Что значат, например, цветные стекла какой-нибудь церкви с изображением происшествий из священной истории в уютной зале [какой-нибудь] Академии. То ли [значит] значение имеет картина Страшного суда, оторванная от кафедры, с которой гремели угрозы вечного проклятия? Какое впечатление произведет старое деревянное распятие, с этим подробным, анатомическим изображением физического страдания, как обыкновенно католицизм примитивный делал распятия, – поставленное в светлой, веселой комнате, с двумя мраморными каминами по углам? Отвращение, разумеется. Взамен всех прежде бывших памятников, которых небольшая часть перешла в музеумы, протестантизм кругом алтарей выставил портреты всех своих проповедников, разрушивших власть римского антихриста{16}. – И вот они везде смотрят на вас строго и сурово [придерживая], указывая на одну книжку{17} (у каждого из них по книжке в руках), вне которой всё считают они ложью, искусство [тоже] даже. – Обманутые бесчеловечно Любеком, вы подходите, например, к церкви св. [Елизаветы] Николая, колокольня которой состоит из трех полукуполов один над другим, входите – алтарь на своем месте, орган тоже, все выкрашено белой краской – и больше ничего. Вы идете в церковь св. Екатерины, колокольня которой еще величественней и фигурной вышепоименованной, хотя и в одном вкусе, – и, кроме скамеек, алтаря и органа, не видите ничего. – В Якоби-Кирхе, которая еще издали манит самым легким готическим верхом своей башни, хотя верх этой новейшей постройки и есть подражание южному просветленному готизму, – и та же история. Одна только Petri-Кирхе, со своими многочисленными пристройками и величественной колокольней, оканчивающейся остроконечным шпицем, сохранила нечто: это картина старого Франка «Шествие на Голгофу»{18}, которое сопровождают немцы, немки с овощами, корзинками, ослами, навьюченными хлебом, рыбою и домашним скарбом. Все почти державы Европы воздвигали памятники на местах, где происходила борьба их с Наполеоном: Гамбург, вместо памятника, повесил в Petri-Кирхе картину, где изображена внутренность самой церкви и несколько сот бедных семейств, которых в 1813 году [ночью вывозили за город] на день запирали в храм{19}, а ночью вывозили за черту города, чтобы предупредить голод. Наконец, в этой же церкви висят во весь рост две главные причины приключившегося мне разочарования, а именно – толстый Лютер, на лице которого, при всем моем напряжении, ничего не мог я открыть, кроме добродушия и самой ясной наклонности к спокойной жизни, и сухой Меланхтон, с редкой бородкой, который весьма похож на прокуратора св. инквизиции – и со всем тем глаза мои долго не могли оторваться от этих двух портретов. Вот люди, открывшие безграничный путь мысли, по которому идет теперь Германия, вот люди, изъяснившие божественное учение до того, что оно вошло в кровь народов, принявших его, и сделало их нравственными [тут я с ними]. Да будет легка земля вам, почтенные люди, и если величественная процессия баллад, легенд, мраморных рыцарей, бледно-русых дам с соколами на белых руках, с золотыми поясами подойдет к вам в минуту Страшного суда и скажет: «Зачем истребили вы последнюю память, о нашем существовании на земле?», вы развернете им скрижали подвигов, свершенных народами для приобретения гражданской свободы, и скажете: «Зато вот, что мы произвели!»

Примечательнейшая церковь в Гамбурге есть, без сомнения, св. Михаила. Она построена во вкусе Возрождения и отличается красивостью узоров этого рода архитектуры, необычайной стройностью во всех частях своих, легкостью колокольни и подземельем, где на все стороны открывается колоннада, в которой теряется глаз. Действие света, проницающего в подземелье, обольстительно: кажется вам, будто попали вы во дворец гномов. Эта церковь достойна изучения архитекторов.

