Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник)

В результате убежища одно за другим начинали эвакуироваться. Выглядело это обычно так: толпа смешно одетых людей (мало кто из них знал, что творилось на поверхности, поэтому кто-то надевал химзащиту, а кто-то – оленью доху), крайне бледных и страдающих анемией (спортзалы в убежищах предусмотрены не были) выползали на поверхность, строились колонной и брели в сторону Симферополя. Все без исключения жители убежищ (крымчане называли их «отдыхайками» – мол, пока мы тут парились, они там прохлаждались) считали, что Симфер им поможет, что именно там рай на земле…

Очередная колонна «отдыхаек» пересекла дорогу Поште и Зубочистке ближе к вечеру, когда листоноша стал уже подыскивать место для ночлега.

– Стой! Кто идет?! – окрикнули из колонны, ощетинясь стволами.

– Пошта, – представился тот, подъехав поближе, – листоноша.

С беженцами следовало быть предельно вежливыми – перепуганные, ни черта не соображающие в реальном мире, они могли быть опасными и начинали палить во все стороны по малейшему поводу.

– Кто-кто? – не поняли в колонне.

– Листоноша из клана Листонош.

– Опусти ствол, Сан Саныч, – посоветовал кто-то из колонны. – Про листонош я слыхал, они безобидные…

От такой характеристики Пошта саркастически хмыкнул, а Зубочистка пробубнил что-то обиженно, вроде «ну да, безобидные, как же»…

– Куда путь держите, уважаемые? – спросил Пошта.

– В Симферополь, – ответствовали ему.

«Ну да, конечно, – подумал Пошта. – Куда же еще!»

– А сами кто будете? – спросил он из вежливости.

– Убежище номер четырнадцать-бис. Эвакуированы распоряжением номер триста семьдесят восемь штрих десять в связи с окончанием продовольственных запасов.

– Ясно, – покивал Пошта. – На привал становиться планируете?

– А как же…

– Тогда мы с вами переночуем, – решил Пошта. – Вместе оно как-то спокойно. А то я слышал, тут саблезубые собаки шалят…

При слове «саблезубые» «отдыхайки» испуганно примолкли. Пошта на это и рассчитывал: теперь будет им тема для разговоров у вечернего костра – листоноша будет делиться деталями о флоре и фауне Крыма, а «отдыхайки» наперебой рассказывать страшилки, которыми пичкали друг друга все годы в убежище.

Но самый большой ажиотаж вызвал, конечно, Один. Беженцы один за другим подходили к коню, спрашивали разрешения погладить, гладили, отходили в сторону и зачем-то терли руки об одежду, видимо, боясь подхватить неведомую заразу.

Пошта научил «отдыхаек» правильно разводить костер и вымачивать в соленой воде мясо радиоактивных сусликов, после чего все беженцы собрались вокруг огня, поужинали и начали травить байки.

– А еще говорят, – бормотал седой старик, прикладываясь к фляжке с горячительным, – что бродит по плоскогорьям Южного Крыма Черный спелеолог. Заманивает в пещеры, запутывает, гробит людей.

– Все ты путаешь, дед, – возразил ему кто-то из юнцов. – И вовсе не Черный, а Пьяный спелеолог, а еще он – оборотень: когда баба, а когда мужик.

– Оборотни – это да, – весомо заявил кто-то из дальних рядов, невидимый во тьме. – В Крыму таких много. Днем – вроде человек нормальный, грамотный, умный, а как ночь наступит – все, бегает по степи, сталкеров жрет, женщин насилует.

– Враки! Не бывает такого!

Пошта знай себе посмеивался да дергал за веревку Зубочистку, который порывался вступить в диалог и развести лохов на бабло. Тут и о лохах речь зашла:

– А лох – это вообще растение, чтобы вы знали. По земле стелится, кто вступит – не выберется, у него шипы ядовитые, оцарапаешься, в лоха превратишься…

Тут уже заржали все – слишком уж невероятной оказалась байка.

