Русское тайнобрачие

Та, молодцом, сразу прямо ответила, что желала бы. Видно, уже игра-то сия ей принадокучила. – Но он молчит.

– Что же ты, – говорю, – пнем стал? Поверни тебя, батюшка Спиридон-поворот.

– Я, – говорит, – больше уже не попадусь.

– Кому это? – женщине, которая ваших детей таскает и вас любит?

– Все равно, – говорит, – я могу жить граждански. «Нет, – думаю, – если ты по-граждански, так я же с тобой, с разбойником, сделаюсь по-военному».

Язычок-то себе прикусил и о роде его венчания с акушеркой ничего ему не сказал, чтобы он не считал себя свободным, а озаботился им иначе.

Как он ушел, я положил перед его супругой лист бумаги и говорю:

– Пишите-ка, какой я вам перевод продиктую.

И задиктовал, указывая, где что ставить: «Его превосходительству, господину такому-то, от такой-то докладная, записка». А затем продолжение в таком смысле, что «я, просительница, прижив внебрачно с таким-то, служащим под ведением вашего превосходительства, двух детей, в чем он чистосердечно признался при священнике таком-то, и не получая от него ничего на содержание сих невинных малюток, коим сама не в состоянии снискать пропитания, а потому всепочтительнейше прошу побудить его на мне жениться или по крайности оных моих малюток обеспечить должным, по средствам его, содержанием, вычетом части из его жалованья».

Она это все написала, а потом спрашивает:

– К чему это писано?

– А к сему, – говорю, – подпишись.

– Но ведь это донос.

– Нет: это докладная записка.

– В таком случае, – отвечает, – я подпишу. – И подписала.

Я взял этот манускрипт в карман, надел новую ряску и пошел к генералу, которого, как вам говорю, еще в малых чинах коротко по картам знал. Отлично, шельмец, с табелькой играл и вообще был чудесный парень – любил выпить и закусить, и отношения наши, по-полковому, были на «ты».

Конечно, honores mutant mores,[1] – может быть, он и переменился, но я как-то этого не надеялся и решил держаться с ним на прежней ноге.

Велел о себе доложить, а сам стал перед зеркалом, чтобы орденки поправить. Но в это же зеркало и вижу: он в ту же минуту выходит, прямо ко мне, крадется и – цап сзади ладошами глаза мне и закрыл.

– Жоздра! – говорю, – радость моя, – это ты.

– А ты, – восклицает, – почему узнал?

– Мудрено ли узнать: кто, кроме тебя, может мою священную особу за лицо брать, а к тому же я и в зеркало тебя видел. Давай поцелуемся. Я, – говорю, – к тебе по делу, Жоздра.

Его Егором величали, но мы его Жоздрою звали, потому что так ему одна некогда влюбленная в него простонародная девица белошвейка писала.

– Есть у тебя такой-то подчиненник?

– Есть.

– Повели ему, мой ангел, на одной мамзельке жениться.

Он расхохотался.

– Что ты это, поп-чудила, – говорит, – выдумал. В моей власти конские свадьбы, но человеческие браки не по моему ведомству.

– Нет, – говорю, – Жоздра, жизненок мой, маточка, – не говори глупостей: у русского генерала все во власти! Я иначе не верую. Не огорчай меня, не отказывайся от христианского дела, повели дураку жениться на дуре, чтобы вышла целая фигура, а то мне их и ребят очень жалко.

Он было опять смеяться, но я говорю:

– Нет, ты, ангел мой, не смейся, – это дело серьезное. – И рассказал ему все дело.

– Понимаешь ли, – говорю, – что этого ни в какой конклав нельзя пустить, чтобы кто-нибудь не пострадал, а зачем страдать, когда ты по-генеральски – один все дело поправить можешь.

– Каким манером?

– Просто – повели, да и баста, на то ты начальник.

– Я выгнать его, – говорит, – могу, но принудить его жениться не имею права.

– Тпру, тпру, тпру, – отвечаю, – остепенись. Что ты это такое выдумал? Как можно человека выгнать, да еще особенно этакого глупого. Куда он, дурак, без казенной службы годится? Нет, ты не ожесточай несчастного сердца, а просто потребуй его перед себя и накричи.

– Что же я буду кричать?

– Да что хочешь, то и кричи – только посердитее. Но если заметишь, что он отвечать хочет, вот этого не до пускай, – топни и скажи: «молчать».

– И с тебя этого будет довольно?

– Совершенно, мамочка, довольно. Только, пожалуйста, посердитее, и чтобы не смел отвечать.

– Изволь, – говорит, – уважу, – и с этим позвонил, а мне добавляет: – Пойди там, за ширмой, посиди, покури, послушай, что выйдет. Я ни за что не ручаюсь.

– Да тебя, – говорю, – никто и не просит ручаться, только сделай свое начальническое дело добросовестно, – накричи.

Ну, он и действительно сделал все это очень хорошо: как тот вошел, он сразу его афрапировал. Все жестокие хитрости сентиментального обхождения откинув, прямо ему сочиненною мною докладною запискою мимо носа на землю швырнул.