Но что всего прелестнее в Гамбурге – это Эльба, Альстер и гуляние по прежде бывшему валу… Начиная от Steinstor[5], идете по прекраснейшему саду и, наконец, достигаете Ломбардского моста; тут широкой плотиной перерезан Альстер на два озера: с одной стороны, на противоположном берегу, видите знаменитую аллею Юнгферстиг с ее великолепными домами, изукрашенными вывесками, с другой – С.-Жорское предместье, с его мельницами, церквами и крышами домов. Прямо против С.-Жоржа берег весь зарос садами, сквозь чащу которых мелькают загородные домики владельцев, а вдали сквозь прозрачный туман виднеются шпицы деревень и городов, принадлежащих уже Ганноверу. Идите далее: вот известная Эсплонада, улица великолепных домов, посреди которых тянется старый вал, помолодевший от лиц и цветущей зелени, продолжайте: вот налево Петро-Гартен, а за ним еще сады и дорога в Альтону, город, соседственный с Гамбургом и связанный с ним цепью строений так, что они составляют теперь одно целое, Но [разделенный на веки] первый принадлежит Дании и имеет короля, а второй принадлежит самому себе и не имеет короля{20}. Идите далее: вот какое-то возвышение, подойдите к самому краю – и Эльба явится вам как серебряная лента с бесчисленными извивами, рукавами, с лесом мачт, изукрашенных всеми возможными флагами. В праздничный день, когда корабли [изукрашенные] выставляют ленты всех 107 небесных цветов – кажется, будто бы старая река надела арлекинский костюм и собирается в маскарад Энгельгарда{21}. Необычайное движение царствует у вас под ногами в пристани (Binnen-Alster) и на берегу: там тысячи лодок скользят от одного корабля к другому, оттуда несутся крики и песни, выкрикиваемые и выпеваемые почти на всех европейских языках; тут матросы выкатывают тяжести и, боже мой! каких тут нет матросов: английское – годдем[6], немецкое – доннер[7], французское – foutre[8], и русское многосложное… перемешиваются и равно взлетают, дружески обнявшись, к небесам, где, сделав им перекличку, записывают их в книгу смерти, но нет того, кто их породил. – И все это окружено бесподобным ландшафтом гор и дальних лесов, в среде которых, как неподвижная звездочка [светится], виднеется чуть-чуть шпиц Саарбурга – города, принадлежащего Дании.

