#После Огня

– Так ты заговорил с ним? – нетерпеливо спросил тогда Томас, стараясь держать голову подальше от дурно пахнувшего, явно сумасшедшего старика.

– Еще бы! – ответил Вестник, отправляя в рот кусочек грибницы. – Но оно мне не ответило. Наверное, потому что молоденькое, несмышленое. Я тогда веточку хвать! – Он потряс сжатым кулаком. – И мы обратно полетели, да… Знали бы мы тогда, как обратный путь сложится, все бы там и остались…

Вестник опрокинул еще одну стопку настойки и засопел.

Томасу понадобилось все самообладание, накопленное за годы неукоснительного исполнения Закона, чтобы не сжать ладони на грязной хилой шее Вестника, настолько зол он был в тот миг.

– Дерево тебе не ответило? – громко спросил он старика, не давая тому уснуть. – Ты же Говорящий! Да? Тебя отправили как Говорящего? Тебя поэтому сохранили в пути? Ты поэтому нашел оазис? Ты слышал зов? Эй!

Но Вестник уже затих, опустив подбородок на тощую грудь. И лишь похрапывание отличало его от трупа. Томас постарался успокоиться, оставалось не больше часа до того времени, когда девчонка должна прийти к Черте. Как настоящая Крылатая, она не станет пытаться нарушить приказ даже ради спасения собственной жизни.

Братство всегда ставило судьбу Города выше своих собственных жизней. Томас сам был таким в счастливые годы своей молодости. А теперь он собирался в путь ради того, чтобы грызущая его по ночам совесть, эта гадкая тварь, куда ядовитее всех падальщиков, разжала свои тиски. И он добьется своего, чего бы это ему ни стоило… Думая так, Томас уже почти вышел из комнаты, оставляя пьяного старика досыпать, но его догнал голос. Трезвый, полный горечи и вины голос Вестника.

– Я всех обманул. Я не был Говорящим, я ничего не чувствовал, мне просто повезло, и я хотел выжить, чтобы вернуться домой.

Томас постоял на пороге не оборачиваясь, вслушиваясь в сдавленные рыдания за спиной. И вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Теперь они с Алисой летели к оазису, что мог оказаться всего лишь клочком выжившей земли, на котором растет хилая трава и одно-единственное дерево – любое другое, но не Крылатое.

Заря занималась стремительно, яркое светило уже раскаляло воздух своими лучами – пора было взлетать. Томас намочил край рубахи водой из фляги, протер растрескавшиеся губы и шагнул вниз с пригорка, почти не чувствуя, как крылья вырастают за спиной. Он хорошо слышал шорох, с каким девчонка последовала за ним. Ему не было нужды оборачиваться, чтобы убедиться наверняка, летит ли она и не нужна ли ей помощь. Они набрали высоту и, жмурясь от яркого солнца, полетели к песчаной косе.

До самого вечера за время их полета не происходило ничего особенного, внизу расстилался серый песок, над головой пылало солнце, иногда прятавшееся за редкими облаками. Алиса, то отставая, то догоняя Вожака, летела, не думая почти ни о чем, кроме мерных движений крыльев за плечами. Когда солнце, миновав зенит, начало от него отдаляться, девушка заметила внизу какое-то быстрое движение. Присмотревшись, она разглядела падальщика, резво бежавшего от скал. Огромный и обычно неповоротливый зверь перебирал короткими лапами, подталкивая себя массивным чешуйчатым хвостом, словно за ним мчался целый выводок охотников наперегонки с Огнем.

На мгновение Алисе показалось, что падальщик бежит на нее, она могла различить бездушные темные глазки, широкие когти на всех шести лапах и даже капли ядовитой слюны, что стекали с высунутого раздвоенного языка и падали на песок. Но Крылатые были в недосягаемой для зверя вышине, да он их и не замечал. Он бежал, не разбирая дороги, – явно стремился оказаться как можно дальше от скал.

Алиса подумала окликнуть Томаса, но вовремя спохватилась: раздражать Вожака подобной малостью, как бегущий по своим гадким делам падальщик, было бы глупо. Поэтому девушка продолжила лететь вслед за ним и уже совсем скоро забыла об испуганном звере.

Лучи солнца слепили Томаса, не давая ему осматривать пустыню, заставляя щуриться и утирать выступающие слезы. Его спутницу от пылающего шара в небе еще скрывала нависающая гряда, поэтому Вожаку оставалось надеяться, что она следит за происходящим внизу с должным вниманием и предупредит его в случае опасности. А пока он летел, надеясь укрыться в скалах, что высились в часе лета от них.

