Я – истребитель

Я начал заводиться. И мне было все равно, что он майор и командир. Пуская сначала присягу потребуют, тогда и козырять начну и говорить, как с командиром.

– Кхм, действительно. Ну хорошо, назначаю тебя по хозчасти, раз такой умный.

«Зашибись! Я теперь еще и интендант! Хотя… Действительно, а кого еще?»

Позади нас собралось человек шесть бойцов с оружием. Быстро распределив их по местам, Тонин сказал:

– Нужно как-то показать, что тут свои.

– Выйти да рукой помахать. У них бинокль, разглядят, – сказал я почти сразу, так как успел об этом подумать.

– Васечкин… – начал было майор, как Виктор вышел на открытое место, прямо в проем ворот, и, подняв над головой винтовку, махнул ею туда-сюда. Я присмотрелся. Опустив бинокль, милиционер обернулся и скрылся за деревьями.

Потянулись минуты ожидания. Почти совсем стемнело, и лес стал плохо виден. Рассмотрев, что в прямой видимости что-то появилось шевелящееся, я поднес к глазам бинокль.

– Идут. Двое в фуражках. Не милиционеры… Пограничники вроде, – сказал я, опустив бинокль.

– Иванов давай кого-нибудь навстречу, путь встретят! – скомандовал сержанту Тонин.

– Есть! – козырнул тот и, также пригнувшись, как и подошел, вернулся к своим.

Через несколько секунд две тени вышли из ворот и подошли к приближающимся фигурам. О чем был разговор, я не слышал, но вернувшийся Иванов доложил, что там действительно свои. Семь человек. Трое милиционеров на машине и четверо пограничников.

– Давай-давай! – командовал Иванов водителю, протискивающему полуторку в узкий проем ворот.

Наконец въехав во двор, грузовик свернул налево и почти сразу заглох, что позволило мне слышать редкие крики боли от сарая с ранеными.

Было темно, но командира, что разговаривал с майором, я рассмотреть сумел. Это был лейтенант, если судить по кубарям, и сейчас он внимательно слушал, что говорит майор, объясняя находку на хуторе и последствия этого. Бросив на меня быстрый взгляд, милиционер козырнул и стал командовать своими людьми.

Во-первых, их сразу посадили за стол. Только предупредили насчет спиртного, да и других напитков.

Во-вторых, я попросил лейтенанта, представившегося Стоговым, помочь в обыске дома и сараев, надеясь на их опыт. Наверняка где-то было спрятано оружие, которое нам было остро необходимо. Также, пока милиционеры и пограничники быстро ели, попросил у Иванова, бывшего в курсе относительно моего назначения, четырех бойцов. Желательно деревенских. Молча кивнув, он скрылся с глаз, и через пару минут около меня стояли четверо красноармейцев, старшим из них был тот самый рябой по фамилии Кутузов.

Дальше я развил бурную деятельность, обозначив бойцам круг задач. Двое шарили по дому, остальные впрягали в телегу коня и готовили транспортное средство к долгому переходу, смазывая оси найденной смазкой и проверяя ступицы. После чего они должны были заняться козами и курами.

– Подох! – ткнув стволом винтовки в старика, сказал один из пограничников, сержант Слуцкий. Он только что вернулся от сараев и сейчас был не в самом лучшем настроении.

– Держи, – протянул мне мой пистолет Курмышев. Взяв его, я спросил у Васечкина тряпочку, оружейное масло и, смахнув со стола объедки, вытащил из кармана оба запасных магазина. Достав из вещмешка узелок с патронами, снарядил магазины, после чего занялся чисткой пистолета. Стеклянная лампа, стоящая на столе, давала мало света, но мне хватало.

– Так это ты их? – спросил лейтенант-милиционер, усаживаясь напротив.

Его люди вместе с двумя пограничниками уже начали обыск дома и пристроек, еще двое погранцов сменили Васечкина на посту, и сейчас он набивал желудок на другом конце стола.

– Ну я! – хмуро сказал я, не прерывая своего занятия. Разговаривать с кем бы то ни было у меня не было никакого желания.

– Хорошо стреляешь. Ловко.

– Дядя научил.

– Он военный? – не отставал лейтеха. Его явно направил ко мне Тонин, прощупать, кто же я все-таки такой. Поэтому я ответил чистую правду.

– Да. Он начальник особого отдела корпуса. У него ординарец – бывший старшина осназа… после ранения дядя его к себе взял, так вот он и научил меня.

