях. Она не предполагала – она вдруг безошибочно почувствовала той кровью, которая была у нее общей с Сергеем: его преступление, увечье, его гибель – не случайность. Не просто роковое стечение обстоятельств! Это звенья одной цепи… цепи, каким-то образом замкнутой словами «красная волчица».

Сначала они были просто эфемерным образом, бесплотной тенью. Теперь в них забилась, заиграла некая жизнь. Так мигают, словно пульсируют, разноцветные огоньки на вывесках в ночных клубах.

Вывеска «Рэмбо» была синяя, «Льва на Покровке» – золотая, «Гей, славяне!» – голубая; вывеска «Барбариса» ослепляла смешением красок. Ну а у «Красной волчицы», само собой, она была красная.

Как зимний закат. Как кровь.

Закат в крови – и жизнь к закату мчится…

20 декабря 2002 года

Пистолет вдруг выпал из его рук, и патроны начали один за другим выкатываться из ствола с протяжным, заунывным звоном…

Что за чушь? Как они могут выкатываться?!

Ярослав вздрогнул, открыл глаза и уставился на пол. Никакого пистолета там и в помине нет, разумеется. И, уж конечно, никаких патронов. Приснилось? Неужели он заснул? Ну, видимо, да… А этот назойливый звон – его издает тот предмет, которому положено звонить по должности. А именно – дверной звонок.

Ярослав с усилием приподнялся с кресла: по своей дурацкой привычке он сидел, поджав ногу, и та затекла. Бросил взгляд на часы, стоявшие напротив, на телевизоре, – сколько? Шесть?

Шесть?! Он что, весь день проспал, до вечера? Судя по всему, да, потому что кому взбредет в голову являться в гости в шесть утра? Главное дело, сейчас-то, в декабре, что в шесть утра, что в шесть вечера – на улице одна картина: темень! Правда, в шесть вечера в домах светятся окна. А в шесть утра нормальные люди еще спят.

Все еще припадая на затекшую ногу, он шагнул к окну, выглянул. Слава те, господи, в многоэтажном доме на той стороне Звездинки освещены только несколько окошек. Значит, он проспал не весь день, а только час или полтора. Да и то, если рассудить, за день сидения в кресле нога не просто бы затекла, но и вовсе отвалилась бы, а теперь уже ничего, «оттерпла», можно идти и выяснять, кого это принесло ни свет ни заря.

Он уже стоял у двери, когда вдруг пришло в голову, что это явилась Лола. Хотя нет, вряд ли. Не для того она так панически смывалась от него несколько часов назад, чтобы сейчас взять да прийти с повинной головой!

Скорее, там не Лола, а те, кого она привела с собой… Узнала о случившемся, перемножила два на два и поняла, кто виноват. И решила, что ее очередь следующая. А что она еще могла подумать после его дурацкого появления на студии телевидения? А он ведь просто хотел спросить, зачем она этих ребят подставила? Ведь после того, что Ярослав узнал из «Трудных итогов», стало ясно, что он свалял невиданного дурака! Забавно: никогда не смотрел эту передачу, терпеть не мог ее ведущего, напоминающего живого покойника, однако именно этот типчик открыл ему глаза на величайшую ошибку его жизни.

Да нет, не могла Лола оказаться такой стервой, не могла!..

Звонок вновь залился трелью. Ярослав угрюмо покачал головой. Может, он и дурак, но уж трусом-то никогда не был. Хватит стоять тут, словно в надежде, что тот – вернее, те! – кто ломится в дверь, передумают и уйдут. Как будто в шесть утра эти ребята приходят для того, чтобы тотчас же передумать!

В двери не имелось глазка, а Ярослав был слишком горд, чтобы задать сакраментальный вопрос: «Кто там?» Уже поворачивая ручку замка, вспомнил, что те двое тоже точно так же не спросили, кто это к ним пожаловал, а просто открыли – и… Уж кто-кто, а Ярослав отлично знал, чем это для них кончилось! А вдруг его ждет то же самое?!

Но было уже поздно нравственно пятиться. И Ярослав, вздохнув и покачав головой, как бы подготовив себя к худшему, взял да и открыл наконец дверь.

Никаких «ребят» там не оказалось. На площадке стояла высокая молодая женщина в куртке-дубленке, клетчатой коричнево-зеленой юбке из толстой ворсистой ткани и сапожках с меховой оторочкой. Ее темно-русые волосы были заплетены в короткую косу, а светлые глаза тревожно смотрели на Ярослава.