Когда Алиса разглядела внизу лисий городок, она отчего-то ему обрадовалась, будто увидала старых знакомых. Конечно, в разгар дня никто из обитателей этого подземного царства не покажется на глаза, но милые зверьки, упорно выживавшие в суровых условиях, одним своим присутствием неподалеку приободряли Алису. Подлетая ближе, она заметила странное оживление у многочисленных входов в поселение. Лисицы испуганно пищали, вытаскивая наружу детенышей, которых они держали за холку своими мелкими зубами. Зверьки щурились от яркого солнца, но продолжали вытаскивать лисят и быстро уносить их куда-то, подальше от гор, оборачиваясь на ходу и этим странно напоминая суматошно бегущего падальщика.

Мурашки холодной волной пробежали вдоль спины Алисы, а медальон у нее на груди тревожно завибрировал, словно откликаясь на панику, что зарождалась в ее сердце, но причина которой оставалась неясной. И только когда Крылатая набрала в легкие раскаленного воздуха, желая окрикнуть Вожака, в скалах, что были совсем рядом с ними, что-то взорвалось. Волна раскаленного воздуха потащила пыль и пепел вверх, закручивая их спиралью, раскидывая поднятые в воздух камни. Ослепительные разряды электричества срывались с боков воронки, чтобы впиться в песок, плавя его.

«Гроза», – промелькнуло в голове у Алисы, но ясное небо и жарящее солнце опровергали ее предположение. Правильный ответ пришел в ту же минуту, когда к ней подлетел Вожак.

– Серые Вихри, – выдохнул он, и первый раз Алиса увидела в нем человека. Человека, испуганного до смерти.

Так в Городе пугали расшалившихся детей. Говорили самым капризным, что за ними придут пылевые Вихри и унесут через окошко в самую даль пустыни. Почему-то эта страшилка, сказанная голосом матери, крутилась в голове у Алисы, пока они с Вожаком метались из стороны в сторону в поисках хоть какого-то укрытия посреди абсолютно ровной песчаной косы. Приближаться к скалам в надежде спрятаться в какой-нибудь тамошней пещере было самоубийством. Вихрь бушевал, подкидывая в воздух валуны размером с небольшие пригорки, плюясь раскаленным пеплом.

– Надо приземляться! – крикнул Томас, высматривая хоть какую-нибудь неровность, способную защитить их, а между тем горячий ветер усиливался и уже поднималась пыльная буря, будто им было мало урагана по левую руку.

Медлить было нельзя: Томас знал, что серые Вихри, словно разумные твари, выискивают Крылатых, чтобы уничтожить их в своей сердцевине, пронизанной электричеством и наполненной прахом. Он был почти уверен, что Вихрь скоро почует их запах так же, как охотники чуют добычу. В этом сумасшедшем огненном мире не стоило искать объяснений жестокости: любая тварь, порожденная опаленной Огнем землей, желала уничтожить выживших, эта ненависть и наделяла ее сознанием – опасным и смертоносным.

Томас решительно спикировал и опустился на гладкую почву косы, оглядываясь, пока не заметил в отдалении серый валун, достаточно высокий, чтобы за ним могли спрятаться два человека. Но Алиса зависла в воздухе, не решаясь спуститься, с ужасом наблюдая, как Вожак нарушает главное правило вылазки: никогда не приземляться туда, откуда ты не сможешь взлететь.

Под ней раскинулась пустыня, ровное пространство без гор и возвышенностей, как потом расправить крылья, если неоткуда будет упасть? Она лишится возможности использовать крылья и останется посреди пыльной косы, в десятке дней полета от дома. Это было хуже смерти от серого Вихря. Но Вожак, стоящий на земле, кричал ей что-то, размахивая руками, показывая на небольшой камень.

– Приземляйся, идиотка! Я приказываю тебе! – расслышала она голос Томаса, который надрывал горло, понимая, что привело девчонку в такой ужас. И у Алисы сжалось сердце.

Нарушить приказ было еще страшнее, чем нарушить Закон. Почти так же, как потерять возможность расправить крылья в свободном полете. Но сейчас она была готова наплевать на каждое слово, что кричал ей бывший Вожак, и попытаться улететь отсюда домой или к скалам.

«Но тогда он останется тут один, – вдруг отчетливо поняла девушка, – не сможет полететь, и его съедят падальщики».

