Отражение в мутной воде

…Потом, вспоминая, она дивилась своим мыслям. Была уверена: Виталий пришел сообщить, что Валентин не вернется. И сколько возможных причин этого невозвращения промелькнуло в голове, начиная от роковой любви с первого взгляда к хорошенькой парижанке до вдруг обнаружившегося семейства, состоящего из жены, тещи и семерых детей, орущих по лавкам. Сколько причин, кроме истинной!

– Давайте отойдем, – пробормотал Виталий, не отпуская ее руки и силой увлекая в тупичок возле служебного входа в Оперный театр, рядом с остановкой.

Он что, боится, что она устроит истерику или хлопнется в обморок?

– Я даже не знаю, как вам сказать, – бормотал Виталий, пряча глаза.

– Да не тяните кота за хвост! – выкрикнула Тина в сильнейшем приступе раздражения. – Валентин что – погиб?

Она сама не знала, почему выпалила это. Тут же ужаснулась своим словам, но еще сильнее испугалась, поймав промельк изумления – и в то же время облегчения в глазах Виталия. Итак, она сама произнесла то, что не решался выговорить он!

– Сердце – вещун, – пробормотал Виталий. – Как ты почувствовала… невероятно!

– Не может быть, этого не может быть, – бестолково залопотала Тина, отчаянно желая забрать назад свои слова, проклиная себя за то, что произнесла их. Как будто что-то на свете могло теперь измениться!

– Тина, прости, я понимаю, как тебе сейчас ужасно! – покаянно бормотал Виталий. – Я никак не мог заставить себя прийти, сказать… Да, он умер, погиб!

У Виталия был такой несчастный вид, что Тине вдруг стало жаль его. Ну он-то за что мучается? Пусть идет… она уж как-нибудь сама… теперь… Но ведь она не верит, не верит ему! Этого не может быть!..

А зачем Виталию врать?

– Эта ужасная авария, – тихо вымолвил он, пряча глаза. – Может быть, ты видела в «Вестях»? Да ее по всем программам показывали. Он был в одной из тех машин, которые рвались, как… как связка гранат!

Взглянул в ее помертвевшее лицо, спохватился, забормотал неловко:

– Валентин как раз ехал домой, в смысле, в аэропорт, он уже собирался возвращаться…

Тина прижала ладони к щекам. Значит, одно из тех прикрытых пластиковыми покрывалами тел, лежащих на обочине, – и был Валентин?! Или нет, нет… машина взорвалась… значит, он был одним из тех обгорелых, утративших подобие человеческое, кошмарных трупов, которые полицейские пытались извлечь из покореженных останков автомобилей?

Картина встала перед глазами так пугающе четко, что по вискам пополз холодный пот. Едва шевеля рукой, Тина вытирала лицо мгновенно промокшим комочком носового платка.

Виталий топтался рядом, шумно дышал, пытаясь ее поддержать, а Тина машинально отталкивала его руку.

– Уйди, уйди… – бормотала с глухой, необъяснимой ненавистью. – Уйди, я так и знала! Я все это своими глазами видела. Он там сидел, просто сидел на скамеечке, а какая-то девка подошла и трижды выпалила в него, в упор! Она его изрешетила, он даже слова сказать не успел, ничего не успел, не то что убежать. Как же так? За что? Убить… в таком месте! Как же можно!

– Тина, Тина, – послышался рядом перепуганный шепот Виталия. – Что ты? Он в аварии погиб, что ты такое говоришь?

Ах да. Катастрофа на шоссе! Она и забыла.

Вдруг стало холодно – так холодно, что зуб на зуб не попадал.

– Уйди, – прошептала Тина. – Уходи…

Но Виталий остался на месте, а ушла она сама – боковой улицей, чтобы не натыкаться каждую минуту на посторонние взгляды, не слышать шума автомобилей, обрывков человеческой речи, всего такого живого, невыносимо живого. Чтобы поскорее оказаться дома, забиться в какой-нибудь угол… сидеть там, не видеть никого…

* * *

– Ой, я скоро сопьюсь от всех этих поминок, – сокрушенно сказала Света и снова взялась за бутылку.

Тина с трудом отвела взгляд от рюмки, в которую, гипнотизирующе булькая, лилась бойкая прозрачная струя.

– Да? И кого еще ты поминала?

– У моей бывшей однокурсницы по радиофаку муж погиб. Ты небось слышала: взрыв в офисе «Элементарных навыков». Ну, где этими кассетами со сверхбыстрым английским торговали.