Лицо с нервными, изломанными бровями и небольшим ртом показалось ему знакомым. Точно, он ее уже видел! Именно в этом полушубочке и сапожках, с этой смешной косой, из которой выбивались кудряшки. И юбку эту клетчатую он уже видел… такое впечатление, на каком-то полу…

Но тут незнакомка заговорила – и спугнула воспоминание, которое уже начало было оформляться.

– Вас зовут Ярослав Башилов? – спросила она с высокомерным видом, который непременно вызвал бы у Ярослава дикое раздражение, если бы он каким-то образом не догадался, что девушка вовсе не гнет перед ним форс, а, во-первых, это ее обычная манера разговора, а во-вторых, она сейчас изо всех сил пытается спрятать под этой маской страх. Однако отчего бы ей бояться Ярослава? Повода вроде бы и нет. Разве что бывало такое в ее жизни: приходила в шесть утра к одинокому мужчине, называла его по имени и нарывалась на…

Так, а откуда она, между прочим, знает, как его зовут?

И тут он внезапно вспомнил, где и когда ее видел. Да пару-тройку часов назад! В лифте, за спиной Лолы! Вот именно, сначала он увидел вытаращенные, полные ужаса карие глаза своей неверной невесты, за ее спиной столь же перепуганные светлые глаза вот этой девушки. А потом дверцы сомкнулись, и лифт увез наверх и Лолу, и ее подружку. И вот теперь Лола прислала подругу к нему…

Зачем? Мириться? Ну, это вряд ли. Выяснять отношения – вернее, его намерения? Это вполне возможно…

Ну и наглая же девка – Лола, имеется в виду. Да и этой светлоглазой особе наглости не занимать стать, если отважилась притащиться к человеку, который… который… А ведь вполне возможно, что Лола ей не сказала всей правды. Наплела небось невесть чего… Как эта красотка умеет врать, никто лучше Ярослава не знает. Интересно, под каким же предлогом она вынудила свою приятельницу потащиться в шесть утра к незнакомому мужчине? И что поручила ей сделать? Что ему сказать?

Между прочим, нет смысла теряться в догадках. Гораздо проще принять вид, что он не узнал гостью, и, поваляв перед ней некоторого «пинжака», выслушать все, что она ему скажет, – вернее, все, что поручила ей сказать эта врунья, эта…

Ладно. Каким бы словом он Лолу ни назвал, ей все будет мало, однако с ней у него так и так все кончено, а потому не надо оскорблять себя – прежде всего себя! – оскорбляя женщину, которой когда-то был увлечен, на которой даже подумывал жениться.

И вдруг промелькнула – словно стрела мимо уха просвистела! – мысль о том, как ему повезло, что Лола спровоцировала всю эту историю и вынудила его сделать то, что он сделал. Потому что он теперь начисто освободился от привязанности к этой… к ней, словом. Теперь ему даже страшно подумать, какая жизнь у них могла быть. Ведь все равно он прозрел бы рано или поздно – но тогда это уж точно было бы поздно. Ох, идиот, о чем он? Что может быть хуже того, что произошло? Он совершил кошмарную, чудовищную глупость, он совершил преступление, он готов был убить, и если бы не чудо в образе той перепуганной девушки, которая сидела на полу и смотрела помертвелыми глазами в ствол его пистолета, поджимая ноги под свою клетчатую юбку…

Ну и ну! Так ведь эта она стоит сейчас перед ним – та самая девушка в той самой юбке, с той самой косичкой, которая так забавно свернулась калачиком на полу, когда ее хозяйка шлепнулась в обморок – в той самой квартире. И он стоял, глядя на эту косичку, и на эту юбку, и на ее коленки, обтянутые коричневыми колготками, напоминавшими коричневые чулочки прилежной школьницы, – стоял, значит, глядел… И в эту минуту его отпустило. Ушло то безумие, в которое повергла его Лола, которое погнало его в ту квартиру, заставило совершить то, что он совершил. А ведь он готов был добить двух раненых подонков! Эта косичка, эти кудряшки над лбом, эти коленки, эти серые, сначала смертельно испуганные, а потом крепко сомкнувшиеся глаза удержали его на краю пропасти, в которую он уже готов был соскользнуть – и сгинуть в ней!

А она? Она-то запомнила его? Она-то понимает, к кому ее послала Лола?!