И отчего-то эта мысль показалась ей в разы невыносимее, чем приземление на гладкий песок. Оставить Брата по Крыльям в беде – этого Крылатый не совершил бы никогда. Алиса зажмурилась и опустилась вниз.

Как только подошвы ее ботинок коснулись песка, последовал подземный толчок такой силы, что девушка не удержалась на ногах; Томас подскочил к ней, схватил за руку и, подняв рывком, потащил к спасительному валуну. Вихрь приближался. Он будто состоял сплошь из пепла, непроницаемый, плотный, он выл и отшвыривал все, что попадалось ему на пути, крутясь в своей спирали и сверкая молниями.

Когда Крылатые достигли камня и, прижавшись к нему спиной, замерли, Вихрь остановился в стороне. Он покрутился на одном месте, оставляя под собой гигантскую воронку, а потом, смахивая раскиданный песок обратно и ровняя место воронки пылевым хвостом, направился прямо к камню. Туда, где, зажмурившись и шепотом молясь Святым Крылатым, Деревьям и умершей маме, скорчилась Алиса. Она чувствовала, как сильно сжимает ее предплечье рука Вожака, слышала его сдавленное дыхание, ощущала его тепло у бока, но не могла найти в себе силы посмотреть на него – увидеть смертельный ужас в глазах Томаса, увериться, что они с ним обречены.

Вихрь был уже на полпути к ним; потрескивая электричеством, он тянул к камню серые ветряные отростки, когда рука, сжимавшая предплечье Алисы, вдруг разжалась.

– Возьми, – услышала она горячий шепот и открыла глаза.

Вожак протягивал ей кожаную книжечку.

– Здесь карта, – сказал он. – Лети и найди оазис.

Не понимая, что происходит, Алиса забрала книжечку и с ужасом увидела, как Вожак встает в полный рост. За его плечами волшебным образом распустились крылья – ему для этого не понадобилось падать с высоты, разве такое возможно? – словно раскрылись два огромных паруса. И тут он взлетел.

Сделав круг около замершего Вихря, Томас повел его за собой в сторону, уводя от камня и косы. Вихрь еще не нагонял его, но скорость, с какой приходилось лететь Вожаку, была даже для лучшего из Крылатых почти предельной.

«Очень скоро я устану, и тогда Вихрь меня настигнет», – спокойно думал он, не понимая, почему поступил так.

Зачем он поддался секундному порыву, отдав заветную книжицу ничего не значащей для него девчонке, а теперь ценой своей жизни уводит от нее Вихрь? Ответа Томас не находил, но чувство, что Анабель бы сейчас им гордилась, в первый раз за последний десяток лет, прибавило ему еще немного сил.

Глава 7

Когда Алиса решилась выбраться из-под защиты валуна, на пустыню уже опустилась ночь. Морозные иголочки проникали через плотную куртку девушки, а северный ветер настойчиво толкал ее в спину. Надо было разжечь костер, надо было найти укрытие, надо было собраться с мыслями, изучить карту и понять, что же делать дальше. На возвращение Вожака Алиса уже не надеялась. Если бы Томас сумел оторваться от нагоняющего его Вихря, если бы только спасся, то он бы давно уже ее разыскал. Сомнений быть не могло: отныне весь груз ответственности за поиск Дерева ложился на плечи одной Крылатой, ее плечи.

Но даже осознание того, что она осталась в одиночестве, не выбивало почву у нее из-под ног так, как образ Вожака перед глазами – то, как он, решительный в своей обреченности, протягивает ей книжку с картой и встает.

«Крылья выросли у него за спиной…» – мелькнуло в голове у Алисы, и сердце девушки тут же упало в холодную пропасть ужаса.

Ее окружала бескрайняя пыльная пустыня. В минуты смертельной опасности Алиса просто забыла, что угрожающе нависший над ней Вихрь – не единственная насущная забота. Чтобы взлететь и продолжить путь, ей требовалось падение, в Братстве не учили иному способу распустить крылья, кроме как упасть в пустоту, переступив Черту. Это было жутко, упоительно и верно. Горечь падения должна сменяться сладостью полета – так гласил Закон. Но здесь, посреди песчаных барханов пылевой косы, Алиса оказалась в ужаснейшем тупике. Вожак определенно знал, как привести в действие механизм, скрытый медальоном в глубине их тел, – но его больше не было рядом. У Алисы остались лишь карта и бесполезные крылья, спящие за спиной.