– Что ты говоришь?! – поразилась Тина. – Нет, я не знала… Там люди погибли, да?

– Куча народу, человек пять. Кроме директора – его как раз не было. Кошмар, кошмар!

Тина понурила голову. Пять человек! Пять мужей или жен остались одни… как она. До чего жесток к людям мир!

– Вся штука в том, что мы жалеем не умерших, а живых. – Света подняла рюмку. – Себя самих, строго говоря, жалеем, которые теперь остались одни и… ну, словом, одинокими остались мы. Давай выпьем теперь, чтоб это поскорее прошло.

Тина подняла отяжелевшие веки. Света с сосредоточенным видом разливала водку по стопочкам. Уставилась на опустевшую бутылку – и с мрачным удовлетворением сунула ее под стол.

Ого! Значит, они на пару усидели-таки бутылочку. Светка говорила правду: первая рюмка – колом, вторая – соколом, третья – мелкими пташками. А еще она говорила, что эта водка у нее в ларьке – самый ходовой товар, влет идет, даром что левая, безакцизная.

– Ничего, – бормотала Света, сурово глядя на Тину: она была, совершенно как М. Горький, убеждена, что жалость унижает человека. – Ничего, ты еще молоденькая, найдешь другого, еще не будешь знать, куда этих кобелей девать.

Тина безнадежно махнула рукой. Неужели Светка права – и ей внушает ужас не столько страшная смерть Валентина, сколько та пустота, которая теперь образовалась в ее жизни?

– Во мрак, да? – прошептала беспомощно. – Мне ведь даже на могилку к нему не сходить. Похоронят его в Москве. Виталий бормотал что-то, будто единственные его родственники – отец и мачеха. Отец вообще глубокий старик, вдобавок парализованный, мачеха за ним ходит. Ей и передали… прах. Урну с прахом, понимаешь? Все, что они там соскребли с этих обгорелых машин…

Ее передернуло. Света, которая зачарованно слушала, вдруг спохватилась, сунула Тине в одну руку рюмку, в другую – бутерброд:

– Ладно, не углубляйся особенно в тему. Пей давай!

Тина завороженно уставилась на колебание разноцветных бликов на поверхности прозрачной, слегка пахнущей лимоном жидкости.

– И они его еще не похоронили, – сказала с тупой пьяной настойчивостью. – Мачеха боится, что отец этого известия не перенесет.

– Да ладно, брось ты! – сердито махнула своим бутербродом Светка. – Как это так – еще не похоронили?! Что, он у них в холодильнике лежит, что ли? В смысле, стоит?

– Нет, почему в холодильнике? – удивилась Тина. – Зачем? Может, на балконе? Вот у нас проходила одна заметка – еще в прошлом году, но я запомнила. Это такой кошмар! Одна бабка померла и завещала себя кремировать. А это дорого. Ну, кремировали, а денег на сами похороны не осталось. Или жалко стало выкладывать на поминки да на всякое такое. И родня никак не могла между собой договориться, кто же эту несчастную урну хоронить будет. И передавали ее то одному, то другому, а потом сунули к кому-то на балкон – до лучших, мол, времен, и она там чуть ли не год стояла, в этом колумбарии на свежем воздухе. Кошмар, да?

– Тьфу, какая гадость! – передернулась и Света. – Ладно, пей, хватит умничать. Читать надо меньше! И вообще, бросай ты эту газету, сколько раз говорено. Сплошное засирание мозгов… то есть засорение. Наше время такое: чем меньше думаешь, тем лучше. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. И что тебе там платят, какие деньги? Давай я тебя лучше в ларек устрою, хочешь? Там за день так нарезвишься, что в голове сплошной вакуум. И все по фигу. Усталость – она, знаешь, лучший транквилизатор. И покрепче этой водяры с ног сшибает… Да что ж это мы сидим, как две дуры? Давай по последней. На помин души новопреставленного раба Божьего Валентина. А ты ничего, ничего, Тиночка, не кисни. Выживешь! А если пойдешь ко мне в напарницы – еще как выживешь! Ну, хлопнули?..