«Дурак ты, Башилов, это точно», – подумал Ярослав сердито. Да ведь девушка потому и боится, что отлично знает, кто он! Если Ярослав ее узнал – то и она его узнала. Может быть, не сейчас, а еще раньше – когда смотрела на него из кабинки лифта. Но если так… если так, зачем она пришла?!

Промелькнула угрюмая мысль, что без ребят здесь все-таки вряд ли обойдется. Небось затаились между этажами, сопят от нетерпения и вот сейчас, по сигналу, взлетят с лестничной площадки, навалятся уроем…

Но было тихо: никто нигде не сопел, сигналов не подавал, ниоткуда не взлетал и на Ярослава не наваливался. Девушка стояла, глядя на него с прежним высокомерно-вопросительным выражением, и Ярослав сообразил, что она так и не дождалась от него ответа. Все это довольно длительное время он молчал и только пялился на нее как дурак.

– Ну да, Ярослав Башилов – это я, – с некоторым усилием разомкнул он губы. – И что?

Она слегка пожала плечом:

– Как – что? Ведь вы, по-моему, меня узнали. Разве нет?

Ну и девка… Пожалуй, у этой «школьницы» в коричневых чулочках и с косичкой нервы как стальные тросы!

– Само собой, – кивнул Ярослав. – Неужто не узнал? Да и вы меня узнали. Разве нет?

Он ее нарочно передразнил. И она чуть дрогнула губами в улыбке: оценила шутку.

– Само собой.

Тоже передразнила! Ох, рисковая штучка…

– Я вас сразу узнала. Но теперь вот какой вопрос: вы нынче ночью на студию приходили из-за меня или из-за Лолы?

– Из-за Лолы, конечно. Я и представления не имел, что вы там работаете.

– Я там не работаю. То есть, в принципе, работаю, но… Хотя это совершенно неважно, – махнула рукой девушка. – Извините, Ярослав, а… а можно я войду? Мне надо с вами поговорить.

– Быть того не может, – усмехнулся он. – Поговорить, да? И о чем, интересно? Хотите, угадаю с трех раз? Вернее, с одного? Небось о том, что вам довелось наблюдать вчера утром?

Она на миг опустила ресницы, потом снова блеснула на него взглядом:

– В общем, да. Но… можно все-таки войти?

Ему до смерти хотелось выглянуть на площадку и проверить, где конкретно таится кавалерия, готовая в любое мгновение броситься на выручку отважной и безрассудной героине. Но гордыня не позволяла.

– Проходите, – посторонился Ярослав. – Вы как, одна войдете или своих телохранителей прихватите?

Она изумленно вскинула брови, хлопнула два раза ресницами. Потом сообразила и криво усмехнулась:

– Вообще-то я пришла одна. Но, честно сказать, некоторые меры предосторожности приняла.

Сообщив об этом, она спокойно прошла в коридор, как если бы слова создали вокруг нее некий кокон безопасности. Оглянулась, посмотрела, как Ярослав запирает дверь. Спросила:

– У вас тепло? Шубу снять можно?

– Ради бога. – Он вынул из стенного шкафа плечики. – В принципе, у меня бывает даже жарко, но сегодня ветер как раз в окна, северо-западный, так что малость выстудило. А насчет мер предосторожности – можно поконкретней? Вы что, оставили дома конверт с надписью: «Вскрыть в случае моей внезапной смерти или исчезновения»?

– Ну, что-то в этом роде, – осторожно ответила она, спуская с плеч шубку и поворачиваясь к нему спиной.

Ярослав понять не мог, чего это она так стоит, чего ждет, почему не раздевается. Потом доехало: да ведь она ожидает, что он снимет с нее дубленку!

Начал помогать, вышло это суетливо и неловко. Ярославу стало стыдно, он разозлился – и на себя, и на нее. Ну и наглая же особа. Приходит к человеку, которого боится до смерти, которого знает как убийцу, – и в то же время ждет от него каких-то утонченных манер.

И тут же ему стало смешно от просто-таки вопиющей нелепости ситуации:

– Рискнули прийти сюда, а у самой все же поджилки тряслись? Письмецо оставили? Ну разве вы не понимаете, что я запросто мог бы… еще там… если бы хотел?.. – Он махнул рукой.