«Надо развести огонь, – сказала она себе, клацая зубами от холода, что уже проникал под одежду. – Поспать хоть немного, а потом решать, как быть дальше. Иначе замерзну тут, и никакие крылья мне больше не понадобятся».

Но костер все не желал заниматься. В набор для вылазки входили тонкие и липкие нити, их надо было поджечь высеченной искрой. Чуть видный дым, что поднимался от такого огня, имел почти такой же тяжелый запах, как грозовые капли. От него потом горчило во рту до самого утра. Но в этот раз у Алисы не выходило выбить ни единой искорки, руки дрожали, а ветер разносил костровые нити в разные стороны, и в конце концов девушка сдалась.

Судорожно вздохнув, она прижалась к валуну, который хоть немного защищал от порывов холодного ветра, и достала из рюкзака паек. Засушенные грибницы надо было залить теплой водой, и они, разбухнув, превратились бы в густую похлебку, достаточно съедобную, чтобы считаться вкусной, и питательную. Но в этот раз Крылатой пришлось грызть плотный брусок, просто запивая откусанные кусочки маленькими глотками холодной воды.

Ночь уже вступила в свои права, потрескивая морозцем, сковала песок и раскрасила темное небо мерцающими всполохами.

Небесное сияние нравилось Алисе, оно походило на переливы драгоценных камней из сказок. В детстве она любила слушать рассказы про гору самоцветов, которой владела надменная правительница. Засыпая, Алиса представляла себе, как мерцают в красивых руках королевы ее богатства. Но в эту ночь холодные всполохи завораживали девушку и внушали ей необъяснимый ужас.

Одурманенная сиянием, Алиса чувствовала себя сидящей на дне глубокого моря, не яростного и живого, какое ей снилось, а темного и тяжелого. Крылатой казалось, что весь мир – тонкая рамка, что он лишь обрамляет собой это низкое темное небо, расцвеченное странными вспышками неземного света. И все, что происходит с человеком, – несущественная мелочь, не имеющая даже права на жизнь в сравнении с мрачным торжеством небес. А значит, и борьба бессмысленна, и остается только сидеть тут, задрав голову, чтобы с течением времени раствориться в танце света. И будет это наивысшей честью, которая только могла быть дарована человеку…

Дыхание девушки становилось все тяжелее, плечи поникли, словно небо надавило на них всей своей тяжестью. Глаза начали медленно закатываться, обнажая светящиеся в темноте белки. Судорога волной прошла по телу Крылатой, а медальон настороженно завибрировал под курткой. Но Алиса этого не чувствовала.

Она почти поддалась силе небесных всполохов, когда ее пробудила далекая песня, будто кто-то, очень знакомый Алисе, кто-то родной пел ей что-то на знакомый мотив. Через дурманный сон девушка силилась расслышать, о чем именно поет этот голос. Но все ее усилия были тщетны, песня не приближалась, но длила свои ноты, тянула их, а вслед за ними вытягивала Алису из небытия.

Крылатая отчаянно боролась со сном, но тяжелая голова так и норовила упасть на грудь, пока девушка вслушивалась в далекое пение. Уже проваливаясь в спасительную дрему, Алиса вдруг поняла, что голос, доносящийся со стороны скал, до боли похож на давно забытый голос матери, а песня вдруг оказалась старой колыбельной, прячущейся в закоулках ее собственной памяти.

Спи, моя птаха, спи, солнце ушло за скалы.В мире моей любви пахнут так пряно травы.Спи, не видать огня, боли, печалей, страхаТам, где люблю тебя. Спи, засыпай же, птаха.

Прислонившись к холодному камню, кутающаяся в куртку Алиса уснула так крепко, как она засыпала только в материнских объятиях много лет назад.

Этот глубокий и спокойный сон не смогла нарушить даже песчаная буря, что разыгралась ближе к полуночи на востоке. Палевого окраса, битый в боях охотник с самого утра шел, будто по натянутой нити, прямиком к серому валуну, под которым мирно спала Алиса, но за сотню метров до цели зверь вдруг повел носом и припустил в противоположном направлении. Вестница спала, подложив под щеку кулак, а пустыня вокруг нее замерла, словно кто-то укрыл своими ладонями девушку от всех бед, таящихся в темноте. И лишь одни внимательные глазки не отрываясь глядели на Крылатую этой ночью.

Молодой лис, поджав вывихнутую лапку, сидел у самого выхода из норы. В спешном беге от Вихря его родня устремилась подальше от скал, а сам лис во всей этой суматохе споткнулся о неразумного щенка, который, раскрывая красный ротик, беззвучно звал кормилицу, и ударился лбом об острый камушек.

