Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ

Андрей Бронников

Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ

© Бронников А. Э., 2016

© ООО «ТД Алгоритм», 2016

Предисловие

Этого предисловия первоначально не должно было быть, но собирая материал для книги, я почти случайно на городском сайте г. Ржева обнаружил опубликованные там в 2007 году воспоминания ветерана Великой Отечественной войны полковника Ашихмина. На первый взгляд они не имеют отношения к теме моих воспоминаний, но не поместить их здесь я просто не мог.

«Давно утихли бои под Ржевом, но болят старые раны у солдат и напоминают те тяжелейшие дни, о которых А. Твардовский сказал: «Этот месяц был страшен, Было все на кону…» Редакция получила письмо гвардии полковника в отставке Степана Ашихмина. Он и его брат воевали на Тверской земле. Брат погиб и здесь похоронен.

Степан Георгиевич Ашихмин за время войны был шесть раз ранен, из них трижды на нашей земле – под Ржевом и в боях за город Белый. Сегодня мы печатаем его краткие воспоминания.

«В январе 1942 года мы, сержанты-железнодорожники, стали сержантами пехоты и выехали на фронт.

В ночь с 5 на 6 апреля мы переправились по хрупкому весеннему льду через Волгу (ночью лед слегка подмерз), а дальше, минуя Глядово, Погорелки, вышли к деревне Черново.

Не задерживаясь, всем скопом, без какой-либо поддержки артиллерией или танками, с винтовками наперевес, пошли в наступление.

Немцы не дали пройти нам и двухсот метров, как открыли огонь из всех видов оружия. Рота залегла. Долго лежали в снегу, воде – кому как пришлось, переползали в воронки с водою, а немцы все били и били. Разрывы мин вздымали столбы грязи и воды, стонали раненые – помочь было некому, команд никаких, стрелять из винтовок по пулеметам никто не решался, страшно было поднять голову.

Но вечно лежать в воде не будешь, кое-как собрал ближних солдат своего отделения, и где ползком, где перебежками мы отошли на опушку леса, на ту, от которой начинали наступление.

Здесь встретил политрука роты. Тот собрал остатки роты, постарался нас ободрить – из средних командиров остался только он – и снова пошли в наступление, стреляя из винтовок и автоматов, а когда вышли на рубеж атаки, то атаковать уже было некому.

Снова лежим, кто остался еще в живых, в снегу и воде, а немец бьет и бьет. Так дождались темноты. Политрука вынесли на руках: от переживаний у него отнялись ноги.

Ночью все разбрелись по лесу – голодные, мокрые. Убитые остались лежать на поле, раненые кое-как ковыляли сами, тяжелые – искали помощи санитаров.

К утру нашли кухню, поели.

Пришлось принять команду над остатками роты. Из 151 человека нашей 3-й стрелковой роты осталось 38. Нас передали во 2-ю роту – и снова в наступление. Снова никакой поддержки, снова неудача, и вывел я из боя последних 12 человек. Так полегла наша 3-я стрелковая рота под деревней Овсянниково.

Я был тогда сержантом и командовал всего-навсего взводом, в котором не насчитывалось и 20 человек. Что делалось с полком, я, которому и головы-то поднять было невозможно под пулеметным огнем, сказать не могу.

Полагаю, что в других ротах дела были не лучше, потому мы и перешли к обороне.

Как всегда, немцы заняли позиции по высотам, а нам пришлось обороняться в болотистом лесу. Окопы копать нельзя: копнешь лопатой – и сразу вода. Приспособились делать хоть какое-то подобие окопов: укладывали два-три бревна одно на другое и с наружной стороны приваливали жидкой землей.

Немецкие артиллеристы обрадовались такой видной цели и начали регулярно выкатывать орудие на прямую наводку и разносить наш бруствер в щепки. Потом орудие быстренько прятали.

Мы решили отбить им охоту тренироваться в стрельбе по нашему горе-окопу. Ночью поставили станковый пулемет на фланг взвода и замаскировались. Только утром немцы резво выкатились на свою излюбленную позицию, как мы так с ними разделались, что орудие и убитых они сумели убрать лишь поздно ночью.

