Восстание королевы

– Где Мириай? – спросила я, когда Сибилла подошла ко мне с цветочной короной.

Женственная, полногрудая и тихая, она надела венок мне на голову.

– Теперь ты сразишь любого мужчину, – заметила она, и на ее розовых губах заиграла широкая, счастливая улыбка.

– Разве ты не слышишь? – ответила мне Абри и подняла палец. Мы замолчали и, хотя дождь барабанил по стеклам, различили вдалеке пение скрипки. – Мириай сказала, что изо всех сил работает над новым произведением, но придет сразу же, как только закончит.

– А теперь, Бриенна, возьми меч и садись на стул, – потребовала Ориана, поднимая ракушку, полную синей краски.

Тревожно глядя на нее, я заняла свое место. Держать меч было непривычно: я опустила руку к правому бедру, и его лезвие пересекало грудь, а острие почти касалось левого уха. Доспехи не сковывали движений, но сидели на мне странно, словно множество чужих рук заключило меня в объятия.

– Цири, подержи картинку рядом с лицом Бриенны. Хочу убедиться, что сделаю это как надо, – поманила Ориана Цири.

– Что «как надо»? – пробормотала я.

– Нанесу вайду. Не двигайся, Бри.

Выбора не было. Я замерла. Взгляд Орианы метнулся от рисунка к моему лицу и снова упал на страницу. Я увидела, как она опускает кончики пальцев в синюю краску, и закрыла глаза. Ее рука легонько скользнула по моему лицу наискосок, от лба к подбородку. Казалось, она открывает какую-то тайну. То, что должно было скрываться во мраке, пробудилось.

– Можешь открыть глаза.

Мои веки распахнулись. Я тревожно смотрела на сестер, в их взглядах светились гордость и одобрение.

– Думаю, все готово. – Ориана потянулась к тряпке, чтобы вытереть пальцы.

– А как же тот камень? – спросила Сибилла, заплетая волосы цвета темного меда.

– Какой камень? – нахмурилась Абри, расстроенная, что что-то упустила.

– Там, на шее королевы.

– Похоже, это вечерний камень, – предположила Цири, разглядывая иллюстрацию.

– Нет, это – Камень Сумерек, – поправила я.

Бледное лицо Цири вспыхнуло. Она ненавидела, когда ее поправляли. Фыркнув, она ответила:

– А, да. Конечно, ты знаешь мэванскую историю лучше, Бриенна. У тебя есть причина слушать, когда господин Картье заливается соловьем.

Ориана поставила передо мной еще один стул. Вооружившись пергаментом и карандашом, она скомандовала:

– Постарайся не шевелиться, Бриенна.

Я кивнула, чувствуя, как на лице засыхает синяя краска.

– Вот бы мне быть ребенком двух стран, – прошептала Абри, потягиваясь. – Ты ведь собираешься пересечь канал и увидеть Мэвану? Ты просто обязана это сделать, Бриенна, и взять меня с собой.

– Возможно, когда-нибудь, – неуверенно произнесла я. Карандаш Орианы летал по бумаге. – Буду очень рада, если ты составишь мне компанию, Абри.

– Отец говорит, что Мэвана очень, очень отличается от Валении, – язвительно проговорила Цири, и я почувствовала, что она все еще расстроена из-за моего замечания. Она отложила книгу Картье и разглядывала меня, облокотившись на стол. Белые волосы рассыпались по ее плечам словно лучи лунного света. – Отец бывал там, всегда осенью. Несколько мэванских лордов распахивали двери своих замков для валенийцев по случаю охоты на белого оленя. Отцу там нравилось, он рассказывал, что у них хорошие эль и еда, потрясающие истории и развлечения, но, конечно, никогда не брал меня с собой. Говорил, что этот край слишком опасен для валенийской девушки вроде меня.

Сибилла хмыкнула и, расстегнув высокий воротник, потерла шею:

– Разве не все отцы говорят это, чтобы удержать дочерей «в безопасности» родного дома?

– Ты же знаешь, что говорят о мэванских мужчинах, – вздохнула я, с печалью цитируя дедушку.

– Что? – быстро переспросила Сибилла с искрами любопытства в ореховых глазах. Я вспомнила, что послание для нее лежало в кармане моего промокшего ученического платья. Я сбросила его в комнате и оставила на полу. Бедное письмо, наверное, промокло насквозь, и чернила расплылись.

– Их речи как мед, они опытные и неверные любовники, – проговорила я, подражая скрипучему голосу деда.

