Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли

Петр Сорокин

Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли

Софье и Дмитрию Сорокиным посвящается эта книга

Вместо предисловия

Выйдя из храма, святой Александр укрепил дружину исполненными веры словами: «Не в силе Бог, а в правде.

Иные – с оружием, иные – на конях, а мы Имя Господа Бога нашего призовем! Они поколебались и пали, мы же восстали и тверды были».

Житие Александра Невского

Рисованную карту со страниц учебника истории с ладьями, стоящими у поросшего лесом берега Невы, и стрелками, изображающими наступление новгородцев на шведский лагерь, помнят многие. Четверть века назад, проплывая на теплоходе по Неве, можно было наблюдать на берегу, при впадении в нее Ижоры, руины храма из красного кирпича среди сельского кладбища с покосившимися крестами да теряющиеся в зелени деревянные домики, выстроившиеся на пригорке вдоль реки. С трудом верилось, что именно здесь, в неприметном местечке на окраине Ленинграда, и происходила «та самая битва», стоящая в одном ряду с важнейшими сражениями русской истории.

Поселок Усть-Ижора занимает особое положение среди пригородов Петербурга. Он не отмечен роскошными дворцово-парковыми ансамблями, как Пушкин, Павловск и Петергоф, или памятниками морской славы, как Кронштадт. Но устье реки Ижоры – первое место на территории современного города, названное в исторических документах. Благодаря Невской битве 1240 года Русь сохранила выход в Балтику, а молодой князь Александр Ярославин обрел славу и получил прозвище Невский. На всем протяжении русской истории в образе святого и национального героя он выступает как символ защиты Отечества, его силы и единства. Перенесение мощей святого, задуманное Петром Великим как символическое возвращение его на место славной победы, и святое покровительство Санкт-Петербургу неразрывно связывают его с Невским краем.

История избирательна в своих пристрастиях. Одни события оказываются в фокусе ее объектива, другие, иногда не менее значимые, лишь мелькают на дальнем плане, не оставляя после себя заметного следа. Многие со школьных лет знают о Невской битве, но другие, не менее важные сюжеты истории Приневья, связанные с борьбой Руси за эти земли, оказались забытыми или известными немногим. История невских берегов с древнейших времен наполнена драматическими событиями. Выход с территории Русского государства в Балтику – то самое «окно в Европу» – всегда был яблоком раздора между ним и его воинственными соседями – варягами, а позднее Тевтонским орденом и Шведским королевством. Поэтому на протяжении столетий здесь велись войны, оставившие свои следы в виде полей битв, крепостей и окопов, братских могил и мемориалов. Как всегда, каждая война считалась последней, и вскоре все повторялось в тех же местах, порой с поразительно схожими сюжетами. Но жизнь продолжалась, и после военных лихолетий по Неве вновь ходили корабли, а на ее ранее освоенных берегах снова селились люди, возделывали землю, ловили рыбу, занимались ремеслами и вели торговлю.

Невская битва наложила свой отпечаток на дальнейшую судьбу этой территории, но поле сражения – не единственная ее достопримечательность. Здесь перекрестились пути Александра Невского и Петра Великого. На этой земле располагалась одна из загородных усадеб полудержавного властелина Александра Меншикова. Знаками своего внимания отметила историческое село Екатерина II. Бывал в Усть-Ижоре и последний российский император Николай II, посещавший военный лагерь в ее окрестностях. В годы освобождения Ингерманландии при Петре Великом и во время Великой Отечественной войны Нева вновь становилась оборонительным рубежом, где шли ожесточенные бои, решавшие судьбы России. Рассказ об истории древней Ижорской земли, ставшей по воле судьбы одним из центров развития русской цивилизации, и был целью написания книги, предлагаемой читателю.