– Все это байки и анекдоты, – степенно начал Сан Саныч, коренастый мужик с седой бородой и шрамом через все лицо. – А расскажу я вам, дети мои, легенду истинную, на реальных фактах основанную.

Пошта затаил дыхание. Собирать фольклор «отдыхаек» не входило в обязанности листонош, но у Пошты подобные легенды всегда вызывали интерес. Что могут напридумывать люди, проведшие полжизни в коробке под землей, а потом вылезшие в реальный, но абсолютно незнакомый мир? Под какие шаблоны подгонят они все непонятное, непостижимое, новое, ранее не виденное? Как обзовут мутанта? За кого примут сталкера? Как преодолеют пропасть временную и культурную, отделяющую их от реального мира?

– Где-то в этих самых краях, – начал Сан Саныч, как и всякий уважающий себя боян, неторопливо и солидно, – обитает странное существо. Никто его не видел вблизи – а те, кто видел, уже никому ничего не расскажут. Появляется оно по ночам и только когда нет луны. Вот как раз в такую ночь, как сегодня…

Все настороженно притихли. Пошта мысленно зааплодировал рассказчику.

– Сначала, – нагнетал обстановку Сан Саныч, – человек слышит негромкий рокот. Потом – такое назойливое жужжание, как будто рой пчел вырвался из улья на свободу. А потом – начинается шум, гром, рев и светопреставление. С неба доносится ужасный гул, сверкают зарницы, полыхает пламя – и рассказывали мне, что существо это за раз уничтожало до двух колонн беженцев и более пяти-шести разъездов казаков.

– Знаем мы это существо, – с апломбом юношества заявил кто-то из молодых. – Читали. Змей Горыныч его зовут. Но на всякого Змея о трех головах найдется свой Илья Муромец с бензопилой!

Все опять заржали, но как-то неуверенно: обстановочка не располагала к бурному веселью. Солнце окончательно завалилось за горизонт, на затянутом облаками небе не было ни звездочки, и полная тьма – густая, как чернила, осязаемая тьма – окутала степь.

– Может, и Змей. – Сан Саныч набил трубочку ароматным табаком, пыхнул, выпустив колечко дыма. – Может, и Горыныч. Только рассказывали мне знающие люди, что зовут это существо – Хозяином Неба. И не дай вам бог оказаться на его пути, когда он летит осматривать свое владение. Те немногие, кто смог издалека разглядеть Хозяина Неба – и остаться в живых, что немаловажно! – рассказывали, что похож он на гигантскую птицу. Мне же сдается, что после Катаклизма эволюция обернулась вспять и небо Крыма опять бороздят летающие динозавры – птеродактили. Так что гипотеза о Змее Горыныче может быть не так уж далека от истины.

Тишина повисла над лагерем, и только потрескивали поленья в костре.

– Слышите? – спросил кто-то. – Вроде гул.

– Да нет, – отмахнулись от него. – Чего пугаешь-то? Нет никакого гула.

– А я говорю – есть! – настоял первый голос.

– И я вроде слышу…

То ли массовая истерия охватила лагерь, то ли на самом деле раздался какой-то звук – но Пошта готов был поклясться, что он тоже что-то слышал. Что-то, похожее на…

– Жужжание, – подсказал Зубочистка. – Ну точно как пчелы. Знаешь, на Тарханкуте такие водятся? С кулак размером, как ужалят – капец. Неужели рой сюда залетел?

– Нет, – сказал Пошта. Теперь и он был уверен, что слышал этот звук. – Нет, копать-колотить! Это не рой!

Яркий сполох озарил небо, и жужжание превратилось в рев. Никаких молний, лишь вспышки багрового света подсветили тучи, бросили длинные тени на степь.

– Хозяин Неба! – завопил кто-то истошно. – Спасайся кто может!!!