Говорил я почти правду. Дядя у меня, родной брат матери, занимал ту же должность, а вот со старшиной я немного приукрасил. Вместо старшины выступал родной брат отца, майор ВДВ. Причем они с батей были близнецами. Так что пострелять из оружия мне удалось немало. Как уже говорил, наша семья не бегала от армии, так что меня стали готовить к ней, когда я только начал ходить. Шучу, конечно, но все равно подготовить меня успели.

– Понятно! Ладно, пойду посмотрю, что там мои делают, судя по разговору, что-то они нашли. – Лейтенант хлопнул по столешнице, встал и, поправив гимнастерку, направился к дому, откуда действительно были слышны возгласы.

«Надеюсь, с начальником особого отдела корпуса я не переборщил. Блин, что-то у меня с головой, плывет все. Вроде не простыл, горло не болит, нос не заложен. Тогда что?» – На миг замерев, я мысленно пробежался по себе, проверяя, что не так.

Однако все было нормально, немного болели ноги, но это потому, что весь в беготне, и ныли плечи от лямок вещмешка. А так все нормально.

«Наверное, устал», – со вздохом подумал я.

В это время в кругу света появилось несколько парней, шедших от сарая, они вели или тащили на себе четверых бойцов.

– Что? – вскочив, спросил я, вставляя в вычищенный пистолет магазин и убирая его в кобуру.

– Это те, кто самогону успел хлебнуть. Разморило их, на ходу засыпают, – спокойно пояснил появившийся Иванов и, взяв из блюда одно моченое яблоко, захрустел им.

– Понятно. Когда уходим?

– Майор сказал, как рассветать начнет.

– Да? Лучше бы немедленно, но ладно. Пойду узнаю, что там мои нашли.

Обернувшись, я смотрел на яркое пламя на месте дома. Тризна. Уходя, мы подожгли все, что только могли. Я был против, но майор приказал.

Раненых, что побывали в руках поляков, Тонин «отправил» лично. Я видел, как он плачет, тяжело было ему поднять на своих руку, но сами они не смогли. Лейтенант Рощин сам просил, умолял майора убить их. Сам слышал. И майор сделал. Сильный мужик. Вот только седину на висках я раньше у него не помнил, не было ее.

Сзади тихо порыкивал мотор, все стояли на опушке и смотрели на горящий хутор, где остались тела наших парней. Мы не стали их хоронить, майор решил устроить тризну, сам решил, не знаю, откуда он про нее узнал, но решение был правильное.

– Прощайте, парни… и простите нас за все! – тихо сказал стоящий в двух метрах Тонин и, вытерев лицо, развернулся и громко скомандовал:

– Слуцкий, дозор вперед. Все, уходим!

Сержант-пограничник, который теперь был начальником разведки, кивком показал своим на дорогу и первым ступил на нее.

Я шел замыкающим, рядом с телегой, на которой лежал укрытый одеялом старшина и сидела Зимина. Так и не проснувшихся бойцов положили в кузов полуторки, места им там хватило. Вихров довольно щурился, шагая рядом с машиной, сжимая в руках пулемет Дегтярева, найденный в доме вместе с семью винтовками, пистолетами летчиков и других командиров, а также пачкой документов военнослужащих Красной Армии.

Тогда, увидев удостоверения, лейтенант Строгов сказал, что, похоже, хуторяне этим и до войны занимались.

Еще раз оглянувшись и на миг замерев, я продолжил движение вслед за остальными.

Вещмешок оттягивал плечи, так как я умудрился сунуть в него каравай хлеба и большой шмат копченого сала. Поэтому, немного подумав, снял его и положил в телегу у ног старшины, рядом с небольшим казаном и мешками с крупой.

Сумерки в лесу начали рассеиваться, вставало солнце, показывая, что наступил третий день войны.

Пройти мы успели километра три или чуть более, когда наша небольшая колонна остановилась и впереди возникло какое-то оживление.

– Что там? – тревожно спросил старшина.

– Не вижу. Но вроде людей стало больше, – сказал я, вытянув шею и разглядывая, что там впереди. Не помогло даже вставание на цыпочки – все равно не видно. Закрывал широкий корпус полуторки со стоящими в кузове двумя большими сейфами.

– Пойду гляну. Узнаю, что там, – сказал я Середе и посапывающей носиком Зиминой.

