Антологические стихи

Афанасий Афанасьевич Фет

Антологические стихи

Греция

Там, под оливами, близ шумного каскада,Где сочная трава унизана росой,Где радостно кричит веселая цикадаИ роза южная гордится красотой,Где храм оставленный подъял свой купол белыйИ по колоннам вверх кудрявый плющ бежит, –Мне грустно: мир богов, теперь осиротелый,Рука невежества забвением клеймит.Вотще… В полночь, как соловей восточныйСвистал, а я бродил незримый за стеной,Я видел: грации сбирались в час урочныйВ былой приют заросшею тропой.Но в плясках ветреных богини не блисталиМолочной пеной форм при золотой луне;Нет, – ставши в тесный круг, красавицы шептали…«Эллада!» – слышалось мне часто в тишине.1840

Вакханка

Под тенью сладостной полуденного сада,В широколиственном венке из виноградаИ влаги вакховой томительной полна,Чтоб дух перевести, замедлилась она.Закинув голову, с улыбкой опьяненья,Прохладного она искала дуновенья,Как будто волосы уж начинали жечьГорячим золотом ей розы пышных плеч.Одежда жаркая всё ниже опускалась,И молодая грудь всё больше обнажалась,А страстные глаза, слезой упоены,Вращались медленно, желания полны.1843

Диана

Богини девственной округлые черты,Во всём величии блестящей наготы,Я видел меж дерев над ясными водами.С продолговатыми, бесцветными очамиВысоко поднялось открытое чело, –Его недвижностью вниманье облегло,И дев молению в тяжелых муках чреваВнимала чуткая и каменная дева.Но ветер на заре между листов проник, –Качнулся на воде богини ясный лик;Я ждал, – она пойдет с колчаном и стрелами,Молочной белизной мелькая меж древами,Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,На желтоводный Тибр, на группы колоннад,На стогны длинные… Но мрамор недвижимыйБелел передо мной красой непостижимой.1847

«Влажное ложе покинувши, Феб златокудрый направил…»

Влажное ложе покинувши, Феб златокудрый направилБыстрых коней, Фаетонову гибель, за розовой Эос;Круто напрягши бразды, он кругом озирался, и тотчасБойкие взоры его устремились на берег пустынный.Там воскурялся туман благовонною жертвою; мореТихо у желтых песков почивало; разбитая лодка,Дном опрокинута вверх, половиной в воде, половинойВ утреннем воздухе, темной смолою чернела – и тут же,Влево разбросаны были обломки еловые весел,Кожаный щит и шелом опрокинутый, полные тины.Дальше, когда порассеялись волны тумана седого,Он увидал на траве, под зеленым навесом каштана(Трижды его обежавши, лоза окружала кистями), –Юношу он на траве увидал: белоснежные членыБыли раскинуты, правой рукою как будто теснил онГрудь, и на ней-то прекрасное тело недвижно лежало,Левая навзничь упала, и белые формы на темнойЗелени трав благовонных во всей полноте рисовались;Весь был разодран хитон, округлые бедра белели,Будто бы мрамор, приявший изгибы из рук Праксителя,Ноги казали свои покровенные прахом подошвы,Светлые кудри чела упадали на грудь, осеняяМертвую силу лица и глубоко-смертельную язву.1847

Кусок мрамора

Тщетно блуждает мой взор, измеряя твой мрамор начатый,Тщетно пытливая мысль хочет загадку решить:Что одевает кора грубо изрубленной массы?Ясное ль Тита чело, Фавна ль изменчивый лик,Змей примирителя – жезл, крылья и стан быстроногий,Или стыдливости дев с тонким перстом на устах?1847

К юноше

Друзья, как он хорош за чашею вина!Как молодой души неопытность видна!Его шестнадцать лет, его живые взоры,Ланиты нежные, заносчивые споры,Порывы дружества, негодованье, гнев –Всё обещает в нем любимца зорких дев.1847