Паника охватила и без того взвинченных от страха людей. Беженцы-«отдыхайки» ломанулись кто куда, сшибая друг друга с ног, затаптывая женщин и детей. Кто-то опрокинул котелок в костер, тот зашипел и погас. Стоянку заволокло сырым дымом, стало совсем темно.

Грохот! Щелчок кнута – как будто самолет преодолел звуковой барьер! Рев! Сполохи! Паника!

Нет, это был не звуковой барьер. Это были бомбы – кассетные боеприпасы с напалмом. Разлетевшись веером, они обрушили на беженцев огненный дождь. Напалм – смесь нафтеновой и палмитиновой кислоты – и сам по себе ядовит; загоревшись, он страшен. Коллоидная взвесь прилипает к коже, прожигает одежду и практически не поддается тушению. Человек, облитый напалмом, сгорит заживо – причем именно сгорит, а не задохнется от дыма, как жертвы испанской инквизиции, – напалм дыма почти не дает.

Живые факелы из людей с воплями носились по степи…

Не поддаться общему настроению «бей-беги-спасайся!» было крайне тяжело – но Пошта был листоношей и справился. Подсечкой он свалил запаниковавшего Зубочистку на землю, придавил коленом и переждал, пока «отдыхайки» разбегутся кто куда.

Источник шума и сполохов тем временем проревел прямо над головой и спикировал куда-то в степь, озарив неземным сиянием один из холмов.

– Надо убегать! – вопил Зубочистка, бешено вращая глазами. Как все воры и предатели, он был труслив донельзя.

– Обожди, – одернул его Пошта. – Поехали лучше глянем, что это за Хозяин Неба такой…

– Ты что, с ума сошел? Да он же нас сожжет дотла! Вдруг это динозавр?!

– Динозавры не были огнедышащими, – нравоучительно произнес Пошта. – Не надо путать легенды с былью.

Он залез в седло, привязал веревку к луке седла и тронул Одина с места – Зубочистка, у которого не осталось особого выбора, засеменил следом.

Пошта осторожно подъехал к холму и глазам своим не поверил. Никакой это был не холм, а самолетный ангар, таким образом замаскированный. Сейчас ворота внутрь были открыты, на короткую посадочную полосу уже сел старенький «кукурузник» Ан-2НАК и теперь неторопливо заруливал внутрь холма. Пошта много раз слышал байки про подземные аэродромы, но, насколько он знал, ни один не сохранился.

Так вот ты кто такой, Хозяин Неба! Пилот, возомнивший себя безнаказанным!

У Пошты дух захватило от злости. Копать-колотить, как можно убивать беззащитных и мирных людей?! Да еще с такой жестокостью.

Он спешился и приказал Одину с Зубочисткой:

– Ждите здесь.

А сам взял обрез и отправился в гости.

Створки ворот медленно закрывались – они были достаточно тяжелыми, и Пошта успел скользнуть внутрь.

Здесь горел яркий свет, освещая внутреннее убранство: железные стены, инструменты, какие-то конструкции для ремонта, топливные баки, в углу – непонятная груда, накрытая железом. Из основной комнаты в подсобные, видимо, помещения вело несколько запертых дверей. Из «кукурузника» неторопливо выбирался летчик – компактный, кривоногий, в летном шлеме и кожаной куртке.

Пошта молча ждал, целясь в него из обреза.

Пилот стянул шлем и оказался желто-бледным мужичком с дряблой, обвисшей на щеках кожей. Было ему лет пятьдесят, а может, и больше. Выглядел дядька сосредоточенно-погруженным в свои мысли. На губах его блуждала довольная улыбка. И Пошта вдруг понял, что сейчас убьет его без суда, следствия и переговоров. Просто уничтожит, прихлопнет, как таракана.

И этим опустится до его уровня.

– Эй! – негромко окликнул мужика листоноша.

Пилот вздрогнул и уставился на обрез, а потом медленно поднял руки.

– Что тебе нужно? Деньги? Еда? Фильтры?

