Между прочим

Где в этом писании горячий протест молодой и честной души истинного студента против моей якобы несправедливости?

Где в нём благородство и пыл юноши, встающего на защиту корпорации, с которой он духовно слит?

Пусть он вдумается в тон его писания, я знаю – ему от этого не может быть стыдно, – стыд в наше время такая редкая вещь, но я уверен – он сильно разозлится на себя за себя…

Если мы, газетные волки, вечно всеми травимые, иногда слишком зверски и резко огрызаемся, – нам это простительно.

Мы утомляемся до бешенства, и мы слишком много говорим для того, чтоб не ошибаться, а говорить меньше ним нельзя, потому что нас мало.

Но вам, – а вы один, к сожалению, из «теперешних», – вам не следует учиться у нас ошибкам нашего тона, – заметьте – только тона! – и не следует вам выходить на защиту своих товарищей таким неумытым, чумазым и неряшливым, каким вы предо мной явились.

И ваша защита ещё сильнее утверждает меня во мнении, что «теперешние» плохи.

Они плохи ещё и потому, что у них нет ясной оценки людей и их действий.

Вот, например, среди них есть один, совершивший нечто такое, о чём нельзя не только писать, но и говорить иначе, как шёпотом и с краской стыда на лице, – нечто такое, что никогда не совершалось студентами и что так грязно, так неприлично, стыдно!

Он студент и ваш товарищ – один из «теперешних».

На концерте 9 января я видел, как один из студентов ударил другого по щеке, и этот другой ответил ему на удар только несколькими напыщенными движениями своей маленькой, клоунски развинченной фигурки.

Это было в гостиной, часов в пять утра, когда публики было уже мало.

Недавно один из студентов на Дворянской улице довёл до обморока какую-то девушку грязными предложениями.

Сколько за последнее время этих скандальчиков и скандалов творится студентами!

«Да это всегда было и совершенно в порядке вещей!..» – возразят мне.

Да? В порядке вещей?

Не верю. Не согласен.

Это всегда было – может быть.

Но я знаю студентов, и мой опыт, моё знание их повелевает мне сказать, что хотя студенты прежнего времени и дебоширили, но и в этой области они были чище «теперешних».

Ибо в каждом скандале, в котором они принимали участие, – вместе с ними были благородство и честь, и прежде поводы к скандалам были несколько иные, чем ныне.

Я, пожалуй, кончил.

Со смирением сознаюсь пред оппонентом моим – да, я и грубоват и неостроумен – это факт.

Но, почтеннейший, зачем же вы говорите мне об этом ещё грубее, не остроумнее, если вы сознаете себя выше меня и этом отношении?

Зачем – о несчастный сынок скверненьких деньков – вы так плохо рекомендуете себя, – если вы о себе высокого мнения?

Не отвечайте – я знаю!

Addio![12]

26

Осуществляются мечты, хорошие мечты, которые в скором времени позволят всем нам с полным убеждением сказать:

«Деревня – вот он – рай!»

А почему – тому следуют пункты.

Во-первых, в одном из заседаний общества трезвости одним из радетелей о преуспеянии народа на почве культуры было предложено, помимо украшения деревенской жизни волшебными фонарями, устроить в деревне ещё и кегельбан.

Во-вторых, решено в принципе завести в деревне музыку – настоящую музыку.

Ознакомить мужичков с Чайковским и Бородиным, и чтобы мужичок и пахал под музыку, и молотил под неё, и о податях думал под звуки похоронного марша.

Инструментов нет – это ничего, можно и на губах изобразить.

С музыкой и пением – жизнь деревни, несомненно, пойдёт как по нотам.

И всё это тем более уместно, что, как оказывается, деревня уже пользуется услугами электричества.

Для вас это новость?

Я тоже ничего не знал до последнего дня земского собрания.

Этот отрадный факт был ведом только гласному Шулешкину, но и он хранил его до сей поры в строгой ото всех тайне.

Но наконец-то объяснил.

– Ведь в настоящее время, – спокойно доложил он товарищам, электрическое освещение устраивается даже в деревнях!

Все были поражены открытием.

Но, конечно, не могли не поверить гласному, жителю деревни, хорошо знакомому с ней.

Поверили, – потом стали завидовать ему.

– А у нас в деревнях совсем нет никакого освещения. Тьма одна, и больше ничего!

Да-с, вы видите, деревне нынче «везёт», как говорится.

Кегельбан ей хотят устроить, музыку ей дают, электрическое освещение у неё уже есть…

Теперь остаётся совсем немного дать ей для полного счастья.

А как это будет хорошо, когда она введёт у себя разные культурные штуки!

Например, телефон.

Дядя Сидор звонит к дяде Фоме.

– Эй ты, корявый чёрт, ты дома, что ли?

– Дома, а что ты орёшь?

– Я-то? Так, ничего. Лежал, лежал на печи, скучно стало…

– Ну?

– Дай, думаю, Фомку в кабак позову.

– Да ведь денег-то нет?

– А мы мой хомут заложим! Идёт?

И при свете электрического освещения они оба дружески тащат в кабак хомут с шершавого Савраски – животного, питающегося соломой с крыши.

Видите – какая отрадная картина?

1895–1896 гг.

Сноски

1

Родной дом, домашний очаг. У древних римлян боги – хранители и покровители домашнего очага, а затем и всего римского народа. Каждая семья имела обычно двух пенатов, их изображения помещались около очага – Ред.

2

ищите женщину – Ред.

3

плащ-накидка без рукавов. По имени французского актёра Ф. Тальмы, который изобрёл много предметов одежды, названных его именем Ред.

4

ах, уж эти шалуны бесплатные мальчики! Всегда они калечат себя ради собственного удовольствия – Прим. М.Г.

5

выборные члены городских дум и земских собраний – Ред.

6

машина для размола зерна (пшеницы, ржи и др. культур) в муку; используется также для измельчения соли и иных видов сыпучего сырья – Ред.

7

река Татьянка – от слова «тать» – «вор». Протекает по территории г. Самары. – Ред.

8

название низших государственных служащих, не имевших чинов – Ред.

9

смотрите здесь, смотрите там (франц.). Из популярной в то время комической оперы Ж. Р. Ж. Планкетта «Корневильские колокола» – Ред.

10

нескромность, игривость, почти непристойность – Ред.

11

простите (франц.) – Ред.

12

прощайте! (итал.) – Ред.