Сибилла расхохоталась: она знала о мужчинах больше нашего. Абри прикрыла рот ладонью, неуверенная, смущаться ей или нет. Цири молчала, но я видела: она старалась не улыбнуться.

– Хватит болтать, – игриво оборвала нас Ориана, наставив на меня карандаш. – Если какая-нибудь госпожа, проходя мимо, услышит нас, свою последнюю неделю ты проведешь на кухне, Бриенна.

– Они просто обязаны быть опытными, эти неверные любовники, чтобы завоевывать подобных женщин! – продолжила Сибилла, указывая на портрет королевы. – Святые угодники, что случилось с Мэваной? Почему на ее троне теперь король?

Мы с Цири переглянулись: обе изучали это пару лет назад. История была долгой и запутанной.

– Тебе стоит спросить об этом господина Картье, – наконец ответила Цири, пожав плечами. – Он знает историю всех королевств, что были под солнцем.

– Экий труд, – простонала Абри.

Взгляд Цири стал пронзительным.

– Ты же помнишь, Абри, что мы с Бриенной будем госпожами Науки?

Она снова обиделась.

Абри поняла свою ошибку.

– Прости, Цири. Я только хотела сказать, что восхищена вашей способностью помнить так много.

Цири фыркнула. Она не успокоилась, но, к счастью, решила сменить тему и снова посмотрела на меня.

– Хочешь увидеться с отцом, Бри? – спросила Сибилла.

– Нет, не думаю, – честно ответила я. Забавно, что в день, когда я поклялась о нем больше не спрашивать, меня одели как мэванскую королеву.

– Это очень грустно, – вздохнула Абри.

Конечно, это печалило ее, как и всех моих сестер. Они происходили из знатных семей, у каждой были отец и мать.

Я ответила:

– Это не имеет значения, правда.

В комнате воцарилась тишина. Я прислушивалась к дождю, тихой, струившейся по коридорам мелодии Мириай и скрипу карандаша рисовавшей меня Орианы.

– Что ж, – легкомысленно начала Сибилла, чтобы сгладить возникшую неловкость: она была избранной Интриги и могла поддержать любой разговор, – ты должна увидеть, какой Ориана нарисовала меня, Бриенна.

Она вытащила лист из папки работ Орианы и подняла, чтобы я могла его рассмотреть.

Сибилла была изображена как знатная валенийка. Я глядела, потрясенная тем, сколько реквизита стащила Абри. На Сибилле красовались притягивавшее взгляд красное, расшитое жемчугом платье с глубоким вырезом, ожерелье из самоцветов и роскошный белый парик. На щеке виднелась идеальная мушка-звездочка – символ аристократок. Сибилла была совершенна, сама Валения во плоти. Воплощение шарма, изящества и хороших манер.

А вот и мой портрет. Портрет королевы, владевшей магией, красившей лицо вайдой, жившей в броне. Ее сопровождали не мужчины, а камень и меч.

Они были противоположны, Валения и Мэвана, две страны, между которыми я разрывалась. Я хотела бы непринужденно носить роскошное платье и мушку-звездочку, а еще доспехи и синюю краску, как положено мне по крови. Мне хотелось раскрыть страсть и владеть мечом.

– Ты должна повесить портреты Сибиллы и Бриенны рядом, – посоветовала Ориане Абри. – Они могут преподать новым избранным хороший урок.

– Да, – согласилась Цири, – урок о том, кого никогда не следует оскорблять.

– Оскорбишь валенийку – потеряешь репутацию, – прощебетала Сибилла, чистя ногти. – Оскорбишь мэванку – потеряешь голову.

Глава 3. «Шахи и клетки»

Чтобы закончить набросок, Ориане потребовался еще час. Она не просила меня подождать, пока он заиграет красками: видела, что мне не терпелось сбросить костюм и вернуться к занятиям. Я отдала плащ, доспехи, венок и меч Абри и, оставив сестер смеяться и болтать в мастерской, удалилась в тихую тень нашего с Мириай уголка. Обычно избранной Музыки в Магналии единственной предоставлялась отдельная комната, чтобы она могла заниматься. Остальные девочки жили по двое. Но, так как Вдова сделала неслыханное: приняла меня шестой ученицей, – и комната избранной Музыки стала общей.

Стоило распахнуть дверь, как меня, подобно верному другу, встретил запах пергамента и книг. Мы с Мириай были не слишком аккуратны, но я винила во всем наши страсти. Повсюду валялись кипы нотных листов, однажды я нашла несколько смятых у нее в кровати. Она сказала, что уснула с нотами в руках. Мириай говорила, что слышит музыку в голове, когда читает ноты. Такой была глубина ее страсти.

