Рождественская надежда

Долгие годы мы действительно были счастливы, однако не обходилось и без проблем. Авиакомпания, в которой трудился Марк, обанкротилась, и тысячи сотрудников потеряли работу. У его мамы обнаружили рак молочной железы, и ей пришлось много лет лечиться. Мы с мужем часто ссорились из-за семейного бюджета: он любил делать необдуманные покупки, а я считала, что нужно все взвесить, прежде чем тратить деньги на новый автомобиль или дорогой магнитофон. Однажды мы все вместе ехали в машине. Шон сидел на заднем сиденье и слушал, как родители пререкаются, обсуждая финансы. «Мам, пап, не ссорьтесь», – попросил он, пытаясь дотянуться до нас. Он был таким мудрым в свои два с половиной!

Вернувшись домой после первого дня в садике, Шон заявил мне:

– Мамочка, я от тебя никогда не уйду! Всегда буду с тобой.

– А что же ты станешь делать, когда женишься?

– Жить здесь!

– Но твоя жена захочет, чтобы ты помогал ей по дому и жил с ней. Она ведь будет тебя очень любить.

– А я буду любить тебя, – горячо заверил меня Шон. – Всегда, всегда, всегда!

Много лет я хранила на видном месте в спальне прадедушкины карманные часы. Они висели на потускневшей латунной подставке, которую прадед вместе с часами передал сыну – моему дедушке. Стоило мне чуть отвлечься, как Шон выдвигал ящики комода, карабкался по ним, доставал часы и клал себе в кармашек. «Это не простые часики, – объясняла я, отбирая их у сына. – Нужно очень бережно с ними обращаться». Шон кивал и делал вид, что внимательно слушает, но через несколько дней, войдя к нему в комнату, я опять заставала его за игрой с часами. «Я отдам тебе часики, когда ты подрастешь, – говорила я. – Моя прабабушка подарила их прадедушке, когда они были еще совсем юными. Дедушка подрос, и его папа передал их ему, тот – своей дочке – твоей бабушке, а бабушка – мне. А потом настанет и твой черед их беречь». Однако Шон был слишком мал, чтобы заинтересоваться семейной историей, так что в конце концов я просто унесла часы в кабинет и положила высоко на книжную полку, откуда он не мог их достать.

Когда сын подрос, он нередко приводил домой приятелей. Мы с Марком предпочитали, чтобы Шон и его друзья общались под нашим присмотром, а не в гостях у кого-нибудь, чьих родителей мы совсем не знали. Как и все подростки, ребята были шумными и озорными. Однажды они носились по кабинету, и Шон налетел на книжную полку. Прадедушкины часы свалились на пол, а Шон упал сверху, всмятку раздавив их коленом. Я еле сдерживала слезы. Как можно быть таким неосторожным, с таким пренебрежением относиться к старине?

– Мама, прости, – извинился Шон. – Я куплю тебе другие.

– Не говори глупостей, Шон! – оборвала я его на глазах у приятелей. – Невозможно заменить семейную реликвию. Нельзя купить воспоминания.

Я собрала осколки часов и обернулась через плечо.

– Твоим друзьям пора домой. И мы не будем приглашать их в гости по крайней мере месяц.

Сейчас я понимаю, что перегнула палку, однако в тот момент я была слишком расстроена и сердита, чтобы сдержать гнев. Еще долго я хранила в коробочке разбитые часы, надеясь, что опытный мастер сумеет их починить, но мои опасения подтвердились: часы ремонту не подлежали. В конце концов пришлось их выбросить. Шон вновь пообещал подарить мне другие.

– Не нужно, – махнула я рукой, целуя его. – Подумаешь, часы.

Прошли годы. Шон со своей девушкой собирался на выпускной бал. Мы с Марком фотографировали их на заднем дворе. Сын так красиво смотрелся в смокинге, и ей необыкновенно шло мерцающее платье цвета морской волны. Мы проводили их к машине. Шон распахнул перед девушкой дверцу, затем подошел к нам и обнял меня. «Всегда», – прошептал он, и на моих глазах выступили слезы.

Теперь кажется, что все это происходило очень давно. Мы были молодыми и счастливыми и жили в ярком и радостном мире. Но жизнь идет, обстоятельства меняются, и счастье уходит, как бы мы ни старались его удержать.

Я вымыла последнюю сковородку и отправила ее на сушилку.

– Спасибо за ужин, мам. Мне пора.