Когда сознание вернулось в его шумящую голову, родня была далеко, а Вихрь бушевал у северного выхода из подземного лабиринта лисьих пещер. Зверьку ничего не оставалось, как, прижимая ушки, закопаться в рыхлый песок и замереть. Вскоре шум снаружи пещеры стих, а лис забылся тревожным сном. Разбудило его чувство голода. Лис, ковыляя на трех здоровых лапах, проверил оставленное жилище, но предусмотрительные лисицы сумели забрать с собой все, что могло быть использовано в пищу.

«Ни тебе сушеных тарантулов, ни тараканчиков, даже коренья и те утащили…» – недовольно ворчал себе под нос молодой лис, все ближе подбираясь к выходу.

Безжалостное солнце еще не поднялось над пустыней, и зверек понимал, что если он промедлит, то лишится последней возможности найти что-то съедобное наверху. Как поступить дальше, он пока не решил. Родня была уже так далеко, что он бы и на четырех здоровых лапах никого не нагнал, что уж говорить о трех. Шансов выжить становилось все меньше, но если прямо сейчас не подкрепить силы, то к следующему закату он превратится в холодный трупик.

Осторожно, стараясь не наступать на поврежденную лапку, иначе безжалостная боль пронзала все его тельце, лис выбрался наружу. Небо освещали всполохи. Каждая ночная лисица, даже самая несмышленая, знала, что сияние, насыщенное электричеством Вихря, пусть и оставалось завораживающим зрелищем, в то же время несло смерть всему живому. Околдованные его красотой, зверьки замертво падали на песок, вытягивая узкие мордочки, из пасти у них шла белая пена, а глаза закатывались так глубоко, будто переворачивались в глазницах.

Обычно Вихри не приходили внезапно, лисицы успевали спрятаться поглубже, закопать все входы и щели, и так пережидали ураган. Ночи после сияний были ночами без привычных танцев на песке. Ночами тихого скуления. Все собирались в глубоком зале, тесно прижимались друг к другу, ожидая горячее солнце, что разгонит с небесного полотна беспощадные огни.

Но сегодня у молодого лиса не было выбора. Стараясь не смотреть даже краешком темных глазок вверх, он огляделся вокруг. Серый валун, на котором так приятно было погреться ранним закатом, высился впереди. Лис не сразу разглядел, что у валуна кто-то лежит. Тело казалось безжизненным, оно не дышало и не двигалось в темноте.

«Наверное, Вихрь принес сюда свою жертву и выплюнул ее, как падальщики выплевывают пережеванные колючки», – решил лис, посидел еще немного и отправился разузнать, не осталось ли чем поживиться после Вихря.

Когда до темной бездыханной фигуры оставалась пара коротких перебежек, лис почуял пленительный аромат съестного. У бледной лапы лежащего на земле существа валялся кирпичик чего-то пахнущего грибами – землисто, терпко и сытно. В своей недолгой жизни лис ел грибы один раз, когда разведчик притащил такой же брусок в нору, восторженно пища, что, мол, еда упала на него с небес. Божий ли подарок то был – неизвестно, но вкус малюсенькой крошки, доставшейся ему тогда, он запомнил отчетливо. И вот сейчас, только лапу протяни, целый грибной кусок манил зверька своим ароматом. Пасть лиса в секунду наполнилась слюной, а в желудке тоскливо забурчало.

«Успокоиться. Выждать. Схватить. Убежать», – молниеносно пронеслось у него в голове.

Одним прыжком, не замечая, как невыносимо болит вывихнутая лапа, лис подскочил к бруску и схватил его в зубы. Перед глазами расплылись круги, одурманенный близостью еды, он забыл о намерении убежать, уселся рядом с безжизненной ладонью, поджав больную лапку, и принялся отрывать, разжевывать и глотать упоительно вкусные кусочки.

* * *

Алисе снилось, что она лежит в своей детской кроватке, теплой ладонью мама гладит ее по волосам и поет свою колыбельную песню сильным, но нежным голосом:

Спи, моя пташка, спи, ночь – это тоже птица.В мире моей любви горюшка не случится,В мире моей любви станут крылаты люди.Спи, моя птаха, спи, пусть тебя не разбудитВетра проклятый вой, холод ночи искрится,Помни, что я с тобой, помни – ты тоже птица.