«С корзиной, полною цветов, на голове…»

С корзиной, полною цветов, на головеИз сумрака аллей она на свет ступила, –И побежала тень за ней по мураве,И пол-лица ей тень корзины осенила;Но и под тению узнаешь ты как разПриметы южного созданья без ошибки –По светлому зрачку неотразимых глаз,По откровенности младенческой улыбки.1847

«В златом сиянии лампады полусонной…»

В златом сиянии лампады полусоннойИ отворя окно в мой садик благовонный,То прохлаждаемый, то в сладостном жару,Следил я легкую кудрей ее игру:Дыханьем полночи их тихо волновалоИ с милого чела красиво отдувало…1843

«Питомец радости, покорный наслажденью…»

Питомец радости, покорный наслажденью,Зачем, коварный друг, не внемля приглашенью,Ты наш вечерний пир вчера не посетил?Хозяин ласковый к обеду пригласилВ беседку, где кругом, не заслоняя сада,Полувоздушная обстала колоннада.Диана полная, глядя между ветвей,Благословляла стол улыбкою своей,И явства сочные с их паром благовонным,Отрадно-лакомым гулякам утонченным,И – отчих кладовых старинное добро –Широкодонных чаш литое серебро.А ветерок ночной, по фитилям порхая,Качал слегка огни, нам лица освежая.Зачем ты не сидел меж нами у стола?Тут в розовом венке и Лидия была,И Пирра смуглая, и Цинтия живая,И ученица муз Неэра молодая,Как Сафо, страстная, пугливая, как лань…О друг! я чувствую, я заплачу ей даньЛюбви мечтательной, тоскливой, безотрадной…Я наливал вчера рукою беспощадной, –Но вспоминал тебя, и, знаю, вполпьянаМешал в заздравиях я ваши имена.1847

«Уснуло озеро; безмолвен лес…»

Уснуло озеро; безмолвен лес;Русалка белая небрежно выплывает;Как лебедь молодой, луна среди небесСкользит и свой двойник на влаге созерцает.Уснули рыбаки у сонных огоньков;Ветрило бледное не шевельнет ни складкой;Порой тяжелый карп плеснет у тростников,Пустив широкий круг бежать по влаге гладкой.Как тихо… Каждый звук и шорох слышу я;Но звуки тишины ночной не прерывают, –Пускай живая трель ярка у соловья,Пусть травы на воде русалки колыхают…1847

К красавцу

Природы баловень, как счастлив ты судьбой!Всем нравятся твой рост, и гордый облик твой,И кудри пышные, беспечностью завиты,И бледное чело, и нежные ланиты,Приподнятая грудь, жемчужный ряд зубов,И огненный зрачок, и бархатная бровь;А девы юные, украдкой от надзора,Толкуют твой ответ и выраженье взора,И после каждая, вздохнув наедине,Промолвит: «Да, он мой – его отдайте мне!»Как сон младенчества, как первые лобзаньяС отравой сладкою безумного желанья,Ты полон прелести в их памяти живешь,Улыбкам учишь их и к зеркалу зовешь;Не для тебя ль они, при факеле Авроры,Находят новый взгляд и новые уборы?Когда же ложе их оденет темнота,Алкают уст твоих, раскрывшись, их уста.1841

Сон и Пазифая

Ярко блестящая пряжка над белою полною грудьюДевы хариты младой – ризы вязала концы,Свежий венок прилегал к высоко подвязанным косам,Серьги с подвеской тройной с блеском качались в ушах,Сзади вились по плечам, умащенные сладкою амброй,Запах далеко лия, волны кудрей золотых.Тихо ступала нога круглобедрая. Так ПазифаюЮноша Сон увидал, полон желанья любви.Крепкой обвита рукой, покраснела харита младая,Но возрастающий жар вежды прекрасной сомкнул,И в упоеньи любви на цветы опускаяся, дева,Члены раскинув, с кудрей свой уронила венок.1842