По позднему времени года мы не могли осмотреть всех садов, лежащих в окрестностях Гамбурга и всех его бесподобных загородных гуляний. Мы сделали одно только исключение в пользу Ренвиля, сада на крутом берегу Эльбы, с которого вид на реку уединенней, тише, задумчивей, так сказать, и оттого река делается еще привлекательней, чем в шумном торговом Гамбурге. Здесь уже нет кораблей и матросов, а только лодки с белыми парусами [неслышно], изредка несущиеся вдоль реки и кажущиеся сверху поплавками [с перышками наверху], которые пускают ребятишки, втыкая в них концы перьев. – По пути к (неразборчиво) мы проехали мрачную Альтону с ее Palmaille, грязным подобием Эсплонады и Дом-Кирхе, где под широкой кипой стоят три камня, из коих один покрывает прах Клопштока{22}, а два других – супругу его. – Мы с благоговением поклонились великому поэту, которого я не знаю ни одной строчки и которого, по какому-то странному предубеждению, считаю самым скучным [поэтом] писателем. Нет никакого сомнения, что я ошибаюсь, но мне все кажется, будто поэзия его не касается людей, а принадлежит собственно ангелам. Правда, говорят, что тут есть и Адам и Ева, люди очень знаменитые, но так как мы не знаем, в чем состояло наслаждение их в раю, то и горести от потери этих наслаждений испытывать не можем и в бедствиях их ни малейшего участия не принимаем. Погуляв достаточно по окрестностям, возвратимся опять в город и полюбуемся этими узкими улицами, этими семиэтажными домами, которых передний фасад состоит из одних стекол, этими выступами этажей один над другим, увенчанными закругленным верхом, скрывающим от вас безобразную крышу, которая так неприятно кидается в глаза в наших новопостроенных городах. Почти у всех домов в самой оконечности последнего выступа видите вы еще окошечко и, вглядываясь, замечаете там чистую гардинку, горшечек цветов и убеждаетесь, что на этой высоте приютилось не отвратительное нищенство об руку с развратом, а довольство, чистота, может быть, даже поэзия. – Из подобного окошечка глядела Гретхен, и часто думал я [подняв], запрокинув голову и поддерживая шляпу: вот подойдет белокурая головка, вот задумчиво устремит она глаза на улицу… Еще живописней задняя сторона домов в Гамбурге, обвиваемая каналами, проведенными из Эльбы и Альстера, что дает ему вид какой-то грязной Венеции. Невозможно себе представить этой путаницы балконов, галерей, пристроек, окошек, дыр, чуланов. Мне кажется, что именно в таком городе может существовать сказка со всеми своими прихотями и капризами, как прилично такой большой барыне. Разбойник здесь может спастись по крышам, привидение – скрыться за любую трубу, а для бесполезных поисков преследователей сколько здесь пояснений в этих будках, конурах, которые все, однакож, наполнены живыми существами. Жалуемся, что у нас мало беллетристических хороших писателей, да выписывайте вы хоть Шахеризаду{23} в Петербург, что она найдет в городе, где на первом шагу встретится ей городовой, забирающий в полицию всех бородатых наших романтиков. – Присоедините еще в Гамбурге к этой отличительной черте его [города], по которой люди живут, как курицы, почти на [одном] шестах и в подземельях, превращенных в кофейные дома, присоедините еще необыкновенное движение на улицах. Как только блеснет солнышко, люди выскакивают из всех пор этих строений, и все это курит сигары, говорит, хохочет, играет на арфе, просит милостыню, таскает из карманов часы, платки. [Катков изволил как-то залюбоваться на одну вывеску.] Через каждые четверть часа ходит по одному направлению дилижанс в Альтону и обратно, который везет за 4 шил. (32 к.) и появление которого на тесной улице, наполненной народом, право, то же, что появление батареи артиллерийской или пожарных труб у Самсона в день Петергофских гуляний{24}. – Множество других дилижансов ходит по другим направлениям, и [все они] кучера предостерегают народ только хлопаньем длинного бича своего, приберегая свое горло для шнапса, вероятно. Иностранец, который не знает этого обыкновения, легко может быть задавлен, что, было, и случилось с Катковым, который загляделся на один из здешних великолепных магазинов, что касается до меня, во всю жизнь не получал стольких толчков, как в Гамбурге, и нигде не был так оглушен воплями и криками работников, которые все свои домашние споры решают здесь публично на площадях и улицах!

Такова наружная физиономия Гамбурга, сообщаемая необычным народонаселением [120 т. на столь малом пространстве] и движением торговли. Что касается до внутренней его жизни, то, по совести сказать, нет ничего пошлее, и именно это существование принадлежит к разряду тех, на которые жестоко восстают носители Юной Германии{25}. Я здесь не встретил гамбуржца, который [объяснил] мог бы объяснить мне конституцию своего города. Они так спокойны, так свободны, так благополучны, что не хотят знать причин всего этого. Но апатия, не разлучная со всем, где нет стремления, заметна в умах здешних даже для иностранца, наименее наблюдательного.