Светка была права: она выживала. А с другой стороны, куда денешься? Первые дни все казалось невыносимым – не ждать его звонков, не спешить на свиданки, не подкарауливать шаги за дверью, не колготиться на кухне в поисках наикратчайшего пути к сердцу мужчины… И какой это дурак сказал, будто работа – лучшее лекарство? На ней ведь еще надо сосредоточиться, заставить себя отрешиться от мыслей, что никогда, никто больше…

Почему же – никто, никогда? То и было самым страшным, что Тина прекрасно понимала: выжить – это не только пережить смерть Валентина, перестать тосковать по нему, но и пустить в свою судьбу кого-то другого. Ей всего двадцать семь, разве проживешь век одна? Как долго еще жить, как все неизвестно, неопределенно, мрачно! Нет – даже думать об этом страшно.

А потом настал тот день…

Тина ждала трамвая. Сегодня ей с самого утра надо было съездить на телевидение, взять там кассету с записью вчерашней пресс-конференции губернатора. Газетенка, в которой зарабатывала на хлеб Тина, была слишком уж мелконькой, чтобы губернаторская пресс-служба затруднила себя приглашением. А редактор просто-напросто зевнул, не подсуетился узнать о событии по другим каналам. Теперь спасение газеты было в том, чтобы сделать не просто обзор, но некое философическое осмысление очередного сотрясения пространства, которое, по большому счету, не вызвало в городе ничего, кроме глубокого раздражения. У нижегородцев в очередной раз челюсти свело при виде физиономии человека, который вечно живет вприпляс.

Тина подумала, что ей повезло с заданием: в том состоянии, в каком она сейчас находится, совершенно невозможно ничем восхищаться, зато милое дело – разделывать под орех всех и всяческих политических Хлестаковых. К тому же только ленивый не вытер еще свое журналистское перо о черную курчавую шевелюру этого пустобреха.

Трамвай все не шел. Вместо него шел дождь. Начавшись еще со вчерашнего вечера, он успел затопить газоны, а близ обочин налил такие лужи, что Тина заранее ужасалась, как будет пробираться к трамваю. Чуть не по колено придется брести, честное слово!

Автомобили, проносившиеся мимо, не затрудняли себя такой мелочью, как снижение скорости, и горстка людей, ждущих трамвая, изрядно промокла от разлетавшихся во все стороны брызг. Если бы сбылось хоть одно теплое пожелание в адрес беспардонных водил, на перекрестке уже скопилась бы изрядная куча импортного и отечественного металлолома.

Но вот поток машин иссяк, а шоферам тех, что еще проезжали мимо, похоже, иногда случалось все-таки ходить пешком: они исправно сбавляли ход. Толпа постепенно расслабилась и прихлынула к самой кромке тротуара, люди с нетерпением вглядывались в серую мглу, поджидая невесть куда запропастившуюся «двойку». Поэтому явление темно-бордового, мощного, как броневик, «Ленд-Круизера» показалось им громом среди ясного неба.

На запредельной скорости, разрезая волны и вздымая брызги, он промчался по луже, как амфибия, рвущаяся в бой, чтобы со свистом и скрежетом тотчас затормозить на красный свет. А перекресток от остановки находился метрах в двадцати…

Толпа пассажиров завопила, затрясла кулаками. И вдруг Тина увидела, как два тихих на вид паренька, судя по всему, студентики, перемигнулись, шагнули к груде камней, приготовленных для ремонта бордюра, и, подхватив по паре изрядных булыг, сноровисто запустили их в сторону наглого «Ленд-Круизера», сопроводив свои действия призывом:

– Бей проклятых буржуинов!

Один булыжник прямиком угодил в стекло, а через него – в салон. Другому повезло меньше – он всего лишь расплющил диск запасного колеса. Однако камнеметатель тотчас исправил упущение: подхватил с земли новое оружие пролетариата и без промаха влепил его в самодовольную автомобильную задницу – к удовольствию многочисленных зрителей.

Впрочем, ликующие крики толпы несколько поутихли, когда «Ленд-Круизер» вдруг ринулся задним ходом и резко замер около остановки.

Может быть, если бы водитель ехал помедленней, его кто-нибудь и пожалел бы. Но он, разумеется, снова окатил пассажиров с головы до ног. Право, не стоило ему с такими словами выскакивать из этой роскошной, хоть уже и малость покалеченной тачки!

В одну минуту он не только оказался с ног до головы обрызган мутной водой из лужи, но и заляпан жидкой грязью, щедро скопившейся на размытых газонах. И все-таки он пер напролом, как бык… если только можно себе представить быка, изрыгавшего матерщину и грозившего местью какого-то Серого Папы, который весь этот такой-то и такой-то городишко раком поставит.