Амимона

«Это у вас, на севере, всё нипочем! Посмотри-ка,Чей там, в дали голубой, парус, как чайка, блеснул?Ты только белую точку завидел, – а я различилаСнасти и пестрый наш флаг. Это отцовский корабль!Знать, старику надоела в Наксосе жена молодая…Мать говорила, что он скоро вернется домой,В Наполи-ди-Романию. Полно вечерней пороюВ рощу лавровую мне тайно к тебе приходить!Ах, любовь только губит нас, девушек!» – «Милая, полно!В этих словах две вины: город родной назвалаТы Наполи-ди-Романьей: это названье – чужое.Можно ли в вашей стране девам пенять на любовь?Здесь она города созидала; по храмам и рощамСладостный жар не остыл в гнездах ее голубей.Знаешь ты, как основался ваш город? гонимый Египтом,С целой толпою детей в Грецию прибыл Данай.В Арголиде, томясь жестокою жаждой, изгнанникВсех пятьдесят дочерей ключ отыскать разослал.Долго блуждали они, одинокие. Вдруг АмимонаНеосторожной стопой будит Сатира в лесу.Нет пощады! – Сатир догоняет пугливую, обнял…Но над беглянкою бог верным трезубцем взмахнул.Быстро, как горный олень, умчался Сатир козлоногий –Мимо его просвистав, в землю трезубец впился.„Амимона! – сказал Нептун, – подай мне трезубец!“Дева, горя от стыда, дернула ловкой рукой.Чудо! вслед за зубцами железными почва сухаяЧистых, как горный кристалл, три извергает ключа.Навплия сына Нептуну затем понесла Амимона –Город ваш Навплию он, смелый пловец, заложил».1855

Диана, Эндимион и Сатир

(Картина Брюллова)

У звучного ключа как сладок первый сон!Как спящий при луне хорош Эндимион!Герои только так покоятся и дети.Над чудной головой висят рожок и сети;Откинутый колчан лежит на стороне;Собаки верные встревожены – онеНе видят смертного и чуют приближенье.Ты ль, непорочная, познала вожделенье?Счастливец! ты его узрела с высоты,И небо для него должна покинуть ты.Девическую грудь невольный жар объемлет.Диана, берегись! старик сатир не дремлет.Я слышу стук копыт. Рога прикрыв венцом,Вот он, любовник нимф, с пылающим лицом,Обезображенным порывом страсти зверской,Уж стана нежного рукой коснулся дерзкой.О, как вздрогнула ты, как обернулась вдруг!В лице божественном и гордость и испуг.А баловень Эрот, доволен шуткой новой,Готов на кулаке прохлопнуть лист кленовый.1855

Золотой век

Auch ich war in Arkadien geboren.

SchillerЯ посещал тот край обетованный,Где золотой блистал когда-то век,Где, розами и миртами венчанный,Под сению дерев благоуханнойБлаженствовал незлобный человек.Леса полны поныне аромата,Долины те ж и горные хребты;Еще досель в прозрачный час закатаГлядит скала, сиянием объята,На пену волн эгейских с высоты.Под пихтою душистой и красивойПод шум ручьев, разбитых об утес,Отрадно верить, что Сатурн ревнивыйНад этою долиною счастливойВек золотой не весь еще пронес.И чудится: за тем кустом колючимРумяных роз, где лавров тень легла,Дыханьем дня распалена горючим,Лобзаниям то долгим, то летучимМенада грудь и плечи предала.Но что за шум? За девой смуглолицейВослед толпа. Всё празднично кругом.И гибкий тигр с пушистою тигрицей,Неслышные, в ярме пред колесницей,Идут, махая весело хвостом.А вот и он, красавец ненаглядный,Среди толпы ликующих – Лией,Увенчанный листвою виноградной,Любуется спасенной Ариадной –Бессмертною избранницей своей.У колеса, пускаясь вперегонку,Нагие дети пляшут и шумят;Один приподнял пухлую ручонкуИ крови не вкусившему тигренкуДает лизать пурпурный виноград.Вино из рога бог с лукавым ликомЛьет на толпу, сам весел и румян,И, хохоча в смятеньи полудиком,Вакханка быстро отвернулась с крикомИ от струи приподняла тимпан.1856

