Метро 2033: Изоляция

Теперь Марина пожинала плоды хорошо отлаженного образа жизни, который уже не представлялся иначе. Она неторопливо обходила помещения бункера. От общего зала отходили два коридора. Один – тупиковый, где находились душевые, санузлы и техническая комната, разделенная на два блока; в первом мыли посуду, а во втором стояла большая ванна для стирки белья. К технической комнате примыкало помещение, где сушили выстиранную одежду. Оно отделялось стеной от котельной, и горячая вода напрямую поступала в большую батарею. Тут вытяжка работала на полную мощность.

Во втором коридоре находились генераторная, котельная и отсек фильтрации. За тяжелой гермодверью ряд ступеней уходил вниз, упираясь в маленькую комнату с решеткой. Алексеева в шутку называла это место «комнатой задумчивости». Это был карцер.

Наверх, в обход большого зала, вела маленькая лестница.

В этом коридоре дежурила особая смена, имевшая специальный допуск. В основном, это были старшие ребята или кто-то из «старой гвардии». Отсеки фильтрации убирала лично заместитель начальника бункера.

Марина вошла в санитарный отсек. Раковины были отмыты до белизны, на каждой лежал кусок мыла, которые исправно приносили с поверхности разведчики. На крючках висели посеревшие от старости, но чистые полотенца. Ответственные за уборку уже закончили на сегодня, только в техническом помещении продолжалась работа.

В большой ванне женщина вручную стирала рубашки. Она подняла голову, с трудом выпрямилась.

– Привет, – улыбнулась Алексеева. – Как ты тут?

– Нормально, только спина болит. Старость не радость, – засмеялась дежурная.

– Ксюш, ну если что, ты скажи, я что-нибудь придумаю. Пусть молодежь отдувается, ты свое уже отработала на благо нашего дома.

Исторический географ Ксения Андреевна Чернова была одной из тех, кто спасся из учебного корпуса двадцать лет назад, вбежав в бункер самой последней. Она сломала каблук, подвернула ногу и хромала. Мужчина в форме охранника почти захлопнул дверь, но вдруг увидел полные слез глаза несчастной. И приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы студентка протиснулась внутрь. Сзади послышались обреченные, полные ужаса крики тех, кто не успел. И Ксения до сих пор чувствовала себя виноватой в том, что она спаслась, а кто-то – нет.

С тех пор Ксюшка-хохотушка превратилась в серьезную женщину. Родила ребенка. Не изменив привычке носить юбки, одевалась как в прежние времена. Из каждой экспедиции Миша старался приносить жене обновку. И тогда на ее губах расцветала робкая улыбка, несмелая, вопросительная, а огромные глаза смотрели испуганно…

– Переживу. Нечего дедовщину устраивать, – ответила Чернова, возвращаясь к стирке.

– За это я вас всех и люблю! Спасибо тебе. И все же иди пообедай, ты свою смену уже завершила, – кивнула заместитель начальника и поторопилась дальше.

* * *

Спустя шесть лет после Катастрофы жизнь в бункере вошла в новую фазу. У поколения студентов подросли дети, и пятилетняя малышня носилась по всему бункеру, принося в застоявшийся быт новую радостную ноту.

На шестой год люди перестали так болезненно воспринимать смерть. Многие женщины умирали при родах, потому что у новорожденных малышей оказывались слишком большие головы.

Мужчины погибали в экспедициях, растерзанные монстрами, задыхались в подвалах, где порой скапливался газ, проваливались в темные ямы канализации, разверзшиеся под ногами.

Старшее поколение бункера, профессоров и преподавателей института, к шестому году практически всех сожрала лучевая болезнь. Свои последние месяцы они проводили в страшных мучениях, сгорая изнутри, но держались, улыбались, стремились поддержать молодежь. А молодежь повзрослела. Вчерашние студенты возмужали, заросли жесткой щетиной и очерствели душой. В мире, где правит смерть, иначе было не выжить.

Марина наблюдала, как менялись те, кого она знала со студенческой скамьи.

Ваня вытянулся, стал шире в плечах, камуфляжная форма удивительно шла ему, придавала неповторимый колорит. Из веселого студента он превратился в статного мужчину, но не изменил себе – он по-прежнему улыбался, шутил, смеялся, заряжая хорошим настроением уставшие души. Только на дне глаз, как и у всех, затаилась старая боль.

