Он сказал / Она сказала

Это бульон из мозговой косточки, на самом деле вкусный и наваристый. Весь район его обожает.

– Присматривать за тобой так, как Кит, я не смогу, но уж накормить обязан.

– Ну, что ты, не стоило… – Рот наполняется слюной, и я понимаю, что и вправду еще ничего не ела. – Проходи.

– Извини, я побежал. Жди меня примерно в это время каждый день, пока Кит в отъезде. Если что-то нужно, ты скажи, ладно? Как ты вообще?

– Думала, что заработаю приступ панической атаки, когда он уезжал, но вроде все прошло. Справилась.

Мак отступает на шаг.

– Может, Лин позвонить?

Все ясно. Если надо принести лекарств или что-то сделать для будущих малышей – это он пожалуйста. Все бросит и примчится. Однако эмоции – по бабской части. Мак совсем не изменился.

– Нет, не надо.

Лин работает в соцзащите. Наверняка стучится в дверь какой-нибудь запущенной квартирки с переводчиком на буксире, а то и с полицией. Чтобы я решилась ее отвлечь, должно стрястись что-то серьезное.

– Ну ладно, мне пора. – Он неуклюже наклонился и чмокнул меня в щеку. – Вечером сижу с детьми, а завтра заскочу.

Лин с Маком давно не вместе – расстались примерно тогда, когда у нас с Китом закрутилась вся эта история. Но, расставшись, они ладят куда лучше, чем прежде, да так, что Лин умудрилась забеременеть еще раз. Их девчонки, Джуно и Пайпер, живут на два дома – в районе нашей же «Стремянки», их разделяют четыре улицы. Если считать нас с Китом, то на три. У них тут даже есть своя комната, по крайней мере пока.

Я выливаю бульон в раковину и возвращаюсь к себе. На столике в прихожей стоит светящийся глобус – детская игрушка, в которую я влюбилась на благотворительной распродаже. Провожу пальцем по маршруту Кита, пролегающему через суровое Северное море. Я могу закрыть весь путь до точки, где затмение будет полным, подушечкой большого пальца. Фарерские острова такие крошечные, даже мизинец накроет. Слишком крошечные, чтобы там спрятаться.

По рукам побежали мурашки. Стоит только подумать о Бесс, как я теряю почву под ногами. Тяну вниз рукава свитера и раскручиваю глобус, пока океаны и материки не сливаются воедино.

Глава 5

ЛОРА

10 августа 1999-го

Команда прибыла в пункт назначения где-то под Хелстоном. Местные полицейские в куртках со светоотражающими полосками оглядели нас с головы до ног. На обочине дороги стоял фургон. Лин, склонив голову, оперлась о борт, пытаясь согреться в лучах солнца, еле пробивающегося сквозь туманную дымку. На куске картона, лежащем у ее ног, значилось: «Тяжелая палатка? Подбросим до Лизарда за 2 фунта».

Она открыла глаза и улыбнулась, услышав мой голос:

– Надо же, нас ждет персональный водитель!

– Автобусы дальше не пускают, до лагеря еще несколько миль. А деньги нам не лишние.

Она распахнула дверь, и разношерстные незнакомцы один за одним полезли в фургон, оставляя монетки на ее вытянутой ладони. На исходе века границы между субкультурами расплылись. Панки и готы смешались с клубными девицами, прицепившими к спине крылышки феи, и опрятными юнцами из Эссекса в дизайнерских джинсах. Они свалили в угол свернутые спальные мешки, и воздух в салоне наполнился душным ароматом травы. Те, кому не досталось места, развалились на грязном полу в проходе, крайне довольные тем, что после девяти часов в поезде наконец можно было спокойно покурить.

Я забралась на соседнее с Лин сиденье и задрала ноги на приборную панель.

– Как там Кит? Злится из-за погоды?

Лин закатила глаза.

– Никогда не видела, чтобы люди так психовали. У нас с Маком уже сил нет объяснять, что затмение все равно состоится, и фестиваль тоже. Так что у него всего два варианта – успокоиться и веселиться или дальше всех доставать.

– Ему просто очень хотелось, чтобы все сложилось идеально.

– Идеально не сложится, это ежу понятно. Людей из-за погоды совсем мало. Говорят, всего съедется тысяч двадцать. Рори – фермер, который дал землю под фестиваль, – сказал, что, чтобы выйти в ноль, как минимум надо пятнадцать. Конечно, может, кто-то и приедет в последнюю минуту, но все равно дела не очень.