Теперь уже не только студенты потянулись к оружию пролетариата. И неизвестно, какой гнусной уголовщиной ознаменовался бы этот день, если бы не выяснилось, что и здесь замешана женщина.

Дверца автомобиля распахнулась, и показалась изящная черная туфелька и тонкое колено, обтянутое черным чулком. А затем на мостовую скользнула высокая черная фигура в блестящем черном дождевичке. Она окинула разъяренных людей весьма недружелюбным взглядом, однако возмущение толпы как-то сразу поуменьшилось. Высокая, худая, небрежным изяществом движений девушка напоминала модель, вышедшую на подиум. Вдобавок была очень хорошенькая: бледное лицо, удлиненные карие глаза, косая черная челка, блестящая, как вороново крыло.

Девушка прямо по луже, высоко поднимая ноги, прошла к орущему водителю, молча взяла его за рукав и потянула за собой.

Из него будто выпустили пар. Повиновение было беспрекословным! Он последовал за своей хорошенькой спутницей, как бы даже сделавшись меньше ростом.

Обе дверцы захлопнулись, и «Ленд-Круизер» изготовился к броску через перекресток, над которым уже мигал желтый свет.

В то же мгновение Тина сорвалась с тротуара и метнулась наперерез какому-то «Москвичу», который неторопливо трюхал к светофору, не вызывая всплесков народного гнева.

– Подвезите! – рванула она дверцу.

– Куда? – осведомился маленький, аккуратненький дяденька, блокируя ручку и лишь слегка приспуская стекло.

Тина увидела его скучное лицо и неприветливые глаза.

– Вон за той машиной! – махнула она рукой вслед «Ленд-Круизеру», который уже миновал перекресток и вовсю набирал скорость.

– Сколько? – спросил маленький, и в его тусклых глазах забрезжило некоторое оживление.

– А сколько надо? – снова нетерпеливо дернула дверцу Тина.

– Ты мне ручку не сломай! – сердито сказал водитель. – А то вообще никто никуда не поедет, зато заплатит за ремонт. Сколько надо, говоришь? От двадцати до сотни, в зависимости от расстояния. Ну а если совсем далеко, то мне заправляться надо будет, так что еще за бензин.

– О господи! – Тина в отчаянии вытянула шею: «Ленд-Круизер» растворился в тумане. И тут из этого же самого тумана выплыло видение – трюмо, стоявшее в ее собственной прихожей, а на тумбочке – ее собственный кошелек, забытый сегодня утром дома.

Она еще раз всмотрелась вперед. «Ленд-Круизера» и след простыл…

– Девушка, да плюньте вы на этого жлоба, вон трамвай подошел! – весело сказал кто-то рядом.

Тина тупо оглянулась на одного из давешних народных мстителей, окинула взглядом толпу, штурмовавшую переполненные вагоны, и молча отошла к обочине. Стала, отвернувшись и от трамвая, и от «Москвича», и от людей, и от себя самой – идиотки, а может быть, просто сумасшедшей…

Ее трясло, хотелось закричать во весь голос, чтобы извергнуть из себя черный ком страха.

Какое-то время она стояла, ничего не видя перед собой, потом муть в глазах постепенно рассеялась. Тина попыталась даже усмехнуться: надо же, только обычная забывчивость помешала ей броситься в погоню за призраком! – но тут же нахмурилась.

«Ленд-Круизер» с пробитым стеклом не был призраком. И водитель его, едва не устроивший побоище на остановке, тоже производил впечатление очень даже реального мерзавца. И, значит, не была призраком девушка с длинными карими глазами и волосами, блестевшими, будто вороново крыло…

Тина узнала ее сразу, с первого взгляда. Это была та самая девушка, которая стреляла в Валентина, которая убила Валентина!..

Во сне.

* * *

После серого, дождливого дня и такой же мокрой ночи утро выдалось великолепное, сверкающее. Солнце сияло везде: на небе, в лужах, в капельках, повисших на влажной молоденькой листве…

Тина стояла на набережной и всматривалась в бегущих мимо людей. Половина была с собаками – на таких она и вовсе не обращала внимания. Насколько ей было известно, собаку Виталий не держал. А впрочем, может быть, и держал, Тина ведь вообще ничего не знала о нем, как выяснилось. Ни номера телефона или пейджера, ни адреса. В администрации губернатора сказали, что никаких сведений о московских социологах у них нет. Они вообще появляются как красно солнышко. Выполнили задание, получили деньги – и до свидания.