– Я знаю. И я очень благодарна вам, что вы этого не сделали, – кивнула она церемонно, с таким видом, словно зачитывала приказ с благодарностью. – Спасибо, что вы меня не убили. Дело в том, что у меня еще остались очень важные дела, и поэтому нужно еще немного пожить.

Он не выронил дубленочку только потому, что уже повесил ее на плечики, а плечики пристроил в шкаф.

Ну и ну! Эта особа находится у него каких-то десять минут, а то и пять, и за это время умудрилась уже который раз поставить его в такой тупик, что остается только глазами хлопать от растерянности.

Значит, у нее неотложные дела? И только поэтому хочется пожить? А завершив их, она что, застрелится?

Нет, понять что-либо в ее поведении совершенно невозможно. Раньше ему казалось, что самая большая загадка женского рода – это Лола. Но с Лолой теперь все ясно и просто – до тошноты. А вот эта штучка с косичкой…

Его вдруг зазнобило – от напряжения и недосыпа.

– Кофе хотите? Или чаю?

Она обхватила плечи руками, словно и ее тоже познабливало:

– А вы что будете?

– Кофе. У меня растворимый. «Нескафе-голд» – устроит?

– Конечно. Только очень крепкий, если можно, две или три ложки на чашку, и с одной ложечкой сахару. А то я ночь вообще не спала, поэтому как-то зябко.

Ну вот, аналогичная ситуация.

– А я думал, девушки пьют все без сахара, и кофе, и чай, – не удержался Ярослав от банальности. С другой стороны, надо же с ней о чем-то разговаривать, не сидеть же молчком в напряженном ожидании, когда она соблаговолит высказаться!

– Да, – кивнула она, принимая чашку и с удовольствием принюхиваясь. – В принципе – да, именно так они и пьют. Но я же говорю, что не спала, а от сладкого кофе быстрее просыпаешься и взбадриваешься.

Все-таки у нее забавная манера говорить – такая обстоятельная. Как будто в неторопливом нанизывании слов она обретает спокойствие и уверенность. Как будто убеждена – звук ее голоса должен действовать умиротворяюще.

Между прочим, так оно и есть. Ярославу ни с того ни с сего стало удивительно спокойно. Наверняка она и злых собак вот так же приветливо, неторопливо пытается уговорить, чтобы не кусались!

А ему-то что бы такого ей сказать, чтобы не выглядеть совсем уж чурбаном? Да, кстати…

– А как вас зовут? Вы кто?

– Лидия Погодина меня зовут. Я пишу сценарии «Деревеньки» – ну, той передачи, в которой снимаются Лола и Иван с Валентином. Те ребята, которых вы… – Она проглотила слова вместе с кофе.

Так, все. Краткое спокойствие было разрушено. Ярослав напрягся так, словно сзади, за спиной, оказался кто-то невидимый, незнакомый, молчаливый, чьих намерений он не знал, не понимал – только ощущал опасность, исходящую от незнакомца. Так у него было однажды в жизни – еще давно, еще там, в Талкане, в Амурской области, – он тогда чудом остался жив, а потому это ощущение навсегда осталось предвестием каких-то очень больших неприятностей.

Да уж, наверняка эта сероглазая «школьница» пришла к нему не для того, чтобы рассуждать, когда девушки кладут кофе в сахар, а когда – нет! В смысле, сахар в кофе.

Да какая разница, ко всем чертям?!

Она вмиг почувствовала вспышку его раздражения и тоже напряглась. Отставила чашку, сложила руки на груди: закрылась.

– В общем, так. Пора переходить к делу, как мне кажется.

Ярослав кивнул, глядя исподлобья.

– Лола у меня, вы о ней не беспокойтесь. Мы когда убежали из студии от вас, сразу поехали ко мне. Там у Лолы началась истерика, и, пока я ее успокаивала, она мне все рассказала, как и что у вас вышло.

– Все рассказала? – переспросил Ярослав. – Неужели все?!

– Ну да, – чуть растерянно кивнула Лидия Погодина. – Рассказала, что вы собирались пожениться, что она уже переехала к вам, но вам не нравилось, что она так часто задерживается на студии, на съемках, вы были уверены, будто здесь что-то не так, очень ревновали ее, а когда она прошлой ночью не пришла ночевать, потому что попала в компанию, которая собралась у Ивана и Валентина, вы жутко приревновали, потеряли голову и отправились… ну…

Она замялась и пожала плечами, словно не желая или опасаясь называть своими именами все, что видела в той квартирке на улице Полтавской.