Моим вкладом в хаос были разбросанные бумаги, книги и журналы. Полки, вырезанные в стене над моей кроватью, ломились от томов, взятых в библиотеке. Книги Картье тоже занимали несколько полок. Глядя на их мягкие и твердые переплеты, я думала, каково это будет – возвращать их хозяину. Я осознала, что у меня нет ни одной собственной книги.

Я наклонилась подобрать с пола сброшенное платье, все еще мокрое, и нашла письмо Франсиса. Буквы расплылись чернильными кляксами.

– Я все пропустила? – с порога спросила Мириай.

Я обернулась к ней, стоявшей со скрипкой под мышкой и смычком в длинных пальцах. Буря отбрасывала лиловые тени на ее коричневое лицо и платье, испачканное канифолью.

– Господи, что они сделали с твоим лицом? – Она шагнула в комнату, удивленно распахнув глаза.

Мои пальцы коснулись щеки – под ними была засохшая синяя краска. Я совсем забыла о ней.

– Будь ты там, ничего этого никогда бы не случилось, – поддразнила я Мириай.

Отложив инструмент, она взяла меня за подбородок, восхищаясь работой Орианы.

– Дай угадаю. Они одели тебя как мэванскую королеву, вернувшуюся из битвы?

– Неужели я настолько похожа на мэванку?

Мириай подвела меня к нашему умывальнику, где у трехстворчатого окна стоял кувшин с водой. Я сунула письмо Франсиса обратно в карман. Она налила воду в фарфоровую чашу и взяла мочалку.

– Нет, ты выглядишь и ведешь себя очень по-валенийски. Разве твой дедушка не говорил, что ты – копия матери?

– Да, но он мог солгать.

Мириай посмотрела на меня, возмущенная таким недоверием. В ее темных глазах мелькнула укоризна. Она взяла мочалку и стала стирать краску с моего лица.

– Как учеба, Бри?

Мы снова и снова задавали друг другу этот вопрос: солнцестояние приближалось. Я застонала и зажмурилась: она безжалостно терла мою кожу.

– Не знаю.

– Как это ты не знаешь? – Мочалка замерла, и я неохотно открыла глаза. Мириай смотрела на меня встревоженно и смущенно. – До конца занятий осталось всего два дня.

– Да, конечно. Знаешь, какой вопрос задал мне сегодня господин Картье? Он спросил, что такое страсть. Словно мне десять, а не семнадцать.

Вздохнув, я взяла у нее мочалку и опустила ее в воду.

Я поделилась с Мириай своими догадками. Сказала, что Вдова приняла меня не из-за таланта, а по какой-то загадочной причине. Мириай своими глазами видела, как я мучилась с музыкой в первый год обучения. Она сидела рядом, пытаясь помочь, когда мадам Эвелина приходила в ужас от моей кошмарной игры. Еще ни разу скрипка не звучала так, словно мечтала умереть.

– Почему он не отказался, когда я попросила его взять меня в ученицы? – продолжала я, оттирая лицо. – Он должен был сказать, что трех лет недостаточно, чтобы развить страсть. Будь я умна, выбрала бы науку с самого начала, еще в десять лет. У меня была бы куча времени, чтобы выучить все эти проклятые родословные.

Синяя краска не сходила. Я отбросила мочалку. Казалось, я стерла себе лицо, открыв страшную суть: я бездарна.

– Разве я должна напоминать тебе, Бри: господин Картье не ошибается.

Я посмотрела в окно. Капли дождя, как слезы, текли по стеклу. Она была права.

– Стоит ли говорить, что господин Картье не сделал бы тебя избранной, будь у него хотя бы малейшее сомнение в том, что ты станешь госпожой страсти. – Она взяла меня за руку, завладевая моим вниманием. Улыбнулась. Ее черные локоны были перехвачены лентой, несколько прядей выбились и рассыпались по плечам. – Если господин Картье верит, что ты можешь раскрыть страсть за три года, значит, ты на это способна. Так и будет.

Я сжала ее пальцы с безмолвной благодарностью. Теперь была моя очередь спрашивать о ее страсти.

– Как продвигается твое последнее сочинение? Я слышала отрывки в мастерской…

Мириай отдернула руку и застонала. Я поняла, что она, как и я, была в смятении и тревоге. Она отвернулась, подошла к кровати и села, подперев подбородок ладонью.