Я вздохнула.

– А что-нибудь хорошее есть?

Лин задумчиво наморщила нос.

– Ну, если будет холодно, всем захочется выпить горяченького. Но мы все равно в убыток сработаем. Думаем даже свернуться на день раньше, чтобы просто музыку послушать, а не… А, черт, проехала!

Лин ударила по тормозам. Я удержалась, но остальные повалились вперед.

– Простите! – крикнула Лин.

Она развернулась, чиркнув шинами по придорожной насыпи, и съехала на проселочную дорогу.

– Кстати, именно поэтому никто не доезжает, – пояснила она, пока мы тряслись по кочкам. – Местные не особо довольны фестивалем и поснимали все знаки. Причем не только тот, что дорогу на фестиваль указывал, но и официальные – с названиями. В этих запутанных тропинках сам черт ногу сломит.

– Да, в сельской местности всегда так, – сказала я, когда мы скрылись в пышном зеленом тоннеле; тени от листьев плавали по лобовому стеклу, словно рыбки. – Указателей никогда нет.

Мы выехали из тоннеля и оказались у высокого заграждения из алюминиевых панелей. Здесь было полно полиции, у входа дежурил даже один конный. Двое мужчин в броских жилетах обыскали трейлер на предмет наличия запрещенных веществ и проверили билеты на фестиваль, поменяв их на специальные браслеты. Мы с Лин поехали дальше – наклейка на лобовом стекле, оповещающая о том, что мы организуем питание, послужила нам пропуском. Трейлер, подпрыгивая, несся по кочкам мимо торговых палаток и большого синего шатра в золотистую полоску. Там было все, что должно быть на музыкальном фестивале: флаги, барабаны, прилавок с фалафелями, карусели и люди на ходулях, покрытые желтой краской. Но в отсутствие толпы народа все это смотрелось, как последствия гуманитарной катастрофы. Ветер гнал по земле сухие перекати-поле.

Лин припарковала трейлер у палаток – красная для них, зеленая для нас с Китом. Я потянула за змейку. Она открылась со знакомым звуком, напоминающим о каникулах, проведенных в кемпинге, и подобных фестивалях. Внутри на двойной надувной кровати один в одном лежали два чистых спальных мешка. От сохнущих полотенец шел слабый запах мыла.

Под дубом расположился темно-синий шатер – наша чайная. Возле бойлера с кипящей водой стоял Мак. Вращающийся дискобол брызгал ему в лицо светом. Я учуяла запах корицы от пряного чая, который мы все тогда пили. На ветках дерева висели китайские колокольчики; их перезвон больше действовал на нервы, чем успокаивал.

– Еще есть время, чтобы слава о нас разошлась, – прогудел Мак в кружку.

До затмения оставалось меньше двадцати часов.

Из темноты шатра возник Кит с пакетом мусора. Он ни разу не брился с тех пор, как мы виделись, так что щетина торчала во все стороны.

– Привет, – нежно сказала я.

Кит настолько погрузился в отчаяние, что не сразу сообразил, что я приехала, и тут же расплылся в широкой улыбке. Я ощутила привычную гордость за то, что одной лишь мне удается вывести его из уныния. Он уронил пакет на землю, и мы поцеловались. Я почувствовала, как напряжение отпустило.

– Пахнешь лучше, чем я думала.

– Рори пускает к себе помыться. За отдельную плату.

– Ага, – съехидничал Мак, – все, кто прикидывается хиппи, способны вынести без душа всего два дня.

Его слова прозвучали так, будто нелюбовью к гигиене стоит гордиться.

– Не обращай внимания, – сказал Кит. – Я никогда не тратил четырех фунтов с большей пользой.

Он повернулся к Маку:

– Рори не виноват. Не только мы разорились за эти выходные.

Заправив мне за ухо прядь волос, Кит спросил:

– Как собеседование?

– Вроде ничего.

– Наверняка ты была на высоте, – рассеянно проронил он, наблюдая за плывущей над нами огромной тучей.

– Облака рассеются. Синоптики, как обычно, все напутали.

Мне не удалось подбодрить его своей уверенностью. Кит ворчал на тучи и душевые кабины, пока не напоролся взглядом на неполадку.

– Да что такое? – Он покрутил кран на бойлере. – Опять контакт отошел! Побудь здесь, выпей чаю, а я пока починю.

Он чмокнул меня в макушку и исчез в глубине палатки.