Если исключительное положение Гамбурга, как вольного города, поставило его вне волнений и требований, которыми дышит теперь Германия, то [вместе] надо признаться, что взамен во всей Германии пошлая сентенция, застой умов, будничная, кухонная мудрость не [доведены] достигали до такого развития, как в Гамбурге. Зато они ограждены от всех переворотов и необходимости восставать за права свои, скажут мне, но если все вопросы нашего века клонятся к тому, чтоб подарить человечество таким бесцветным и отчаянным спокойствием, как гамбургское, то игра не стоит свечки. – Они даже не внесли для развития своего элемента учености, который так свойственен Германии, и новые идеи, текущие по жилам всех государств с берлинских кафедр, им совершенно чужды, они даже не внесли художественного элемента, и венская потребность искусств, и мюнхенское стремление к изящному им совершенно не знакомы. Гейне приводя слова Шуппа{26}: «В свете более дураков, чем людей», – прибавляет: «Так как Шупп жил в Гамбурге, то этот статистический вывод опровергнуть нельзя». Кстати о Гейне: я купил в Гамбурге, где издают его сочинения, «Reisebilder»{27} и «Salons»{28} за 70 рублей, так дороги они от возрастающего на них требования публики. Несмотря на шутки его, переходящие иногда в фарс, на какое-то кокетство самим собою и на употребление личности в степени, какой у нас даже понять трудно, – много верного, много поэтического, много любящего заключается в его капризных листках, производящих на вас такое впечатление, как будто видите вы фейерверк, и некоторые искры западают вам невольно в память и сердце, между тем как все остальное обращается в дым и развевается по ветру. – Неуловимо капризен он в своих стихотворениях: часто начинаются они шуткой и кончаются воплем глубоко растерзанного сердца; притом же эти вседневные положения, пошлости обыкновенного существования, которые любит он просветлять мыслью и возводить до духовного значения, получают необыкновенную прелесть от наивности изложения, от простоты формы. Вот одна из поэтических шуток его{29} [где однакож видим], которая наиболее показывает манеру его:

1Нельзя довольно уважать этого любезного молодогочеловека: часто кормит он меняустрицами и поит Рейнвеновыми ликерами!2Мило сидят на нем сюртук и брючки,а еще галстучек, и так разодетыйприходит он ко мне каждое утро испрашивает: здоров ли я?3И говорит мне о моей огромнойславе и [о мужестве моем] о моей любезности, и о моемостроумии: он рвется, он старается мнеуслужить, мне быть любезным.4А вечером, в обществе, перед дамамис восполенным лицом декламируетон [мне] им мои божественные создания!5О! как хорошо было бы найти еще [это]такого молодого человека в наше время,когда все хорошее [все более и более]пропадает помаленьку.

Следующее, которое я сейчас только прочел{30} и не могу удержаться, чтобы не перевести для себя в плохую прозу, принадлежит к числу тех, [в коих] где в своеобразную форму замкнул он сильную мысль:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

Декан (франц.).

Делать дела (франц.).

Holzern Tor – Деревянные ворота (нем.).

Возле Этуаль (франц.).

Каменных ворот (нем.).

Годдем (англ. Goddem) – прокляни меня бог.

Доннер (от нем. Donnerwetter) – гром и молния, черт побери.

Черт подери! (франц.).

Комментарии

Штиглиц – известный петербургский банкир, который вел дела братьев Анненковых.

Стюарт – содержатель популярного ресторана в Кронштадте в 1840-х годах.

…доставить особы наши Германскому союзу. – Deutsches Buhd возник в силу союзного акта в июле 1815 г., объединял 38 немецких государств и вольных городов, туда же входила и Австрийская империя.

Зубов Платон Михайлович (1767–1822) – граф, фаворит русской императрицы Екатерины II.

Турецкая война – война России с Турцией в 1828–1829 гг.

…и создавшего сказку… – Романтическая повесть H. M. Карамзина «Остров Борнгольм», написанная им после его путешествия в Западную Европу (1789–1790). См. прим. к первому «Письму из-за границы», п. 4.

…бесчисленные надписи Лизина пруда… – Пруд в Москве в первой половине XIX в., в котором, по преданию, утопилась героиня повести Карамзина «Бедная Лиза».

…разрушенных хвостиком божьего бича, Даву… – Речь идет о маршале Франции Даву Луи Никола, князе Экмюльском (1770–1823), участнике русского похода Наполеона I, который по пути из России в Европу в 1813 г. в результате ожесточенных боев вернул города Любек и Гамбург, освобожденные русскими войсками.

Кальдерон, правильно Кальдерон де ла Барка, полное имя Кальдерон де ла Барка-и-Рианье Педро (1600–1681) – испанский драматург.

Аль-фреско – фресковая живопись, т. е. живопись водяными красками по сырой штукатурке.

Ревель – старое название г. Таллина, основание которого предание связывает с построением охотничьего замка датским королем Вольдемаром II в 1219 г.