Изменился и Костя. В институте он казался совершенно неадекватным. Порой глупо шутил, издевался вовсю над гламурными барышнями, балагурил и развлекался. Парень стал старше. Погрустнел. Ожесточился. Ему, одному из лучших в команде разведчиков, приходилось нелегко. Слишком часто юноша стоял на пороге смерти, каждый раз чудом выкручиваясь из ее цепких объятий. Характер Константина стал тверже, решения – четче и жестче. Не раз выходя на поверхность в качестве командира группы, он мог пустить раненому товарищу пулю в голову, если под угрозой оказывалась безопасность отряда.

Стал другим и Миша. Суровый и сдержанный, как и прежде, он одновременно стал мягче, сострадательнее. Катастрофа поменяла парня в лучшую сторону, открыв то, что спало в нем раньше, – светлую душу, которой было тесно под сводами бункера.

Петя с каждым днем становился все грустнее, похожий на бледную тень. Он отмалчивался, выслушивал, но когда ободряюще сжимал ладонь товарища, становилось легче и спокойнее.

Марина знала, отчего ее мужчина постоянно молчит. Он мечтал о детях – но после Катастрофы оказался неспособным оставить после себя потомство. Глядя на улыбающиеся во все свои сорок зубов мордашки, он замыкался в себе, хранил в душе страшную боль, не смея пожаловаться. Часто смотрел в стену невидящим взглядом, будто созерцая что-то за пределами бункера.

Все они изменились. Стали другими, изменили идеалы и ориентиры. Но одно осталось неизменно – крепкая дружба и взаимопомощь, прошедшая сквозь годы испытаний и оставшаяся с ними до конца. Но каждый знал: если он будет представлять угрозу для бункера, если принесет в убежище заразу, сойдет с ума или станет ненужным грузом для группы разведчиков, друзья, не задумываясь, отдадут приказ стрелять. Для общего дела. Ради сохранения жизни в последнем пристанище…

* * *

В бункере прозвенел сигнал, собирающий всех на обед. Работники кухни вынесли несколько больших кастрюль с супом.

Алексеева взяла свою порцию и присела на ступеньках.

– Приятного аппетита, Марина Александровна! – желал ей каждый, кто проходил мимо. Женщина благосклонно кивала, оглядывая своих подопечных.

Малышни в бункере было мало. Уже прошли те годы, когда по убежищу вихрем носились дети. Все они выросли, вошли в тот возраст, когда сами могли становиться родителями.

«Старая гвардия» бункера держалась обособленной группой. Уже немолодые, все за сорок, бывшие студенты Гуманитарного института один за другим уходили в лучший мир. Их осталось всего тринадцать. Несчастливое число.

Основную массу населения составляла молодежь в возрасте от четырнадцати до девятнадцати лет. Большинство из них ни разу не было на поверхности. Разведчиками становились только самые бесстрашные и надежные. Их Марина выбирала лично, готовила, инструктировала, сопровождала…

Обед закончился. Дежурные собирали миски и уносили в мойку. Их смена заканчивалась.

Алексеева поставила тарелку на край клеенки и сыто потянулась. Сегодня ее ожидало много дел.

– Леша, подойди ко мне, – окликнула женщина молодого человека, одетого в синий халат рабочего смены.

– Да, Марин Санна? – отозвался он. У парня, несмотря на характерную внешность обитателя бункера, были очень приятные черты лица. Глаза горели жизнью и молодостью.

– Ты не предупредил Василия, что сегодня выходишь на поверхность? Почему ты на смене?

– Предупредил. Только сегодня все заняты, некого поставить. Да я справлюсь! – беспечно махнул рукой Алексей.

– Справишься, не справишься, что за самоуправство? Ничего, без тебя посуду помоют. Через два часа мы с Михаилом ждем тебя в моем кабинете на инструктаж. Василий! – Марина жестом отпустила молодого разведчика и окликнула помощника начальника бункера. – Мне за тобой все смены проверять придется, что ли? Я же просила не назначать дежурств тем, кто совершает вылазки. Ты хоть понимаешь, куда отправляются ребята?!

– Понимаю. Извини, проглядел. Исправлю, – неконфликтно согласился мужчина. Ссориться с Алексеевой было опасно. Все же большая часть «старой гвардии» была на ее стороне.

– В восемь жду у себя с графиками смен, – бросила на ходу Марина.

Возле лестницы, ведущей на верхний ярус, располагалось еще одно большое помещение. Там была оборудована кладовая, где хранились все запасы бункера, начиная от одежды и заканчивая консервами.