На берегах Невы

Рождение Невы и освоение ее берегов

Формирование ландшафтов Невского края, как и всего Северо-Запада, уходит корнями в Ледниковую и предшествующие эпохи. Природная среда региона во многом определяла исторические процессы, протекавшие позднее. Последнее Валдайское оледенение продолжалось от 80 до 20 тыс. лет назад. Следует отметить, что территория современного Петербурга освободилась ото льда только около 12 400 лет назад [Доманский, Столяр 1962, с. 15–16]. В это время[1] у южной окраины ледника – на месте современных Балтики и Ладоги – образовалось гигантское ледниковое озеро, перекрывавшее значительную часть территории Приневья. Впоследствии возникший здесь водоем на протяжении нескольких тысячелетий менялся в связи с переменами климата и изменениями уровня воды в нем (рис. 1). В результате геологических изменений в районе Южной Скандинавии, ледниковое озеро соединилось с Атлантикой и около 11 000 лет назад превратилось в море, получившее название Иольдиево. Уровень воды в нем был ниже современного уровня Балтийского моря. Однако уже около 9500 лет назад этот водоем отделяется от океана и вновь становится озером, названным Анциловым. В связи с повышением уровня воды в нем происходит затопление прибрежных территорий. Ладога, сформировавшаяся к тому времени как обособленный бассейн, соединилась с этим озером проливом в северной части Карельского перешейка (примерно по руслу Вуоксы). Появление проливов, связавших Анциловое озеро с Северным морем, привело к образованию нового моря, существовавшего на месте Балтики 7500–4000 лет назад. Новое море, названное Литориновым, имело несколько большие размеры, чем нынешнее Балтийское, и затопило прибрежные территории, проникнув вглубь суши по современной Приневской низменности в виде узкого залива. Его воды скрывали всю территорию островов современной Невской дельты. Реки Невы в ее нынешнем виде тогда еще не было. По ее руслу в Литориновое море впадала река, названная условно Пра-Тосно, а в Ладогу – Пра-Мга. Они разделялись между собой водоразделом в районе современных Ивановских порогов.

А

Б

В

Рис. 1.

Водные бассейны Северо-Запада в послеледниковый период:

А – Ледниковое озеро,

Б – Иольдиево море,

В – Литориновое море

Со временем, в результате геологических процессов поднятия северной части Карельского перешейка, пролив, связывавший Ладогу с морем, исчез, и Ладога превращается в замкнутый водоем. В результате отсутствия стока озерная котловина переполнилась и ладожские воды затопили всю нижнюю часть долины реки Пра-Мги (современное русло верхнего течения Невы) до узкого водораздела, отделявшего ее от низовьев реки Пра-Тосно (современного русла нижнего течения Невы). Наконец, поднявшись более чем на 16 метров над уровнем моря, воды Ладоги хлынули через этот перешеек, и таким образом образовалась река Нева. О водоразделе, существовавшем между устьями ее притоков, Мги и Тосно, по-прежнему напоминают торчащие из воды камни Ивановских порогов. По мнению палеогеографов, этот прорыв произошел около 2800–3100 лет назад [Малаховский и соавт. 1993, с. 61–73; Saarnisto, Gronlund 1996, p. 205–215]. Исследователи еще не пришли к единому мнению, в какой форме это происходило: как катастрофическое наводнение, сметавшее все на своем пути, или как медленный процесс, растянувшийся на длительное время. Неясно также, в какой степени прорыв воды из Ладоги в Балтику изменил унаследованные новой рекой древние долины существовавших здесь рек. Известная нам Нева появилась в исторические времена и является одной из наиболее молодых рек в мире.

Древние люди начали осваивать территорию современной Восточной Прибалтики и Карелии вскоре после отступления ледника – в эпоху финального палеолита и мезолита (около 13 400-7000 лет назад), но в Приневье они пока не известны [Долуханов 1992, с. 19]. Немногочисленные стоянки людей эпохи неолита (V–II тыс. до и. э.) в бассейне Невы найдены на древнем морском побережье – в районе Сестрорецкого разлива и у устья реки Охты. Ближайшие к ним неолитические памятники известны на Токсовском озере, в Юго-Западном Приладожье на реке Лаве, а также в центральной части Карельского перешейка. Стоянки в устьях рек на побережье Литоринового моря обусловлены промысловой деятельностью (рис. 2, 3). Эти места были удобны для запорного рыболовства с помощью специальных заграждений-ловушек, связанных в секции из колов и сосновых планок-лучин. Использование таких рыболовных сооружений началось в Восточной Европе еще в эпоху мезолита. А дожила подобная система лова до современности. Выше по течению Невы и на ее притоках достоверные следы пребывания древних людей пока не обнаружены.