– Жизнь твоя мне нужна, урод, – почти без выражения сообщил листоноша. – Но сначала я хочу знать, откуда ты такой выкопался и какого фига творишь. Давай на колени.

– Зачем?!

– На колени и руки за голову, – повторил Пошта.

Он прекрасно понимал, что даже против огнестрельного оружия у человека есть шансы. Кинется сейчас, уйдет с линии огня, сократит дистанцию, схватит обрез… Нет уж, мы подстрахуемся. До встречи с Зубочисткой Пошта раньше никого не допрашивал, но сейчас холодная ярость, презрение и отвращение, которые листоноша испытывал к Хозяину Неба, руководили его действиями.

– Имя?

– Игнат, – пробормотал пилот.

– И как же ты, Игнат, дошел до жизни такой? Откуда ты, копать-колотить, здесь взялся?

– Я… Не убивайте! Я все расскажу!

– Рассказывай, рассказывай.

Стоя на коленях и захлебываясь словами, пилот принялся рассказывать.

Он сбежал от ужасов мира еще до Катаклизма. Люди вокруг были либо уродами, либо еще большими уродами, а он один – прекрасный. Бабы – суки, дети – орут постоянно, все дорожает, межнациональные распри, политическая напряженность…

В общем, сделал вывод Пошта, мужик был не только социопатом, но и изрядным мизантропическим дерьмом.

Игнат поступил просто: отчаявшись объяснить окружающим, что им прямая дорога в биореактор, и убедить покончить жизнь массовым самоубийством, неоцененный и очень гордый, он удалился в степь.

Было ему в те годы чуть за тридцать. Делать Игнат толком ничего не умел. Только стихи писать. Гениальные, естественно, и, естественно же, непонятные.

– Хотите, я вам почитаю?

– В другой раз, – внутренне содрогнувшись, ответил Пошта.

– Нет, ну хоть немного. Вот, послушайте: «Ты можешь меня ненавидеть, ты можешь меня не любить, хочу я тебя развидеть, хочу я тебя убить, тупая ты жирная сволочь, во всем обвиняешь меня, но ты же меня недостойна, и я не люблю тебя».

– Хватит. И чтобы больше ни строчки не цитировал, понял? Рассказывай дальше.

Стихи можно было писать и в степи. Чем Игнат и занимался все долгое крымское лето. С людьми он не общался, не считая редких вылазок в чужие сады и огороды – есть-то надо было. Зарос бородой, загорел дочерна, извел несколько пачек бумаги на свою нетленку. Душа требовала, конечно, признания, но воспоминания о жизни среди людей были пока что слишком свежи.

Но осень пришла, по словам пилота, внезапно. Неожиданно подкралась, дрянь такая, нанеся поэту чувствительный удар. Дожди, холодные ветра… Игнат понял, что либо загнется, либо вернется к людям.

Листоноша представил, как этот желчный никчемный человечишка мучается непростым выбором. Но сочувствия не испытал. Игнат между тем продолжал рассказ.

Его силы воли хватило на две недели. Игнат даже пытался вырыть землянку, но ее заливало. А потом изгой и правда заболел. Метался в горячечном бреду, его колотил озноб, а кашель раздирал легкие. И все время не хватало воздуха. Мобильного телефона у Игната не было, и тут бы ему и помереть. Но, видно, у Бога были на этого уродца свои планы. Потому что больного Игната нашел прежний Хозяин неба, такой же упоротый социопат, разглядевший в психе родственную душу. Хозяин неба отволок его в ангар, где давно уже жил отдельно от цивилизации, наладив крепкое хозяйство и запасшись всем необходимым на случай войны, которая – в это летчик свято верил и где-то даже ждал – вот-вот грянет.

Нашлись у него и достаточно сильные, чтобы излечить от пневмонии, антибиотики.