– Привет, Илья, – крикнула Марина, закрывая за собой дверь.

Молодой человек поднялся из-за столика в углу, отложил книгу.

– И тебе не хворать, – отозвался он.

Илья Оганян, единственный из младшего поколения, кто был приближен к «старой гвардии», заведовал складом. Парень оказался весьма талантлив. Он вел книгу учета, поддерживал порядок на полках и отчитывался лично Алексеевой.

– Ну что, ты посмотрел, чего у нас не хватает? – поинтересовалась заместитель начальника, присаживаясь на стул.

– Само собой, – самодовольно усмехнулся кладовщик. – Вот.

Следующий час Марина и Илья просматривали книгу учета и пересчитывали содержимое полок. Наконец женщина поднялась, взъерошила пальцами волосы.

– Все не так плохо, – улыбнулась она. – Спасибо тебе.

* * *

Марина и Михаил склонились над картой, делая пометки карандашом.

– У нас опять кончается мыло и бумага. Как думаешь, вот тут, – женщина провела ногтем черту прямо на пересечении пронумерованных квадратов, – что-то еще можно найти?

– Так наши еще полгода назад на складе захоронку сделали, там и мыло, и тряпки всякие, типа простыней. Рядом была прачечная, на нее-то точно никто не позарится, – ответил Чернов, обводя нужный дом.

– Кто-нибудь исследовал эти три здания? – поинтересовалась Марина, помечая крестиками отдельные строения.

– Там ничего нет. Обычные магазины. Лучше давай думать, где можно взять консервы? У нас осталось не так много.

Алексеева нахмурилась. Военное хранилище, до которого разведчикам бункера удалось добраться первыми и надежно его замаскировать, спасло от голода жителей последнего пристанища почти на двадцать лет. Тушенка и рыбные консервы, в жестяных банках, залитых солидолом, могли храниться вечно, они были сделаны на совесть. Там же обнаружились несколько ящиков с новыми автоматами Калашникова и индивидуальные комплекты химзащиты. Эти склады, вместе с магазинами и подвальными кладовками, стали золотым дном для разведчиков. Но в последнюю вылазку они забрали оттуда последние полсотни банок, и перед Мариной и Мишей стояла задача найти способ пополнить запасы бункера.

– С каждым годом становится все сложнее. Даже то, что еще может храниться, скоро придет в негодность. Надо что-то выдумывать. Перейти на рацион без мяса, например. Или попытаться наладить контакт с метро для обмена, – задумчиво проговорил мужчина, глядя на карту.

– Не паникуй. Не о том сейчас думаешь. На разведку мы с тобой пойдем вместе, а ребята пусть вскроют тайник и принесут сюда все, что вы отложили про запас. Этого должно хватить на некоторое время, – оборвала его Марина.

В дверь постучали. Алексеева поднялась.

– Проходите, – пригласила она стоящих на пороге ребят. – Все в сборе. Алексей, Володя и Никита. Сейчас начнем инструктаж, вам скоро выходить.

Пока Михаил отмечал на карте маршрут, Марина успела повторить молодым разведчикам традиционные наставления.

– Условный стук «три-один-три». Не забудьте. Без него в бункер не пущу. От маршрута не отклоняться. Идите строго по проспекту, в дома не заходите. На карте красным помечены опасные участки. Будьте внимательны. Фонари не включайте. Если встретите людей, постарайтесь не вступать в контакт. Условный сигнал метро, общий для всех разведчиков, – три круга фонарем по часовой стрелке. Если вдруг случится что-то и вам нужно будет пересидеть опасность, выбирайте только те дома и квартиры, где есть условное обозначение. Они проверены и сравнительно надежны. Дойдете до склада, вскроете тайник и немедленно возвращайтесь. Расчетное время – девять часов. Вполне хватит, чтобы сходить туда и обратно. В целом, я даю вам двое суток на случай непредвиденных обстоятельств, после этого высылаю поисковый отряд. Ни в коем случае не разделяйтесь. По возможности не используйте оружие, лучше пересидите. Противогазы не снимать, химзащиту не расстегивать. Другие здания исследовать не надо, ваша задача – дойти до места назначения и вернуться обратно с припасами. На выходе и входе будьте внимательны, «философы» появляются сверху, со стороны парковки. Ну, что я с вами, как с маленькими. Сами все без меня знаете. Это ваша первая самостоятельная экспедиция. Будьте осторожны. Михаил, у тебя все готово? Сверим часы. Сейчас без пятнадцати девять. Ровно в девять вечера выходите. Помните: рассветает в семь утра, следите за временем. Вопросы есть? Нет? Замечательно. Идемте.