Рис. 2. Остатки рыболовных сооружений на Охтинском мысу. Фото автора

Но сведения о таких находках имеются. Отдыхавший на своей даче в с. Ивановском (у Невских порогов) профессор Санкт-Петербургского университета А.А. Иностранцев, разгребая землю в береговом обрыве, обнаружил обломок костяного наконечника гарпуна и человеческий череп, которые, по его мнению, принадлежали древним людям [Береговой портрет 2008, с. 154]. После этого ученый заинтересовался проблемой освоения Северо-Запада, и в 1882 г. вышла его книга «Доисторический человек каменного века побережья Ладожского озера» с описанием неолитических находок, найденных при рытье Новоладожского канала. На основе сделанных им выводов в геологической науке сложилось мнение, что уже в исторические времена уровень воды в Ладоге и Неве был значительно выше, чем теперь, а следовательно, и размеры водоемов превышали современные. По мнению А.А. Иностранцева, Нева представляла собой пролив, соединявший Ладогу с Финским заливом, шириной 8-20 верст [Иностранцев 1882, с. 239]. Предположение профессора хорошо согласовывалось с первым упоминанием Невы в летописи, где она была названа устьем из озера в море. В летописи говорится: «изъ того же озера потечеть Волховъ и втечеть въ озеро великое Нево, того озера внидеть устье въ море Варяжьское» [ПСРЛ 1846, т. 1, с. 3]. Гипотезу поддержали некоторые историки, предположившие, что еще во второй половине I – начале II тысячелетия Ладожское озеро, у побережья которого располагалось ладожское поселение, было больше современного по площади и связывалось проливом с Финским заливом [Немиров 1888: 31, Вилинбахов 1963, с. 130, Стеценко 1989, с. 11–12].

Рис. 3. Неолитические находки. Фото автора

Однако археологические исследования последних лет на невском побережье показали, что уже на рубеже новой эры Нева протекала в своих современных берегах. На Охтинском мысу найдены места стоянок эпох неолита – раннего металла V–II тыс. до и. э., а также каменный сверленный топор и керамические материалы эпохи бронзы, относящиеся ко II тыс. до и. э. Прорыв Невы привел к затоплению этой территории, вследствие чего названные находки оказались перекрыты слоем наносного песка мощностью до 1 м. К следующему этапу – раннему железному веку (I тыс. до н. э. – середина I тыс. н. э.) – принадлежат обнаруженные здесь остатки поселений: очаги, хозяйственные ямы и фрагменты керамической посуды (рис. 4). К тому же периоду относится и начало формирования почвенного покрова на невских берегах [Сорокин и соавт. 2011]. Поселения раннего железного века на Северо-Западе еще более редки, чем неолитические. Ближайшие к Приневью найдены в Поволховье и на территории Эстонии, Карелии и Финляндии.

Рис. 4. Находки раннего железного века. Очаг

Финно-угорская языковая общность, сформировавшаяся в области Волго-Камья и Северного Приуралья, еще в глубокой древности распалась на несколько групп. Одна из них, вероятно, уже в эпоху неолита заняла Юго-Восточную Прибалтику, другие переселились на северное побережье Финского залива на территории современных Финляндии и Карелии. Распространенные здесь археологические культуры Восточной Прибалтики V–III тыс. до и. э. с ямочно-гребенчатой и текстильной керамикой связываются с приходом сюда различных групп финского населения [Седов 1990, с. 11–15, Гурина 1992, с. 11].