Мак прикурил длиннющий косяк. Я глубоко затянулась, чтобы прогнать все мысли о лондонских заботах, и передала его Лин. Я могла курить и не курить, чем гордилась. У Лаклана Маккола была зависимость от алкоголя. Была она и у Мака. Я радовалась, что уж мне-то зависимость не грозит. Конечно, я не осознавала опасности, ведь вещества попадают в мозг, и он либо выстраивает защиту, либо привыкает. Стрессовые гормоны адреналина и кортизола конкурируют со всеми психотропными веществами. Спустя год после Лизарда я позавидовала тем, кто мог лечь в реабилитационную клинику. Постоянная тревога внутри только подбрасывает дров в огонь зависимости.

Когда вернулся Кит, одержав победу над упрямым шнуром, я уже была под дымком. Мак махнул косяком у его носа.

– Давай, Кит. Расслабься.

– Я хочу быть в сознании, когда начнется затмение, – надменно процедил Кит.

– Затмение только завтра, – возразила Лин.

– Не волнуйся. – Мак всегда воспринимал отказ как личное оскорбление. – Если он дорвется до наркотиков так же поздно, как до секса и рок-н-ролла, то первую экстази проглотит лет в сорок.

Я думала, Кит рассмеется – ночами между нами бурлила страсть, – однако он нахмурился. Только Мак умел его разозлить. В какой-то момент – наверное, в те десять минут, что разделяли их появление на свет, – было решено, что вся сила достанется Маку. Он даже присвоил их общую фамилию. Об этом, кроме меня, никто не задумывался, но мне это казалось отвратительным. Не то что Мак всегда настаивал на своей правоте, хотя я не раз замечала, что именно Кит старается замять ссору; просто его мнение имело больший вес.

– Нужно распаковать вещи. – Я поднялась и пошла через поле, зная, что Кит пойдет за мной. Распаковывать вещи мы не стали, а вместо этого отправились в постель. Точнее, в спальный мешок. В ту пору секс представлял собой что-то вроде балласта, который требовалось поскорее сбросить за борт. После мы лежали под зеленым навесом, мои трусики восьмеркой скрутились вокруг лодыжки.

– Далеко до моря? – спросила я.

– Минут двадцать. Но если у тебя остались силы, можно дойти до Гунхилли-Даунс. Оттуда передали первый спутниковый сигнал. Там стоят тарелки – огромные, как небоскребы.

– Я вообще-то рассчитывала на романтичную прогулку.

– Да, это не совсем то. И представляешь, прямо посреди всех технических прибамбасов – куча древних камней. Здесь повсюду мегалиты. А эти идиоты взяли и построили спутниковую станцию! Правда, сейчас ее вывели из эксплуатации.

– Я тебя люблю, но к спутниковым тарелкам не полезу.

Мы поднесли браслеты к турникету, чтобы выйти с территории фестиваля, и отправились на побережье к мысу Лизард. Вокруг было полно трейлеров и вагончиков, туристы выстраивались в очередь у невзрачных кафе за чашкой чая. Деревенские улицы сузились до крошечных тропинок. Издали море походило на расплавленный свинец. И вдруг мы оказались на краю обрыва, глядя на аквамариновые островки воды между камней.

– Теперь понятно, почему лодки у контрабандистов такие потрепанные, – сказала я, глядя, как откатывается огромная волна, обнажая острые черные скалы, похожие на челюсть динозавра.

– Из меня вышел бы отличный контрабандист, я похитил бы все сокровища морей.

Мы оба рассмеялись. Трудно было представить кого-то менее похожего на пирата.

– И пробрался бы к тебе в просоленных галифе и с кинжалом в зубах.

– А я бы спрятала рубины в нижних юбках.

– Ого! – Он притянул меня к себе, запустив руки мне в волосы. – Мне просто очень хочется, чтобы завтра все сложилось идеально.

– На свете ничего нет идеального.

– Да ладно, а мы? Не будь язвой.

Он улыбнулся и отпустил меня.

Кит все еще верит, что все пошло под откос в те выходные. Что, если бы сразу же после затмения я повернулась влево, а не вправо, мы гладко плыли бы по течению. Он ошибается. Мы были молоды, нам посчастливилось найти друг друга, но мы отнюдь не были застрахованы от всего дерьма, что приключается с остальными. Даже отличный секс – в особенности он – еще ничего не гарантирует. Время и жизненные неурядицы обычно берут свое. Увы, Кита не переубедишь. Несмотря на теорию параллельных жизней, о которой он без конца рассуждает и которая гласит о том, что на свете бесконечное множество вселенных, где имеют место все возможные действия, нельзя дважды прожить одну и ту же жизнь, отмотать назад и сделать по-другому. Неизвестно, чем кончились бы наши отношения, если бы мы не пережили то, что пережили. Нам жить только с тем, что есть.