Через несколько недель Игнат окреп и с удивлением понял, что привязался к своему спасителю. Долгие вечера проводили они в беседах, сладострастно ругая весь мир в целом и отдельных людей. Хозяин неба научил Игната всему, что сам знал: управлять самолетом, восстанавливать топливо при помощи присадок… А потом-таки грянул Катаклизм.

Для двух пилотов это был подарок судьбы.

Хозяин неба к тому времени уже начал сдавать, но умом был силен, как прежде. Он решил, что никто не должен подобраться к ангару.

Времена были неспокойные, по острову бродили тяжело больные, умирающие, обезумевшие люди. Свое спокойствие следовало охранять.

Дело это оказалось вполне простым: раз в неделю Хозяин неба облетал свои владения (ту территорию, которую считал своей). Если внизу, на земле, кто-то копошился, его из баков заливали горящим топливом. Сначала Игнат отнесся к такому убийству себе подобных с недоверием. Но потом вошел во вкус.

Старик уже почти не вставал. Игнат царил в небе самостоятельно.

Убивать людей ему нравилось – хотя бы потому, что ему не нравились сами люди.

– Любишь запах свежего напалма по утрам? – поинтересовался Пошта.

Игнат не понял.

Потом старика не стало. Игнат похоронил его. Без наставника было одиноко, но скучать-то некогда. Втайне Игнат лелеял мечту долететь до какого-нибудь большого города и уничтожить его. Над тем и работал, ломая голову, как бы увеличить количество топлива.

Безумец закончил. Глаза его блестели. Только вот смотрел он уже не на дульный срез обреза, а куда-то за плечо Пошты.

Листоноша успел развернуться вовремя: дряхлый старик уже заносил топор на длинной рукояти, целясь ему в голову.

Стрелять было некогда. Пошта развернулся на опорной ноге, перебросив себя за спину старику. Топор был тяжелым и по инерции продолжил движение. Листоноша поднял обрез и изо всех сил ударил старика в основание черепа. Тот упал.

– Нет! – Игнат вскочил и бросился на листоношу.

Одно дело – наврать, что единственный друг и наставник умер. Другое – увидеть, что его убивают. Инстинкт самосохранения у выродка выключился.

Что хорошо в огнестрельном оружии: из него можно не только стрелять. При желании оно превращается в дубину. Пошта решил патроны экономить и встретил Игната ударом в морду. Безумец упал, но тут же вскочил. Скула у него была рассечена, кровь текла на куртку. Но он, похоже, этого не замечал.

Другого выбора не было, и Пошта выстрелил ему в грудь. Бабахнуло громко, звук отразился от металлических стен ангара. Игната отшвырнуло. Пошта приблизился и заглянул ему в лицо. Второй патрон можно было не тратить – глаза безумца остекленели.

А вот старик еще дышал. Пошта перевернул его на спину. Старый Хозяин Неба открыл глаза. И столько в них было ненависти, что листоноша отшатнулся.

– Сука, – прошептал старик. – Добрались. Проклятые жидомасоны. Заговор. Кровь христианская. Пидорасы все. Ненави…

Шепот перешел в хрип, а затем стало совсем тихо. Хозяев Неба больше не было.

Пошта задумчиво посмотрел на самолет.

Тут же, наверное, полно всякого полезного. Надо бы обыскать ангар.

Но сначала он сходил за Одином и Зубочисткой. Увидев трупы безумных летчиков, вор одобрительно усмехнулся:

– Ну ты зверь…

– А они? Между прочим, эти двое людей угробили кучу. Натуральные психи были. Сидели здесь еще с докатаклизменных времен и мочили всех, кто близко подходил. И что, я с ними чайку выпить должен был?

– Нет, конечно, но ты же у нас вроде пацифист…

– Добро должно быть с кулаками, – фыркнул Пошта. – Ладно, проехали. Давай посмотрим, что тут есть полезного.