Культура эстонских каменных могильников римского времени (первой половины I тысячелетия), ареал которой распространяется на территорию Северной Эстонии, на востоке доходит до Копорья. Отдельные находки вещей этого периода найдены и восточнее, вплоть до Волхова и Приильменья, но в Приневье они пока неизвестны. Впервые жителей Восточной Прибалтики, «феннов», описал римский историк Корнелий Тацит в 98 г.: «…у феннов – поразительная дикость, жалкое убожество; у них нет ни оборонительного оружия, ни лошадей, ни постоянного крова над головой; их пища – трава, одежда – шкуры, ложе – земля; все свои упования они возлагают на стрелы, на которые, из-за недостатка в железе, насаживают костяной наконечник. Та же охота доставляет пропитание как мужчинам, так и женщинам; ведь они повсюду сопровождают своих мужей и притязают на свою долю добычи. И у малых детей нет другого убежища от дикого зверя и непогоды, кроме кое-как сплетенного из ветвей и доставляющего им укрытие шалаша; сюда же возвращаются фенны зрелого возраста, здесь же пристанище престарелых. Но они считают это более счастливым уделом, чем изнурять себя работою в поле и трудиться над постройкой домов и неустанно думать, переходя от надежды к отчаянью, о своем и чужом имуществе: беспечные по отношению к людям, беспечные по отношению к божествам, они достигли самого трудного – не испытывать нужды даже в желаниях» [Тацит 1969, с. 46].

Славяне, варяги и финны на «Великом водном пути»

Славянское расселение на территории лесной зоны Восточной Европы в бассейны Ловати и Волхова проходило в двух направлениях: на север по Днепру и из Южной Прибалтики на восток. Волны его в ΙΧ-Χ вв. докатились до Приильменья, Верхнего Поволховья и Южного Приладожья. На севере славянское расселение сопровождалось колонизацией земель живших здесь финских племен, славяне называли их чудью. В силу географических условий вплоть до средневековья эти территории были мало заселены. Но совершенно очевидно, что славянское освоение носило островной характер, и пришельцев интересовали наиболее пригодные для жизни земли, соответствовавшие их системе хозяйства, основу которого составляло земледелие. Поэтому значительные по площади массивы Северо-Запада, такие как бассейн реки Невы, побережья Балтики и Ладоги вплоть, до XIV–XV вв. славяно-русская колонизация почти не затронула. Славяне, поселившиеся в Поволховье, сталкивались здесь не только с финнами, но и со скандинавами, проникавшими сюда по рекам на судах из Балтики.

Согласно летописным сведениям, уже во второй половине IX столетия на Северо-Западе формируется политическое образование – союз племен, в который входили славяне и финны [Фроянов 1991, с. 3]. Создание древнерусского государства во второй половине IX – начале X вв. происходило на огромных просторах Восточной Европы путем поступательного объединения проживавших здесь славянских и финских племен.

Важнейшим фактором, способствовавшим соединению отдельных частей в государство и поддержанию этого единства, служили речные системы, пронизывавшие огромные, покрытые лесами просторы Восточно-Европейской равнины. Еще в конце VIII – начале IX вв. сложились магистральные водные пути «из варяг в арабы» и «из варяг в греки», протянувшиеся из Северной Европы до Средиземноморья и Арабского востока. Их общим участком стала Нева. Широкая, полноводная река имела очень важное значение в системе международных водных коммуникаций. Появление на ней транзитного центра предопределялось географическим положением этого места. Однако из-за постоянной военной опасности с моря, побережья Финского залива и Невы в тот период еще не были постоянно заселены.