…как Ромео, потерявший Юлию!.. – Герои трагедии В. Шекспира «Ромео и Джюльетта».

Сенека Люций Анней (ок. 3 г. до н. э. – 65) – римский философ, писатель-драматург и политический деятель.

Мобель – автор путеводителя по Германии.

…учение Лютера пробежало потоком всесокрушающим… – См. прим. к четвертому «Письму из-за границы», п. 13.

…римского антихриста. – Папа римский, которому протестантская церковь отказалась подчиняться.

…указывая на одну книжку… – Речь идет о Библии, которую Лютер положил в основу протестантской религии.

…картина старого Франка «Шествие на Голгофу»… – Картина фламандского художника П. Франка на библейский сюжет: шествие Иисуса Христа на место своей казни – гору близ Иерусалима.

…на день запирали в храм… – В 1813 г. Гамбург, освобожденный русскими войсками, вновь был захвачен французами; город был объявлен на осадном положении, и в нем распространился голод.

…второй принадлежит самому себе и не имеет короля. – Гамбург после отделения от Франции в 1814 г. вновь стал вольным городом и с 1815 г. на правах союзного государства вошел в Германский союз.

…в маскарад Энгельгарда. – Энгельгард Василий Васильевич (1785–1837), внук одной из сестер князя Потемкина, полковник в отставке, в середине 1830-х годов выстроил в Петербурге на Невском большой дом (ныне дом № 31) и приспособил его специально для публичных балов, маскарадов, концертов и т. д. Балы и маскарады Энгельгарда пользовались большой популярностью в Петербурге в 1830–1840-х годах. О них упоминает М. Ю. Лермонтов в своей драме «Маскарад».

Клопшток Фридрих Готлиб (1724–1803) – немецкий поэт, один из представителей Просвещения в Германии, автор поэмы «Мессиада», а также драм, написанных на библейские сюжеты.

Шахеризада – Шахрезада, по преданию, жена персидского царя Шехрияра, чтобы избежать смерти, рассказывала мужу сказки, которые якобы положены в основу знаменитого арабского эпоса «Тысяча и одна ночь».

…у Самсона в день Петергофских гуляний… – Народные гуляния в Петергофском парке, центром которых были фонтаны со статуей «Самсон, раздирающий пасть льва».

…носители Юной Германии. – Речь идет о Молодой Германии, группе немецких писателей, выступивших в 1830-е годы против господствующей в Германии реакции и филистерства, в защиту гражданских свобод; во главе группы стояли поэт Генрих Гейне (1797–1856) и публицист и писатель Людвиг Берне (1786–1837). Взгляды младогерманцев отличались неопределенностью и противоречивостью, что и привело к расколу группы.

Шупп, правильно Шуппиус, Иоганн Бальтазар (1610–1661) – немецкий писатель и поэт-сатирик, с 1649 г. стал жителем Гамбурга.

«Reisebilder» – «Путевые картины» (4 т., 1826–1831), книга была написана Гейне после путешествия по Гарцу и Тюрингии, имела огромный успех, но за идеи свободомыслия подверглась запрещению во многих герцогствах Германии.

«Salons» — «Салон», книга составлена из произведений, тематически не связанных друг с другом; в нее входили циклы стихов и новелл; впервые издана в 1834 г.

Вот одна из поэтических шуток его… – Анненков приводит свой перевод стихотворения Гейне «Diesen liebenswurd'gen Jungling», которое входит в цикл «Die Heimkher», стихотворение впервые было опубликовано в первом цикле «Reisebilder» (1826).

Следующее, которое я сейчас только прочел… – Анненков приводит свой перевод II части «Berg-Idylle» из раздела «Aus der Harzreise»; стихотворение входило в первый том «Reisebilder». Переводы Анненкова из Гейне принадлежат к первым переводам этого поэта в России. В русской периодике первое стихотворение Гейне появилось в 1839 г. Это был перевод M. H. Каткова стихотворения «In meine gar zu dunkler Leben» («Отечественные записки», 1839, т. XV, с. 151).

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1 2

На страницу:

Перейти

2 из 2