Заместитель начальника бункера сделала несколько пометок в толстой тетради и вышла из кабинета. Следом за ней зашагали и разведчики.

Алексеева повернула в замке ключи и вошла в оружейную. Пересчитала автоматы, сложенные у стены.

– Всего двенадцать. Практически в каждую вылазку мы лишаемся одного, а то и двух. Оружие берегите. Патроны тоже постарайтесь экономить. Но без фанатизма. Если ситуация потребует стрелять, не жалейте, раздобудем еще. Главное – ваша безопасность, – сказала Марина, выдавая ребятам запасные рожки.

Женщина вытащила из ящика три комплекта химзащиты, светло-зеленые резиновые плащи, застегивающиеся между ног наподобие штанов, высокие «берцы» и противогазы.

– Комплект фильтров уже лежит в сумках. Вам этого хватит, – кивнула женщина на прорезиненные рюкзаки, стоящие у двери.

Через десять минут одетые разведчики стояли перед гермодверью.

– Ну что же, все готовы? Все, что сказала вам Марина Александровна, помним. Будьте осторожны, постарайтесь без глупостей, – напутствовал Михаил, записывая в тетрадь фамилии и выданные средства защиты.

Алексеева кинула взгляд на наручные часы.

– Время. Ну все, ребята, удачи!

Алексей улыбнулся, махнул рукой дежурным.

– Не волнуйтесь, Марина Александровна! Мы не подведем! Спасибо за доверие! – по-военному четко ответил он.

Разведчики натянули противогазы.

Гермодверь захлопнулась за их спинами.

Чернов положил руку на плечо женщине.

– На тебе лица нет. Не переживай. Они не первые, все когда-то начинали самостоятельно. А вспомни нас с тобой, мы вообще отправились черт-те куда, одни, не зная, что нас ждет.

– Они все мне как дети. Особенно Леша. Правильный мальчик, хороший. У него может быть неплохое будущее. Я волнуюсь. Никита вот никогда не отличался особенной рассудительностью. Мало ли… Ладно, хватит. Идем, – вздохнула Марина.

Очередной день подземной жизни клонился к завершению. Заместитель начальника бункера, убежденная атеистка и материалистка, подняла голову вверх, глядя на потемневший от времени потолок.

– Господи, если Ты есть, помоги нам…

* * *

Дверь открылась, толкнув Марину под лопатки. Высунулась бледная физиономия с красными глазами. Улыбка в сорок зубов, веселый юношеский взгляд.

– Марин Санна, все в порядке? Вы чего? – удивленно спросил дежурный, глядя в залитое слезами лицо начальницы.

Алексеева уже взяла себя в руки.

– Все в порядке. Ногу подвернула. Почему покинул пост? – сурово спросила она, отерев лицо рукавом камуфляжной куртки.

– Так я услышал, вы тут кричали, думал, может, случилось чего? – невинно захлопал глазами мальчик.

– Ничего. Если бы случилось что-то серьезное, включили бы сигнал тревоги. Займи свой пост и больше не смей открывать внутреннюю дверь до конца дежурства без специального распоряжения.

Марина встала. Ее мелко трясло.

– Марин Санна, страшно… – Мальчишка стыдливо опустил глаза.

– Чего страшно?

– Так там… Это… Мутант и Петр Василич…

– Чего? – удивленно спросила Марина.

– Так не убрали тела, вашей команды не было, а Андрей Савельич велел не убирать…

– Идем, – кивнула женщина.

В тесном тамбуре между внешней и внутренней дверью пахло кровью, паленой шерстью и каким-то особым запахом мутанта, похожим на смрад немытой клетки в зоопарке. К нему примешивался другой, особенный, знакомый с далеких студенческих лет – запах старых книг. «Похоже, обитают они по-прежнему в библиотеке корпуса», – подумалось Алексеевой.

Петя, точнее, то, что от него осталось, лежал в углу, лицом кверху. Его голова, поседевшая, кудрявая, была неестественно запрокинута, разбитые очки свисали на одной дужке. Довоенные очки. Старые, царапаные. Особая Петина гордость.

