Без компромиссов

Андрей Петракеев

Без компромиссов

© Андрей Петракеев, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

1

Андрес Коулл в нетерпении переминался с ноги на ногу, пристально глядя на стеклянные двери зала прибытия. Челнок с транссистемного лайнера приземлился уже минут двадцать назад, и пассажиры вот-вот должны были появиться.

Рядом стоял громила Бэнкс, телохранитель мистера Коулла. Он просеивал взглядом людей в зале ожидания и методично двигал челюстями. Жвачка была его пунктиком.

Наконец стеклянные двери разошлись в стороны, и из зала прибытия хлынул поток прибывших на Бригантию. Мистер Коулл заволновался, чуть подался навстречу потоку, но Бэнкс его опередил и шагнул вперед.

– Я вижу его, мистер Коулл, – пробасил он. – Через минуту он будет здесь.

Из живой реки пассажиров отделились три человека, один из которых катил инвалидное кресло с сидящим в нем молодым человеком. Двое сопровождающих, одетые в военную форму, едва приблизились, козырнули Коуллу, третий, который толкал кресло, видимо был гражданским, просто кивнул.

– Добрый день, мистер Коулл. – Военный со знаками различия капитана на кителе протянул руку. – Капитан Сазонов. Это лейтенант Дэнни Стамп и мистер Брамс, медик-волонтер.

– Приятно познакомиться, – кивнул мистер Коулл и склонился к сидевшему в кресле человеку. – Здравствуй, Ники!

Коулл провел ладонью по щеке молодого человека, тот отреагировал и посмотрел на склонившегося перед ним седовласого человека. Взгляд был пустым и бессмысленным.

– Он слышит вас, мистер Коулл, но вряд ли что-то понимает, – сказал волонтер Брамс.

Все вместе они покинули здание космопорта и, усевшись в личный гравибот мистера Коулла, отправились в его резиденцию, расположившуюся на островах, в двухстах милях от Валлии – одного из четырех городов планеты, где располагались космопорты.

По прибытии Коулл распорядился накрыть в малой гостиной стол и усадил своих гостей за стол. Инвалидное кресло с молодым человеком поставили рядом с Коуллом, справа.

– Он вполне может справляться со всеми делами, мистер Коулл, – говорил Брамс, ухаживая за инвалидом. – Он самостоятельно ест, справляет нужду и моется тоже сам. Но что касается общения, увы.

Брамс разложил перед инвалидом приборы, вложил в руку ложку.

– Главное говорить ему, что нужно делать. Если не сказать, что нужно кушать, он так и будет сидеть.

– Я понял, мистер Брамс, – кивнул Коулл и жестом разрешил подавать на стол. Три стюарда быстро принесли горячее, расставив перед каждым. – Угощайтесь, господа, для меня честь принимать боевых товарищей моего племянника.

Некоторое время все молчали, лишь позвякивали приборы о тарелки. Коулл ел нехотя и не спеша, практически не отрывая взгляда от племянника.

Когда с обедом было покончено, Коулл проводил гостей в свой кабинет, где все разместились в глубоких удобных креслах.

– На время, пока вы ожидаете лайнер, предлагаю вам остаться у меня в гостях, – предложил мистер Коулл.

– Спасибо, мистер Коулл, – поблагодарил капитан Сазонов. – Но у нас всего два дня, а упускать их не хочется. Понимаете?

– Конечно, конечно, господа, – согласился с решением военных Коулл. – Но, надеюсь, вы мне расскажете, что же на самом деле произошло с Николасом?

Рассказывать, естественно, начал капитан Сазонов.

– Я сильно привру, мистер Коулл, если скажу, что та операция была рядовой. У нас, «росомах», рядовых операций не бывает. Всех подробностей я не имею права вам передавать, но тем не менее. Был бой, мистер Коулл, Ник был в первой пятерке. Они шли быстро, такая у нас тактика, первая пятерка – разведка боем. «Росомахи», как правило, ведут бои в замкнутых пространствах, нам это привычнее всего, для этого нас и натаскивают. Все было по плану, потерь не было, но в какой-то момент пятерка Ника попала под веерный огонь из автоматической подвесной турели. Двоих сразу выкосило, остальные нашли укрытие. Турель устранили, но не учли один момент – стены в коридоре, где была турель, были покрыты листовым металлом с антимагнитным напылением. Рикошеты в таких помещениях дело обычное. Вот один осколок Нику и… После боя его вынесли, медик вообще поначалу констатировал смерть, но ничего, очухался. Э-э-э… простите, сэр, пришел в себя.