Противник наступать не собирался, но досаждал нам артиллерийскими налетами, а между ними целыми днями вел методичный огонь. У немцев снарядов всегда хватало. Один из таких случайных снарядов посек осколками мои измызганные штаны и рукава гимнастерки. Они свободно болтались на моем отощавшем теле, поэтому меня не задело. Отдых от обстрелов наступал с темнотой.

Наша оборона в районе деревень Глядово, Погорелки, Черново Оленинского района представляла своеобразный плацдарм на правом берегу Волги (8-10 км по фронту и 6–7 км в глубину).

В апреле, когда лед подтаял, а потом начался ледоход, сообщение с нами было прервано. С боеприпасами и раньше было плохо, а вот с питанием… теперь даже не хочется вспоминать.

«Кормили» нас через день или два, давая половину котелка какой-то кашицы с сухарями или кусочком хлеба. Люди отощали, глаза провалились, думы только и были о том, как бы чего поесть. Многие заболели куриной слепотой. Это значит – пока светло, они видят, а чуть стемнело, могли ходить только с поводырем. Испытал эту болезнь на себе и я. Страшно представить такую оборону, когда противник мог прийти и забрать слепцов в плен.

Солдаты стали ходить в сожженные деревни Глядово и Погорелки, копались в подвалах и погребах, добывая прокисшую картошку, а потом разводили костер и на малых саперных лопатах, как на сковородке, пекли лепешки. Какое это было «едово», можно представить, но ели: других разносолов не было, и желудок все же чем-то наполнялся.

Великой роскошью считалось, если удавалось найти зарытую в землю бочку с рожью. Из нее варили кашу и блаженствовали. Но такие праздники были совсем редко.

Лед прошел, тыловики зашевелились, и с 1 мая 1942 года мы начали получать по 700 граммов хлеба и два раза в день жидкую кашицу. Привезли махорку. Жить стало повеселее, но мы все равно едва таскали ноги.

Про оборону в апреле-мае только и осталось в памяти, что ходили голодные, вшивые, немытые. Тяжело!

Июнь-июль простояли на формировании. Там мне было присвоено воинское звание младший лейтенант.

30 июля от деревни Дешевка начали наступление на Ржев. Поначалу успешно прошли 7–8 км, но с утра пошел дождь, и все, что было на колесах, отстало в болотах. К вечеру подошли к деревням Полунино, Галахово (4 км севернее Ржева). Атаковали опорный пункт немцев, но неудачно. При очередной атаке 1 августа я получил ранение в шею разрывной пулей, а еще добавило осколком в правую челюсть. Но тут спасла каска, и челюсть не снесло начисто.

Отлежал в госпитале, и снова в бой. Тут я оказался в отдельном лыжном батальоне 17-й гвардейской [бывшей 119-й Красноярской] стрелковой дивизии под городом Белый.

7 декабря в ночном бою у деревни Цицыно пулеметная очередь прошила мне обе ноги, и я на три месяца попал в госпиталь.

Подлечили – и вперед, на запад!»

В первом ряду крайний справа полковник Ашихмин С. Г.

Такие люди, как Степан Георгиевич Ашихмин, не могли не воспитать себе достойную смену, и я надеюсь, что нижеизложенное повествование послужит тому доказательством.

От автора

По армейской службе почти каждого выпускника девятой роты Рязанского воздушно-десантного училища можно написать объемистый захватывающий приключенческий роман, в некоторых случаях с трагическим концом, а в некоторых и с грифом «секретно». Я не из их числа, поэтому попытался записать некое обобщающее документально-художественное повествование курсантской жизни факультета специальной разведки, чтобы без лишних прикрас и мифов поведать, как жили, как учились и как воспитывались командиры частей и подразделений специального назначения ГРУ.

Память – штука субъективная и недолговечная, поэтому детали и хронология почти наверняка нарушены, но вот достоверность эпизодов, событий не должна быть подвергнута сомнению. Все это было переживаемо героями. Понимаю, что не смог перечислить и упомянуть всех, с кем сталкивала меня судьба, но, увы, это было просто не в моих силах.

Приношу извинения моим друзьям, однокашникам и сослуживцам за излишнюю патетику и порой пафосный стиль, потому что таковое в этих кругах не приветствуется, а то и вовсе является полным моветоном.