– Ага. Давай, – кивнул он и, немного повозившись, с болезненной гримасой устроился поудобнее.

– Что там? – спрашивал я у бойцов, но получал тот же ответ: «Не знаю».

Выйдя из-за полуторки, тихо работающей на холостых оборотах, и вдохнув запах выхлопных газов, с интересом посмотрел на незнакомого пехотного капитана, который что-то говорил Тонину, при этом активно жестикулируя.

– Это еще кто? – спросил я у Иванова, который стоял неподалеку.

– Тоже окруженцы, как и мы. Из полка прикрытия границы. Они должны были усиливать пограничников. Капитан говорит, что до заставы под непрерывным обстрелом с воздуха и артиллерией смогли дойти всего около батальона. Говорил, границу целые сутки держали, только вчера утром их сбили с позиций, теперь прорываются к своим.

– Как они здесь оказались? Где мы, а где граница? – Вопрос действительно был не праздный. До границы было почти восемьдесят километров, и как они тут оказались, просто удивляло.

– Да вроде у них машины были, я точно не слышал, мы случайно на их лагерь наткнулись. Вот там и услышали.

– Сколько их?

– Больше ста человек. Много раненых.

– А о чем это он так говорит? Больно активно руками машет.

– Сам не знаю. Капитан попросил с майором поговорить наедине. Но похоже, что-то важное.

– Понятно. Ладно, я к своим.

Развернувшись, я встретился взглядом с лейтенантом Стоговым, который, положив локоть на капот машины, с интересом наблюдал за беседующими.

Насчет милиционеров я уже спросил у пограничников. Оказалось, они были из Гродненского райотдела милиции. Начали вывозить сейфы с какими-то материалами, но попали в окружение, прятались в лесу, где и повстречались с погранцами, дальше двинулись уже вместе, пока не наткнулись на нас.

– Ну что там, – нетерпеливо спросил старшина после моего возращения к телеге.

– Еще одну группу наших встретили, – пояснил я.

– Много?

– Да вроде больше ста человек.

– Ого, целая рота!

– Ну да! Рота. Это все, что от целого полка осталось, не считая погранзаставы.

– Прикрытие?

– Иванов так объяснил, – пожал я плечами и, отстегнув термос, напоил старшину и попил сам.

Разбудив Зимину, напоил и ее тоже.

– Пойду посмотрю, что там с уснувшими, должны уже проснуться, – сказала девушка, зевнув, аккуратно прикрыв ротик ладошкой, подхватила свою сумку и неторопливо направилась к машине.

Стоять нам долго не пришлось. Через десять минут мы продолжили движение.

Иванов был прав – их было больше сотни и очень много раненых.

– Как они сюда от границы дошли? – удивленно покачал я головой.

Теперь была понятна жестикуляция капитана: он не хотел бросать своих людей, но и очень торопился к фронту. Объяснение было простым. Вчера вечером на их дозор, который наблюдал за дорогой, выскочил бронетранспортер с солдатами и следовавшим за ним легковым автомобилем с генералом.

На дороге больше никого не было, и бойцы воспользовались такой удачей. В кузов гробообразного «Ганомага» полетела связка последних гранат, а кабриолет расстреляли из пулемета, стараясь не задеть ценную добычу. Однако генерал, подхватив лежавший на сиденье автомат адъютанта, открыл ответный огонь, убив одного и ранив двоих. Ответ был закономерен. Кроме документов погибшего генерала, толстого портфеля с картами и оружия ничего они не взяли. Вот как раз в содержимом портфеля, которое успел изучить командир одной из рот, знавший немецкий как свой родной, оказались карты с расписанным наступлением немцев на три дня вперед. Это и была их проблема. Потому-то капитан и метался. Бросить раненых он не мог, но и документы должны были оказаться в штабе округа как можно быстрее.

– Нужно уходить, и как можно быстрее. Где вы захватили документы? – спросил майор у капитана.

– Почти в двадцати километрах отсюда.

Капитан Климов был начальником штаба восемна-дцатого стрелкового полка и после боев стал старшим по званию, приняв командование на себя. Сейчас он стоял рядом с комиссаром полка, забинтованным по самые глаза, около которого уже крутилась Зимина, слушая санинструктора, делавшего перевязку. Прихватив обоих выживших медработников полка, она обходила раненых и осматривала их.