Но Коулл лишь махнул рукой.

– А потом госпиталь, ну, это вы уже знаете. – Сазонов вздохнул. – Ходить-то его научили, а вот… В общем, Ника списали.

– Он ходит?

– Да, – вмешался Брамс, видимо, все, что касалось медицины, было на нем. – Он свободно перемещается, но очень медленно. Он как бы весь в себе, понимаете? В своем мире.

– А зачем же тогда коляска?

– Так удобнее было транспортировать Ника, – ответил капитан Сазонов.

Они еще беседовали пару часов, и Коулл заметил, что за это время лейтенант Стамп не произнес ни слова. Но зато, когда сослуживцы Ника и волонтер прощались с ним на пороге дома, Стамп ловким движением сунул в карман пиджака Коулла сложенный вчетверо лист пластбумаги. В город гостей отвезли на том же комфортабельном гравиботе.

Проводив взглядом улетающий гравибот, мистер Коулл сунул руки в карманы пиджака и решил вернуться в дом, но в этот момент пальцами наткнулся на листок. Он достал его, развернул. На листе убористым почерком было написано всего пару строк. Коулл решил пройти в дом, в кабинет и там прочесть. В холле он увидел Ника, который стоял буквально посередине и смотрел куда-то вверх, в угол.

– Ники! Мальчик мой! Пойдем со мной! – Коулл подхватил Ника под локоть и увлек за собой. – Завтра я найму тебе сиделку, какую-нибудь молоденькую девушку. А потом мы попробуем вернуть тебя к жизни. Пойдем со мной, твой боевой товарищ оставил мне записку, почитаем, что там?

Усадив Ника в кресло, где до этого сидел капитан Сазонов, Коулл подошел к столу, поднес лист к настольной лампе.

«Ника подстрелили свои. Нарочно или нет, не знаю. Сазонов из внутренней службы безопасности, и он будет периодически навещать вас. Будьте осторожны».

Коулл обернулся и посмотрел на Ника, потом подошел к нему, погладил по голове как маленького мальчика, как когда-то делал.

– Ничего, Ники, прорвемся.

2

Прошло два года с тех пор, как Николаса Коулла привезли домой. Мистер Коулл заботился о своем племяннике как о родном сыне. Родители Ника погибли, когда ему было четыре года, и Андрес Коулл взял его на воспитание. В ту пору уже не молодой, но успешный бизнесмен, мистер Коулл занимался производством медикаментов, бизнес был в основном ориентирован на изготовление и формирование медицинских пакетов и наборов для армии и флота. Компания «Коулл фармасьютикал» не была гигантом, но крепко стояла на ногах. Он не был миллиардером, да и миллионером его назвать можно было лишь с натяжкой. Он с удовольствием тратил деньги на благотворительность, в частности поддерживая финансово два приюта – один для детей-инвалидов, другой для пожилых людей, кому не нашлось места в большом мире.

Сегодня был день рождения Ника, и мистер Коулл, уже потративший приличную сумму на попытки вылечить своего племянника, решил взять небольшой тайм-аут в этой гонке. Прогресс некоторый был, и это не могло не радовать мистера Коулла, врачи в один голос утверждали, что полное выздоровление не за горами, нужно время. Ник уже стал больше обращать внимания на людей, среди которых находился, хотя время от времени впадал в прострацию и мог часы напролет сидеть и смотреть в одну точку.

Стол был накрыт по-праздничному, в центре огромный торт со свечами. Прислуга раскладывала столовые приборы и расставляла бокалы на десять персон. Гостей Коулл не ждал, решил устроить домашний праздник. Все, кто работал у него в доме, были отчасти его семьей. Мама Налия, повариха, чернокожая толстуха с белозубой улыбкой. Ее муж Асим, садовник, лысоватый крепыш, нос картошкой, чуть моложе своей жены. Телохранитель Бэнкс, неизменно жующий жвачку. Четыре брата Нолкс, делающие основную работу по дому, сиделка Фанни Ортанс, полноватая, но быстрая на ногу девушка двадцати пяти лет, и домоправительница Кэтрин Таргис, пятидесятилетняя сухощавая женщина с пронзительным взглядом. Но она сегодня отсутствовала, поехала навестить своих детей в пригород Валлии.

Едва накрыли на стол, а Коулл велел нести все и сразу, чтобы не отрывать никого от еды, стали рассаживаться. Ника посадили в торце стола, сделав его главой.

– Давайте, не стесняйтесь, накладывайте себе все подряд и ешьте. – Коулл встал на минуту, окинул взглядом стол. – И первым делом подниму бокал за моего племянника Ника, ради которого мы и устроили сегодняшнее торжество.

Мистер Коулл повернулся к Нику, который уже принялся за еду, улыбнулся.

– Ник, посмотри на меня, сынок, – попросил Коулл. Ник оторвался от еды и, подняв голову, уставился на дядю. – Отлично. Ник! Я поздравляю тебя с твоим тридцатилетием, желаю тебе скорейшего выздоровления, желаю тебе долгих лет жизни. Еще хочу в этот день попросить у Бога для тебя второй шанс. Ты был хорошим парнем, надеюсь, ты заслужил его, что бы там ни произошло с тобой. Слишком много было для тебя уже горестей. С днем рождения, Ник!

– С днем рождения! С днем рождения! – все встали и подняли бокалы.

Далее праздничный обед проходил в более спокойной и расслабленной обстановке, и каждый успел сказать короткий тост.

После обеда наступил момент, когда Ника подвели к торту.

– Давай, Ники, задуй свечи! – обнимая племянника за плечи, попросил мистер Коулл. – Постарайся с первого раза!

Но ничего с первого раза не получилось, Ник дул и дул, погасив лишь с десяток свечей. Но он улыбался. Со всех сторон ему помогали, вновь зазвучали поздравления.

А вечером мистер Коулл и Ник сидели на террасе, в плетеных креслах, наблюдая закат. Вернее сказать, наблюдал мистер Коулл, а Ник просто пялился на тонкую рябь моря и улыбался. По мнению мистера Коулла, что-то сдвинулось в мозгу племянника, что-то произошло с ним, раз такая реакция.

– Ничего, Ник, все пройдет. Нам с тобой нужно всего лишь немного времени.

Но времени, как показали следующие полгода, не оставалось. Дела компании мистера Коулла внезапно пошли на спад, контракты не подписывались, поставщики вдруг подняли цены на компоненты. А постоянные покупатели ни с того ни с сего начали один за другим отказываться от продукции «Коулл фармасьютикал».

Мистер Коулл искал другие каналы сбыта продукции, других поставщиков, но дело медленно сбавляло обороты. Личный врач вдруг начал раз за разом выдавать рекомендации о более спокойном образе жизни:

– Нервы, мистер Коулл, не восстанавливаются. Вы просто насилуете свой организм, работая по двадцать часов в сутки. Возможно, есть какое-то другое решение проблем? Не загоняйте себя.

Но мистер Коулл его не слушал, всеми силами старался спасти свой бизнес, и в итоге у него случился сердечный приступ. Неделя в клинике не образумила старого бизнесмена, он с новыми силами принялся за дела и еще две недели спустя вновь оказался на больничной койке. В этот раз все оказалось намного серьезнее.

Все это время Бэнкс, личный телохранитель, давно уже ставший другом и членом семьи, не отходил от Коулла. В один из дней он позвонил домой и приказал привезти в клинику Ника.

Это было прощанием, мистер Коулл знал, что ему осталось всего ничего, пара дней, может неделя. О пересадке сердца речи и быть не могло, обнаружились какие-то патологии сосудов, с которыми врачи не могли совладать.

Ника усадили подле кровати и оставили с мистером Коуллом наедине.

– Я не знаю, Ники, понимаешь ли ты, что я тебе говорю, или нет, но я должен это сказать. Запомнишь или нет, не знаю. Но я должен. Все пошло не так, как я хотел, недолго мне осталось, эти эскулапы что-то совсем залечили меня. – Коулл попробовал привстать и придвинуться поближе к Нику, но лишь закашлялся и вновь откинулся на подушку. – Я знаю, что все совсем не так, как это представляется со стороны. Я просто мешаю кому-то. У меня нет друзей, кто мог бы поспособствовать в этой неразберихе, да я и смирился уже. Знай только, что для тебя я кое-что оставил, на крайний случай. Наклонись ко мне, Ники, пожалуйста…

Ник послушно привстал и наклонился над дядей, тот обхватил его шею дрожащей рукой и зашептал в ухо. В какой-то момент он захрипел и конвульсивно сжал шею Ника сильнее. Тот инстинктивно попытался высвободиться, но мистер Коулл держал его мертвой хваткой, в прямом смысле слова. Через минуту в палату ворвались Бэнкс и две медсестры, а следом и дежурный врач. Бэнксу удалось освободить Ника от хватки мистера Коулла, а врач через минуту констатировал смерть.

– Он задушил его! – воскликнул врач, указывая пальцем на Ника, который часто дышал, его крепко держал Бэнкс. – Он его убил!

Слова врача, видеозапись без звука из палаты, подтверждения двух медсестер – все это стало для Ника приговором. На суде он вел себя все так же, как и раньше, смирно сидел и смотрел прямо перед собой. Его обвинили в непредумышленном убийстве в состоянии невменяемости. Процесс был недолгим, но справедливым. Отбывать наказание Нику назначили в специализированной тюрьме-клинике для душевнобольных.

Все имущество мистера Коулла пошло с молотка, хотя на это было его особое распоряжение в завещании. Все его работники получили выходное пособие, особо близкие, те, кто работал в его доме, получили более приличные суммы. На этом все закончилось. Единственным, кто не согласился с выводами следствия, был Бэнкс. Он пытался доказать, что Ник не мог задушить своего дядю, но сдался после того, как ему показали неопровержимые доказательства в виде фото шеи его бывшего хозяина, на которой явно присутствовали синяки от пальцев. Плюс ко всему припомнили его, Ника, боевое прошлое.

– Все это является неопровержимым доказательством того, что Николас Коулл задушил своего дядю, – говорил на процессе обвинитель. – Да, он не в себе, да, он болен, и суд учтет это. Но что сделано, то сделано.

Ника поместили в клинику, которая, по сути, была тюрьмой, ну или наоборот. Все «постояльцы» этого заведения имели «степень», как выражались местные охранники, то есть являлись душевнобольными преступниками, совершившими свои преступные деяния, не ведая, что творят.

3

Камеру-палату Нику пришлось делить со старым ниппонцем, который большинство времени проводил просто сидя на койке, поджав под себя ноги и медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Ник сидел всегда напротив и, казалось, смотрел на ниппонца. Свои посиделки они прерывали лишь для того, чтобы сходить по команде на завтрак, обед и ужин или по нужде.

Первые полгода Ника навещал Бэнкс, он приносил передачи, ничего особенного: конфеты, шоколад, будто маленькому ребенку. А потом перестал приходить. Но Ник этого не заметил, по крайней мере его поведение ничуть не изменилось.

В комнате дежурного персонала была пересменка. Четверо охранников, работающих у мониторов, сдавали смену, четверо принимали. То же самое сейчас происходило во внутреннем дворе клиники-тюрьмы, где менялись внутренние охранники блока.

– Ну, что нового, парни? – спросил старший новой смены. – Как наши подопечные?

– Да никак, – отмахнулся старший смены, сдающей свое дежурство.

– Да все как обычно, – подтвердил еще один сдающий. – Только этот, который с самураем сидит, чудить начал.

– Буйство проявляется?

– Не-а, просто стал вместе с ниппонцем качаться, – охранник ощерился. – С кем поведешься, как говорится, от того и наберешься.

– А как качается? – заинтересовался старший.

– Да вон, посмотри, – указал коллега на мониторы. – А нам пора. За смену насмотритесь! Все, удачи!

Сменившиеся охранники ушли, а новая смена расселась у мониторов и все стали первым делом смотреть на заключенного под номером 347/39, который сейчас раскачивался в унисон со своим сокамерником, как метроном.

– Вот чего у них в голове, а? – поинтересовался один из охранников.

– Кто ж знает? – откликнулся другой.

– Но качаются здорово, синхронно так! – восхитился третий.

– Вы не расслабляйтесь! – предупредил всех старший смены. – Они убийцы, это важно. Это с виду они как болванчики, а чуть что переклинит в голове, начинают крошить налево и направо. Вы не забывайте, что ниппонец один сорок два человека порешил за одну ночь, простой железкой, а потом еще и себе брюхо вспороть хотел. А этот молодой – какой-то бывший спецназовец, на службе людей крошил, домой приехал и родного дядю укокошил.

– Да знаем мы! Только никакой он не спецназовец! – один из охранников встал. – В третьем блоке сидит один из группы «Сорвиголова», вот это настоящий спецназовец, шкаф! Здоровый, высокий… А этот доходяга какой-то. Ладно, я пойду в пакгер воды залью и картриджи поменяю, кто-нибудь кофе будет?

– Всем делай! – распорядился старший. – Так, хорош глазеть на этих клоунов. Кутсон, сходи за журналом вниз, заодно скажи Пирксу, что сегодня мы хотим отыграться за прошлую игру. Но сегодня будем играть здесь, у меня есть идея, как их ободрать. Давайте, парни, за дело. Просмотрите все камеры и сделайте уже по первой записи.

Смены сменялись одна за другой. Время шло, пролетело пять лет. Совместные качания из стороны в сторону уже никого не удивляли. Жизнь в клинике-тюрьме текла своим чередом. Утром всех заключенных препровождали в столовую, потом выпускали на прогулку во внутренний двор. Затем опять загоняли по камерам, которые, впрочем, на день не запирались. Особо буйных содержали в отдельных блоках. До обеда заключенных посещали медики. Потом был обед, снова прогулка, ужин. Без двадцати десять вечера охранники загоняли подопечных в камеры, которые закрывались на ночь. Единственные, с кем не было проблем, – это старый ниппонец и Ник. Они даже на прогулке садились напротив друг друга и начинали мерно раскачиваться. Охрану сначала это забавляло, потом привыкли. Медики тоже поначалу проявляли повышенный интерес к этой паре заключенных, но потом махнули рукой. Что там, в головах у этих сумасшедших, которые за все время своего заключения – что один, что другой – не произнесли ни слова?

В один из дней произошло нечто, вызвавшее легкий переполох среди охранников. Заключенные из камеры № 932 не качались! Впервые за пять лет они просто сидели друг перед другом с закрытыми глазами и не качались из стороны в сторону. Были вызваны медики, которые на несколько суток изолировали этих двоих друг от друга, переведя их в медицинский блок.

Но исследования ничего не дали. Поведение этих двух больных не изменилось, не отмечалось никакой агрессии или излишней апатии. Они одинаково реагировали на команды охранников и врачей. Но больше не раскачивались.

После этого «инцидента» прошло еще несколько месяцев, и жизненный ритм тюрьмы-больницы вновь вошел в свое привычное русло. Охранники заступали на смены и сменялись, жевали свои бутерброды, литрами пили кофе, по ночам играли четверо на четверо в скрапс на деньги. И вроде бы все шло как обычно.

4

После ужина Ник привычно вошел в свою камеру, уселся на койку. Через пару минут в камеру тихо вошел ниппонец. Он уселся на свою койку, поднял глаза на Ника.

– Ну, вот и все, – произнес он.

– В смысле? – не понял Ник, он смотрел в глаза ниппонцу.

Со стороны все было как обычно, два заключенных сидели друг напротив друга и молча смотрели друг другу в глаза. Но на самом деле, они общались. Как? Об этом знал лишь старый ниппонец.

– Это все, парень. Я готов уйти, тебе тоже пора уходить.

– Куда?

– Куда хочешь, – ниппонец усмехнулся. – Тебя здесь больше ничего не держит. Я вернул тебе возможность воспринимать мир таким, как он есть. Пора уходить.

– А ты?

– Я тоже не задержусь. Но мой дальнейший путь намного короче твоего.

– Ты хочешь умереть? Ты хочешь наконец-то исполнить свою клятву?

– Да, время пришло. Я готов, и страха больше нет. – Ниппонец сверлил взглядом Ника. – Ты чужак для меня, для моей веры, для моей культуры, но именно ты мне помог. А я помог тебе. Я шесть лет здесь, и все эти годы были для меня тем самым путем, о котором говорили мои учителя.

– И что мне теперь делать?

– Уходи. Делай что хочешь, ты свободен.

Ник смотрел на старца, не отрываясь, но тот прикрыл свои узкие глаза, прерывая контакт.

– Чего застыл? Больше мне нечего тебе сказать, проваливай отсюда, парень. – Старик сказал это уже вслух и повелительным жестом, будто отметая от себя что-то, поторопил Ника. Тот встал, поклонился и, повернувшись, шагнул вперед, ударившись в этот момент головой о стену, пошатнулся от удара и вспышки в глазах. Обернулся.

– Все, все, иди уже, – ворчливо забормотал ниппонец. – Иди уже, не мельтеши.

– Ага, – Ник кивнул и, сделав шаг в сторону, вышел из камеры. В этот момент внутренние охранники начали вечерний обход перед закрытием камер на ночь.

Но куда идти, что делать, Ник не знал. Он топтался в решетчатом коридоре, не зная, что делать дальше. Охранник, проходящий в этот момент за ограждением и постукивающий дубинкой со встроенным электрошокером по решетке, остановился.

– Эй! А ну, быстро в камеру! – прикрикнул он на Ника, и тот послушно повернулся, чтобы войти в камеру. И в этот момент он увидел, как ниппонец с перекошенным лицом схватил себя за шею. Ник бросился к нему, ухватился за руки, пытаясь оторвать от шеи, что-то брызнуло ему в лицо, теплое. А уже через секунду он понял, что это кровь. Ниппонец проколол себе яремную вену заточкой, сделанной из простой пластиковой ложки.

– Ух-хо-ди… – просипел ниппонец, и его сотрясла конвульсия. Кровь теперь хлестала из вспоротой шеи, а Ник все пытался отвести его руки.

В этот момент взвыла сирена, все двери стали с грохотом закрываться. Все, кроме одной. Еще через полминуты в камеру ворвались трое охранников. Один тут же ткнул дубинкой-шокером в бок Ника, второй рывком отбросил на койку, прижав коленом.

– Что там?!

– Готов! – заорал третий охранник, взявшийся было осмотреть ниппонца. – Он его заточкой в шею!

В этот момент в камеру вбежал дежурный медик, на ходу открывая свой кофр. Но едва приблизившись к ниппонцу, опустил руки.

– Вот тебе и подарок ко Дню всех Героев! – воскликнул медик. – Как же он так быстро-то, а?

По тревоге были подняты дополнительные силы охраны и вызван начальник тюрьмы-клиники, Дори Копельман. Ника препроводили в отдельную камеру-одиночку, а возле двери остался дежурить один из охранников, постоянно наблюдая за поведением заключенного.

Через час в конференц-зале собрались все, кто дежурил в блоке на момент инцидента, а на постах их заменило прибывшее вспомогательное отделение. Начальник некоторое время в тишине просматривал запись с камеры наблюдения, потом поднял глаза на собравшихся.

– И как вы могли такое пропустить? – Копельман обвел всех взглядом. – Как мог заключенный пронести ручку от ложки в камеру? Осмотр проводили?

Но все молчали.

– За три дня до проверки, за четыре дня до Дня всех Героев! У нас не было инцидентов уже восемь лет! Восемь долбаных лет! И вот, когда я собираюсь представить к наградам большую часть из вас, когда половина из личного состава ждет повышения в звании, когда наше заведение имеет практически стопроцентный шанс получить приз как самое благонадежное и исполнительное, а также шанс получить дополнительную дотацию от правительства, происходит такое!

Копельман брызгал слюной, его лицо покраснело, глаза вылезали из орбит. Но все присутствующие сидели тихо, опустив глаза. Все случилось очень быстро, личный состав отреагировал быстро, все было сделано по инструкции. Все это знали, в том числе и начальник. Но сейчас он орал. Это был один из аспектов его работы – периодически орать. При всем этом все знали, что повышение могло светить лишь паре человек, да оно им было гарантировано в любом случае, просто немного отодвигалось во времени. На пару недель, максимум на месяц. Все прекрасно знали, что приз и в этот раз их тюрьма не возьмет, Копельман не имел такого веса, как начальник Доухартской тюрьмы строгого режима. Это просто был фарс, игра. И дотацию никто сверх меры никогда не даст. Единственное, что было плохо, так это тот факт, что инцидент случился в аккурат перед плановой проверкой.

– Каждый из вас напишет рапорт, – Копельман немного сбавил тон. – Каждый! И вы, док, тоже! Медикам и психологам провести расследование и доложить мне! Даю вам сутки! С этого убийцы глаз не спускать! В карцер его! Оградить от остальных, накачайте его успокоительным, пусть будет как овощ!

Следующие сутки оказались для персонала тюрьмы чрезвычайно напряженными. Начальник не покидал своего кабинета и то и дело требовал отчетов. Первыми на стол Копельмана легли рапорты о происшествии от охранников. Он отдал их вызванному из города психологу и велел найти хоть что-то.