Мама взяла сковородку, вытерла ее и сунула в шкафчик под плитой.

– На ферме Лонгворт готовится праздничное представление. А еще будут рождественские гимны, угощения и даже катание на санях.

– Кажется, я что-то об этом читала, – кивнула я, натягивая куртку.

– Мы с Лестером собираемся туда пойти. Хотите с нами?

– Может, у меня и получится. Но насчет Марка не уверена.

Мама принялась выкручивать мокрое полотенце.

– Было бы неплохо, если бы вы пришли вдвоем, – подал голос папа.

Я промолчала. Не хотелось снова заводить этот разговор. Я потянулась за сумочкой.

– Патти, вы бы обратились к семейному психологу, – посоветовала мама.

Я жестом остановила ее:

– Мы уже пробовали. Они ничем не могут помочь.

Я открыла входную дверь.

– Патти, Марк любит тебя, а ты его. Постарайся сохранить семью. Пожалуйста. Сделай все возможное, прежде чем…

С досадой я прервала ее:

– Я уже сделала все, что могла. Мы оба сделали.

Несколько дней назад Марк начал укладывать свои вещи в коробки и чемоданы. Мама видела это и не понимала, почему я его не останавливаю. А я просто не могла. Не знала, как. За четыре года я не предприняла ничего, чтобы ему захотелось остаться. Удивительно, что он вообще выдержал так долго. Родители были не в курсе, что я уже говорила с Марком, когда он начал собираться.

– Ты уходишь?

Он сунул руки в карманы и уставился в пол.

– У меня больше нет сил, Патриция. – Да, он действительно уходил. – Я не могу так жить.

Я вышла из комнаты. Расставание, безусловно, не сделает нас счастливее, однако мы оба еще год назад поняли, что оно неизбежно. Скоро наша семья совсем развалится.

– Ты говоришь так, будто уже ничего нельзя исправить, – сокрушенно покачала головой мама. – Но надежда есть всегда, Патти. Нужно просто…

Я не выдержала:

– Хватит, мама. Пожалуйста, перестань.

Перед тем как захлопнуть за собой дверь, я успела перехватить ее взгляд. Конечно, она обиделась. Вся дрожа, я села в машину. И когда я успела стать такой бессердечной? Надо было поговорить с ними, но сил уже не осталось.

Я приехала домой и легла в постель, молясь, чтобы хоть на один день в моей душе воцарился мир.

Глава 3

Пережить горе и преодолеть отчаяние возможно, только помогая другим.

Эли Визель

Мне что-то снилось. Не знаю, как долго звонил телефон, пока я наконец не проснулась и не осознала, что происходит. Была почти полночь.

– Патриция, это Карен Делфи. Простите, что звоню так поздно, но дело срочное.

– Что стряслось?

– Мы только что получили сообщение от мамы Эрика. Его папе стало хуже. – Я была в курсе, что отец Эрика страдает от эмфиземы. – Врачи предупредили – если мы хотим с ним проститься, надо ехать прямо сейчас.

– Поняла. Уже выезжаю за Эмили.

Пятилетняя Эмили Уэйст жила с Карен и Эриком последние пять месяцев. По дороге к дому Делфи я пыталась договориться с другой приемной семьей, чтобы девочку приютили.

Впервые я встретила Эмили чуть меньше полугода назад, в июле. Поговорив с ней и ее соседкой, Гретой Ларсон, я получила примерно представление о случившемся.

В тот день Эмили сидела на краю ванны и наблюдала за тем, как ее мама собирается на работу.

– Сейчас позвоню миссис Ларсон, спрошу, сможет ли она посидеть с тобой, – сказала мама.

Грете Ларсон было шестьдесят один год. Жила она на той же улице, где Трейси и Эмили снимали крохотный домик, и всегда их выручала. Готовила для них что-нибудь вкусное, дарила Эмили то зимнюю курточку, то пару туфелек, и приглядывала за ней, когда Трейси неожиданно вызывали на работу в ресторан.

В дверь позвонили, и Эмили спрыгнула с края ванны.

– Я открою!

Она распахнула дверь и увидела Грету с тарелкой, накрытой листом фольги.

– Миссис Грета! – Эмили кинулась обнимать гостью.

– Ты уже поела? – поинтересовалась соседка.

– Не-а.

– Будешь куриный пирог?

– Буду! – Девочка приняла тарелку из ее рук и поставила на стол с красно-сине-белой клеенкой.

– Пирог вчерашний, но все еще вкусный. Я ела его на обед.

Трейси вышла из ванной, расчесывая волосы.

– Грета, здравствуйте, я как раз хотела вам звонить. – Тут она заметила, что миссис Ларсон одета в нарядную блузку и брючки, и осеклась. – Ух ты! Отлично выглядите.

– Сегодня у нас годовщина свадьбы. Хэл пригласил меня в ресторан.

Эмили подняла голову и посмотрела соседке в лицо.

– Так, значит, вы не сможете …

Трейси торопливо приблизилась к Эмили, показывая, что лучше помолчать.

Заметив недоуменный взгляд девочки, Грета заподозрила неладное.

– Трейси, ты что, работаешь сегодня? Нужно приглядеть за Эмили?

– Нет-нет. Идите с Хэлом, хорошо вам отметить годовщину!

– Мы можем и в другой день пойти. Ничего страшного. Больше сорока годовщин уже отметили.

– Не стоит, я найду кого-нибудь.

– Точно? – усомнилась Грета.

– Конечно!

Миссис Ларсон не могла припомнить случая, чтобы за Эмили присматривал кто-то еще.

– Может, тогда мы с Хэлом возьмем Эмили с собой?

– Да! – обрадовалась девочка.

– Нет, – решительно отказалась Трейси, провожая соседку к выходу. – Отдыхайте. И спасибо за пирог! Я сейчас позвоню кому-нибудь и попрошу посидеть с Эмили.

– Если никто не сможет, сразу дай мне знать, – произнесла Грета, выходя на улицу.

Трейси взяла телефон. По первому номеру никого не оказалось дома. Следующий был недоступен. Прошло двадцать минут. К тому времени Трейси обзвонила всех знакомых и уже опаздывала. Она накинула рабочую форму, присела за стол рядом с Эмили, доедающей пирог, и задумалась.

– Мама, что с тобой? – забеспокоилась девочка.

Трейси со стоном обхватила голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом подняла взгляд на дочь.

– Слушай меня внимательно, – велела она, застегивая форму, и сняла со стены часы. – Я должна быть на работе, когда длинная стрелочка подойдет к двенадцати, а короткая – к шести. – Она указала пальцем на двенадцать и на шесть. – Моя смена начнется, когда стрелки примут вот такое положение. А когда короткая стрелочка будет между восемью и девятью, а длинная – на шести, ложись спать. – Трейси развернула часы к Эмили и показала, в каком положении будут находиться стрелки. – Поняла?

Девочка кивнула.

– Я поеду домой, когда короткая стрелочка укажет на десять, а длинная – на двенадцать, но ты в это время уже будешь спать. – Трейси вытащила из часов батарейки. – Сейчас я поставлю стрелки так, чтобы часы показывали половину девятого. А ты следи за часами в гостиной. Когда стрелочки примут такое же положение, ложись и засыпай.

Эмили перестала жевать и посмотрела на маму.

– А с кем я останусь?

Трейси вздохнула: девочка так ничего и не поняла.

– Ты сегодня побудешь одна. Совсем немножко.

Эмили наморщила лоб.

– Но ты ведь не разрешаешь мне оставаться одной. Даже в машине.

– Верно, но сегодня особый случай. Никто не может с тобой посидеть, а я должна ехать на работу.

Девочка бросила взгляд в окно на дом Греты.

– Эмили, посмотри на меня. – Дочь перевела взгляд на маму. – Ты справишься? Сможешь посидеть одна и лечь спать, когда часы будут выглядеть вот так?

Эмили молча ковыряла остатки пирога в тарелке.

– А купаться?

– Не сегодня. – Трейси убедилась, что до Эмили наконец-то дошел смысл сказанного. – Можешь поиграть в своей комнате или посмотреть «Красавицу и Чудовище». Кассета уже вставлена. Но главное – не открывай никому дверь. Если кто-то постучит, выключи телевизор. Пусть думают, что никого нет дома. Ладно?

Эмили кивнула.

– Я постараюсь звонить как можно чаще. Но если позвонит кто-то посторонний, скажи, что я в ванной и перезвоню попозже.

– Но ты же будешь не в ванной, а на работе.

– Да, но я не хочу, чтобы об этом знали. Чтобы кому-то еще стало известно, что ты дома одна. – Трейси щелкнула зажигалкой и долго курила, пока от сигареты почти ничего не осталось. – Напомни, во сколько ты ложишься спать?

Эмили указала на часы.

– Правильно. А когда кто-то стучит в дверь, откликаешься?

Девочка помотала головой.

– Если кто-нибудь позвонит по телефону, ты скажешь…

– Что ты в ванной.

– Умница.

Трейси снова затянулась сигаретой и вздохнула. Конечно, оставлять пятилетнего ребенка одного – чистой воды безумие. Но что еще ей делать? За жилье накапливается долг, а на машине нужно менять две покрышки.

Трейси взяла сумку и присела на корточки перед дочерью.

– А давай через пару дней устроим себе праздник? Сплаваем вниз по реке, посмотрим фейерверки и съедим торт «Муравейник».

У Эмили загорелись глаза.

Трейси сунула окурок в пепельницу.

– Договорились. Я запру за собой дверь. Ни в коем случае не открывай ее. Не выходи из дома и ложись спать. Поняла?

Эмили кивнула, потягивая молоко через трубочку в форме сердечка.

Трейси прижала дочь к себе и поцеловала ее.

– Я тебя очень люблю.

– И я тебя, – ответила девочка, зажав трубочку зубами.

Трейси наклонилась к ней.

– А поцелуйчик?

Выплюнув трубочку, Эмили чмокнула маму в щеку. Трейси расцеловала дочь и направилась к выходу.

– Никому не открывай. И вообще не подходи к двери. Даже не смотри в ее сторону. Пусть она остается запертой, а ты ложись спать в половине девятого. Люблю тебя!

Эмили помахала маме вслед и стала наблюдать за тем, как молоко поднимается по трубочке.

В тот июльский вечер я уже собиралась спать. Едва успела подняться на второй этаж, как зазвонил телефон. Часы показывали четверть двенадцатого, и я догадалась – звонок с работы.

– Алло.

– Патриция, вас из диспетчерской беспокоят. – Говорил сотрудник Департамента. – Дело не терпит отлагательств: ребенку срочно нужна помощь.

Я записала все сведения и указания по поводу маршрута и стала одеваться.

До места добралась около полуночи. У дома стояли две полицейские машины. Я показала удостоверение, и меня пропустили. Эмили сидела на кровати рядом с полицейским и рассеянно листала какую-то книжку.

– С ней был кто-нибудь? – спросила я.

– Она говорит, кто-то держал ее за руку, но когда мы приехали, никого, кроме девочки, не встретили.

– Она уже знает?..

– Мы ей толком ничего не объясняли. – Полицейский вздохнул. – Может, позвать священника?

Я покачала головой.

– Не нужно.

Я приблизилась к девочке и улыбнулась ей. Она взяла на руки лежавшего рядом игрушечного мишку. Полицейский вышел из комнаты, а я присела на кровать.

– Привет, Эмили. Меня зовут Патриция.

– Вы мамина подруга?

– Нет, я социальный работник. Помогаю детишкам и их родителям.

– И вы поможете нам с мамой? – Она крепко обняла мишку в ожидании моего ответа.

Сердце у меня разрывалось, но я обязана была сказать девочке правду.

– Эмили, твоя мама попала в аварию.

Малышка безучастно посмотрела на меня.

– Она получила тяжелые травмы и умерла. Скорая даже не успела довезти ее до больницы.

Эмили уставилась в пол.

– Понимаешь?

Девочка кивнула. Она явно не осознавала происходящего.

– Со мной будет что-то плохое?

– Нет, что ты. Все будет хорошо. Мы для того и приехали, чтобы тебе помочь. Твоя мама успела сказать полицейскому, что ты здесь. Она просила позаботиться о тебе.

Эмили отрешенно смотрела на меня.

– Твоей маме помогал полицейский. Она в первую очередь подумала о тебе. Объяснила ему, где ты находишься.

Эмили уткнулась лбом в мишку и стала покачиваться из стороны в сторону. Потом потянулась ко мне. Я посадила ее к себе на колени. Не выпуская игрушку, девочка прильнула к моей груди и обхватила меня за шею. Она не плакала, просто молча прижималась ко мне. Я стала укачивать ее, поглаживая по спинке. Диплом психолога, полученный мною семь лет назад, ничем не помогал в таких ситуациях.

– А когда мама вернется? – спросила наконец девочка.

У меня сжалось сердце. Я посмотрела ей в глаза.

– Она больше не вернется, солнышко.

Эмили замерла, положив голову мне на плечо. От таких слов всегда перехватывает дыхание и сковывает оцепенение. И неважно, сколько тебе лет. Я понимала: подобное очень трудно осознать.

– Можно я останусь тут?

– Я должна отвезти тебя в другое место, где тебе окажут помощь.

– Но мне не нужно помогать! – Эмили подняла часы, лежащие рядом с кроватью. – Когда стрелочки встанут вот так, я буду выключать мультик и ложиться спать. Буду делать все, как сказала мама.

Именно в тот момент я поняла, что с Эмили никого не было. Почему мама оставила ее одну, выяснилось позже, но уже тогда я видела, что она любила свою дочь.

Я взяла девочку за руку.

– Знаю, ты уже совсем большая и очень храбрая, но все-таки лучше поехать туда, где тебя накормят и уложат спать и не надо будет смотреть на часы.

Эмили взяла на руки игрушечного крольчонка.

– Можно мне пойти к миссис Грете?

– Полицейский сказал, ее сейчас нет дома, но утром мы с ней обязательно свяжемся.

Девочка не понимала, что происходит.

– Я возьму с собой игрушки?

Я подняла мишку и протянула ей.

– Конечно. А я соберу твою одежду. Хорошо?

– Вы поедете со мной?

– Я тебя туда отвезу.

Эмили покачала головой: я не ответила на ее вопрос.

– Но вы поедете со мной?

Я погладила девочку по руке.

– Я не смогу с тобой остаться, но обязательно сделаю так, чтобы у тебя было все, что нужно.

Эмили молчала. Я уложила ее вещи. Их было совсем немного. На комоде я заметила небольшой каталог, раскрытый на странице с фотографией девочки в летящем розовато-сиреневом платье, похожем на наряд принцессы. Словно наяву я увидела, как Эмили находит нужную страницу и ставит каталог на комод, так, чтобы мама обратила на него внимание. Девочка была уверена: мама увидит его и обязательно купит ей платье на день рождения или поможет написать Санта-Клаусу письмо с просьбой о таком подарке. Я сунула каталог к себе в сумку и протянула руку Эмили. Однако девочке хотелось, чтобы я понесла ее на руках. Я подняла ее, а один из полицейских помог мне с чемоданом.

Малышка обвела взглядом комнату.

– Я сюда еще вернусь? – спросила она.

Все ее воспоминания о матери были связаны с этим домом, и я чувствовала, что должна дать ей возможность с ним попрощаться.

Я кивнула.

– Обязательно. Я тебя привезу.

Открыв дверцу машины, я посадила Эмили и пристегнула ее ремнем безопасности. Девочка выглядела потерянной. Поблагодарив полицейских и пообещав им оставаться на связи, я поехала к дому Делфи.

Следующим утром я проснулась, выпустила Лапу погулять и, просмотрев свои записи, набрала номер матери Трейси, но ее телефон был отключен. Тогда я позвонила ее отцу. Он не сразу взял трубку. Полиция уже рассказала ему о смерти дочери, но он не мог приехать на похороны – слег с васкулитом. Я спросила, видел ли он когда-нибудь свою внучку, Эмили. Он ответил, что видел очень давно, когда та родилась. Продиктовал новый номер телефона бывшей жены. Не теряя надежды, я позвонила ей. Она уже знала о смерти Трейси и собирала сумку для похорон. Я выразила соболезнования.

– Мне пришлось отпроситься с работы, – посетовала мама Трейси, тяжело дыша: слишком быстро бежала к телефону. – А начальство не любит, когда отпрашиваются в последний момент.

Я была потрясена: она совсем не думала ни о дочери, ни о внучке!

– Эмили поместили в приемную семью, – сообщила я.

– Меня за такое могут уволить, – продолжала она. – Надеюсь, не уволят, но могут.

– Вы хотите повидаться с внучкой?

Женщина шумно выдохнула в трубку. Я мысленно представила, как она возмущенно отмахивается от меня.

– Если будет время. А его, может, и не будет! Хватит только на то, чтобы по-быстрому съездить туда-сюда. Меня надолго с работы не отпустят.

– Вы знаете отца Эмили? – перебила я.

– Если б знала, он бы сейчас не разгуливал где попало и не плодил детей от разных девчонок.