Полезного в ангаре действительно было много. Помимо самолета и топлива нашли еще запас консервов, воды, фильтров и защитной одежды, неплохую аптечку (правда, большинство лекарств было давно просрочено), а также – удивительно! – рабочую рацию.

Первым делом Пошта попробовал связаться со своими.

Частоту он помнил, но сколько ни крутил ручку настройки, Джанкой поймать не получалось. То ли далеко, то ли рация не такая уж и рабочая… Зато Пошта вышел на связь с Летучим Поездом.

И сразу понял, что у Буйена и его пассажиров проблемы.

– Встречай в Тортуге, братан, – бормотал незнакомый сипатый голос. – Полный поезд добра. Людишек продадим, поезд разберем, будет зашибись!

Тортуга – это Красноперекопск, самый север Крыма. «Не знаю, как в Лондоне, а у нас в Житомире это называется Тетерев», – вспомнил Пошта старую шутку про Темзу.

Да что ж ты будешь делать, копать-колотить! Тут своих дел полно, надо бы догнать воров с перфокартой, но бросать в беде симпатичного Буйена и его пассажиров… Нет, никак не успеть. Не перехватить поезд. Один хоть и быстрый конь, но не самолет же!

О! Кстати!

– Ты это водить умеешь? – спросил Пошта у Зубочистки, молча слушавшего переговоры бандитов.

– А что тут уметь, – отмахнулся Зубочистка. – Примитив.

– До Красноперекопска долетим?

– Должны. А зачем?

– Карму свою хоть частично добрым делом исправишь, – фыркнул листоноша и пояснил в ответ на недоуменный взгляд: – Не могу я людей в беде бросить.

Глава 8

Тортуга

Карта у Хозяина Неба была так себе – дрянь, а не карта. Не нормальная геодезическая, а развлекушка для туристов, примитивная схема с указанием достопримечательностей. Но масштаб был соблюден, и Пошта с помощью спичечного коробка (длина которого, как он знал, ровно три сантиметра) и нехитрых вычислений вывел расстояние до Красноперекопска, он же – Тортуга.

Ровно пятьдесят семь километров. Даже с учетом набора высоты, захода на курс и поиска подходящей взлетно-посадочной полосы – минут двадцать лета. «Успеем, – подумал Пошта. – Обязаны успеть».

Первым делом надо было открыть ворота. Никакая гидравлика в убежище покойного Хозяина Неба, конечно же, уже не работала, и на помощь Поште и Зубочистке (негодяя пришлось развязать) пришел Один, тягловая единица в одну лошадиную силу. Потом Пошта и Зубочистка, навалившись на крылья, дотолкали странно легкий самолет до выхода.

– А почему он такой легкий? – спросил листоноша.

– Потому что пустой, – пояснил бывший пилот гражданской авиации, а ныне вор, лжец и убийца по прозвищу Зубочистка. – Бомбы он сбросил, горючее сжег. Вот и легкий.

– Черт! – выругался Пошта. – Горючее! Совсем забыл!

Авиационный керосин нашелся в подвале, в громадных двухсотлитровых бочках. Тяжелее всего было выкатить их по рампе и затащить на крыло. Потом Зубочистка открыл крышку бензобака и, отсосав чуток керосина из шланга, заправил самолет.

Пустые бочки небрежно отшвырнули в стороны: возвращаться к подземному аэродрому Пошта не планировал. Пускай мутанты разорят это проклятое место!

– Ну что, полетели? – предложил Зубочистка. – Только коняшку придется бросить. Не влезет коняшка-то!

Глаза его горели азартом и злорадством: Одина Зубочистка недолюбливал с тех пор, как Пошта пообещал, что конь откусит ему уши.

– Сейчас, – сказал Пошта. – Минуточку.

Он спрыгнул с крыла, подошел к Одину, погладил его по могучей шее:

– Ну что, дружище, – сказал листоноша, – вот и пора прощаться. Скачи домой, в Джанкой, к Бандерольке и Штемпелю. Дорогу найдешь?