Рис. 5. Ладога, Олегова могила. Фото автора

Ближайшим к Балтике торгово-ремесленным центром на землях финских и славянских племен в середине VI–IX вв. становится Ладожское поселение (рис. 5). Позднее, в конце IX в., в истоках Волхова возникает Рюриково городище, а в X в. – Новгород. В зоне славянского расселения в Южном Причудье такими центрами, связанными с Балтийским регионом, становятся Изборск и Псков. Обращает на себя внимание значительная удаленность всех этих поселений от морского побережья и присутствие уже на начальной стадии скандинавского населения. Удобное положение Ладоги, расположенной в зоне межплеменных контактов на восточной окраине Балтийского бассейна, с одной стороны, и на северо-западном рубеже славянских и финских племен, населявших земли Восточной Европы, – с другой, превратило ее в один из основных центров мореплавания и торговли в эпоху викингов наряду с Биркой, Хедебю, Трусо и Каупангом. О значении Ладоги в Скандинавском мире свидетельствуют многочисленные упоминания ее под названием Альдейгьюборг в древнесеверной литературе в связи с событиями IX-Х вв., по количеству превосходящие упоминания всех остальных городов Руси [Глазырина, Джаксон 1987, с. 11–13]. Присутствие скандинавского населения в ладожском поселении подтверждается археологическими находками, начиная с древнейших слоев (середины VIII в.) – более чем за столетие до даты их первого упоминания в летописи.

Сообщение в «Повести временных лет» под 859 г.: «варяги из заморья взимали дань с чуди, и со славен, и с мери, и с веси, и с кривичей» – фиксирует уже сложившуюся ранее систему взаимоотношений в регионе. Оно является своеобразным предисловием к последующим событиям и свидетельствует о давности установившихся здесь даннических отношений. В 862 г. местное население подняло восстание: «Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть… и сказали себе: поищем себе князя, который бы владел нами и судил по закону. И пошли за море к варягам, к руси… Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите княжить и владеть нами… И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собою всю русь, и пришли. И сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой Синеус, – на Белоозере, а третий Трувор, – в Изборске» [ПВЛ 1991, с. 23].

Рис. 6. Н.К. Рерих. Заморские гости. Русский музей

Преемник Рюрика Олег с малолетним Игорем совершает в 882 г. поход на Киев. Обосновавшись в Среднем Поднепровье, он объединяет восточнославянские племена и закладывает начало образованию Древнерусского государства. Объединенные стремлением к обладанию богатствами южных цивилизаций, варяжско-славянские дружины совершают набеги на Византию и страны Арабского мира. Периоды военных действий сменяются торговыми отношениями (рис. 6).

В древнесеверной литературе и русских летописях имеются сведения о службе у первых князей Руси представителей скандинавской знати. Они возглавляли военные отряды, сформированные в основном из наемных варягов. Будущий король Норвегии Олав Трюгвассон, находясь на службе у князя Владимира, совершал набеги на берега Балтики, «его флот усиливался за счет норвегов и данов, гаутонов и склавов». Завоевав для «конунга Вальдемара» много стран и городов, он «повернул он домой в Гарды». В «Круге земном» говорится о службе у князя Владимира около 970–980 гг. варяга Сигурда, занимавшегося, в том числе, сбором дани в Эйстланде [Джаксон 2000, с. 38, 40, 27].

Активное участие русских князей и состоявших на службе у них скандинавов в политических процессах Северной Европы подтверждается свидетельствами о присутствии на Руси во времена Владимира – Ярослава представителей норвежской знати [Свердлов 1974, с. 62]. Четыре будущих норвежских короля побывали в конце X – начале XI вв. в Ладоге, представлявшейся им, вероятно, тогда частью Скандинавского мира. В исландских сагах упоминаются два похода на Русь, связанные с борьбой за власть в Норвегии. Около 997 г. норвежский ярл Эрик Хаконарссон разрушил Ладогу, а в 1115 г. его брат Свейн пытался организовать новое вторжение на Русь [Глазырина, Джаксон 1987, с. 53]. По мнению Е.А. Рыдзевской, походы были организованы с участием конунга Олава Шведского [Рыдзевская 1945, с. 66]. Сведения о прямом военном противостоянии Швеции и Руси в X – начале XII вв. отсутствуют. Причинами подобного положения, возможно, являлись существование буферного Ладожского ярлства, выплата варяжской дани, брак Ярослава Мудрого со шведской принцессой Ингигерд, а также другие родственные отношения русских князей со скандинавскими правителями.