– Знаете ли вы, – спрашивает, – какая женщина это пишет?

И чуть тот было только рот разинул, чтоб сказать: «знаю», – он как крикнет:

– Молчать! Почему вы на ней не женитесь?

Но прежде чем тот ответил, я ему через ширму пальцами махнул, он – опять крикнул:

– Молчать! Я знать ничего не хочу! Слышите?

– Слу-слу-слу-ш-ш-шаю.

– Завтра мне чтобы брачное свидетельство было. Слышите?

– Слу-слу-слу-ш-ш-шаю.

– Вон! и до тех пор на глаза мне не сметь показываться. Слышите?

– Слу-слу-слу-шаю.

– Деньги на свадьбу есть?

– Нет.

– Вспомоществование дам, а пока… Батюшка! – зовет меня, – пожалуйте сюда.

Я вышел.

– Извольте взять, – говорит, – этого соблазнителя: он девицу соблазнил и должен немедленно быть с нею обвенчан. Прошу вас исполнить это и завтра же прислать мне его брачное свидетельство.

– Слушаю-с, – отвечаю. – Извольте, молодой человек, идти и приготовьте разрешение начальства. Я за ним зайду.

Тот вышел, а генерал спрашивает меня:

– А что, каково я кричу?

Я его в обе щеки чмокнул и говорю:

– Умник! умник! но теперь доверши свою работу: сплавь их отсюда.

– Куда?

– Назначь его куда-нибудь в провинцию отдельную должность занимать.

– Это для чего?

– Да он там успокоится и с простыми людьми в разум придет.

И в этом успел. Так я их в один день развел, а на другой день обвенчал, с малым упущением по числу оглашений, и свидетельство выдал, а через неделю и на службу их выпроводил. Он с большим развитием ничего и понять не мог. Однако пробовал меня пугать.

– Вы отвечать, – говорит, – будете.

– Ну, это, мол, не твое дело: мне начальство приказало венчать, а я власти покорен.

Так он и сейчас настоящим образом всего не понимает, а живут, судьбою довольны и назад не просятся, – думают небось, что они в самом деле законопреступно обвенчаны, да, чай, и акушерки боятся.

– А что же, акушерка не приходила?

– К кому?

– К вам.

– Как же, приходила. Я ее к певцу отправил.

– И после не видали?

– Нет, видел один раз у пристава на крестинах.

– Что же она: сердилась?

– Н-н-нет. Поискала вчерашнего дня и увидала, что она дура.

«Отличную, – говорит, – батюшка, ваши духовные со мною штуку сыграли».

«А что такое?»

«Да то, что я по их милости все равно как будто вместо кадрили вальс протанцевала».

«Ну, что делать, когда-нибудь утешитесь, вместо вальса кадриль протанцуете». На кого же ей сердиться?

– Просто невероятное!

– Вот то-то и есть. А поведите-ка все это через настоящие власти – какая бы кутерьма поднялась, а путного ничего бы не вышло: потому что закон и высокое начальство, стоя превыше людских слабостей, к глупости человеческой снисхождения не могут оказывать, а мы, малые люди, можем, да и должны. Дурачки, да наши. Что ж их хитрецам в обиду давать? Надо их пожалеть. Поживут с ваше – и они обумнеют, – тоже людей жалеть будут. Но довольно мне вам эти сказки сказывать. Я уж очень разболтался, пойду – посмотрю, что мне в мотье написали.

– Да, – говорю, – это и впрямь все отдает сказками.

– Сказки, сударь, и есть, сказки. Живи да посвистывай… «Патока с инбирем, ничего не разберем, а ты, дядя Еремей, как горазд, так разумей».

Собеседник мой подал мне руку, которую я придержал и спросил:

– Но неужто же у нас никто не может помочь вместо всей этой городьбы прямую улицу сделать?

А об этом нам еще ничего не известно. Впрочем, никогда ни в чем не должно отчаиваться: одна набожная старушка в детстве меня так утешала: все, говорила, может поправиться, ибо «рече господь: аще могу – помогу». Где она это вычитала, – я тоже не знаю, но только она до ста лет благополучно дожила с этим упованием, чего я и вам от души желаю.

Примечания

Печатается по назв. на стр. 662 изданию, стр. 457–509. Впервые в газете «Новости», 1878, 16 декабря, 1879, 5 января, № 4, 9 января, № 7, 15 января, № 13, и 28 января, № 28. Перепечатано в издании: «Мелочи архиерейской жизни», СПб., изд. 2, вновь автором пересмотренное, исправленное и значительно дополненное, с тремя приложениями, изд. И. Л. Тузова, 1880, стр. 237–296.

Столичный протоиерей. – По указанию А. Н. Лескова, здесь подразумевается священник Иоанн Образцов, настоятель храма Спаса на Сенной в Петербурге (А. Лесков, Жизнь Николая Лескова, стр. 299, сноска).

… поправил у себя на груди важные кавалерии… – Подразумеваются ордена (кавалер ордена).