Затемненная комната кружилась перед глазами Алисы, но это ее не пугало, наоборот, все тело наполнил покой, каждая клеточка растворилась в мамином голосе. Алиса чувствовала, как теплая простынь нежит спину, а под рукой примостился ее любимый игрушечный лис, потрепанный, но целый.

Спи, моя птаха, спи, утро придет нескоро,Меркнут в горах огни, солнце за косогоромСпряталось, утра ждет. Спи, моя пташка, сладко.Время идти вперед будет, но только завтра,В край, где деревьев лес, так же, как ты, крылатых,Спи, моя пташка, здесь ты родилась когда-то,Чтобы спасти всех нас, смерть победить водою,Спи, моя пташка, час сна твоего укроюТоненькой пеленой – нет, ни огня, ни страха.Спи, я всегда с тобой. Я – твои крылья, птаха.

Алиса силилась понять, о чем поет мама, о каких крыльях ведет она песню, почему от этих слов по детскому ее тельцу бегут колкие мурашки. Она подняла глаза на мать, а та зыбкой картинкой уже растворялась в темноте комнаты, с нежной улыбкой смотря на перепуганную дочь…

Алиса открыла глаза. Над головой раскинулось предрассветное небо. Комнатка, знакомая ей с рождения, бесследно исчезла, вместо мягкой постели спина девушки опиралась на холодный камень, и только старая игрушка продолжала послушно сидеть у ладони.

«Чарли», – вспомнила Крылатая.

Игрушку ей подарила мама на пятый день рождения. Они долго выбирали имя лису и, весело хохоча, сошлись на Чарли. А после маминой смерти все вещи из дома, кроме старой муфты, пришлось отдать Городу. Больше Алиса не видела игрушечного лиса. Но сейчас он сидел рядом с ней, забавно прижимая одну лапку к животу, чуть приподняв уши. Лис казался живым настолько, что Алиса, еще не проснувшаяся полностью, протянула к нему руку и ткнула пальцем в мягкий бочок. Вместо искусственного тельца палец уперся во звериный мех. Теперь Алиса чувствовала в воздухе запах теплого дыхания зверька и… сухих грибов.

Лис тонко взвизгнул, выронив из пасти последний кусочек пайка, и, подпрыгнув от страха, понесся к норе. Он совершенно забыл о вывихе, но как только вес его тела пришелся на поврежденную лапу, она подогнулась, а лиса ослепила вспышка боли. Не издав даже писка, он упал на холодный песок.

Сердце испуганно трепетало у Алисы в груди, когда она осторожно приблизилась к замершему тельцу. Пушистый мех не скрывал худобу и молодость зверька. Размером чуть больше ее ладони, лис пушистой горкой лежал на песке. Неестественно вывернутая передняя лапка сразу привлекала взгляд. Девушка несмело дотронулась до зверька, но тот не очнулся. Его впалые бока еле заметно поднимались и опадали в такт слабому дыханию.

Короткого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: если немедленно не помочь лису, он погибнет еще до первых рассветных лучей. Надо было вправить вышедший сустав да перевязать его покрепче. Но на плечах Алисы уже была одна неподъемная ноша, брать на себя ответственность еще и за жизнь зверька, пусть даже такого маленького, казалось ей сумасшествием. Она постояла около лиса, размышляя, что лучше всего было бы сейчас заняться своими бедами, но совесть оказалась сильнее голоса разума. Шумно выдохнув, Алиса опустилась на колени у безжизненного тельца и принялась осматривать поврежденную лапу.

За то время, что прошло после вывиха, лапа сильно опухла. Алиса медленно ощупала каждое сочленение, радуясь, что зверек еще не пришел в себя. Во время испытания она выбрала курсы первой помощи и знала, как вправлять конечности. Осторожно, но решительно девушка слегка прижала одной рукой тельце лиса к песку, а второй крутящим движением поставила на место поврежденный сустав. При этом раздался противный щелчок, но зато теперь лапа не топорщились страшным изгибом. Лис жалобно заскулил, но глаз так и не открыл. Оставалось только перевязать лапку, чтобы дать ей успокоиться. Алиса оторвала полоску ткани от своей нижней рубашки, туго забинтовала лапу и наконец выдохнула.

Солнце уже всходило. Вожак не вернулся. В голове у девушки звучала странная песня из сна, а крылья прятались внутри. Указание о том, куда лететь дальше, покоилось в книжице Вожака, но Алиса никогда прежде не бралась читать карты. Казалось, судьба насмехается над ней, подбрасывая все новые испытания, хотя и со старыми Вестница пока еще не справилась.