Обними меня, Завтра! Повести, рассказы

– Есть такая деревня – Кукарека. Там семьями кукарекают, а в соседней деревне ещё и лают. Он родом из Кукареки или из другой, что рядом. С нашим следователем случилась по молодости история. Он девушку из соседней деревни обманул. Мать девушки его прокляла, сначала он закукарекал, а потом и вся его родня.

– А лаять когда начали?

– Этой истории я не знаю.

– Не верю я в эти сказки. Ты, наверное, шутишь. А петухи и собаки в этой деревни не заговорили человечьими голосами?

– Надо подумать, – хитро подмигнул Сашок, прищелкнул языком и резво крутанул колёса коляски. Зинаида поспешила на перевязку, оставив со сказочником старушку Разуваеву.

Старушка за неделю присутствия в больничных стенах полюбила Сашка больше даже чем самых важных и нужных для неё людей, опережая всех, торопилась ему навстречу и могла до бесконечности с ним болтать на разные темы.

– Сынок, мне то уж скажи правду: с тобой – то почему беда случилась?

– Думаете, когда сам пойму – тогда беда к другому утечет? – ответил с неохотой погрустневший Сашок. – Или будете помнить и молиться за меня?

– Я мало и плохо училась, Саша, но всегда любопытной была, потому отметину на лице и получила. Ни одну молитву не знаю – сама выкарабкиваюсь, зачем Господу отвлекаться на ленивых.

Старушка лукавила.

V

Было дежурство Грига. По отделению гулял свежий ветерок, заманивая за собой сквозь приоткрытые коридорные окна надоедливый шум автомобилей, их вкрадчивые и похожие на контрольные выстрелы гудки. Григ то и дело выходил из ординаторской: прислушивался к посторонним звукам, всматривался в полутемные лабиринты коридоров. Уже и самой полночи надоело появление этого контролирующего существа в белом халате, и она выпустила на волю вечно закабаленный сон, и рассеяло его без труда среди белых стен, на парковке автомобилей, на зеленых лужайках и среди трепетной листвы молодых деревьев. Григ не смог утром вспомнить, как он оказался сидящим на подоконнике перехода в административное здание, но всё остальное помнил до жутчайших подробностей.

«Он смотрел в окно. По зеленой лужайке бегали блики от дорожных фонарей. Эти блики словно завертелись, закружились в водовороте. На лужайке объявилось что—то необычное. Мелькнула догадка – летательный аппарат! Серые фигурки отделялись от аппарата похожего на большое гнездо и начали окружать Храм. Каждая из фигурок прикладывалась к стенам совсем ненадолго, затем отстранялась. Не дожидаясь друг друга, фигурки спешно возвращались к аппарату. Чудеса! – подумалось Григу. Вмешательство посторонних сил его не возмутило и не напугало. Наверное, он более всех хотел подобного вмешательства.

Руководители устали обманывать себя и медперсонал, а он устал нести ответственность за больных и за начальство: не хватало лекарств, оборудование уже долгие годы не обновлялось, многие процедуры делались «по-старинке». Больных приучали находиться в состоянии ожидания чуда. Чудом могли посчитать неожиданную выписку соседа по палате, приход давно ожидаемого родственника, или попадания в короткий – ну, очень короткий список больных, которым назначалась инъекция, определяющая область распространения заразы в теле.

Григ ощутил выпирающее изнутри громадное нечто, это ощущение сдавливало всё – и дыхание, и сердцебиение. Казалось и все кровотоки и малые, и большие замерли. «Что происходит?» – наконец, усилием воли он вытолкнул из себя препятствие – блокатор, рванул старенькую ручку оконной створки и выглянул наружу. Фигурки, снующие по лужайке, услышав скрип, спешно сомкнули ряд и начали быстро заполнять «гнездо». Со стороны главных ворот послышался женский крик: – Эй, люди, помогите войти! Люди—и—и!

Фигурки замерли, Григу остро захотелось спрыгнуть на лужайку и побежать на этот голос раньше этих осторожных запрограммированных роботов, но он отстранился от окна и быстро зашагал по безлюдному коридору к посту. Схватил трубку телефона и набрал номер приемного отделения. Наконец, хриплый голос Михалыча отрапортовал готовность слушать.

– Михалыч! Что на территории происходит? Какие—то люди патрулируют, а главное, женщина помощи просит. Разберитесь! Я сейчас спущусь!