Глава 6

КИТ

18 марта 2015-го

Поезд, грохоча, движется на север от Лондона, и Англия за окном сменяет серые оттенки на зеленые; я успокаиваюсь с каждой милей. Сначала я связал это с тем, что все идет по плану, никаких поломок или забастовок, но, развернув сэндвич, что приготовила мне Лора, ощутил, как при мысли о ней сжало грудь. Выходит, причины лежат глубже. С ужасным чувством понимаю, что легче мне потому, что жена осталась дома. Четыре дня без перепадов настроения, паранойи и бесконечных манипуляций. Четыре дня лишь для себя.

Пока я размышлял о Лоре, аппетит напрочь пропал. Она не виновата, она тоже мучается, плачет, снедаемая тревогой. Я предложил еще раз обратиться к психотерапевту – деньги найдем. Может, есть способ заархивировать прошлое, как старый файл в компьютере, который вряд ли понадобится, но сохранить его на всякий случай надо. Однако Лора идею не поддержала. Когда она впивается ногтями в руки или дышит в такт какой-то внутренней мантре, я рад, что у меня не такое богатое воображение. Хорошо хоть, кто-то из нас способен держать его в узде. На фоне таких мыслей во мне просыпается чувство вины – бесплодное чувство, и я заставляю себя переключиться.

Поезд не спеша пилит по Ноттингемширу – родным местам Бесс. Пологие холмы утыканы столбами линии электропередач. По-моему, эти конструкции со всей очевидностью демонстрируют, что человек может привыкнуть ко всему. Все поля страны утыканы этими гигантскими стальными монстрами, а мы не только не бежим прочь с криком, но даже их не замечаем.

Безо всякой видимой причины поезд останавливается близ Ньюарка. В воцарившейся тишине возобновляется шепот в моей голове: «Нельзя было уезжать». У совести голос моей жены, у нее же она переняла большинство убеждений.

Смотрю на телефон. От Лоры ничего. Надеюсь, это значит, что она пошла досыпать. Вчера добавил новых ярлыков – ссылки на каждый блог, чат или форум, посвященные затмению, которые смог отыскать в Интернете. Хочу сравнивать официальные сводки погоды со слухами.

Затем, по привычке оглянувшись, жму пальцем на секретную иконку «Фейсбука», запрятанную за дюжиной ненужных приложений. Если Лора узнает – убьет, но на «Фейсбуке» новости появляются мгновенно, а я учел все правила предосторожности – другое имя, невнятная картинка на аватарке, отключены сервисы, оставляющие геометки. Я захожу в аккаунт только с телефона или с рабочего компьютера, а с общего планшета – никогда. Чуть не попался пару лет назад. Какая-то женщина под именем «Таинственная леди» (что ж, двое вполне могут сыграть в игру под вымышленными именами) – на аватарке у нее был темный силуэт на фоне полускрытого солнца – отослала мне личное сообщение с вопросом: «Ты – Кит Маккол?» Я заблокировал ее и не заходил в аккаунт целый год. Больше она не объявлялась.

На стене группы, посвященной затмению, настроения колеблются от осторожного оптимизма до безграничного отчаяния. Старые заботы отступают под бременем новых. Когда поезд подъезжает к Ньюкаслу, мысли мои заняты исключительно погодой.

– Крис!

Каждый раз, когда меня окликают по новому имени, процессор в мозгу берет полсекунды на обработку.

– Ричард!

Он стоит под часами, невероятно роскошный в фарерском свитере. Рюкзак у него меньше, чем мой, в руке он держит ящичек с ньюкасловским темным элем. Ричард машет мне в знак приветствия. Приблизившись, пожимаю ему руку. Наша дружба не подразумевает объятий при встрече, но после четырех дней в одной каюте, может быть, мы к этому придем. Несколько лет назад мы вместе работали в лаборатории. Как-то раз, случайно обнаружив общую страсть к историям религиозных культов, отправились после работы ударить по пиву. Он больше интересовался наблюдением за звездами в телескоп, нежели затмениями, но, когда стало понятно, что в этот раз Лора не сможет поехать со мной в Торсхавн, я пригласил Ричарда – не только для компании, но и для того, чтобы он взял на себя часть расходов. Мы считали каждую копейку. Ричард вообще не в курсе, что когда-то меня звали Кит Маккол, и он понятия не имеет об истории с Бесс. Лора как-то поинтересовалась, решился бы он на поездку, если бы знал, что из-за меня нам может угрожать опасность.