– Оно ужасно, Бри.

– А мне понравилось, – возразила я, вспоминая музыку, струившуюся по коридору.

– Оно ужасно, – настаивала сестра. – Госпожа Эвелина хочет, чтобы я закончила его к солнцестоянию. Не думаю, что у меня получится…

За семь лет жизни с Мириай я поняла, что она жаждала совершенства, когда речь шла о ее музыке. Каждая нота должна была быть на своем месте, каждая пьеса – исполняться с жаром и упоением. Стоило ее пальцам или смычку хотя бы раз соскользнуть со струн, как она злилась, считая исполнение неудачным.

– Знаешь, что это значит? – улыбнулась я, доставая с полки шкатулку с изящной резьбой.

Мириай растянулась на кровати – воплощение отчаянья – и заявила:

– Я слишком устала, чтобы играть.

– Договор есть договор, – напомнила я, открыв шкатулку на общем столе, вытащила клетчатую доску и мраморные фигурки.

Ее отец прислал «Шахи и клетки» нам обеим. Мириай обожала их. За этой игрой прошло ее детство на острове Баскун. С каждым годом, проведенным в Магналии, страсть подчиняла нас все больше, и времени играть не оставалось. Разве что вечерами, чтобы разогнать обуревавшую нас тревогу. Мы поклялись, что будем играть и помнить: солнцестояние – это еще не все.

– Хорошо, – Мириай колебалась, но я ожидала этого. Она встала с кровати, подошла к столу, убрала несколько нотных листов и отложила их в сторону.

Мы сели друг против друга, яркие пешки засверкали, когда я зажгла свечи, а Мириай подбросила дукат, чтобы узнать, кто будет ходить первой.

– Начинай, Бри, – сказала она.

Я смотрела на свои пешки, аккуратно выстроенные в ряд. «Шахи и клетки» были стратегической игрой, ее цель заключалась в том, чтобы убрать с доски все красные пешки противника. Я решила начать с края и поставила желтую пешку на первую клетку. Мы всегда начинали игру молча, позволяя себе привыкнуть друг к другу и войти в ритм. Обычно я действовала дерзко, а Мириай – осторожно. Наши пешки были рассеяны по всей доске, когда Мириай нарушила тишину, спросив:

– Есть известия от твоего деда?

Я забрала ее первую красную пешку, которую она дерзко выдвинула вперед.

– Да. Я потом дам прочитать тебе письмо.

Она начала двигаться к моей красной пешке.

– Он назвал имя?

– Нет. Ответил как всегда.

– Что твой отец не стоит упоминания?

– Да, именно так. – Я глядела, как она смела еще одну из моих красных пешек. Ее желтые окружили меня. Я начала маневрировать. – А что насчет твоего отца?

– Он написал пару дней назад. Передает привет и надеется, что ты навестишь его вместе со мной после солнцестояния.

Я смотрела, как она перепрыгивает через мои синие пешки и приземляется у меня в тылу. Ее дерзкие маневры всегда обескураживали меня. Она ведь обычно так осторожничала. Я пошла в атаку, повторив ее ход, и спросила:

– Кого бы ты предпочла: красивого покровителя с дурным запахом изо рта или урода, от которого хорошо пахнет?

Мириай засмеялась.

– Хорошая попытка, Бри. Но так легко тебе меня не отвлечь.

– Я и не пытаюсь, – проговорила я, стараясь спрятать улыбку. – Это действительно важно.

– М-м-м… – она забрала у меня вторую красную пешку, – тогда я выберу урода.

– Я тоже, – ответила я, пытаясь прорваться сквозь еще одно кольцо желтых пешек.

– Раз уж мы начали эту игру, теперь твоя очередь отвечать на вопросы. – Она двинула черную пешку на дальнюю клетку. – В кого ты предпочла бы влюбиться: в своего господина или покровителя?

– Оба варианта – кошмар, ужасный выбор, – пробормотала я.

– Отвечай.

Я смотрела на доску, пытаясь найти выход из расставленных мне сетей.

– Ладно. Я предпочла бы влюбиться в покровителя.

Мои щеки горели, но я не сводила глаз с клеток. Ее вторая красная пешка была почти у меня в руках…

– Должна сказать, я предпочла бы господина.

Я подняла глаза, удивленная ее ответом. Она улыбалась. Встретившись со мной взглядом, она без усилий забрала мою последнюю красную пешку.

– Ты всегда побеждаешь в этой игре, – пожаловалась я.