Михалыч дакнул и замолчал. Григ как был в белом халате и белом, нависающим на брови колпаком, так и побежал на первый этаж спасать. Пока искали ключи с Михалычем, неожиданно исчезнувшие, пока пробирались к запасному выходу и выходили, прошло значительное время. Когда выбежали на улицу и обежали здание корпуса, у входа обнаружили почти в полуобморочном состоянии больную Облизалову. Она сидела на ступеньках, притуленная к стенке в позе полной расслабленности с замороженным выражением на лице. Григ наклонился, схватил руку, пытаясь нащупать пульс, ладонью другой руки шлепнул по лицу.

– Что вы делаете! – Капризно и плаксиво выдохнула возмущение Облизалова.

– Почему вы здесь, а не в палате? – С угрозой в голосе проявилось любопытство Грига, упираясь лбом о стенку, он попытался Облизалову подхватить под руки и поставить на ноги. – Помоги! – выкрикнул, оборачиваясь на Михалыча.

Михалыч стоял спиной, и смотрел в сторону Храма и крестился: – Свят, свят, свят!

Григ представить такого не мог. Он отстранился от Облизаловой, спустился с крыльца, запинаясь на каждой ступеньке, пошел вперед с протянутыми руками. Купол храма отделялся, оставляя под собой светящийся бублик. Крыльцо полоснул пучок света, словно кто—то со стороны запечатлевал исключительный кадр на фотопленку.

– Видел? – спросил Григ, обернувшись к Михалычу.

– Нет, – в испуге ответил Михалыч и более утвердительно добавил, – показалось что—то.

– Всем бы так казалось! – Возмутилась Облизалова. Она сначала встала на колени, потом, придерживаясь одной рукой за стену, начала подниматься.

– Видели? – Спросил Григ, вернувшись к больной, помогая той встать на ноги.

– Видели бы вы, что я видела, то не стояли бы или сидели, а лежали!

Григ не заметил перехода границы субординации. «Вот так и образуются новые общественные или социальные группировки» – отметил про себя. «Свидетели важного события становятся родственниками, так образуются и мафии» – подумалось Михалычу. Он был против мафий, против всякой профессиональной семейственности.

– Пошлите устраиваться на отдых! – Трезво оценив навязанное состояние, высказал Михалыч и пошел открывать дверь, вдруг появившимся ключом.

Григ осознал, что пропустил что—то важное, возмутился:

– И где же этот ключ был раньше?

– Где? В кармане сапога – вот где. Забыл. Жена вчера карман этот выдумала. Я ж на улицу пошел – переобулся. Успел. От такого и память заработала.

– От какого? – Облизалова отряхивалась и тоже попыталась взять в свидетели Михалыча.

– Как вы, уважаемая, на улице-то оказались? – Михалыч держал открытой входную дверь и демонстративно шаркнул ногами, приглашая войти.

Вошедшие расселись в фойе приемного отделения на белые сиденья. Михалыч и Григ ждали объяснений от нарушительницы режима, она и рассказала.

– Я отпросилась к стоматологу. Отдохнула немного дома от процедур. Дождалась мужа, он приехал с работы поздно. Привез к больнице, и я его отпустила. Оказалось – все ворота закрыты. Целый час вокруг ходила, пыталась щель пошире найти, чтобы пролезть. Попыталась даже землю рыть под железной оградкой…

Григ видел, как заволновалась Облизалова, вспомнил о своей ответственности за больную, выпадом руки остановил рассказ.

– Тише, тише. Давайте спокойно пройдем в отделение.

По открытому рту и выжидательной фигуре Михалыча было понятно, что тому на сон грядущий очень хотелось получить повышенную дозу адреналина, прослушав, например, жуткий детектив или байку, но Григ встал, сделал рукой отмашку Михалычу, помог подняться больной. В тусклом свете коридора приемного отделения рисунок принта кожаной куртки Облизаловой блеснул уникальным светом. На ее ладонях и Григ и Михалыч увидели блестящие частички и странные борозды сероватого цвета. Надежда смотрела на ладони и вспоминала…

Соседки не спали, ждали появления Надежды. Зинаида встретили её с наигранной обеспокоенностью.

– Надя! Ты почему так задержалась? Мы решили, что надумала остаться дома.

– Григ ведь на дежурстве, рискуешь! Эх—эх-эх! – обеспокоилась старушка Разуваева.