– Да она совсем рыжая, как апельсин, – удивленно говорит он, тыча в мою бороду.

Мы прыгаем на эскалатор, ведущий к месту сбора, где уже стоит заведенный мини-автобус.

Разговор принимает метеорологический оборот. Беседа о капризах тепловых фронтов и параде планет расслабляет, как погружение в теплую ванну. Ни одному из нас не требовалось лишних разъяснений о природе явления или подробностях теории. Центральная операционная система в мозгах Лоры дала сбой – она тоже заразилась страстью охотников за затмениями, но, если я углублялся в теорию, глаза у нее стекленели. Ей вполне хватает просто стоять и смотреть, замирая от страха. Хотя мне этого не понять, я научился уважать такой подход. Однако обсуждать небесную механику с тем, кто разбирается, – ни с чем не сравнимое удовольствие. До этого я будто жил в местечке, где все говорят на иностранном языке. Я вроде его выучил и говорю прилично, но, найдя того, кто понимает все оттенки и нюансы моего родного наречия, готов плакать от счастья. В таких беседах присутствует объективность. Даже в счастливых браках разговоры никогда не несут нейтрального оттенка, к каждому слову прибавляется вес тех, что когда-либо сказаны раньше. Чистая наука – короткая передышка, поскольку на нее не наслаиваются пласты совести и морали. Лора запоминает все, что я говорю, и пытается найти подтекст, что часто сбивает меня с толку. Наука оперирует фактами и опирается на твердую почву. На оценочные мнения, напротив, опереться никак нельзя, слишком уж они зыбкие. Полагаю, что во мне живет только одно оценочное мнение – о Лоре.

– Смотри, какое приложение поставил, геолокацию отслеживает. – Ричард показывает мне экран планшета с маршрутами, наложенными на карту. – Общий, частями, туда-обратно. Все здесь!

Во мне закипает раздражение. Я полагал, что сам буду аккуратно наставлять Ричарда.

– Да вы, парни, знаете, что и как. – К нам оборачивается средних лет мужчина. – Видимо, раньше на затмениях бывали?

Не удержавшись, гордо выпячиваю грудь.

– Двенадцатое полное затмение!

Брови у всех ползут вверх. Ощущаю себя небожителем среди смертных.

– А я в первый раз, как девственник! – улыбается Ричард.

– Мы тоже, – мужчина жестом указывает на жену.

– Нет, я уже давно не девственница, – говорит она, и все вокруг хохочут.

Звоню Маку – надо убедиться, что он не уедет из города, пока меня нет. Хочу быть уверенным, что он отвезет ее в больницу, если понадобится. Нужно, чтобы рядом побыл кто-то из семьи. Рабочий график Лин непредсказуем, моя мама только раскудахчется, а отец Лоры просто не успеет доехать вовремя.

– Сделаю, – заверяет Мак. – Все время буду на «Стремянке», пока ты не вернешься. Не волнуйся, Лора под присмотром.

– И не вздумай пьяный садиться за руль, – предупреждаю брата. Понятное дело, что шучу. Он не пьет уже четырнадцать лет. Он завязал не потому, что вдруг решился встать на путь трезвости, и даже не потому, что ощутил ответственность за детей. Его подстегнул коммерческий успех. Мы с Лорой решили, что раньше он был злым, потому что его внутренний капиталист задыхался под гнетом хиппи-либерала. Он зовет себя босоногим делягой. Идиотское выражение. Разница между мной бывшим и мной настоящим в том, что я могу сказать ему об этом напрямую.

Городской пейзаж за окном меняется по мере приближения к порту. Всюду высятся башни из готовых к погрузке ящиков, а краны, словно космические ракеты, почти протыкают низкое небо. Я узнаю «Принцессу Селестию» по картинке из рекламной брошюры. При взгляде на крошечные иллюминаторы меня охватывает приступ клаустрофобии.

На причале у нас забирают багаж, заверяя, что чемоданы будут ждать нас в каютах. Мы с Ричардом в похожих свитерах стоим у трапа. Вокруг сотни людей. Несмотря на все слова, сказанные Лоре, я беспокойно шарю глазами, боясь увидеть шапку темных и кудрявых, как завитки дыма, волос, ожидая, что вот-вот меня окликнут по прежнему имени.