Благодарю Игоря Скирту, Сашу Зайкова, Валю Ганчука, Евгения Никонова за помощь в написании романа. Отдельное спасибо Алексею Михайлову за подготовку и предоставление отдельных материалов. Фотографии из личного архива автора, а также Е. Никонова, А. Хамзина. Некоторые снимки были взяты из свободного доступа сети Интернет, в том числе – соцсети «Одноклассники».

С уважением курсант второго взвода (выпуск 1980 г.) девятой роты

Бронников Андрей.

Из истории Рязанского воздушно-десантного училища, 9 рота

(монография В. Шайкина)

29 августа 1968 года – училищу присвоено имя Ленинского комсомола.

Училище стало именоваться Рязанское высшее воздушно-десантное командное дважды Краснознаменное училище имени Ленинского комсомола.

В августе 1968 года училище было переведено на штат 13/823 численностью 900 курсантов, 582 военнослужащих и 270 рабочих и служащих[1].

По новому штату в училище были сформированы основные подразделения:

два батальона курсантов по 4 роты каждый;

рота курсантов частей спецназначения[2].

Это была легендарная 9-я рота, отцом-основателем которой стал полковник Иван Щелоков. Именно с этого времени воинские части и подразделения специального назначения стали комплектоваться квалифицированными офицерами – выпускниками РВВДКУ. В самом начале рота состояла только из двух взводов. Первый взвод был набран в основном из выпускников суворовских училищ и военнослужащих. Второй взвод составляли курсанты второго курса 7-й и 8-й рот РВВДКУ. В 1970 году было принято решение набрать третий взвод, а в 1971 году – четвертый.

В 9-й роте одновременно учились представители всех четырех курсов, что, несомненно, влияло на отношения внутри коллектива. Он отличался особенной сплоченностью, в нем не было даже намека на неуставные отношения. Старшие всегда помогали младшим без всякой заносчивости и зазнайства. А младшие с уважением, но сохраняя собственное достоинство, относились к старшим. В те годы рота уверенно держала первое место в училище и по учебе, и по спорту.

Необходимо отметить, что среди предметов, изучаемых курсантами, особое место отводилось иностранным языкам. В роте изучали четыре иностранных языка: английский, немецкий, французский, китайский. С 1980 года в связи с применением подразделений специального назначения в республике Афганистан был введен для изучения персидский язык.

Основной задачей обучения курсантов являлось формирование у них прочных навыков выполнения учебных и боевых задач в роли командиров групп специального назначения.

Мы были лучше и честней,Мы нашу жизнь, как песню, пели.И над могилами друзейКоторый год поют метели.Уютный дом и тишинаНам доставались в жизни редко,У нас с тобой – одна война,Одна профессия – разведка.(слова из песни)

Глава 1. Пролог. Трагедия

1976 год, Рязанская область. Площадка приземления Житово

Руководитель прыжков и заместитель начальника училища (начальник учебного отдела) полковник Ашихмин расхаживал по командному пункту, который представлял собой огороженный металлическими тросиками участок поля площадью не более десяти квадратных метров. В центре стоял раскладной стол, рядом два алюминиевых стула. На одном сидел радист, склонившийся над тяжелой радиостанцией, обеспечивающей связь с самолетом Ан-22, который в настоящий момент заходил на боевой курс. Второй стул был свободен.

Полковник был спокоен и уравновешен, что случалось не часто. Когда Ашихмин нервничал, а тем более злился, лицо его становилось пунцовым и гневным. За это свойство ему немедленно было присвоено прозвище «Синьор Помидор».

Авторство осталось неизвестным, но можно с полной уверенностью сказать, что изобретатель должен был обладать достаточной глупостью, потому что назвать так ветерана ВДВ, участника Великой Отечественной войны, орденоносца и просто отважного воина, солдата было как минимум свинством. Второе прозвище Ашихмина было куда более достойным – «Дед» в свои пятьдесят с лишним лет все еще оставался в строю и обладал недюжинной физической силой и отменной строевой подготовкой. К тому же наравне с курсантами совершал парашютные прыжки.