Даки

Вблизи семи холмов, где так невыразимоВоздушен на заре вечерний очерк РимаИ светел Апеннин белеющий туман,У сонного Петра почиет Ватикан.Там боги и цари толпою обнаженной,Создания руки, резцом вооруженной,Готовы на пиры, на негу иль на брань,Из цезарских палат, из храмов и из баньСтеклись безмолвные, торжественные лики,На древние ступя, как прежде, мозаики,В которых на конях Нептуновых ТритонЧернеет, ликами Химеры окружен.Там я в одной из зал, на мраморах, у входа,Знакомые черты могучего народаПриветствовал не раз. Нельзя их не узнать:Всё та же на челе безмолвия печать,И брови грозные, сокрытых сил примета,И на устах вопрос, – и нет ему ответа.То даки пленные; их странная судьба –Одна безмолвная и грозная борьба.Вперя на мрамор взор, исполненный вниманья,Я в сердце повторял родимые названьяИ мрамору шептал: «Суровый славянин,Среди тебе чужих зачем ты здесь один?Поверь, ни женщина, ни раб, ни императорНе пощадят того, кто пал как гладиатор.По мненью суетных, безжалостных гуляк,Бойцом потешным быть родится дикий дак,И, чуждые для них поддерживая троны,Славяне составлять лишь годны легионы.Пускай в развалинах умолкнет Колизей,Чрез длинный ряд веков, в глазах иных судей,Куда бы в бой его ни бросила судьбина,Безмолвно умирать – вот доля славянина.Когда потомок твой, весь в ранах и в крови,К тому, кого он спас, могучие своиПротянет руки вновь, прося рукопожатья,Опять со всех сторон подымутся проклятьяИ с подлым хохотом гетера закричит:„Кончай, кончай его!“ – он дышит, он хрипит;Довольно сила рук, безмолвие страданийНевольных вызвали у нас рукоплесканий!(Как эти варвары умеют умирать!)Пойдемте! Кончено! Придется долго ждатьБорьбы таких бойцов иль ярой львиной драки.Пойдемте! Что смотреть, как цепенеют даки!»1 декабря 1856

Телемак у Каллипсы

Солнце низко. Легкой мглоюВечер долы напояет.Вход в пещеру раззолочен.С наклоненной головоюСтарый Ментор засыпает.Сын Улисса озабочен.Смолкли нимфы. Тихо дышитМоре, пар подъяв туманный.Все безмолвствуют упорно.Нимфа Эхо ясно слышит,Как смолы благоуханнойНа жаровне прыщут зерна.Полны сладкого Лиея,Ждут раскрытые амфоры;Но забыл густую влагуСын прекрасный Одиссея;Он поднять не смеет взоры,Он ступить не смеет шагу.На душе и стыд, и горе:Как осмелиться богинеРассказать свою кручину?«Неужели, злое море,Завтра я в твоей пустынеВсё забуду, что покину?»Разгораясь в блеске аломОтлетающей Авроры,Но безмолвна, как рабыня,Грудь прикрыла опахаломИ, склоня к любимцу взоры,Не насмотрится богиня.О Зевес! Зачем же лираТак бессильна – дар, любимыйЗлатовласым Аполлоном?Иль зачем, владыка мира,Взгляд такой невыразимыйТы даешь влюбленным женам?1857

Венера Милосская

И целомудренно и смело,До чресл сияя наготой,Цветет божественное телоНеувядающей красой.Под этой сенью прихотливойСлегка приподнятых волосКак много неги горделивойВ небесном лике разлилось!Так, вся дыша пафосской страстью,Вся млея пеною морскойИ всепобедной вея властью,Ты смотришь в вечность пред собой.1856