Ярослав смотрел на нее, вот только что не вытаращив глаза. То, о чем она говорила, в принципе, смахивало на правду и в то же время было невероятно далеко от нее. Да уж, Лола здорово умела морочить людям голову и переводить стрелки! С другой стороны, ты что, Ярослав Башилов, хотел, чтобы она направо и налево рассказала, как спровоцировала тебя на убийство? Как ты ждал ее всю ночь, то шалея от ревности, то с ума сходя от беспокойства и не представляя, что делать, где ее искать? Как она притащилась наутро: от шубки оторваны пуговицы, помада размазана по лицу, брюки разорваны – и сказала, что ее изнасиловали два актера? Затащили к себе будто бы по делу: надо, мол, завтрашнюю сцену прогнать, а там набросились на нее и по очереди…

У него сердце остановилось, когда Лола сказала, кто эти парни. Конечно, он не раз видел их в «Деревеньке». Валька, смазливый, как девчонка, невысокий, но весь точеный, изящный, весьма удачно изображал всяких мелких бесов, соблазнителей томных вдовушек и глупых девок. А Ванька Швец – это был ее постоянный партнер в «Деревеньке», Ярославу тошно становилось, когда он видел его рядом с Лолой на экране. Глаз у Ивана горел так, что невозможно было поверить, что это лишь ради съемок. А впрочем, Ярослав всегда считал – может, по глупости? – что актеры изображают именно то, что чувствуют, и, значит, между Иваном и Лолой правда что-то есть, не может не быть! Теперь его подозрения получили страшное подтверждение. И он ни на минуту не усомнился в том, что она говорит правду. Эти безумные глаза, эти слезы… она так рыдала! Она сказала, где именно это происходило, что они с ней делали.

Ох, артистка! Вот именно – Ярослав забыл, что перед ним артистка. Сам по-дурацки правдивый, он с трудом распознавал ложь и терялся, когда сталкивался с наглым, вопиющим враньем. Просто он не мог поверить, что возможно выдумать такое. Потому и поверил Лоле безоговорочно.

До утра успокаивал ее, а потом, когда она уснула, достал из тумбочки «вальтер» и поехал туда, на Полтавскую. Странно, должно быть, но ни Лола, ни он сам даже словом не обмолвились о том, чтобы пойти в милицию и заявить об изнасиловании. Ее позиция была объяснима: Ярослав понимал этот стыд, боязнь позора, огласки… Ну а он просто привык в жизни рассчитывать только на себя. Так отец приучил, так жизнь приучила – в разоренном, заброшенном Талкане. Он сам за отца отомстил его убийце, он сам вывернулся из той темной истории и бесследно исчез с Дальнего Востока. Все и всегда он делал сам. И за свою девушку решил отомстить тоже сам.

Открыл ему Иван – открыл, не спрашивая, устало позевывая. Наверное, ждал кого-нибудь знакомого, ну да появился не тот! Ярослав дважды выстрелил ему в грудь, потом продырявил спину того, другого, который пытался убежать. Потом кто-то начал открывать дверь, вошел в квартиру, и Ярослав скрылся в соседней комнате. Надеялся, что человек испугается и убежит, и тогда он успеет добить поганцев.

На то, что он уложил их первыми выстрелами насмерть, надежды не было никакой. И не потому, что Ярослав плохо стрелял: прожив большую часть жизни в дальневосточной тайге, невозможно не научиться стрелять! Но пистолет – в том-то и штука! – у него был не настоящий, боевой, а пневматический. Хороший, отличный, немецкого производства «вальтер», полное подобие настоящего. Разница одна: он стрелял с помощью газового баллончика, оттого звук выстрела был гораздо глуше, чем если бабахать из настоящего «вальтера». Кроме того, для него нужны были не пули, а металлические шарики. Латунные или медные.

И что? Вполне убойное оружие, когда стреляешь в упор. Если угодишь в глаз или в ухо – считай, все, смерть верная. В другие места попадешь – тут уж какое у тебя счастье будет. Именно в ухо намеревался стрелять Ярослав, чтобы добить свои жертвы. Латунный шарик в мозгу – это штука, не совместимая с жизнью! Сначала он хотел прострелить им их поганые причиндалы, чтоб не поганили больше девушек. А по-том пристрелить. И он пристрелил бы их, точно! Ес – ли бы не эта барышня с косичкой… если бы не Лида Погодина.