Телегу, за которую я отвечал, загнали на небольшую поляну и стали снимать с нее припасы. Командовал бойцами седоусый ротный старшина. Обрадовавшись такой удаче – мы все равно вливались в этот отряд, – я быстро сдал ему свое имущество, освободившись от своих недолгих обязанностей. Припасы были приняты на ура – с продуктами в полку было не ахти. Убедившись, что все принято по описи, и получив соответствующую бумагу, убрал ее в карман и направился на поиски командиров.

Сам лагерь походил на цыганский табор – все куда-то бегали, спешили, слышны были крики, стоны, даже смех.

Майора я нашел у полуторки, из которой уже вылезли наши «сонные» бойцы, и сейчас, усиленно зевая, они удивленно оглядывались вокруг, не понимая, где находятся. Заметив единственное знакомое лицо, то есть меня, сразу же накинулись с расспросами. Насмешливо осмотрев всех четырех вояк, я быстро и довольно сжато объяснил все, что случилось после их «усыпления». Объяснив, где устроились наши, обошел машину и подошел к командирам, собравшимся решать, что делать. Всего их было, это считая летчиков, аж одиннадцать человек. Начиная с младших лейтенантов, заканчивая майором Тониным.

– Товарищ майор, разрешите обратиться, – вытянулся я перед майором.

После кивка доложил о сдаче своего хабара местным старшинам, за что получил втык от майора, поскольку сделал это без разрешения. Отдав бумагу с актом приемки, получил приказ идти в группу лейтенанта Курмышева, которого Тонин назначил командиром пулеметного взвода, состоящего из трех трофейных пулеметов с довольно ограниченным боезапасом.

Еще раз козырнув, я развернулся и направился во взвод, где нашел Сашку Кириллова, который уже изучал незнакомую технику.

– О, в нашем полку прибыло! – весело оскалился он, увидев меня.

– Да, Тонин направил к вам! – согласно кивнул я и, бросив вещмешок, устроился рядом. – Ну давай, показывай что тут и как.

Тут я немного слукавил, так как прекрасно знал конструкцию пулемета. Как-то два года назад мы нашли тайник с оружием. То ли партизан, то ли, что было вероятнее, бандеровцев. Так что все, кто там был, успели пострелять из МГ, который вместе с другим оружием сохранился просто в превосходном состоянии. Да и патроны в цинковых коробках нареканий не вызывали, хотя и было несколько осечек. Оружие мы сдали, что уж там говорить, но без патронов – кончились они. Даже лейтеха, которого к нам приставили из милиции, тоже изрядно отметился в стрельбе, да еще и руку обжег, когда сгоряча схватился за ствол.

Для вида немного повозившись, я быстро разобрал пулемет и собрал.

– Ого!.. Ты что, уже держал такой в руках?

– Да нет, откуда? Просто оружие очень люблю, – ответил я.

Наше занятие прервал подошедший Курмышев, который привел остальных летчиков – из экипажа Тонина и еще четырех, прибившихся к группе капитана Климова. Причем один из них, судя по робе, был из механиков.

Быстро перезнакомившись с пополнением, я узнал, что новенькие – экипаж СБ, а механик – единственный уцелевший из истребительного полка, вооруженного И-16.

Курмышев достаточно быстро разбил расчеты и назначил первые номера. Я же стал подносчиком боеприпасов у третьего расчета, в который вторым номером входил Кириллов.

– Собираемся, уходим! – закричали командиры, вырывая меня из дремоты.

Вскочив, я надел вещмешок и накинул на плечи две ленты для пулемета. Все, готов к передвижению. На три телеги и полуторку погрузили раненых, остальных понесли на носилках, и мы медленно двинулись в сторону фронта.

– Сань, а что там слышно о другой группе, которая понесет документы?

– Решили, что до вечера двигаемся вместе, а потом капитан Климов с несколькими бойцами ночью пойдет дальше.

– Да? Понятно.

Какими бы ни были планы, но они столкнулись с жестокой реальностью.

Нас обнаружили. Не знаю, то ли с самолета-разведчика, который уже полтора часа барражировал над небольшим леском, где мы прятались, то ли из-за того патруля, что вырезал наш дозор, но нас нашли.

Этот маленький лес, в который отряд вошел, чтобы спрятаться от появившегося самолета, стал ловушкой. Я не знаю, сколько немецких солдат нас окружило и участвовало в нашем уничтожении, но перед окопчиком нашего расчета уже валялись два десятка трупов в серой форме.

– Приготовиться к прорыву! – пробежал по рядам уцелевших приказ командиров.