Нимфа и молодой сатир

(группа Ставассера)

Постой хотя на миг! О камень или пеньТы можешь уязвить разутую ступень;Еще невинная, бежа от вакханалий,Готова уронить одну ты из сандалий.Но вот, косматые колени преклоня,Он у ноги твоей поймал конец ремня.Затянется теперь не скоро узел прочный:Сатир, и молодой – не отрок непорочный!Смотри, как, голову откинувши назад,Глядит он на тебя и пьет твой аромат,Как дышат негою его уста и взоры!Быть может, нехотя ты ищешь в нем опоры,А стройное твое бедро так горячоТеперь легло к нему на крепкое плечо.Нет! Мысль твоя чиста и воля неизменна;Улыбка у тебя насмешливо-надменна.Но отчего, скажи, – в сознаньи ль красотыИль в утомлении так неподвижна ты?Еще открытое, смежиться хочет око,И молодая грудь волнуется высоко.Иль страсть, горящая в сатире молодом,Пахнула и в тебя томительным огнем?1859

Сон и смерть

Богом света покинута, дочь Громовержца немая,Ночь Гелиосу вослед водит возлюбленных чад.Оба и в мать и в отца зародились бессмертные боги,Только несходны во всём между собой близнецы:Смуглоликий, как мать, творец, как всезрящий родитель,Сон и во мраке никак дня не умеет забыть;Но просветленная дочь лучезарного Феба, дыханьемНочи безмолвной полна, невозмутимая Смерть,Увенчавши свое чело неподвижной звездою,Не узнает ни отца, ни безутешную мать.1858 или 1859

«Когда петух…»

Когда петух,Ударив три разаКрылом своим золотистым,Протяжною песньюВстречает зарюИ ты, человек,Впиваешь последнююСладкую влагуСна на заре,Тогда поэт…Нет! Спи, утомленныйЗаботами дня,Земной страдалец!Ты не поймешь,Зачем я бодрствуюВ таинственном храмеПрохладной ночи.Чу! Слышу, вздохКо мне несетсяС мягкого ложа,Где при серебрянойЛуне белеютМладые ланиты,Покрытые первымШелковым пухом,И где в беспорядкеРассыпаны кудри.А! слышу, слышу, –Ты также не спишь,Несчастный влюбленный!Послушай, что нынеЯ слышал ночьюОт чад Сатурна:Они мне велелиВ земных страданьяхИскать исцеленьяУ Вакха. НаполнимСтаканы – и обаЗаснем поутру,Когда другиеПойдут трудиться.1840

Нептуну Леверрье

Птицей,Быстро парящей птицей ЗевесаБыть мне судьбой дано всеобъемлющей.Ныне, крылья раскинув над безднойТверди, – ныне над высью яГорной, там, где у ног моихВоды,Вечно несущие белую пену,Стонут и старый трезубец НептунаВ темных руках повелителя строгого блещет.Нет пределовКверху и нет пределовКнизу.Здравствуй!На половинном путиК вечности, здравствуй, Нептун! Над собоюСлышишь ли шумные крылья и ветер,Спертый надгрудными сизыми перьями? Здравствуй!Нет мгновенья покою;Вслед за тобою летящаяФеба стрела, я вижу, стоит,С визгом перья поджавши, в эфире.Ты промчался, пронесся, мелькнул и сокрылся,А я!Здравствуй, Нептун!Слышишь ли, брат, над собоюШумный полет? – Я принесС жаркой, далекой земли,Кровью упитанной,Трупами тучной,Лавром шумящей,Мой привет тебе: здравствуй, Нептун!Вечно, вечно,Как бы ни мчался ты, брат мой,Крылья мои зашумят, и орлиныйГолос к тебе зазвучит по эфиру:Здравствуй, Нептун!1847