– Ты проигрываешь, потому что никогда не защищаешь фланги, Бри. Я использую обходной маневр и побеждаю. – Она помахала моей красной пешкой как трофеем. – Сыграем еще?

Я возмущенно фыркнула, но моя сестра-избранная знала, что мне хочется сыграть еще партию. Мы расставили пешки по клеткам, и я стала ждать первого хода Мириай.

На сей раз мы не задавали вопросов. Я была слишком занята – двигалась зигзагами, старалась перехитрить Мириай, используя ее собственную победоносную тактику. Когда она кашлянула, я подняла глаза от доски и увидела, что она вот-вот заберет мою последнюю красную пешку.

– Теперь, – проговорила Мириай, – перейдем к самому важному вопросу.

– Ты о чем?

Она помедлила, пытаясь удержаться от смеха: ей снова удалось меня победить:

– Что ты скажешь господину Картье, когда он спросит, почему у тебя синее лицо?

Глава 4. Три ветви

В понедельник утром я первой появилась в библиотеке, ожидая пока Цири и Картье придут на урок. Несмотря на старания Мириай вкупе со скипидаром Орианы, на моем лице еще лежала синеватая тень. Я решила распустить волосы и занавесить ими лицо. Локоны змеились по моей груди, длинные и капризные, красно-каштановые, казалось, они защищали меня, скрывали лицо и воспоминание о боевой раскраске.

Следующей пришла Цири. Она села напротив, с другой стороны стола.

– Я все еще вижу краску, – прошептала она. – Но, может, он не заметит.

Через пару секунд в комнату вошел господин Картье. Я притворилась, что чищу ногти, пока он раскладывал на столе книги. Волосы еще сильнее закрыли мое лицо. Я поняла свою ошибку, почувствовав на себе его взгляд. Его руки замерли. Конечно, он заметил, что я распустила волосы. Раньше я всегда заплетала их в косу, чтобы во время урока они не лезли в глаза. Я слышала, как он обошел стол и остановился рядом с Цири, чтобы лучше меня рассмотреть.

– Бриенна.

Я выругалась про себя, неохотно подняла голову и встретилась с ним взглядом.

– Господин.

– Могу я узнать, почему… ты выкрасила половину лица синим?

Мои глаза метнулись к Цири. Она сжала губы, чтобы не захихикать.

– Можете, господин, – ответила я, пнув под столом Цири. – Я позировала. Ориана решила раскрасить мое лицо.

– Мы нарядили ее мэванской королевой, господин, – принялась объяснять Цири, и, омертвев от смущения, я смотрела, как она листала учебник истории в поисках изображения Лиадан Кавана. – Вот так.

Картье повернул к себе книгу, чтобы лучше видеть. Посмотрел на Лиадан Кавана, а потом – на меня. Я не могла сказать, о чем он думал. Счел ли это смешным или дерзким? Решил ли, что я смелая или глупая?

Мягко подтолкнув книгу к Цири, он проговорил:

– Что ж, расскажите мне о Лиадан Кавана.

– Что именно? – Цири всегда реагировала быстрей, чем я, и отвечала первой.

– Кем она была?

– Первой королевой Мэваны.

– А как она стала королевой? – Он обошел вокруг стола. Его голос стал глубоким и звучным, напомнив мне летнюю звездную ночь. Таким голосом должен был обладать менестрель.

– Ну, она принадлежала к клану Кавана, – ответила Цири.

– Почему это важно?

Цири колебалась. Неужели она действительно не помнила? Не в силах в это поверить, я смотрела, как морщинка проступила у нее на лбу, а голубые глаза уставились в стол, словно ответ можно было найти среди царапин на дереве. Она никогда не забывала сказанное Картье.

– Бриенна, – обратился он ко мне, когда молчание затянулось.

– Кавана произошли от драконов, – ответила я. – У них в крови была магия.

– А остальные тринадцать Домов Мэваны? – продолжал задавать вопросы Картье, хотя знал ответ. Так он учил нас с Цири: начинал разговор, и мы вспоминали небольшие исторические эпизоды – те, о которых он нам однажды рассказал.

– Нет, – сказала я, – другие Дома не владели магией, только Кавана.

– Но почему королева, а не король? – Наставник остановился у огромной карты на стене, его пальцы коснулись четырех стран, лежавших в нашем полушарии: острова Мэвана на севере, Гримхильдора на ледяном далеком западе, Валении и Бандекки на юге океана, омывавшего три покрытые горами земли. Дотронувшись до карты, он продолжил: – В Валении – король. В Бандекке – король. В Гримхильдоре – король. Во всех странах нашего полушария правят короли. Зачем бы Мэване, стране воителей и кланов, сажать на трон королеву?