– Какой еще прорыв? У нас же раненые!!! – заорал я Курмышеву, лежащему неподалеку.

Однако все уже было решено. От лагеря ползком и короткими перебежками приближались раненые, оставленные там перед боем. Они должны были прикрыть наш прорыв. Я впервые столкнулся с таким самопожертвованием. Почти сорок раненых ложились в пулеметные и стрелковые окопчики и устраивались в них. К нашему подползло трое во главе с тем самым перебинтованным комиссаром. Прорываться решили как раз там, где была наша позиция – до соседнего леса тут было «всего» метров четыреста чистого поля. И их надо было как-то пробежать. Позади был отчетливо виден костер, где метались милиционеры, таская что-то к нему от машины.

– Уходите, мы задержим их, – сказал один из раненых. Комиссар говорить не мог, у него было повреждена челюсть.

– Прощайте, братки, – всхлипнул Курмышев.

– Вперед!!!

И почти пятьдесят человек рванули вперед. В атаку. В прорыв.

Я бежал следом за Курмышевым, который на ходу стрелял в кого-то из подобранной винтовки. Я был испуган, я был в реальном ужасе. Атака – это точно не для меня. Видеть, как падают твои товарищи и уже не поднимаются, это реально страшно.

– Танки-и-и-и!!! – заорал кто-то слева.

Обернувшись, на бегу посмотрел в ту сторону, там виднелись выезжающие на поле две квадратные коробки. Вдруг я об кого-то споткнулся. Впереди уже шла рукопашная, а я лежал на земле и смотрел, как Курмышев еще с двумя бойцами вломились в нее с разбегу.

Споткнулся я об немца. Подхватив его карабин, вскочил и несколькими гигантскими прыжками добежал до сечи. Наведя ствол на немца, навалившегося на одного из наших, нажал на спуск. Сухо щелкнул выстрел, и фашист обмяк, как и боец под ним. Я не подумал, что пуля была способна пробить насквозь и убить обоих. Переживать было поздно, для этого будет время, если выживу. Справа трое немцев сцепились с Климовым. Передернув затвор, я выстрелил в одного из гитлеровцев, на втором боек сухо щелкнул. В карабине оказалось всего два патрона. Перехватив винтовку, как дубинку, я плашмя обрушил приклад на спину одного из немцев, потом на второго, и приклад сломался в районе рукоятки.

– Вперед, вперед!!! Не останавливаться! – заорал мелькнувший справа Тонин.

Я помог встать капитану, которого сразу подхватила пара бойцов, и последовал за ними, судорожно доставая из кобуры пистолет. Когда я уже вбежал в такой близкий лес, остановился и выстрелил в преследовавшего нас немецкого солдата, после чего побежал догонять своих. Мелькнувшую рядом палку я сперва не принял в расчет, но посмотрев на то, что упало рядом, заорал в испуге. Это была немецкая граната. Последним, что помню, был мой гигантский прыжок в кусты.

Разбудил меня смех, простой человеческий смех.

«Я в раю!» – это была первая мысль, пришедшая мне в голову, потом, открыв глаза, понял, что все еще на земле. Осторожно, стараясь не шевелиться – совсем рядом послышался чей-то смех, – осмотрелся.

Первое, что увидел – это свою задранную ногу. Она зацепилась голенищем сапога за обломанную ветку и торчала под таким углом, что я даже почувствовал боль в паху.

Я лежал в густом кустарнике, прекрасно скрывающем меня от чужих взглядов, конечно, не считая той самой злосчастной ноги. Судя по всему, взрывом меня перевернуло на спину, поэтому и оказался в таком положении. Лежать было неудобно. Вещмешок бугром впечатался в лопатки, но я терпел, только слегка морщился: спина ужасно чесалась.

Еще болела голова. Осторожно ощупал голову и обнаружил большую шишку на макушке. Посмотрев вверх, обнаружил над собой дерево, о довольно толстый ствол которого, похоже, и затормозил. Повезло. Разбить об него голову – как нечего делать.

Скосив глаза сначала вправо, потом влево, нашел и свой пистолет. Он, тускло блестя воронением, лежал почти рядом, метрах в двух от меня. Видимо, когда я падал, ТТ отлетел туда. Вот только достать его не получалось – не дотянуться. Так и посматривал в ту сторону, как в поговорке: «Видит око, да зуб неймет».

Оставалось ждать, когда о чем-то лопочущие немцы куда-нибудь уберутся.