Лицо мужчины совсем не изменилось. С тех пор, как Марина раздобыла ящик препарата из лаборатории, старение не касалось жителей бункера. «Это все радиация, не стоит волноваться», – усмехалась Марина, когда Ксения, ее подруга, в очередной раз лезла с расспросами, почему в сорок они обе выглядят на двадцать. Знала б ты правду, Ксюшенька… Разве что волос у Петра Васильевича поубавилось… А на лице застыла гримаса боли и первобытный ужас. «А не стоило, Петенька, не стоило их бояться. Не испугался бы – остался жить…» – мысленно попеняла умершему мужчине Марина.

– Кирилл, пойди за нашими, тела – в туннель, к завалу. Петра похоронить тихо, людей наедине с покойником, – страшное, чужое слово резануло по ушам, отозвалось мурашками по спине, – не оставлять, никому не показывать. Мутанта оставить у завала, тоже втайне, огородников наших не пугай, прикрой тварь тряпочкой. Я посижу, пойди, позови кого-нибудь из наших, старших.

Огородниками называли обитателей бункера, трудившихся на третьем, самом нижнем этаже бункера. Там выращивали картошку и свеклу. День и ночь светили маломощные ультрафиолетовые лампы. Крохотные клубни вызревали в земле, не страшась насекомых. И без инсектицидов, в земле бункера мелкой твари не водилось. Недоумевали – что ж это, под стены не пролезают?

«Еще как пролезают. Только дохнут, не успев мутировать до размеров человека, как на поверхности», – думала Марина. И молчала. И кто бы знал, когда веселая, неугомонная Маринка, которую усадить и заставить замолчать можно было только интересной книжкой, стала вдруг мрачной, суровой и жесткой. И что творилось у нее в душе.

На нижнем этаже бункера проходила ветка Метро-2. Она тянулась на северо-восток, в сторону Кремля, и дальше, на юго-запад, к военным базам, где пересекалась с еще одной линией, идущей от Парка Победы. Со стороны Раменок, метрах в двухстах от станции-бункера, темнел завал. Обитателей последнего подземного пристанища чудом не затопило двадцать лет назад – грунтовые воды текли почти параллельно туннелю, небольшой тектонический сдвиг после взрыва – и все, хана, последний путь. Со стороны Центра стояли гермоворота, массивные, мощные. И не открывающиеся со стороны бункера. Нужные, полезные в этой жизни ученые – физики, химики, геологи, медики, даже если и выжили в корпусах соседнего МГУ, то все остались там, по ту сторону ворот. Если еще остались. Что там – никто не знал. Их, никому не нужных в послевоенном рухнувшем мире, замуровали в полной изоляции подыхать. Но они жили. Вопреки всему – жили.

Марина размышляла, вспоминала. Давно-давно, двадцать лет назад, они с историческим клубом отправились в поход. Хлестали осенние дожди, мокрая одежда не просыхала у костра. Тогда девизом стала фраза «Будем превозмогать!». Эх, знали бы они все, что мокрая одежда – всего лишь мокрая одежда, и когда-нибудь покажется она самым незначительным, самым легкопреодолимым препятствием в этой череде превозмогания…

«Интересно, хоть кто-то выжил из тех, кого я знала раньше?» – в который раз за все эти годы подумала Алексеева.

– Ты прости меня, Петя… – шептала она, глядя на изуродованное, искалеченное тело. – Прости, что подвела, что подставила, я же знаю, ты меня спасал, потому и погиб. Ты возмужал за эти годы. Стал совсем другим. Прости меня за то, что говорила двадцать лет назад. Прости, если что-то не так говорила недавно. Ты мне дорог, очень дорог. Петенька, Петя… Но я тебя не любила. Привязалась, но любила не тебя. Женьку любила. И сейчас люблю, ты ж теперь умер и сам все видишь и знаешь, лучше всех нас знаешь. И про нашу авантюру знаешь теперь, наверное. Если бы ты чудища не испугался, оно бы само от тебя летело, поджав хвост. Они такие вещи чуют. Мы сами еще не поняли, не осознали, кто мы такие есть. А они уже все поняли. И ты понял. А Жени моего уже в живых нет. Поди, Симферополь разбомбили в первую очередь, столица же… Петя, сколько я тебе всего сказать не смогла. Не поведала нашей тайны, а ты мог и должен был знать. Я расскажу тебе… Послушай…

Шепот Марины прервал тройной стук во внутреннюю дверь.