… устроили его за одним столом «в мотью»… – В словаре Даля (т. II, стр. 351) указано, что орловское областное слово «мотья» обозначает «пленки, силки, волосяные петли на бечевке для ловли птиц»; здесь это слово употреблено в значении: усадили вместе.

Один довольно известный в свое время литератор… – В «Новом времени» (1879, 30 марта, № 1108, стр. 3) в рецензии Н. К. на «Мелочи архиерейской жизни» указано, что речь идет о З-не, сотруднике «Литературной библиотеки» и «Библиотеки для чтения», то есть о реакционном критике Е. Ф. Зарине (1829–1892).

… принимал к себе в дом тоже довольно известного педагога. – О ком идет речь, не установлено.

… записывал у него в церковной квартире свой «обыск»… – Обыск – особый письменный акт православной церкви, совершаемый перед венчанием: под обыском должны быть подписи священника, свидетелей, жениха и невесты.

… ей забило памороки (народное выражение) – она упала в обморок.

… начнем хоть с отца нашего Иакова. Посмотрите, пожалуйста, что это за молодчина был по сердечной части! – В библии (Первая книга Бытия, глава 29) содержится рассказ о том, как Иаков, плененный красотой младшей дочери Лавана – Рахили, семь (а не шесть, как у Лескова) лет прослужил пастухом у Лавана. Но Лаван обманом сделал Иакова мужем другой, старшей дочери Лии, и Иаков служил еще семь лет ради Рахили.

Блаженный Августин (354–439) – один из виднейших христианских богословов.

… наставшая вскоре затем филаретовщина всех их свела и скорчила. – Лесков имеет в виду режим, установленный московским митрополитом (с 1821 г.) Филаретом Дроздовым. Филарет Дроздов (1783–1867) – митрополит московский с 1821 года и до смерти, один из наиболее реакционных церковных деятелей, автор «Православного катехизиса», который с 1823 и до 1917 года выдержал множество изданий и считался официальным изложением основ русской православной церкви.

… Урию на войну услал, а к его Вирсаве со грехом ходит. – В библейской Второй книге Царств рассказывается, как царь Давид, чтобы овладеть понравившейся ему Вирсавией, услал ее мужа Урию на войну, где он и погиб; от брака с Вирсавией у Давида родился сын Соломон (Мудрый).

… когда, бывало, ему что-нибудь из Евстафия Плакиды приведет… – Евстафий Плакида – римский вельможа и полководец, христианский великомученик (ум. ок. 118 г.).

… архиерей в ту пору был Г-иил. – В 1821–1828 годах архиереем в Орле был Гавриил Розанов (1781–1858).

Ему бы, по-моему, «Весельчака» издавать. – «Весельчак» – еженедельный юмористический и сатирический журнал, выходивший в Петербурге в 1858–1859 годы.

… отвлеченнее, чем в Аристофановой комедии, – все «на облаках» происходит. – «Облака» – комедия древнегреческого драматурга Аристофана (IV–V в. до н. э.).

… дворник, которому сама полиция верит больше, чем любому ученому и литератору. – Здесь и дальше у Лескова намек на то, что в царской России дворники систематически использовались полицией для слежки и доноса за проживающими в доме.

… плюнул так решительно, как мог плевать только известный Костанжогло… – В главе третьей второго тома «Мертвых душ» Костанжогло несколько раз гневно плюет.

… «раннего батюшку» за себя нанимал… – Состоятельные священники, чтобы не утруждать себя ранним вставанием, нанимали вместо себя какого-либо безработного и нуждавшегося попа. В больших городах, вблизи церквей и соборов, порою образовывались своеобразные «биржи труда».

… таких своих энгелистов привели… – то есть нигилистов. Ср. стр. 259 наст. тома.

Есть чем стесняться? суньте два пальца вместо руки, – вот и сановник. – Эти слова – изложение эпизода, случившегося на вечере у Лескова, когда писатель, камергер Б. М. Маркевич подал генерал-майору А. П. Щербатову два пальца (А. Лесков, Жизнь Николая Лескова, стр. 299).

Им и молебна-то жаль, – не токма что Исайю для них беспокоить. – «Исайя, ликуй» – молитва, исполняемая при венчании.

Конклав – собрание католических кардиналов; здесь в значении – высокое собрание.

Афрапировал – ошеломил.

Сноски

1

Почести изменяют нравы (лат.).

Комментарии

1

Содержать «чернило на руках» значит вести письменную часть, а марками называются жестянки, выдаваемые священниками исповедникам, с каковыми последние подходят к записчикам, вносящим имена в исповедные росписи. Марки эти, наподобие простонародных банных билетов, должны служить доказательствами, что исповедник действительно был у священника на духу и получил разрешение в своих согрешениях, а не записывается в книги без исповеди. Впрочем, эти марки или бляшки теперь уже почти повсеместно выводятся из употребления, как не достигающие цели. К упразднению марок, говорят, повела «подставка», то есть наемщество, к коему прибегали люди, не желающие исповедоваться, но обязанные к тому служебными или иными требованиями. (Прим. автора.)