Погода была ясная и почти безветренная. Щебетание птиц, яркое солнце и свежий воздух делали ответственную должность почти отдыхом на природе. Вдалеке виднелись туристические автобусы поклонников Сергея Есенина, приехавших на его малую Родину в деревню Константиново.

Неподалеку стоял военторговский ГАЗ-66, с которого прямо здесь только что приземлившимся счастливым курсантам продавали фирменный бисквит и газировку.

Полковник посмотрел на столпившихся возле автомобиля юношей и поморщился. Только на прыжках курсантам позволялись подобные вольности, а заместитель начальника училища по учебной части этого не терпел.

Гул самолета был совсем близко, и Ашихмин задрал голову в небо. Началась выброска. Белые купола один за другим распускались в голубом и безбрежном небе. Полковник повернулся и поискал глазами стул, чтобы, наконец, присесть на минуту до следующего захода огромного транспортника Ан-22.

В этот момент в спину ему ударила тугая волна воздуха. Прямо из-под руки вылетел раскладной стул, взмыл в небо и исчез в мгновенно поднявшемся пыльном вихре. Поднялся на дыбы и стол, тяжелая радиостанция упала и как пушинка покатилась по полю. Радист обеими руками пытался прижать наушники, но не успел, и те также растворились в вышине посеревшего неба.

На сборном пункте возникла легкая паника. В первый момент никто даже не подумал о судьбе парашютистов, которые уже были на высоте не более двухсот метров над площадкой. Под напором ураганного ветра купола приняли почти горизонтальное положение, почти параллельное земле и курсанты так и падали, ударяясь всем телом о твердый грунт площадки приземления, а дальше мчались, влекомые парашютами-парусами, с огромной скоростью.

Ашихмин за рулем командирского УАЗа уже на всем ходу мчался за ближайшим парашютистом, чтобы автомобилем погасить купол и… не мог догнать. Его примеру тут же последовал и военторговский ГАЗ-66, санитарный кунг, прочие автомобили, которые находились здесь же.

Площадка приземления Житово

Все, кто был на пункте сбора, кинулись в поле спасать своих гибнущих друзей, гасить мчащиеся под напором шкального ветра купола. Благо, что сборный пункт оказался с наветренной стороны. Даже местный парень-пастух метался по полю на мотоцикле, ему удалось с разгона врезаться в один из парашютов и тем самым спасти потерявшего сознание от удара о кочку лейтенанта Попова. Его и упавшего пастуха еще долго несло по полю, пока купол, наконец запутавшись в мотоцикле, не погас.

Некоторых парашютистов восходящий порыв ветра приподнимал над землей и вновь обрушивал вниз. Так погиб курсант Пертюков. Его захватило двумя стропами вокруг шеи и удавило.

Все закончилось так же мгновенно, как и началось. Люди были шокированы внезапной трагедией. Будущий генерал и политический деятель, лейтенант Лебедь остановил ехавший ему навстречу военторговский ГАЗ-66. Автоматически заглянул в кузов и увидел торчавшие из-под скомканного парашюта сапоги. Заскочил внутрь и, раскинув в стороны окровавленный шелк, увидел старшину Оськина. Череп его был разбит. На огромной скорости курсант врезался головой в бетонный фундамент опоры ЛЭП. Парню едва исполнилось 22 года.

Еще одного парашютиста постигла та же участь – на его пути оказался валун, острый выступ которого проломил лоб несчастного юноши.

Самую мученическую смерть принял курсант Лютов. Его протащило более трех километров по полю, затем по луговине, затем перенесло через небольшую речушку. Здесь его ударило о высокий берег и понесло к деревне. Неизвестно, где бы он в результате оказался, только на околице он зацепился глазницей за металлическую скобу и повис на заборе. От комбинезона остались одни лохмотья, сапог не было, а вместо пальцев на ногах торчали кости.

Четверо курсантов и два офицера получили тяжелые травмы и были госпитализированы. Остальные отделались ободранным коленями, локтями и синяками на лице.

Через десять минут над площадкой приземления царил полнейший штиль. Природа замерла в безмолвии, как будто испугавшись содеянного ею. Прыжки были остановлены. В дальнейшем ни один из курсантов не подал рапорта об отчислении из училища.

Таким образом, 26 мая 1976 года, за два месяца до приезда в Рязань, судьба моя была решена и, как выяснилось позже, не только моя.

Прощание проходило в клубе училища. Курсанты входили в дальнюю дверь, проходили мимо погибших, а затем выходили через ближний вход и выстраивались в две шеренги лицом друг к другу, образовывая широкий коридор. Затем гробы несли на руках вдоль строя курсантов по плацу, мимо спортзала по центральной дороге, которая теперь называется Аллея героев. Снаружи перед КПП стояла огромная толпа гражданских. Внутри ждали несколько автомобилей ГАЗ-66. Гробы погрузили в кузова, последний раз для погибших открылись ворота, и траурная колонна автомашин двинулась в Дягилево, откуда ещё двое суток назад эти четверо курсантов вылетели на прыжки, а теперь отправились в свой скорбный путь.

Кальсин Ю. А. похоронен в г. Королев Московской области,

Лютов Н. Н. – на одном из кладбищ Москвы,

Оськин С. М. – в г. Ковылино Мордовской АССР,

Пертюков Е. И. – в г. Пестов Новгородской области.

Рязань рыдала. Тогда это казалось немыслимой трагедией. Уже через несколько лет началась Афганская война, а потом и вовсе гибель военных стала хотя и горьким, но обычным явлением.

Глава 2. «Абитура». Поступление

Два месяца спустя, г. Рязань.

Так уже было однажды. Год назад. Точно так же поезд прибыл в шесть часов утра на станцию Рязань-1. Точно так же, несмотря на ранее утро, ослепительное, но еще не жаркое солнце озаряло светом полупустой перрон. Точно так же на привокзальной площади пахло летом и свежими огурцами. Поливальная машина прибивала еще не нагревшуюся пыль к бордюрам и смывала ее в сточные колодцы.

Разница была лишь в том, что в прошлый приезд у меня был официальный вызов из учебного отдела Рязанского воздушно-десантного училища, а в этот раз – только мое личное дело в спортивной сумке. А еще теперь я знал короткий путь до КПП, но двинулся все той же, что и в первый раз, длинной дорогой – по улице Ленина до площади с таким же названием, затем налево через сквер мимо училища МВД.

Этот путь я выбрал потому, что торопиться было некуда – офицер учебного отдела должен был появиться на КПП не раньше девяти часов утра. Там уже топтались несколько абитуриентов. Примерно без четверти семь ворота открылись, и мимо нас, грохоча сапогами, повзводно пробежали голые по торс заспанные курсанты. Возвращались они другим путем – мимо «сучьего» парка через автопарк на спортгородок – это тоже я уже знал.

В соответствующее время вышел дежурный по КПП, махнул потенциальным абитуриентам рукой. По ту сторону ворот их ждал посыльный по штабу, который сопроводил юношей в учебный отдел училища, где за столом дневального по штабу сидел секретарь приемной комиссии майор Вдовин. К нему гурьбой ринулись счастливчики, протягивая предписания. У меня такового не было, и я в последнюю очередь вместо командировочного удостоверения протянул призывное дело.

Офицер принялся тут же его перелистывать и внимательно изучать. «Издалека», – задумчиво протянул он. Потом с удовлетворением, то ли вопросительно, то ли утвердительно, констатировал:

– Поступал уже в прошлом году?

– Так точно, товарищ майор! – как можно бодрее отозвался я.

Тот удивленно вскинул на меня глаза, хмыкнул и произнес:

– Ну, тогда пошли.

Секрет его благосклонности заключался в том, что в результате трагедии конкурс на поступление резко упал. Если ни один курсант не написал рапорт на отчисление, то «абитура», узнав о недавней гибели, в значительном количестве ринулась обратно, не дожидаясь экзаменов. Поэтому я, не блиставший ни отличными знаниями, ни высокой физической подготовкой, предварительно был зачислен в кандидаты на поступление.

В той первой попытке мне повезло – я не прошел по конкурсу и отправился домой. Зато я узнал о «секретном» иностранном факультете и теперь намеревался сдавать экзамены именно туда.