От нечего делать я через слабые просветы между ветками попытался рассмотреть, что происходит по ту сторону моего укрытия.

Видно было плохо, но все же удалось разобрать, что там стоят два немца. Выше груди я просто не видел, но один из них держал в руках карабин и на моих глазах надевал на него штык-нож.

– …е надо, пожалуйста, не надо!!! – услышал я чей-то умоляющий голос где-то рядом. Проморгавшись, чтобы сфокусировать зрение, а то оно у меня стало расплываться, обнаружил тело, лежащее под ногами у немцев.

Это был тот самый авиамеханик, я его узнал по черной робе. Вот шевельнулась рука, чтобы отвести удар, но не смогла. Штык-нож с легким хрустом вошел в грудь механика.

Закрыв глаза, я крепко сжал челюсти, чтобы не за-орать от ненависти. Фашисты, перекидываясь веселыми словечками, стали удаляться куда-то в глубину леса, откуда слышалась редкая стрельба.

«Уроды, мать вашу!» – подумал я, сплевывая кровавую слюну.

Как это ни странно, но немцев я понимал. Сам сделал бы то же самое, будь я на их месте: ну зачем мне возиться с раненым врагом? Лучше уж так. Как бы цинично это не было.

Внимательно осмотревшись и прислушавшись, убедился, что рядом никого нет, и начал осторожно, без лишнего шума снимать ногу с куста.

Сапог крепко зацепился голенищем, поэтому мне пришлось сначала вытащить ногу из него. Вдохнув запах взопревших портянок, обулся, подобрал лежащую рядом пилотку, кое-как водрузил ее на голову и наклонился за пистолетом.

Во время этих акробатических трюков у меня начало стрелять в спину, и я почувствовал, что там что-то потекло. Проведя рукой по спине, тупо уставился на красную от крови ладонь.

«Зашибись, я еще и ранен!» – подумал я.

Вытерев руку о штанину, сдул с пистолета пылинки и проверил. В магазине еще оставалось шесть патронов да один в стволе. Использовал я только один, по тому немцу, что бежал за мной, что-то крича.

Поменяв магазин, положил ТТ рядом и, сняв вещмешок, расстегнул комбинезон, стянул его по пояс, после чего снял окровавленную рубаху.

«Фу-у-ух-х-х, ничего страшного!» – подумал я с облегчением, ощупывая спину. Кроме неглубокой борозды, которую пропахал маленький осколок, ничего не было. Сам осколок я нашел в вещмешке, где он застрял в запасных портянках. Повертев его в руках, отшвырнул в сторону и озаботился перевязкой. У меня было три медпакета, которые я добыл вместе с формой, но два из них отдал Зиминой, заныкав один. Вот сейчас он бы и пригодился, но использовать его, как это ни странно, бессмысленно. Я просто не видел раны.

«Нужно кого-нибудь найти, кто перевяжет меня», – решил я и стал снова одеваться. Застегнувшись, надел обратно вещмешок, который прижал к ране одежду, и, подхватив пистолет, стал по-пластунски выбираться из кустарника, замирая при любом шорохе.

«Судя по всему, без сознания я был недолго, вряд ли больше получаса. Может, даже меньше», – подумал я, расстроенно посмотрев на часы. Разбитое стекло и раздавленный циферблат ясно давали понять, что с ними покончено. Остановившись, снял их и выбросил.

Насколько бы ни разросся кустарник, все когда-нибудь заканчивается, вот закончился и он.

Остановившись, я осмотрелся. Вокруг шумел лес, но в поле зрения – никого. Такое впечатление, будто я в нем один, однако близкая редкая стрельба давала понять, что это не так. Покрутив головой по сторонам, я посмотрел на солнце. Судя по нему, сейчас часа три дня, как-то так.

Еще раз осмотревшись, я осторожно выбрался из кустарника и, стараясь не нагибаться, держа спину ровно, а то рана стреляла болью, стал перемещаться от дерева к дереву, постоянно крутя головой.

Прошел так где-то с километр – даже шея уже стала побаливать, – когда я заметил движущуюся правее группу людей.

«Не зря был так осторожен!» – похвалил я сам себя, рассматривая два десятка немцев, идущих компактной группой в ту сторону, откуда я пришел. Прошли они метрах в пятидесяти от меня. Убедившись, что их не видно, я встал и двинулся дальше, еще больше усилив бдительность.