– Тише, девчата, давайте спать! – Надежда, освобождаясь от одежды, осторожно навешивала её на плечики. Увидев на обнаженной спине Надежды наспех сделанную перевязку, старушка даже вскочила с постели.

– Утром увидит такое Григ, то скандал закатит и всем достанется!

– Закатил уже, видите – живая. Я же проползала под оградкой и, кажется, даже на некоторое время от боли отключалась. Такое привиделось!

– Перевязку поправить надо, какая—то мешанина на спине и, похоже, рана инфицирована, – подошедшая Зинаида слегка отдернула кромку многоуровневого узора из коричневого лейкопластыря.

Соседки окружили, всматриваясь в спину, словно оценивали написанную художником—авангардистом картину.

– Ну, давайте уже, поправляйте!

Зинаида начала осторожно отделять уровни пластыря. Когда появился во всей красе шрам с разрывными краями и белёсой начинкой посередине, соседки издали испуганный протяжный вздох «а—а—а».

– Что там? – с тревогой спросила Надежда.

– Да нет, не очень страшно. Надо замаскировать поудачнее, чтобы лишних вопросов не возникало, но, дорогая, думаю, состояние раны Григу точно не понравится. – Зинаида выбрала из кучи обрезков более свежие полоски лейкопластыря и осторожно начала накладывать их поверх бинта. – Не вздумай КаФээСы прилепить к ране!

– Я в другие места их пристрою, – доложилась Надежда и, пользуясь случаем, опять завела лекцию об уникальных качествах пластин КФС.

– КФС – Корректор Функционального Состояния копирует природные системы поддержания жизнедеятельности человека, нормализует его жизненные биоритмы, регулирует работу сердечно – сосудистой, нервной, эндокринной, иммунной, пищеварительной и выделительной систем…

Старушка Разуваева шаркнула по очереди о прикроватную ножку каждым шлёпком, разувшись, присела на кровать, немного поболтала босыми ногами в такт звучащего нравоучения и так же в такт побила подушку, прилегла, прижимаясь к обласканной подушке правой щекой, и с наслаждением вытянула ноги под шерстяным одеялом.

– Охота тебе голову занимать ерундой, – сказав это, зевнула, накрыла ладонью лоб и глаза и сразу же заснула, слегка хрюкнув.

– Вот так и останетесь – с болячками! – Не изменяя преподавательскую интонацию, Надежда неспеша пристраивала уставшее тело, увешанное коробочками КФС на отдых.

VI

Григ решил прогуляться. Постовую сестру предупредил – где будет находиться. Пройдя несколько шагов по длинному переходу в административное здание, он присел на широкий белый подоконник. Это место было недосягаемо для камер наблюдения.

За окнами гулял ветер и срывал старые сухие ветки, они ударялись о стекла или об оконные карнизы и падали на запорошенную снегом землю. Рябиновые гроздъя без устале качались, и в этих качаниях можно было усмотреть и насмешку, и сомнение, и горечь. Тихие шаги отвлекли внимание. В дверном проеме перехода показалась Зинаида. Она постояла некоторое время без движения, словно ждала разрешения на каждый следующий шаг. Григ молчал. Не дождавшись реакции Грига, она насмелилась и все же приблизилась.

Как ему хотелось взять её за руки, посмотреть ей в глаза и сказать – «Я тебя ждал, я так долго тебя ждал». Но он не мог позволить себе подобных сантиментов. Он перестал быть мечтателем, за двадцать лет он научился быть жестким и хладнокровным, потому что таким он нужен был всем. Заговорила первой она:

– Гриша! Ты – такой чужой! – Зинаида прижалась к холодной стене, – Я знала, что ты именно здесь. Спасибо тебе!

Григ встал рядом с Зинаидой.

– Зина! Не думай, что у меня сложилось хуже, чем могло бы.

Поняв, что выдал затаенный спор с самим собой, поправился:

– У тебя, надеюсь, всё нормально?

– Какое нормально, если сюда попала!?

– Вовремя попала, да и свиделись, наконец, – Григ говорил быстро и уверенно, – звучит цинично и даже более того. Тебе спасибо! Ты всегда была моим маяком, – хитро подмигнул, – А то ли ещё будет!

Они молчали, долго молчали. Им обоим было приятно молчать и этим молчанием единиться… Зинаида присела на холодный подоконник, Григорий сделал тоже самое. Они сидели в полуосвещенном коридоре перехода и болтали ногами, настраиваясь на одну волну в воспоминаниях. Падение лёгких тапок с ног Зинаиды, послужило сигналом – Григорий быстро встал с подоконника, со словами:

– Я узнал тебя, только когда стали зашивать рану, – наклонился, быстро и легко обул Зинаиду.

У Зинаиды от этого перехватило дыхание, она, не скрывая своего восторга, вскрикнула:

– Надо же! Я это поняла. Неужели я так изменилась? Согласилась с мыслью, что намеренно не узнаешь и даже хочешь досадить, а мне так хотелось тебя обнять.

– Когда на операционном столе лежала? Обнимай сегодня, не откладывай до завтра, – пошутил Григорий, дерзко вглядываясь и проникая взглядом в самое нутро.

Зинаида молчала. Григорий ощутил себя юнцом.

– Жених—то жив?

– Все женихи живы! Ты ведь женился раньше, чем я замуж вышла.

– Понятно же, что дураком был.

– А сейчас ты – величина, и жаль, что не я такую величину создавала.

– Может я от злости и стал хирургом – это очень даже возможно…

Григ вернулся в ординаторскую, некоторое время машинально перебирал папки с историями своих больных. Рассортировав их по номерам палат, выдвинул ящик стола и положил папки далеко вглубь. Стал разглядывать письменный прибор. Рука потянулась за ручкой.

Он вытаскивал ручки по очереди и свойства каждой следующей проверял на клочке бумаги. Показалось, что это последний день в предельно фантасмагорическом мире и он должен зафиксировать свое состояние, чтобы пережить ночь. Выбрал достойную подружку – красивую серебристую ручку, и начал набрасывать рисунок. Поразмышлял над рисунком, сняв белый колпак, встал, подошел к окну, пристроил колпак на подоконнике, тут же одумался, схватил колпак и бросил его на стол. Сел, смял рисунок, потом начал мять белый колпак, но тот не поддавался. Оттолкнул колпак на соседний стол, схватил бумажный комок, поиграл им и, прицелившись, бросил его в стоящую в углу мусорную корзину. Попал! И успокоился.

VII

Надежда, услышав свой храп, проснулась. Отодвигая к стенке одеяло, встала с кровати. Решила сразу же, что в туалет не пойдет по коридорным лабиринтам, а зайдет в клизменную. Подойдя к дверям, щелкнула включателем. Щелчок был глухим и нужного действия не произвел. Повторила щелчок. Снова полоса света в дверной щели не проявилась. Вспомнила требование старшей медсестры: «Ни при каких обстоятельствах не пользоваться данным служебным помещением», начала бить кулаком по большой клавише включателя, на счете «пять» перестала бить и, рассерженная безрезультативностью, открыла дверь во всю ширь.

Увидела на светлом круге стены проекцию двух фигур – мужчины и женщины. Парочка сидела на кушетке, переговаривалась. Собеседники даже не обернулись. В мужчине Надежда узнала мужа Николая, женщину не признала, та была гораздо старше и её и Николая. Послышался мужской голос третьего участника.

– Вот стоило ненадолго удалиться, как началось чужеземное вторжение! Как вам это нравится?

Надя хотела вмешаться, но голос никак не прорывался изнутри, и она поняла – ей дозволено только наблюдать, присела на кушетку рядом с мужем.

– Кто—то понял. А я нет. Какое вторжение? Они же помогли моей Надюшке!

Надя поняла, что супруг начнет рассказывать о случившемся с ней, прижалась, словно боялась не услышать историю.

– А КаФээСы почему не помогли? – Съехидничал третий голос, Надя напрягла зрение и, наконец, увидела лежащий между Николаем и женщиной березовый веник. Веник шелестел точно в такт озвучиваемым словам: – слышал, что корректирующие свойства в поведении производят в любое время. А оно, вон, как вышло – почти потеря памяти!

– КаФээСы она сняла, когда в стоматологию отправилась!

– Ну, ж я и говорю, все это чушь – даже зубы не стерпели подлога.

Женщина, до той поры молчавшая, поддержала беседу:

– Все могу понять, не пойму – почему десант инопланетян появился тогда, когда Надежда головой ушиблась?

– Никакие это не инопланетяне, а бандиты!

– Бандиты? – переспросил Веник, – почему они были в униформе?

– Что? Бандиты не могут носить униформу? – Удивился Николай, – любая операция требует жесткого сценария. Спасибо только могу сказать. Помогли – подняли!

Надя помнила: как звала людей, как расчищала площадку от наросших глиняных взгорков, подлезла под оградку.

Словно прочитав мысли жены, Николай продолжил:

– Мужики бросились вытаскивать.

Надя пыталась вспомнить лица спасителей. «Лиц ведь не было! Какие мужики? – инопланетяне это были. Если бы не участливый крик, то точно в тарелку бы затащили, и где бы она сейчас была?…»

Прошелестел в хохоте Веник. Надя поняла, что её мысли становятся достоянием общего собрания, забоялась своих мыслей, решила: – лучше бы удалиться. Вышла почти на цыпочках в коридор, подержалась обеими руками за голову. Вспомнила – зачем заходила, пошла по лабиринтам…

Валентин видел, как по коридору шла молодая женщина, держась за голову, немного постанывала. Он пошел ей навстречу, поравнявшись, спросил:

– Что с Вами?

Женщина одну руку сняла с головы и, показывая в сторону дверей клизменной, сказала: – Там…, – снова приложила руку к голове, продолжила путь. Валентин проводил взглядом женщину, пошел по указанному направлению. Он подошел к двери осторожно, открыл её и и так, держась за ручку, с низкого порожка оглядел комнату. От слабого коридорного освещения мало что проявилось. Тишина комнаты, высвеченные предметы не привлекли внимания следователя; он закрыл дверь, пожал плечами, остался стоять, чтобы дождаться странную женщину.

Надежда шла навстречу Валентину, держа руки в карманах цветастого халата, похоже, женщина окончательно проснулась – выглядела вполне бодрой. Валентин спросил:

– Вы в порядке?

Надежда узнала в мужчине Петушка.

– Приставать, мужчина, нету смысла.

– Какие глупости! – возмутился Валентин, про себя подумал: «Бывает и хуже» и сразу потерялся в полутемном коридоре. Через некоторое время он вышел из своей палаты встревоженным. Очень вовремя навстречу, шаркая подошвами стоптанных сандалий, двигался сам Григ.

– Плохи дела у соседа – сильно стонет, – Валентин зазывал Грига жестом, указывающим на соседнюю палату.

Григ, не вынимая рук из карманов халата, повернулся на стон, доносившийся из открытых дверей седьмой палаты, вошел в темноту. Палата быстро осветилась. Через несколько минут он вышел, оттолкнул от дверей Валентина, устремляясь в направлении ординаторской; его крик прорезал тишину: «На операцию!»

Ожил коридор, наполняясь голосами, быстрыми шагами, бряцанием колес каталки и воем проснувшегося лифта. Валентин остался стоять, но ему страстно захотелось поучаствовать в спасении соседа: влиться в этот профессиональный поток, стать живительным его ручейком; он даже начал задыхаться от этого святого желания сопричастности общему делу и общей ответственности. До этой поры, уставший от ответственности адвокат, десяток лет мечтавший от нее освободиться и кому-то ее передать, понял: ответственность, как и жизнь, не передают, она сама удаляется к Создателю – откуда явилась.

VIII

Утром – сразу после завтрака красивая бойкая постовая сестра из тех редких медсестер, которым до всего есть дела, появилась в проёме дверей в иссиня белом халатике и звучным голоском пропела имя Валентина, затем сделав паузу, прокричала: – К вам пришла жена на свидание!

Валентин немедленно откликнулся. Постовая сестра уже спиной услышала этот отклик и мелкими шажками, на цыпочках, словно на коньках, побежала—покатилась дальше. Валентин забеспокоился: «Я только что из дома, и вдруг жена…» Перебирая всех возможных посетительниц, не спеша побрел спускаться с пятого этажа. Сквозь стеклянную дверь лестничного проёма увидел супругу, других посетителей не было. Супруга одета по – спортивному, игриво улыбалась, держала в руках черный дипломат.

– Подарок тебе, дорогуша! Не поверишь! Только давай выйдем на улицу.

Валентин взял под руку Галину и они вышли на крыльцо хирургического корпуса.

– Оставить дома не могу. Придумай – где сохранить, – Галина, прижимаясь к мужу, потянула его за собой по скользким ступенькам крыльца.

– Что это? – Валентин на ходу, рассматривал чемоданчик.

– Валечка, это – наш самый большой в жизни приз!