Глава 7

ЛОРА

11 августа 1999-го

В день затмения на рассвете было пасмурно и холодно. Мы проснулись около восьми, хотя накануне работали до полуночи, а потом танцевали. Девушка с банкой золотой краски для тела предложила нам с Лин два рисунка по цене одного, и теперь на наших голых плечах пламенело по солнцу, хотя холодно было так, что изо рта шел пар. Мы набрели на шатер, где играли транс, и ушли в отрыв. Теперь большая часть золотой краски осела на моих ладонях и в спальном мешке, и все же еще можно было разглядеть полустертое солнце.

Кит высунул голову из палатки. Мне показалось, что он вот-вот расплачется.

– Никогда раньше не сталкивался с туманом. Даже не знаю, что и делать.

За час до первой фазы я упаковала небольшую сумку, а Кит в десятый раз проверил камеру. Мы прошли мимо колеса обозрения через рощу к нашему шатру. Клиентов не было, Лин с Маком сидели за столиком и истерично хохотали.

– Здоро́во! – крикнул Мак.

Я смерила их пристальным взглядом: зрачки узкие, так что они не под гашишем, челюсти не ходят ходуном, значит, не под экстази. Выходит, ребята наглотались кислоты, и их теперь не отпустит до конца дня.

– Ты все просрал, – поморщился Кит.

Я знала, он говорит так не из ханжества и даже не из-за денег, что оказались выброшенными на ветер. Ему было жаль, что брат так наплевательски относится к затмению.

– Идем отсюда. Сегодня мне не до торговли.

Эти двое даже не заметили, что мы ушли.

На основной сцене было полно народу. Люди качали головами в такт транса, периодически с надеждой поглядывая на небо. Многие надели специальные очки в оправе из картона, хотя затмение еще не началось. Местами сквозь тучи прорывались снопы света, и в толпе начинали свистеть, но тут же разочарованно умолкали – облака вновь закрывали небо. Кит нервно оглядывался.

– Отсюда горизонт не виден. Если нас окутает туман, нужно, чтобы обзор неба был как можно шире.

Мы медленно обернулись.

– Может, пойдем за рощу? – предложила я. – Оттуда обзор лучше.

С той стороны была парковка, полная грузовиков, на которых привезли аттракционы. Позади машин тянулся высокий забор, закрывший футов двадцать неба.

– Да уж, со сцены лучше видно, – проворчал Кит.

– Постой!

У забора стоял трейлер, его крыша шла вровень с забором. Я посмотрела на Кита, затем наверх.

– Да ну, – замахал он руками, но отправился в обход, заглянул в кабину и в окна и показал мне большие пальцы. Потом заскочил наверх одним ловким прыжком. Я полезла по капоту, как обезьянка, уцепившись за зеркало бокового вида. Кит подтянул меня наверх.

Несмотря на пасмурное небо, вид нам открылся чудесный. Зеленые луга спускались к морю, видневшемуся вдалеке. Холмы, по которым вчера мы бродили в одиночестве, были усыпаны туристами. Из-за какой-то акустической хитрости музыку здесь было слышно лучше, чем на сцене: басы звучали внушительнее, электронная мелодия чище. Я достала из кармана очки для затмения и протерла стекла свитером. Один из покупателей, забредший к нам вчера вечером, сказал, что очков на всех не хватает. Их перепродавали друг другу по пятьдесят фунтов за пару. Я посмотрела на свои – обычный картон и пластик. Интересно, как взлетает цена на вещь, необходимую всего на пять минут. Спустя секунду это просто мусор.

С Кита разом схлынуло все уныние, теперь он был не на шутку взволнован и сжал мою ладонь так сильно, что я отдернула руку.

– Прости, – произнес он и растер мне сдавленные суставы.

А затем начался ветер.

Конечно, Кит рассказывал мне об этом неземном предзнаменовании, сила которого варьируется от легкого бриза до чуть ли не урагана. Мои волосы взвились вверх серебристыми струями, Кит придержал их и держал собранными в своей руке до конца. Погода была похожа на ту, что описывают в предыстории к волшебной сказке.

– Начинается… – проговорил Кит.

Свет гас медленно, постепенно, безо всякого драматизма, странным было только то, что потемнело среди бела дня. За нами продолжался фестиваль: визг высоких нот и громыхание баса достигли крещендо, и даже затмение не оправдывало этот ужас. Время от времени раздавались выкрики: