Чиновник для особых поручений

– Оформляй все, как положено, – устало сказал тот. – Рапорт через пару часов пришлю. Поехали, господин Сизов, Петр Аркадьевич ждет.

…На столе горела лампа под конусным абажуром из ткани, хотя на улице было уже светло.

– Проходите, Станислав, присаживайтесь. Вы сами-то православный?

– Да, – рассеянно ответил Стас, поудобнее устраиваясь в кожаном кресле. – А что, разве я на русского не похож?

– Имя у вас польское. А они в основном латинисты. Ну да Бог с ними. Пригласил я вас вот по какому поводу. Во-первых, согласны ли вы принять мое предложение? То, что я сделал в Киеве?

– Предложение, чего греха таить, заманчивое, – серьезно ответил Стас. – Однако бесплатных пирожных не бывает. Для начала объясните, хотя бы в общих чертах, что будет входить в мои обязанности? Я пределы своих возможностей знаю и деньги зазря получать не приучен.

Столыпин усмехнулся. Усмешка получилась какая-то коварная и одновременно грустная.

– Собственно, ответ – это плавный переход ко второму вопросу.

Он бросил на Стаса испытующий взгляд, но тот никак не прореагировал, просто сидел и ждал. Одно из «золотых правил» опера – если собеседник хочет что-то сказать, не мешай, дай ему высказаться.

– Наши полицейские специалисты изучили ваши документы и пистолет и в один голос утверждают, что и то и другое изготовлено фабричным способом. Причем технологии довольно сильно отличаются от ныне существующих. Не то чтобы они совсем неизвестные, но другие. В общем, либо вы действительно гость из грядущего, либо мы все сошли с ума. А если присовокупить сюда мое неожиданное спасение, то лично у меня сомнений не остается.

Стас вежливо наклонил голову.

– Теперь о ваших обязанностях. Советник. Тайный, если угодно. Вы знаете наше будущее. Кстати, теперь это и ваше будущее тоже.

– Я понимаю, – криво улыбнулся Стас.

Уж что-что, а это-то он и впрямь понимал. Как и серьезность той задачи, которую премьер эдак ненавязчиво пытается на него повесить.

– Мне вот, простите великодушно, одно непонятно, – продолжил Столыпин. – Государство у вас, как я понял, социалистическое. С какой тогда, спрашивается, стати, вы кровавого царского сатрапа спасать кинулись? Не вяжется как-то, согласитесь.

Министр смотрел пристально.

«Гляди, гляди, – ухмыльнулся про себя опер. – Сколько на меня уже глядели, ты бы знал… Привык, знаешь ли…»

– Ну, государство наше уже месяцев пять как не социалистическое. Говоря коротко, тот эксперимент, который сейчас начали большевики, признан неудачным. Хотя, конечно, это не может служить вам утешением. Не уверен, что мы можем изменить все, но кое-что можно попробовать. С вашей помощью, естественно.

– Не хочется мне верить в то, что вы говорите, – медленно сказал премьер. – Но факты, как говорят англичане, самая упрямая вещь. Так помогите! Если мы с вами на одной стороне.

«А вот это не факт, – подумал Стас. – Мне теперь окончательно ясно, что монархия, по крайней мере, в том виде, как здесь, свое отжила и подняться ей не дадут, скорее всего… Зря, что ли, у меня три курса истфака за плечами? Но как мне в этом убедить правоверного монархиста? Задачка, блин…. Этот государь император мне, говоря откровенно, доверия не внушает».

– Вот что, ваше высокопревосходительство, – решительно сказал Стас. – Давайте-ка я вам расскажу все по порядку. А потом скажу, что, на мой взгляд, нужно делать. И тогда уже вы решите, стоит мне предлагать работу или лучше в «столыпинский галстук» меня засунуть.

– Зовите меня Петр Аркадьевич, – коротко ответил премьер. – И не надо из меня чудовище делать. Я слушаю вас очень внимательно.

Глава 7

«Вольный стрелок»

… – Ну-с, чем порадуете?

– Вот! – Стас положил перед премьером бювар и потер пальцами красные глаза.

– Садитесь, Станислав, – кивнул Столыпин. – Я вижу, что вы не выспались, но не отпущу пока, простите великодушно. Возникшие вопросы лучше разрешать сразу.

– Да, конечно, – кивнул Стас, присаживаясь.

Спать хотелось смертельно. Настолько, что немело лицо и не слушались пальцы. Чтобы отвлечься, он незаметно, как ему казалось, стал рассматривать Столыпина. Он уже знал, что они с Курловым провели блестящую операцию по обезглавливанию масонских лож. Сейчас уже в прессе стоял такой визг, что закладывало уши.

Еще бы! Черный реакционер Столыпин и жандарм Курлов подняли свои кровавые руки на цвет русского общества. Вот интересно, врачи, инженеры, учителя – не цвет, а эти бездельники, истово ненавидящие собственную Родину, с потрохами готовые ее сожрать – цвет. Чудны дела твои, Господи…

Премьер поморщился, задев раненой рукой край стола. И об этом Стас уже знал. При аресте прибывшей из Франции разведчицы масонов Архангельской-Авчинниковой некий отставной гвардии полковник Козлянинов, выхватив револьвер, успел два раза выстрелить, прежде чем его скрутили. Жандармский офицер, заслонивший собой премьера, был убит наповал, но вторая пуля попала Столыпину в руку.

«Хорошая примета, – подумал опер. – Если бы ты был не жилец, рукой бы не отделался».

Правда, такого «гнойника», который они вскрыли, не ожидали даже сами жандармы. Но очень быстро сверху пришло высочайшее повеление – аресты прекратить! Ну, и за трое суток Столыпин с Курловым успели немало. Но все хорошее кончается, закончилось и это. Выйдя от императора, Курлов отдал приказ: хватит! Документируйте тех, кто уже есть. Поотсекали часть щупальцев, и на том спасибо. А до головы не добраться. Пока не добраться, поскольку она за границей. Тем не менее российскому масонству был нанесен жестокий удар, от которого оно, будем надеяться, оправится нескоро.

Размышляя, Стас и сам не заметил, как вырубился. Он очнулся, только когда услышал, как премьер нарочито громко откашливается.

– Да, слушаю вас, – хрипло сказал он, продирая глаза.

Удивительно, всего каких-то несколько минут сна, а он уже чувствовал себя совершенно бодрым.

– Сейчас чайку с лимоном выпьем, и вы мне кое-что разъясните.

Дверь кабинета тихо открылась, девушка в белой наколке внесла поднос, накрытый салфеткой, и поставила его на стол. На «спасибо» премьера сделала книксен и так же тихо вышла.

– Прошу вас! – Столыпин снял салфетку.

Отхлебнув горячего янтарного чая, Стас почувствовал, что жизнь вернулась к нему окончательно.

– Итак, – пригубив из стакана, премьер ткнул пальцем в документ. – «Вольный стрелок» – это то, что я думаю?

– Да, – кивнул Стас. – Агент с односторонней связью и чрезвычайными полномочиями.

– С односторонней – это…

– Это значит, что я могу вам в случае необходимости позвонить, – продолжил опер. – А у вас связи со мной не будет.

– Мне это не нравится, но объясните.

– Охотно. Мы оба знаем конечную цель задания. Но обстановка уже изменилась. Вы живы, слава богу, и жандармами по-прежнему командует Курлов, а не предатель Джунковский.

– Ну, этот господин в данный момент претендовать может разве что на должность старшего по камере, – зловеще оскалился Столыпин.

– Это радует, – скупо обронил Стас. – Но и лишний раз подтверждает то, что колесо истории изменило ход и события уже не будут развиваться так, как это было в моем прошлом. Я еще могу при необходимости внести нужные коррективы, а вы мне в этом, простите, не помощник.

– Ладно, – кивнул премьер. – Надо так надо. Теперь по объявлениям в газете.

– По объявлениям… вы регулярно выставляете условленное объявление. Если его не будет, я звоню вам или связываюсь другим способом. Я делаю то же самое. Если мои объявления исчезли, значит, я мертв или под контролем.

– Ясно, – кивнул Столыпин. – Скажите, а вы их не переоцениваете? Я революционеров имею в виду… Такие сложности…

– Вы их недооценили, – не слишком дипломатично буркнул Стас. – И они вас слопали с потрохами. Я уж лучше перестрахуюсь. Хочется, знаете, в новой России пожить по-человечески.

– Когда планируете начать?

– Да прямо сейчас и планирую, – пожал плечами опер. – А чего кота за все подробности тянуть?

– Нет уж, – решительно сказал премьер. – Сегодняшний вечер, пожалуйста, посвятите мне. Я дочерям обещал вас на ужин привезти. А оттуда вас сразу на конспиративную квартиру доставят. Договорились?

– Договорились, – кивнул Стас.

– Станислав, – окликнул его у самых дверей премьер, – я хотел бы вам на всякий случай напомнить…

– Да, – повернулся к нему Стас.

– …моя дочь Наталья после покушения в прошлом году…

– Я помню, – серьезно ответил он. – Не беспокойтесь, меня трудно смутить такими вещами.

– Благодарю вас. Она еще не оправилась… ну, вы понимаете.

Стас кивнул. После того как ему пришлось собирать куски тел вокруг взорвавшегося автобуса, его, наверное, ничем уже пронять нельзя. И другого хватало. Он помнил, конечно, что у Натальи, средней дочери Столыпина, взрывом покалечило ноги. Ну и что? Хотя понятно, что он беспокоится. Отец же.

– Мы перед вами в вечном долгу за спасение папеньки.

– Напоите меня кофе, – улыбнулся Стас. – И будем считать, что мы в расчете.

Вот бывает же такое! Ведь самая обыкновенная девушка – круглолицая, глазастая. По большому счету и красивой-то не назовешь. И поди ж ты… Стас, едва глянул в эти серые глаза, сразу понял, что пропал. Никогда с ним такого еще не было. Женился, развелся… слава богу, хоть детей не было, сейчас бы с ума по ним сходил. И женщин было – не сосчитать, самых разных. Он вдруг почувствовал, как кровь прилила к щекам. Этого еще не хватало!

– Станислав, – воскликнула младшая, которую звали Елена, – что вы так покраснели?

– Жарковато у вас…

Бросив взгляд на Наташу, он увидел, что она смущена не меньше его.

– Давайте-ка за стол, молодежь, – спас положение Столыпин. – Гостя, как и соловья, одними баснями кормить не рекомендуется.

Однако опер успел заметить, как они с Наташей, пряча улыбки, обменялись быстрыми взглядами.

«Ну-ну, – подумал Стас. – Хихикайте. Да что же такое, в самом-то деле? Неужто я влюбился? Уму непостижимо».

За обедом обстановка разрядилась. Столыпин очень смешно, в лицах, рассказывал разные случаи из своей жизни. Стас улыбался, девушки заливались смехом. Изредка, украдкой, как ему казалось, он поглядывал на Наташу.

– Станислав, ну так же нельзя! – укоризненно сказала ехидная, как все младшие сестры, Елена. – Вы на Наташу смотрите, как Казбич на Бэлу – вот сейчас схватите и украдете!

Наташа ощутимо порозовела.

– Ленка!

– Увы! – скорчил огорченную мину Стас. – Мой Карагез сегодня остался дома. Мы с вашим папенькой приехали на извозчике. А это, сами понимаете, не то.

– Да! – Елена огорченно вздохнула, озорные глаза так и метали искры. – Нынешние кавалеры – не дикие горцы, романтика им чужда.

– Да, – в тон ей отозвался отец, – и домашние, и не горцы. Ленских всех перестреляли, остались одни Онегины. Простите великодушно, дочки, но кавалера вашего я забираю! – Столыпин-отец, поднявшись из-за стола, согнулся в шутовском полупоклоне. – Дела, барышни, уж не посетуйте.

– Ну, что ж поделаешь, – печально развела руками Елена. – Забирайте, папенька… Все равно он для нас уже старый.

Весь вид ее выражал воплощенную скорбь, и только озорной взгляд под трепещущими ресницами выдавал, что она с трудом удерживается от смеха.

– Да идите уже, – рассмеялась она. – А мы, бедные затворницы, поскучаем, нам не привыкать.

– Это, к сожалению, правда, – вздохнул премьер, когда они вошли в кабинет. – После того взрыва живут, как в ските. Для этих мерзавцев ничего святого нет, им все равно – старик, женщина, ребенок… у них же светлые идеалы! Простите.

Стас молча кивнул.

– Ладно, давайте к делу. А кстати, что вы там такое вспомнили за чаем? – он крутанул в воздухе пальцами. – Глаза у вас эдак… блеснули, я же видел.

– Скажите… – Опер замолк, собираясь с мыслями. – Вы знаете, что такое кимберлитовая трубка?

– Нелепый вопрос, – пожал плечами Столыпин. – Знаю, конечно.

– А если я вам укажу место, где находится еще не открытая кимберлитовая трубка, как быстро мы сможем начать ее разработку? Для совершения революции требуются огромные суммы, это только дураки и профаны верят, что достаточно поднять народ. А на то, чтобы революцию загасить, нужны средства не меньшие, а большие.

– Согласен, – кивнул премьер, потирая лоб. – В какой срок, говорите? А вы действительно знаете такое место? Хм… ну, если что и представляет какую-то трудность, так это только дипломатические сложности… Хотя и их быть не должно – в Африке, знаете ли…

– Это не в Африке, – усмехнулся Стас. – Это в Архангельской области… виноват, губернии.

– Что? – развернулся к нему Столыпин. – Вы хотите сказать…

– Да, именно это я и хочу сказать. Там кимберлитовая трубка. И не одна. Четыре или пять, точно не помню. Точно я могу указать одну. Впрочем, как я понимаю, в процессе можно вокруг вести разведку.

– Кимберлитовая трубка в Архангельской губернии! – Премьер в возбуждении заходил по кабинету. – Да вы себе представляете, какие горы мы с вами своротить можем?! Ведь до сей поры алмазы в России добывались только россыпью. А это…

– Простите, я знаю, – не очень вежливо перебил его Стас. – В Якутии и на Урале. В Якутии, кстати, тоже трубка есть. Но ее еще не открыли.

– Вы сущий пророк, – усмехнулся собеседник. – Я иногда задумывался – может, те пророки тоже, как и вы, из грядущего являлись. Только, в отличие от вас, признаваться в этом не спешили. Вы ведь тоже могли этим путем пойти. Глядишь, самого Распутина за пояс бы заткнули.

Говоря «самого», Столыпин заметно покривился, словно раскусил горькую миндалину.

«Не любишь ты „святого старца”, – подумал опер. – По истории помню, что врагами вы были лютыми. Хотя чего делить-то было? Гришка, конечно, тот еще сукин сын…»

– А кстати, – повернув голову, Стас увидел, что премьер пристально смотрит на него. – Почему вы по этой дорожке не пошли?

Опер бестрепетно встретил взгляд Столыпина.

«Нашел „кадета” – взглядом давить», – весело подумал он.

Была у него, что греха таить, такая мыслишка. Ну, покуражился бы он лет пять, а потом… нет уж, две «перестройки» на одну жизнь многовато будет. Дешевле, ей-богу, революции хребет сломать. Если не февральской, то Октябрьской – обязательно. Только рокировку небольшую произвести.

– Я – русский офицер, – сказал он, заметив, что премьер все еще ждет ответа. – Разве этого мало?

…Стас был абсолютно прав. Колесо истории, замершее на миллисекунду, скрипнуло, перемалывая угодившую в зубцы песчинку, и продолжало свое неумолимое вращение. Однако оно чуть-чуть сбилось с прежнего хода… совсем немного, но достаточно, чтобы несколько мелких шестеренок закрутились по-другому.

Остался жив премьер-министр Российской империи Петр Аркадьевич Столыпин. И следовательно, усиленного варианта несения службы, того, что заставило полицию и жандармов буквально «рыть носом землю», никто не объявил. И людей, которые в прежней жизни были задержаны в ходе этих облав, никто не задержал.

Молодой человек, по прежнему варианту задержанный жандармами в знаменитом «Bonbon de Varsovie», едва успев заказать кофе, теперь продолжал смаковать его без помех. Лицом парень был смугл, носил усы – вся его внешность явственно выдавала в нем горца. Впрочем, эпитет «дикий», который так любят ставить впереди этого слова, к нему совершенно не подходил. Вполне приличный костюм сидел на нем как влитой, а поведение явно свидетельствовало о хороших манерах. Звали этого молодого человека Иосиф. Это было имя, данное ему при рождении. Друзья же звали его просто – Сосо.

Он поставил опустевшую чашечку на столик, взглянул на циферблат карманных часов. Тот, кого он здесь ждал, уже опаздывал на две минуты. Вот чего он не любил, так это необязательности. Впрочем, приходилось скрепя сердце терпеть. Человек должен был принести ему новый паспорт. Неделю назад Сосо бежал из ссылки, которую отбывал в городке под названием Сольвычегодск. И теперь любой полицейский, бросив на него взгляд, мог потребовать документы.

Сосо снова посмотрел на часы – минутная стрелка уже миновала зенит, медленно подползая к цифре «1». Дело плохо. Нужно уходить. Как бы он ни относился к «бомбистам», но они – народ серьезный, и дисциплина у них на должном уровне. Это не просто опоздание, значит, случилось что-то экстраординарное. Положив деньги на стол, он не торопясь вышел из кофейни и пошел по улице.

Спешить было некуда и незачем – хозяин конспиративной квартиры, где жил Сосо, предупредил, что ожидается поквартирный обход. Он приятельствовал с околоточным надзирателем, который полагал, что Арсений (так звали хозяина) просто торгует контрабандным товаром. Строго говоря, так оно и было, в связи с чем околоточному регулярно перепадало «на лапу».

Пожалуй, стоило спокойно присесть и покурить. Ноги уже гудели, он «гулял» по городу с утра. Самое неприятное – это перерыв в делах. На вчерашней сходке Старик ясно дал понять, что примерно с неделю нужно «полежать на дне». По Петербургу прокатилась волна арестов. Правда, на сей раз хватали не «неблагонадежных» и не уголовный элемент – под раздачу попала так называемая творческая интеллигенция.

Усевшись на скамейку, Сосо с удовольствием закурил папиросу, и невольно залюбовался двумя молоденькими девушками, сидящими на скамейке напротив. Одну он назвал про себя Бойкой – она то и дело, прыская в кулак, что-то показывала подружке в книге, временами, не удержавшись, заливисто смеялась. Вторая, которую Сосо назвал Тихоней, делала «страшные глаза», шепотом выговаривая подружке за несдержанность.

Он улыбнулся в усы. Жизнь профессионального революционера оставляет мало места для прекрасного. В том числе и для девушек. Что уж говорить о нелегале… Сосо не был чужд лирике – он очень любил поэзию, даже сам писал стихи. Подобные моменты были для него как лучик света для узника, коротающего жизнь в темном подвале.

– Эй, инородец! – подвыпивший пожилой мужчина, по виду мастеровой, остановился в нескольких шагах от него и, засунув большие пальцы за ремень, покачивался с пятки на носок. – Ты чего на наших баб тут пялишься?

От него за версту несло водкой и агрессией. Такие, всю жизнь страдая от чувства собственной второсортности, напившись, стремятся кого-то унизить, воображая, что сами от этого становятся выше и значительнее.

– Простите, это вы мне? – повернулся к нему Сосо.

– Нет! – зло рассмеявшись, хлопнул себя по коленям мастеровой. – Себе …твою мать!

Кровь бросилась в лицо горцу.

– Ты, не тронь мою мать, шакал!

– Ишь ты! – продолжал куражиться пьяный. – Вот и катись к своей матери! А то понаехали сюда на баб наших пялиться!

– Послушайте, господин! – вскочила со скамейки Бойкая. – Ведите себя прилично! А то я и полицию позову!

– Да пошла ты, свиристелка, – отмахнулся тот, продолжая наступать на Сосо. – Полицией она меня пугать будет!

Есть вещи, которые мужчина не должен спускать никогда и никому. Сосо, будучи подростком, попал под повозку, и с тех пор левая рука действовала плохо. Но разве от этого он перестал быть мужчиной?

– Извинись перед девушкой, ты, пьянь!

– Че-го-о? – издевательски протянул тот и потянулся раскрытой ладонью к лицу упрямого горца.

Жестокий удар в челюсть опрокинул дебошира навзничь.

– Эй, ребята, наших бьют! – услышал за спиной Сосо и увидел еще двоих мастеровых, бегущих к нему.

– Бегите! – закричали ему девушки.

Не мог он бежать. И не только потому, что прихрамывал. Он мужчина, а мужчины от опасности не бегают, они ее встречают. И Сосо, шагнув навстречу, ударил в лицо первого. Но тот только мотнул головой, как бык, и ударил в ответ так, что свет померк в глазах, а рот наполнился кровью.

– Бей его! – донеслось словно издалека, и на него градом посыпались тяжелые удары.

Сосо еще как-то умудрился привстать, и от точного удара в солнечное сплетение один из хулиганов, застонав, упал на колени. И вдруг все кончилось. Как в красном тумане, он увидел, что на его обидчиков напал какой-то мужчина лет тридцати. Вот это был мастер! От короткого удара в печень задира, начавший драку, согнулся с тяжким стоном, заваливаясь набок. Второй, не успев опомниться, взвился в воздух, и так плотно шлепнулся о землю, что остался лежать на спине, хватая ртом воздух. Третий, самый сообразительный, бросился наутек.

– Браво, Станислав! – воскликнула Тихоня.

Издалека послышалась трель полицейского свистка. Ну вот, только этого и не хватало…

– Можешь идти? – быстро повернулся к нему Станислав. – А то нет у меня желания с фараонами встречаться.

Сосо, не отвечая, бросился через газон и проезжую часть к проходным дворам. Нырнув под арку, он остановился, со стоном покачнувшись. Но взял себя в руки и осмотрел внешний вид. Да-а… В таком виде только до первого городового. Рукав пиджака почти начисто оторван, воротник рубашки свисает рядом с галстуком. И к тому же весь в пыли.

Сосо шутливо развел руками – мол, вот, извольте видеть. Переступив, он невольно поморщился – один из ударов пришелся по давней травме на ноге.

– Вы же хромаете! – Бойкая смотрела на него в упор синими глазами. – Я еще на бульваре заметила.

– Что с ногой? – прямо спросил Станислав.

– Да ерунда, – улыбнувшись, ответил революционер. – Нога когда-то сломана была. Сегодня ей опять досталось.

Тихоня смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– А! – махнул рукой Сосо. – Да не волнуйтесь вы так, я вас прошу!

– В самом деле, – поддержал его Станислав. – Волноваться не будем. Так, девушки, бегите вперед и все организуйте. А мы пойдем не спеша.

Они и шли проходными дворами, где на веревках сушились юбки, рубахи да кальсоны. Узкими переулочками, где сопливая малышня беззаботно играла прямо на мостовой, не опасаясь попасть под пролетку или мчавшееся авто. Потом вновь вышли на широкую улицу, где гуляла чистая публика.

Сосо испытывал двойственное чувство. С одной стороны, это приключение пришлось как нельзя кстати. Когда идти совершенно некуда, хоть на какое-то время «сын человеческий» обретет место, где можно будет «приклонить голову». Учась в семинарии, он великолепно знал евангельские тексты и нередко пользовался ими, как метафорами. Про себя, естественно.

С другой – слишком уж кстати. Жандармы на такие «спектакли» большие мастера. Вполне может быть, что и пьяные мастеровые, и эта троица – просто статисты, разыгравшие фарс с единственной целью – втереться к нему в доверие.

«А что ты за птица такая, товарищ Коба, чтобы жандармы ради тебя трагедии Шекспира на улицах разыгрывали? – спросил он сам себя. – С тобой один разговор – беглый ссыльный? В кутузку!»

К тому же изменить все равно ничего уже нельзя.

«Цугцванг», – вспомнил он шахматный термин, очень точно отражающий положение дел.

И продолжал спокойно, чуть прихрамывая, шагать рядом со Станиславом. Тот, кстати сказать, на «подставного» не походил ничуть. Ни болтливости, ни назойливого общения. Сосо с ними встречался достаточно, чтобы понять, что его спаситель к ним – никаким боком. «Статисты» без устали рассказывают свои истории, стараясь разговорить собеседника. Чтобы тот, в ходе разговора, разоткровенничался и, может быть, сболтнул бы нечаянно что-нибудь лишнее.

Это проходило со многими, но только не с ним. Сосо был недоверчив. К тому же его аналитический ум очень быстро вылавливал в разговоре какую-нибудь неувязку или логическую нестыковку. А осознав ее, он мгновенно замыкался, используя любой благовидный предлог – сонливость, головную боль, да все что угодно. Правда, в глазах этого парня мелькнуло что-то, Сосо так и не понял, что? Интерес? Сочувствие? Или, вообще, человек свое что-то вспомнил?

«Господи, неужели это и есть Сталин? – думал Стас, неторопливо шагая рядом с прихрамывающим Сосо. – Я кручу комбинацию с отцом народов? Это ж охренеть можно! Деться ему сейчас некуда, идет как миленький. Явку, где он скрывался, они прихлопнули. Хозяин, помимо всего прочего, еще и барыгой оказался – сбытом краденого промышлял. Так что путь у него один. Сейчас нога будет болеть все сильнее. А мы – люди благодарные и мягкосердечные. Приютим, конечно, куды ж мы денемся с подводной лодки, да в такой шторм?»

Глава 8

На грани фола

…Конспиративная квартира была в приличном доме на втором этаже. Не абы для какой мелкой сошки, а для солидных «клиентов». За обитыми дерматином дверями три просторных комнаты со вполне соответствующей обстановкой. Гостиная с мягким диваном и креслами из тисненой кожи, массивный обеденный стол под плюшевой скатертью окружен венскими стульями, у стены – «горка» с посудой, на окнах плюшевые портьеры. В соседней комнате спальня с широченным ложем, пузатым комодом и платяным шкафом.

В третьей был кабинет с книжными полками, удобным креслом за письменным столом, где они сейчас и находились. Здесь и обосновался его гость, обнаружив за китайской ширмой скромную кушетку и сославшись на привычку полистать незатейливый роман на сон грядущий. Плед и подушка дополнили скромное ложе, придав ему незатейливый уют.