На этом и наш разговор завершился. Я позвонила брату Трейси. Он посочувствовал племяннице, но сразу дал понять, что не сможет взять ее к себе. Объяснил, что работает на складе в ночную смену, а семьи у него нет. Я положила трубку и вычеркнула всех троих. Ненавижу эту составляющую своей работы – видеть, что близкие ребенка ему вовсе никакие не близкие и не могут, а то и не желают заботиться о нем. Кажется, единственной, кто переживал за Эмили и Трейси, была Грета Ларсон. Я набрала ее номер. Ответил пожилой мужчина. Сомневаться не приходилось: он плохо слышит. Когда мне в третий раз пришлось просить Грету к телефону, мое терпение почти иссякло. Наконец он передал ей трубку.

– Огромное спасибо, что позвонили. – Голос Греты дрожал. – Я так волновалась. Никто из соседей не знает, что с Эмили.

Я заверила миссис Ларсон, что девочку поместили в хорошую приемную семью, и спросила:

– Вы что-нибудь знаете о семье ее матери?

– Родители разведены. Отец болеет, а мать у нее какая-то странная. Трейси довольно часто общалась с братом, особенно в первый год после рождения Эмили, но я ни разу его не видела. Он живет в паре часов езды отсюда.

– А об отце Эмили вам что-нибудь известно?

– Честно говоря, я думаю, даже самой Трейси о нем мало что известно. Они были подростками, когда она забеременела. Скорее всего, он закончил колледж, нашел работу. Возможно, женился и завел детей. Кто знает? Уверена, судьба Эмили ему безразлична. Трейси не стала писать его имя в свидетельстве о рождении. Не знаю, почему. Мог бы, по крайней мере, алименты платить. Государство бы заставило. Но, видимо, Трейси не хотела сражаться с ним за выплаты. Бедняжка. – Голос Греты сорвался, и она кашлянула, прочищая горло. – Трейси была слишком юной, чтобы растить ребенка. Ей вечно не хватало денег, но она была хорошим человеком. И дочурка ее – чудесная девочка.

Грета замолчала. За эти несколько лет она стала Трейси ближе, чем родная мать.

– Вы вчера оставались с Эмили? – уточнила я.

– Нет, мы с мужем отмечали годовщину свадьбы. Что-то подсказывало мне, что Трейси не сможет найти никого, кто посидел бы с девочкой. Но она уверяла меня, что все будет в порядке. Зачем же я ее оставила…

– Вы думаете, вчера вечером Эмили была одна?

– Думаю, да. Даже представить страшно, как малышка испугалась, когда в доме появилась полиция.

Я поняла: Грету бесполезно расспрашивать. Она ничего не знает. Но кто же держал Эмили за руку? Этот вопрос не давал мне покоя. Может, кто-нибудь из соседей, знавший, что Трейси нет дома? Что, если у него имелись какие-то неблаговидные намерения? Отогнав от себя эту мысль, я пообещала Грете связаться с ней позже и повесила трубку.

Грета и Хэл понимали: хозяин дома, где жила Трейси, постарается как можно быстрее сдать его. Им не хотелось, чтобы в вещах Эмили и ее мамы рылись чужие. Поэтому они поехали туда, загрузив в машину побольше пустых коробок. Хэл вытаскивал продукты из холодильника, а Грета укладывала альбомы с фотографиями, семейные видео, одежду Трейси, которая в будущем могла пригодиться Эмили, малочисленные недорогие украшения и все игрушки. Когда Грета доставала из шкафа простыни и полотенца, на пол вывалилась небольшая коробочка. Открыв ее, Грета обнаружила маленький серебряный крестик с розовыми камушками. На обратной стороне была надпись: «Эмили с любовью от мамы». Внизу выгравировано: «Рождество», и указан год. «Она была хорошей матерью», – прошептала Грета. Убедившись, что все вещи, которые могли когда-нибудь понадобиться Эмили, собраны, супруги подошли к выходу и остановились. Грета окинула взглядом гостиную и кухню, где бывала так часто за последние четыре года, и вытерла слезы. Хэл достал из кармана платок и высморкался. Оба переживали, что ничем больше не могут помочь Эмили, не понимая, что сделали самое главное – подарили тем, кого любят, свое время и заботу.

Десять дней спустя я работала в офисе, когда позвонила Грета. Хозяин дома просил забрать оставшиеся вещи Трейси, чтобы можно было сделать в нем ремонт и снова сдать. Я помнила о своем обещании привезти туда Эмили, чтобы она попрощалась с прошлым, и поехала за девочкой к Делфи.