Один фыркнул и затрепетал ушами. «Конечно, найду», – читалось на его морде презрительное выражение.

– Вот и славно! – Пошта хлопнул коня по крупу и отвернулся, чтобы Один не видел выступивших на глазах листоноши слез.

Ржание и топот копыт возвестили о том, что Один отправился в Джанкой самостоятельно.

– Полетели! – решительно сказал Пошта, забираясь обратно на крыло.

– Не туда, – сказал ему Зубочистка, когда листоноша решил сесть во вторую, заднюю кабину. – Там мое место. Второй пилот сидит спереди. И ничего не трогай! Понял?

– Понял.

Пошта устроился поудобнее в тесном кресле, пристегнул ремни, проверил под сиденьем наличие парашюта, с резким хлопком закрыл колпак. Сзади возился Зубочистка.

Пошта не видел, что делал пилот, но самолет вдруг чихнул, приборная доска засветилась, как новогодняя елка с довоенной открытки, мотор прокашлялся. Зашевелились со скрипом закрылки и элероны. Дрогнул, потом сорвался с места и бешено завертелся пропеллер. Завибрировал фюзеляж. И – наконец-то – «кукурузник» стронулся с места.

Медленно-медленно он выполз на взлетно-посадочную полосу и начал разбег. Ускорение постепенно вдавливало Пошту в спину кресла. Степь за окном колпака слилась в одну мутную полосу, мотор взревел, нос самолета задрался в небо, качнулись крылья – и «кукурузник» оторвался от земли.

Впервые в жизни Пошта полетел – как птица.

«Не обманул, и впрямь пилот», – подумал листоноша, глядя как завороженный, как уменьшается земля и приближаются облака. Страшно ему не было – напротив, неземной восторг охватил Пошту, когда на его глазах степь превратилась в плоский рисунок, а облака стали объемными, рельефными, выпуклыми.

– Мы летим! – проорал Пошта, сам того от себя не ожидая.

Сзади счастливо расхохотался Зубочистка.

Самолет нырнул в облака – на миг все вокруг стало темным, сырым и влажным, будто мокрую перину проткнули – а потом воспарил к чистому, начинающему розоветь на востоке небу.

Близилось утро, и если на земле еще царила ночь, то тут, над облаками, розоперстая Эос уже вступала в свои права.

«А ведь когда-то люди летали, – подумал листоноша, – и видели такую красоту регулярно. Пока не стали убивать друг друга в промышленных масштабах. После Катаклизма мы потеряли не только небо – мы потеряли себя».

– Что это? – спросил он, завидев слева клин мелких точек.

– Ах ты ж твою мать! – разволновался Зубочистка, заваливая «кукурузник» на крыло и круто уводя в сторону. – Это удоды!

– Кто-кто?

– Степные попугаи! Мутанты! Они нападают стаей на любую птицу больше себя!

Пошта захохотал.

– Ну и что они сделают самолету? – спросил он.

– Бросятся под винт! Забьют турбину и воздухозаборник! Тогда нам крышка!

Стая удодов стремительно приближалась, двигаясь наперерез «кукурузнику».

– Расчехляй пулемет! – приказал Зубочистка.

Пошта послушно сдернул брезентовый чехол, под которым обнаружился древний пулемет «Максим» – хорошая, надежная машина для убийства. Плохо только, что ствол с водяным охлаждением – вода в кожухе закипит, и пиши пропало, как пить дать заклинит.

Лента нашлась под сиденьем, возле парашюта. Пошта откинул крышку ствольной коробки, заправил ленту, захлопнул крышку, передернул затвор и положил пальцы на гашетку.

Оставалось только надеяться, что спуск пулемета синхронизирован с вращением винта – устройство, известное с Первой мировой войны, патент не кого-нибудь, а самого Антона Фоккера – иначе Пошта отстрелил бы к чертям лопасти и превратил бы «кукурузник» в летающую торпеду-камикадзе.