Я улыбнулась, коснувшись пальцами царапины на столешнице:

– Потому что магия женщин Кавана сильнее мужской.

Я подумала о величественном портрете Лиадан Кавана. Вспомнила ее горделивую позу, синюю вайду на коже и кровь на ее доспехах, серебряную корону, украшенную бриллиантами на челе. Возможно ли, чтобы я оказалась ее потомком?

– Ты права, Бриенна, – кивнул Картье. – Магия всегда сильней струится в женщинах, чем в мужчинах. Иногда я думаю, что это справедливо и в случае страсти, но вспоминаю, что страсть не волшебна и она не наследуется. Некоторые из нас выбирают страсть. – Он взглянул на меня. – А иногда страсть выбирает нас. – Он посмотрел на Цири.

Только тогда я поняла, какими разными мы с ней были, какую гибкость должен был проявить Картье на занятиях, чтобы обе его избранные учились соответственно своим наклонностям. Я предпочитала истории, Цири – факты.

– Итак, – он вновь мерил шагами библиотеку, – ты сказала, что Лиадан Кавана владела магией. Но почему ее избрали королевой тогда, триста лет назад?

– Из-за хильдов, – выпалила Цири, вклиниваясь в разговор. – Налетчики из Гримхильдора заполонили мэванское побережье.

– Да, – добавила я, – они и не представляли, что не смогут устрашить и рассеять четырнадцать кланов Мэваны. Жестокость хильдов объединила мэванцев под властью королевы.

– И Лиадан была выбрана потому… – продолжил Картье.

– Потому что она владела магией, – сказала Цири.

– Потому что она объединила кланы, – ответила я. – Не просто потому, что Лиадан унаследовала магию предков. Она была воительницей, лидером и сплотила людей.

Картье остановился. Его пальцы были сомкнуты за спиной, но глаза встретились с моими в пляске утреннего света и тени. На один момент, один невероятно прекрасный момент, мне показалось, что он улыбнулся.

– Хорошо сказано, Бриенна.

– Но, господин Картье, – возразила Цири, – вы оба только что сказали, что ее выбрали из-за магии.

Тень улыбки исчезла, стоило ему перевести взгляд с меня на нее.

– Да, она владела могущественной магией, но нужно ли напоминать тебе, как магия Кавана вела себя в битве?

– Она выходила из-под контроля, – проговорила я тихо, но Цири и Картье услышали. – Магия обретала собственную волю во время битвы и кровопролития. Она обращалась против Кавана, сводила их с ума и искажала их намерения.

– Что же сделала Лиадан? – спросил меня Картье.

– Она не боролась с хильдами магией. Взялась за меч и щит, словно родилась в другом Доме, как будто вообще не владела колдовством.

Картье не надо было подтверждать мой ответ. Его глаза загорелись от удовольствия, что я помнила такой давний урок: историю, которую он рассказывал, полагая, что мы не слушали.

Цири испустила глубокий вздох, и момент был упущен.

– Да, Цири? – спросил Картье, поднимая бровь.

– Было очень мило слушать, как вы двое вспоминаете историю первой королевы, – начала она. – Но мэванская история для меня неважна, не то что для Бриенны.

– Так о чем ты хотела бы поговорить?

Она ерзала на стуле.

– Может быть, вы расскажете нам о солнцестоянии? Кто выбранные покровители? Чего ждать нам с Бриенной?

Как бы я ни наслаждалась беседой с Картье о мэванской истории, Цири была права. Я снова попала в сети прошлого, вместо того чтобы смотреть вперед. Истории о мэванских королевах, скорее всего, не привлекли бы валенийского покровителя. Как мне было известно, Мэвана признавала страсти, но не приветствовала их.

Картье отодвинул стул и наконец сел. Сплетя пальцы, взглянул на нас:

– Боюсь, я не могу рассказать вам много о солнцестоянии, Цири. Я не знаю, кого из покровителей пригласила Вдова.

– Но, господин…

Он поднял указательный палец, и Цири замолчала, хотя я видела, как раздражение расцвело на ее щеках алыми пятнами.

– Я не могу сказать вам много, – продолжал он. – Но могу намекнуть насчет покровителей. Трое из них будут искать госпожу Науки, одну – для каждой ветви.