– Марин Санна, мы чудище забрать и Петра Васильича, – раздался из-за двери голос Кирилла.

«Держится мальчик. Дети бункера к смерти относятся проще. В мирные дни кто-нибудь согласился бы с разделанным на кусочки трупом оказаться в тесной комнате? Да и «философ» мало похож на Телепузика. Мы меняемся. А их генофонд, их полезное по нынешним меркам наследство – притупленные эмоции».

– Кирилл, прикрой монстра тряпкой. Несите его к завалу, огородников не подпускайте, панику не сейте. Труп Пети – в мешок, похоронить у завала.

– Марин Санна, так ведь запрещено хоронить в бункере, тела не разлагаются толком, это ж так скоро тут кладбище будет.

– Это лично мой приказ. И пусть Паценков попробует его оспорить. Выполнять, – устало ответила Марина. – Я подежурю. Свободны.

В тишине между дверями хорошо было размышлять и вспоминать. Алексеева вспоминала, как совсем молоденькой студенткой оказалась не в нужном месте, не в нужный час…

* * *

Всеобщая паника улеглась только спустя две недели. Первые дни в бункере были кошмарны, просто катастрофически ужасны. Перепуганные студенты жались у стен группками, преподаватели и сотрудники не могли установить порядок. В подземельях стояла невыносимая духота – на поверхности несколько дней подряд пылали пожары.

– Марина, вы-то что думаете? Когда уже обратно?

Один из студентов, тихонький отличник Вася, перепуганный до смерти, вымазанный землей и кровью, осторожно тронул девушку за рукав. Он был студентом на кафедре, которую курировала девушка.

Алексеева подняла усталые, заплаканные глаза.

– Вась, я не знаю. Ты думаешь, после того, что случилось, мы выживем и выберемся? Страшно…

Сквозь толстые стены бункера внешние звуки не проникали. Студенты сидели на втором этаже, у двери дежурили преподаватели и один из сотрудников охраны.

Поначалу было очень тяжело. Два дня ничего не ели, нужду справляли за углом. Запасы влажных салфеток быстро кончились, драгоценная, на вес золота минералка, чудом сохранившаяся в чьих-то сумочках, подходила к концу. Григорий Николаевич со старшими коллегами быстро сориентировался в ситуации и в спешном порядке исследовал бункер. Запасы консервов и тушенки были немаленькими, но прокормить сто пятьдесят человек спасшихся студентов, аспирантов и сотрудников долгое время было невозможно. Нужно было устанавливать единое командование.

На второй день раздали сухой паек – банку рыбных консервов и по два хлебца на человека. По кругу ходила чашка с застоявшейся, чуть горьковатой водой из найденной канистры.

Каждый час в разных концах большого зала бункера вспыхивали истерики, лились слезы, сбивались в кровь кулаки о бетонные стены. Запасы транквилизаторов в походном чемоданчике врача заканчивались, буйство грозило выйти из-под контроля.

А на третий день прозвучало страшное слово «смерть». Одна из девчонок, видимо, наглоталась стеклянной пыли, когда трескались окна. Ее рвало кровью, бедняжка непрерывно кашляла. Медик оказалась бессильна. Через час девушка скончалась.

В стенах бункера вновь запаниковали. Кто-то кричал, матерился в голос. Девочки плакали.

Марина сидела у стены на корточках, сжавшись, съежившись в комочек, и боялась поднять голову.

Бесконтрольная массовая истерика нарастала. Среди всего этого гомона и крика прогремел выстрел. В замкнутом помещении хлопок «калашникова» прозвучал неожиданно громко. Воцарилась тишина.

На бортике, шедшем вдоль стен, стоял Григорий Николаевич. В его руке дымился автомат. Заведующий кафедры поднял мегафон, и по убежищу раскатился его голос.

– Немедленно призываю к порядку! Прекратить панику и истерику! На нижних этажах бункера обнаружены рельсы линии Метро-два. Мы отправим отряд и попросим помощи. Нас спасут.

И будто в подтверждение его словам снизу загромыхали стыки рельс, раздался гудок.

Марины в этот момент в зале не оказалось. Она, перепуганная, при звуке выстрела побежала, не разбирая дороги, и не заметила, как попала на нижний ярус бункера. В кромешной тьме, дезориентированная, трясущаяся от страха, девушка вдруг увидела мощный луч прожектора. По наитию она спряталась в нише в стене и постаралась не дышать.