К тому же Тине была неведома даже фамилия Виталия!

Впрочем, зачем ей нужен Виталий вкупе со своей фамилией? Так она думала раньше. А теперь оказалось, что просто не к кому больше пойти, кроме него, а где найти – неизвестно.

И вдруг, среди ночи, Тина вспомнила! Выплыла случайная фраза Валентина, оброненная примерно месяц спустя после их знакомства:

«Виталька меня поедом ест, говорит, что я все из-за тебя забросил. Раньше мы с ним каждое утро бегали по Верхне-Волжской набережной, а теперь он там в одиночку пространство рассекает».

Она еле дождалась утра, сорвалась с постели, едва взошло солнце, и уже в начале седьмого брела по набережной, бросая по сторонам растерянные взгляды.

Народу было множество, Тина даже представить не могла, что джоггинг – такое массовое увлечение!

Однако время шло, а Виталия все не было. Тина уже часа два ходила туда-сюда по набережной, но все впустую.

Народу поубавилось, а после восьми и вовсе остались считаные единицы.

«Ну с чего я решила, что он непременно окажется здесь? – зло подумала Тина. – Может быть, бросил бегать. Может быть, давным-давно уехал в свою дурацкую Москву!»

И не поверила своим глазам, вдруг увидев в двух шагах от себя Виталия собственной персоной: голого по пояс, с повязкой на голове, в шортах и босого.

Плечи его блестели от пота. Значит, он здесь уже давно, Тина его просто не замечала.

Брови Виталия резко взлетели.

– Привет! Вы тоже бегаете? А почему я вас раньше ни разу не видел?

– Да я вас ищу, – сказала Тина, опуская глаза. Ужасно неловко вдруг стало увидеть его таким… полуголым, с этими влажными от пота волосами, густо покрывающими грудь, в липнущих к телу спортивных трусах.

– Меня? – Виталий был изумлен. – Что-то случилось?

Она молчала. Все приготовленные фразы вдруг вылетели из головы.

– Тиночка, может быть, мы лучше вечером встретимся, если вам охота поговорить? – осторожно, хотя и с ноткой явного нетерпения, сказал Виталий. – А то, боюсь, прохватит сквозняком. И на работу опаздываю.

– Да, может, и правда лучше вечером, – промямлила она, чувствуя себя невыносимо глупо, и вдруг, к собственному изумлению, быстро проговорила, глядя прямо в янтарные глаза Виталия: – Откуда вы узнали, как погиб Валентин?

Он даже отпрянул.

– То есть как?.. Ну, не помню… кто-то из наших сказал. Вроде бы позвонили из Москвы, из нашей фирмы. А что такое?

– А то, что это не так, все было не так, – снова пугаясь и путаясь, забормотала Тина. – Потому что я вчера видела эту девушку. Прямо на улице видела!

– Какую еще девушку? – резко спросил Виталий, и Тина поняла, что он начинает злиться.

Она постаралась взять себя в руки и произнесла так четко и спокойно, как только могла:

– За несколько дней до того, как вы сообщили мне о гибели Валентина, я видела сон…

– Да, да, вы говорили, – перебил Виталий. – И что же?

– А то, – терпеливо продолжала Тина, – что вчера я видела ту самую девушку, которая стреляла в Валентина на холме Сакре-Кер.

– То есть вы снова видели сон? – понимающе кивнул Виталий.

– Да нет! – раздраженно отмахнулась Тина. – Я ее наяву видела, как же вы не понимаете!

– Секундочку, – сказал Виталий как-то очень спокойно. – Но вы сами уверяли, что дело было на холме Сакре-Кер. А это как бы в Париже… Вы что, за ту неделю, что мы не виделись, в Париже успели побывать?

– О господи! – вскричала Тина. – Да при чем тут Париж?! Ни в каком Париже я не была. Я ее вчера видела тут, на улице.

– То есть в Нижнем Новгороде? – уточнил Виталий.

Тина с облегчением кивнула.

Виталий быстро глянул на нее и отвел глаза. Внезапно Тина поняла, о чем он думает. Он думал, что разговор этот до изнеможения напоминает беседу булгаковского Иванушки Бездомного с профессором Стравинским, причем в роли профессора выступает Виталий, а в роли чокнутого Иванушки – она, Тина.

– Послушайте, – зашептала она, схватив Виталия за руку, но тотчас же отдернув пальцы от потного запястья. – Послушайте, мне кажется, вас ввели в заблуждение. Кто-то вам сказал, будто Валентин погиб в катастрофе, а на самом деле он был убит. Я не знаю, за что и почему, но знаю точно, кто это сделал.