Брак между Ярославом Мудрым и Ингигерд, дочерью могущественного шведского правителя, был заключен около 1020 г. Ярослав передал невесте в качестве свадебного подарка Альдейгьюборг (Ладогу) и все ярлство, к нему принадлежавшее. Вероятно, в его составе были и земли по течению Невы, связывавшие Ладогу с Балтикой. Правителем ярлства и княжеским наместником стал родственник Ингигерд, ярл Рёгнвальд, после смерти которого управление Ладожскими землями перешло к его сыну Эйливу [Рыдзевская 1945, с. 60–61].

Второй сын Регнвальда, Стейнкель, становится около 1056 г. родоначальником новой шведской королевской династии [Мачинский 2003; с. 33]. Возможно; это обстоятельство и заложило противоречия в русско-шведские отношения; касающиеся владения прибалтийскими территориями [Лебедев 1985; с. 215].

Земли Восточной Прибалтики; судя по всему на протяжении многих веков находились в сфере влияния шведских викингов. Однако участие в создании русского государства и привлечение на службу в него варягов из других скандинавских стран ослабило это влияние. Происходившие перемены нашли отражение в «Саге об Олаве Святом». Один из представителей старой шведской знати; лагман Торгнюр; на тинге в Уппсале около 1018 г. вспоминал прежних конунгов: «Эйрика конунга УпсалЫ; сына Эмунда, и так говорил о нем; что пока он мог; он каждое лето предпринимал поход из своей страны и ходил в различные страны; и покорил Финнланд и Кирьялаланд; Эйстланд и Курланд и многие другие восточные земли. И можно видеть те земляные укрепления и другие постройки; которые он возвел… А конунг тот; который сейчас… теряет земли обязанные данью; из-за отсутствия энергии и мужества»[2][Стурлусон 1995; с. 219–220].

В этой связи передача Ярославом Мудрым своей жене Ладожского ярлства представляется в несколько ином свете. Вероятно; именно при первых русских князьях; с участием варягов; состоявших на их службе; складывается система даннической зависимости соседних прибалтийско-финских племен от Русского государства. Судя по всему она вырастает из ранее сложившейся практики сбора варяжской дани, унаследованной русскими князьями. Немаловажную роль в формировании этой системы играли и родственные связи первых Рюриковичей со скандинавской знатью. Иначе сложно объяснить, каким образом сфера влияния древнерусского государства уже в первые века его существования распространяется на западе на территории Эстонии и Финляндии вплоть до Рижского и Ботнического заливов и до Норвегии на севере.

В недатированной части «Повести временных лет», записанной около 1113 г., касающейся древних времен, в числе прибалтийских племен, плативших дань Руси, названы: «Чюдь…, Ямь, Литва, Зимигола, Корсь, Норова, Либь» [ПСРЛ 2001, т. 1, с. 11]. Первый из этих этнонимов – чудь – в летописях первоначально распространялся на прибалтийско-финские народы в целом и, вероятно, обозначал эстов, водь, ижору и корелу, находившихся вблизи границ славянского расселения. Возможно, ко времени знакомства славян с этими этносами они еще не имели четкой племенной организации и первоначально рассматривались пришельцами как единый народ. Так можно объяснить более позднее появление их названий в русских летописях, в XII–XIII вв., и закрепление этнонима «чудь» за эстами и небольшими группами финского населения в удаленных регионах.

Ижора

Среди географических наименований окрестностей Петербурга выделяются названия, связанные с ижорой – финским племенем, населявшим эти земли в древности. К ним можно отнести и реку, впадающую в Неву в ее среднем течении, и поселения, разбросанные до южных берегов Финского залива, и большое Ижорское плато на юго-западе от Петербурга. Однако здесь уже не встретить представителей древнего народа. В настоящее время немногочисленные ижеряне, говорящие на родном языке, сохранились только в отдаленных местах на побережье Финского залива в западной части Ленинградской области.