После долгих формальностей в учебном отделе я наконец оказался в казарме, но в другой, нежели в прошлом году. Так получилось, что тогда нас поселили в старом корпусе на третьем этаже. Именно это расположение в дальнейшем послужило мне родным домом на долгие и в то же время короткие четыре года.

Уже немного знакомый с воинскими порядками я не бухнулся с размаху, как в прошлом году, на кровать, но после сдачи вещей в каптерку скромно присел за стол в ленинской комнате.

Наступало обеденное время, и расположение наполнилось шумом и гомоном. Дверь в ленинскую комнату распахнулась, и в помещение ворвался радостный голубоглазый блондин. Со всего размаху он уселся на стул и счастливо сообщил мне: «Все! Я поступил. – Бросил на стол тетрадку и тут же прокомментировал свое действие: – Письмо родителям буду писать!»

Это был Юра Манюхин. Письмо он намеревался писать в Марьину Горку, где на тот момент дислоцировалась пятая бригада спецназа ГРУ ВС СССР, в которой отец Юры служил начальником службы артвооружения. Все это, включая имя юноши, я узнал позже, когда мы вместе, в составе взвода, бодро шагали в сторону автопарка после поступления.

У Юрия Ивановича Манюхина интересная военная биография. После РВВДКУ он попал служить домой – командиром 3-й группы 1-й роты 1-го отряда 5 ОБрСпН БВО, откуда весной 1983 года уехал в Афган на должность заместителя командира 459-й роты СпН 40-й армии, горел в БМП. После ДРА Юрий Манюхин с ноября 1984 был первым и единственным командиром особой учебной роты ТуркВО, в марте 1985 года ставшей 1-й ротой сформированного 467 ОУПСпН ТуркВО, который готовил разведчиков разных специальностей для службы в Афганистане. В дальнейшем, с 1987 по 1989 год, капитан, а позднее майор Манюхин командовал старейшей в СпН 75-й ротой в ЮГВ. Подполковник Манюхин прошел несколько войн и вооруженных конфликтов. Умудрился даже повоевать в одной из африканских стран. Остался цел, и почти невредим, не считая тяжелой контузии. На 2013 год проживает в Марьиной Горке (Белоруссия).

Курсантов в тот момент в училище не было – все подразделения находились в учебном центре, а затем были отправлены в отпуска. Все, кроме вожделенной 9 роты, которая несла караульную службу.

На следующий день утром я уже стоял в строю после тяжелой зарядки и скудного, как тогда показалось, завтрака, готовый отправиться на самоподготовку. Даже мне, более или менее системно занимавшемуся спортом, шестикилометровая пробежка, а затем силовые упражнения на спортгородке показались трудными. Так начался отбор еще до начала экзаменов. Некоторые юноши вместо занятий молчком собрали вещи и отправились домой. Провожали их без ехидства, понимая, что конкурентов стало меньше. Оставшиеся чувствовали себя почти героями, познавшими и успешно преодолевшими трудности суровой курсантской службы. Только потом и даже не в училище мы, те, кто выпустился и получил офицерские погоны, поняли, что трудности – это нечто иное, не имеющее единого термина и превышающее обычные человеческие возможности.

Стоят: курсанты Скирта (слева), Пятаков. Сидят (слева направо): Вячеслов, Зимняков, Манюхин

Через несколько дней третий этаж казармы, где жили кандидаты на «спецфакультет», изрядно опустел. Уж не знаю почему, но в первых рядах беглецов оказались приехавшие из союзных республик. Особенно это касалось молдаван и юношей из азиатских регионов, среди которых было немало круглых отличников и медалистов.

Вдоль разношерстного строя прохаживался сержант ВДВ со строгим голосом, но добрым лицом и поторапливал опоздавших. Коля Малинин, так звали сержанта, оказался действительно добрым малым и в то же время требовательным командиром. К нам он относился по-братски, помогая освоить азы казарменного быта. В дальнейшем он возглавил третье отделение нашего второго взвода, которое изучало французский язык, вплоть до отчисления из училища. Николай уволился сам. Через два года написал рапорт, и его, как давно выслужившего все сроки, довольно легко отпустили. Редкий случай. Уже через несколько месяцев мы узнали первую истину: «в спецназ попасть очень сложно, уйти, практически, невозможно».