Лицо Виталия напряглось, но тут же по губам скользнула снисходительная улыбка.

– Та девушка, конечно?

– Да!

– Слушайте, вы что, ясновидящая? – спросил Виталий, зябко поводя широкими плечами.

Хорошенький вопросик. Знать бы, что отвечать…

Не ответила ничего.

– Значит, нет, – констатировал Виталий. – А эту девушку вы видели вчера на улице… Тина, ну как же вы не понимаете, что получается? Вы ее видели не в первый раз!

– Конечно, не в первый, – обрадовалась Тина. Ну наконец-то до него дошло! – Я ее во сне видела, я же вам говорила!

Виталий прикрыл глаза и постоял так несколько мгновений. Плечи его медленно покрывались гусиной кожей.

– Тина, вы послушайте, только не перебивайте меня, хорошо? – сказал он наконец очень спокойно. – На самом деле все просто, архипросто. Эта девушка действительно живет в Нижнем Новгороде. Вы ее видели и вчера, и еще раньше… не во сне, не во сне! – предостерегающе выставил он ладонь. – Гораздо раньше – где-то на улице, так же, как и вчера. И она вам чем-то запомнилась. Ну, запала в память – такое бывает. А потом вы просто почувствовали, что с Валентином беда случилась. И увидели тот сон… Вы в Париже вообще-то бывали?

Тина кивнула.

– И на Сакре-Кер, конечно?.. Ну вот. Вам приснилось все знакомое. И образ этой девушки, на которую вы раньше и внимания-то не обратили, выплыл из подсознания и сыграл свою роль. А когда вы встретились с ней вчера, вам показалось, будто это оживший сон. Я понятно говорю?

Тина медленно кивнула.

Как это там сказал Стравинский Иванушке?.. «Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера вас кто-то сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата. И вот вы, нанервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном: в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь…»

Тина невольно оглянулась через плечо. В двух кварталах отсюда – улица Ульянова. А там – голубенький домик, нарядный, будто теремок: психушка Нижегородского района…

– Тина, вы как? – послышался встревоженный голос Виталия, и он, чуть снизу, заглянул ей в глаза. – Давайте я вас провожу, а?

– Господи, как все глупо, глупо до посинения! – пробормотала Тина, прижимая ладони к горящим щекам. Ладони показались ледяными. – Не надо меня провожать. Извините! Это все из-за… из-за…

– Я понимаю, – тихо сказал Виталий. – Я все прекрасно понимаю. Валентин вас любил, вы его тоже. Но жизнь идет, Тиночка, и единственный способ выжить – это все забыть. Как можно скорее.

Она кивнула.

– Может быть. Только пока не очень получается.

– Господи, Тина, вы только не плачьте, – с ужасом сказал Виталий. – Это я, скотина, вас расстроил. Не надо ничего забывать, все пройдет само. Тиночка, ну пожалуйста… – Голос его стал жалобным. – И я, главное, на вас накинулся, прямо как зверь. Простите, я ведь ничего не понял сначала…

– Да ладно, – отмахнулась Тина. – Сама виновата. Я вас только об одном прошу: вы можете уточнить – ну, насчет Валентина? Еще раз спросить – как это было? Потому что такие сны зря не снятся, вы это должны понимать!

– Хо-ро-шо, – с запинкой выговорил Виталий. – Сделаем так… скажем, в пять я вас буду ждать на площади Горького, возле «Макдоналдса». Помнится, Валька говорил, что вы любите там бывать. Я тоже, кстати. Вот и поужинаем вместе, а я вам расскажу все, что удастся разузнать. Договорились?

– Договорились, – слабо улыбнулась Тина. – Виталий, вы… спасибо вам. Вы просто чудо!

– На самом деле это вы – чудо, – очень серьезно сказал Виталий. – Пожалуйста, не опаздывайте сегодня, хорошо? Вы даже не представляете, как я вас буду ждать!

* * *

Сказать, что она опоздала, – значит ничего не сказать.

Точнее, она вообще не пришла на свидание, потому что не существует мужчины, который даже и любимую-то женщину, тем паче – случайную знакомую, да еще по такому неприятному поводу, ждал бы на условленном месте пять часов!

Да-да, пять часов. Потому что шанс оказаться на площади Горького у Тины выпал только в десять вечера…