Супруга поискала глазами укромное местечко, среди кустарников с жухлой листвой увидела летнюю беседку, направилась туда, заманивая за собой Валентина. Они присели на лакированную лавку, пахнущей заботой и вниманием. Валентин шумно вздохнул, прислушался к внутреннему состоянию.

– Не буду подробностей рассказывать. Деревенские собрали кучу денег, – простучала дробью пальчиков по блёклой поверхности дипломата, – оказывается, долго деньги собирали для колдуньи.

Валентин заволновался, опережая все остальные эмоции.

– Сколько раз говорил, что не буду я в такие дела ввязываться!

– Я же сказала – эти деньги для колдуньи! Но передать должен ты, потому что это касается нас. Пусть она, наконец, снимет с тебя своё проклятие. Вся ж деревня кукарекает. Мы – то в городе больше живем, а они устали жить каждый день в курятнике.

– И кто же это придумал?

– А сама, говорят, колдунья подсказала.

– Галина! – Посуровел Валентин, – где деньги замешиваются, там ещё больше хаоса получается. Чертей выводить на свет божий?

– И в животе твоем тоже хаос образуется, когда ты сытый?

– Жива ли она? – Валентин сказал и испугался своего высказывания, исправился, – такое колдовство приведёт к серьезным проблемам и у самой колдуньи.

– Давай, Валя, надеяться. Я съезжу на этой неделе и узнаю. А деньги пусть у тебя побудут, и ты подумай, – говоря так, гладила его по руке, смотрела преданно в глаза.

– Галя, зря ты их сюда привезла. Тут тоже обычные люди. Куда я этот дипломат запихну? – сказал, и сразу же на ум пришел ответ – «чемоданчик надо бы в сейф к Вениаминовне положить – так вернее будет. Высказался неопределённо: «Придумаю!»

Они распрощались волнительно, словно так и не нашедшие точек соприкосновения два любовника, надеющихся все же на следующую встречу. Она уходила по алее, иногда останавливалась, стараясь различить среди гудков автотранспорта знакомый лай, но лая не было.

Валентин шагал через две ступеньки на пятый этаж и размышлял, заглушая ворчанье. Открыл двери в отделение и подошел к двери кабинета заведующей. Дверь была заперта. Немного подождав, направился к себе в палату. «Собственно, а зачем обращаться к Вениаминовне? Если знает еще хотя бы один человек, то будут знать и особо доверенные лица… В люксе пристрою, санитаркам скажу, что бумаги важные. Всегда должны быть при мне. Каждая бестия на рабочем месте корчит из себя королеву».

Он вошел в свою палату, осмотрелся, присел на кровать, чемоданчик предусмотрительно обхватил ногами и задвинул его под себя. Поразмышлял – куда бы пристроить. Додумался, наклонился, извлек из – под кровати (совершенно недостойного места) чемоданчик, положил его на плательный шкаф и спешно обложил старыми журналами. «Буду я ёще докладывать. Вряд ли поломойки будут журналы ворошить». Валентин посчитал в уме – насколько долго он может задержаться.

По коридору начали разноситься громогласные замечания – время операций закончилось. Уставшие хирурги возвращались в ординаторскую. Теплая волна благодарности окутала Валентина и, не спросив его, размножилась среди ожившего пространства. Если бы это были его деньги, то он нисколько не сомневаясь, подарил бы этот чемоданчик именно хирургам. За все обманы чиновников, за все ошибки администраторов, за все оставленные невыполненными обязательства и обещания прохиндеев и, конечно, за величайшее бесстрашие. Поняв, что в своих мнимых благодетельствах поднялся слишком высоко – несоразмерно своим возможностям, одумался и приземлился – «легко чужим распорядиться, а, вот, если бы действительно было моим?».

В дверях шестой палаты неожиданно появилась Вениаминовна.

– Валентин Юрьевич! Видела Вашу супругу. У Вас все в порядке?

– Скажите, Софья Вениаминовна, когда меня выпишите?

– Вы торопитесь? Гистология только через неделю будет. А если положительная? Поэтому ничего от нашего желания не зависит.

– Вы мне разрешите отсутствовать иногда?

– Только, пожалуйста, носите головной убор! – Вениаминовна все время держала руки в карманах иссиня— белого и аккуратно—отглаженного халата, оглядела палату. Увидев большую горку журналов на плательном шкафу, спросила: