Полная версия
Литературоведческий журнал №30
В 2002 г. был выпущен первый том фетовского собрания, в 2004-м – второй, в 2006-м – третий, в 2007-м – четвертый. В 2010 г. подготовлен самый ответственный по текстологии и комментированию пятый том, находящийся в типографии.
* * *Издание сочинений Фета (в особенности стихотворной их части) сопряжено со специфическими текстологическими трудностями, связанными как с определением основного текста того или другого стихотворения, так и со способом представления отдельных стихов в составе собрания.
Из-за особенностей своего характера Фет был склонен излишне доверять сторонним «редакторам» своих стихов, «знатокам», вмешательство которых в его тексты было иногда неправомерно большим. Такими «редакторами» поэзии Фета в разное время выступали А.А. Григорьев, И.С. Тургенев, А.В. Дружинин, Н.Н. Страхов, Вл.С. Соловьёв, Я.П. Полонский, Ф.Е. Корш и ряд других лиц. Подчас характер этой «редактуры» установить невозможно. Но даже и в тех случаях, когда сохранился подлинный фетовский текст, с выявлением основного текста возникают иного рода сложности, ибо, по всем формальным показателям, Фет, казалось бы, «благословил» те варианты, которые были изменены «ценителями» его лирики, но которые по существу уступают тем, что написал сам автор.
Расположение произведений Фета в хронологической последовательности на данном этапе изучения фетовского наследия невозможно. Во-первых, время написания значительной части стихотворений (особенно ранних, автографы которых не сохранились) неизвестно или спорно. Во-вторых, для самого Фета, объединявшего разновременные стихи в циклы или специальные разделы, хронология не была композиционным принципом.
Расположение стихов в виде свода сборников, выпускавшихся поэтом, кажется спорным: его стихотворные книги 1850, 1856 и 1863 гг. включают повторяющиеся стихи (иногда – в разных редакциях); к тому же эти сборники выпускались поэтом часто в силу чисто внешних причин: накопилось достаточное количество новых стихов, распродан предыдущий сборник и т.д. Но и расположение основного корпуса стихов в соответствии с авторским списком, составленным Фетом в конце жизни (предположительно в 1892 г.), – именно так представляется лирическое творчество Фета в научных изданиях последних семи десятилетий – тоже представляется ненадежным: сам фетовский «план 1892 г.» не может считаться окончательным; всякое же произвольное «улучшение» этого плана (вроде того, что было предпринято Б.В. Никольским в 1901 и 1912 гг.) демонстрирует неправомерность постороннего «вмешательства» и в этот, композиционный, вопрос.
Проблема выделения основного текста стихотворений Фета наиболее четко выявляется при анализе так называемой «тургеневской правки» его поэтических текстов. В январе 1856 г. друзья-литераторы собрались устроить торжественный «подписной обед» в честь Тургенева. «За обедом, в зале какой-то гостиницы, шампанского, а главное – дружеского единомыслия было много, а потому всем было весело. Собеседники не скупились на краткие приветствия, выставлявшие талант и литературные заслуги Тургенева». Приветствия перемежались тостами и экспромтами. Свой экспромт прочитал Фет, присутствовавший на обеде. Потом слова попросил сам Тургенев и ответил экспромтом:
Все эти похвалы едва ль ко мне придутся,Но вы одно за мной признать должны:Я Тютчева заставил расстегнутьсяИ Фету вычистил штаны.Фет запомнил этот экспромт и зафиксировал его в своих воспоминаниях, где не однажды возвращался к эпизоду «коллективного» редактирования издания 1856 г., которое предложил ему осуществить дружеский кружок «Современника» во главе с Тургеневым. Тургенев очень гордился тем, что отредактировал сборники Тютчева и Фета, оценивал это едва ли не как собственную заслугу для развития русской поэзии, но сам Фет в тех же воспоминаниях двусмысленно оценил это предприятие: «Почти каждую неделю, – вспоминал Фет, – стали приходить ко мне письма с подчеркнутыми стихами и требованиями их исправлений. Там, где я не согласен был с желаемыми исправлениями, я ревностно отстаивал свой текст, но по пословице: “один в поле не воин” – вынужден был согласиться с большинством, и издание из-под редакции Тургенева вышло настолько же очищенным, насколько и изувеченным»6.
Эта тургеневская «редактура» стихотворений Фета в свое время рассматривалась в ряде специальных работ и оценена в целом отрицательно7. При этом Тургенев действительно проделал большую работу по редактированию предыдущего сборника Фета (1850): 21 совершенно выкинутая строфа, 10 измененных, две прибавленных заново, свыше 50 выброшенных, переработанных, инверсированных строк, восемь измененных заглавий и множество исправленных слов и выражений (подсчеты Н.П. Колпаковой).
Вместе с тем, констатируя необходимость очистки стихотворений Фета «от чуждой позднейшей записи, хотя бы и тургеневской», текстологи опасались «вкусового» произвола при этой операции. Так, Б.Я. Бухштаб, готовивший в серии «Библиотека поэта» известный однотомник Фета 1937 г., говорил о необходимости возвращения к автографам и первопечатным редакциям для установления авторской редакции текста, наиболее удовлетворившей поэта. Но в следующей редакции того же однотомника (вышедшей в 1959 г.) указал, что такой подход к текстам Фета «не обеспечивает вполне объективных результатов», ибо «в выборе неизбежно скажется вкус редактора» – и, таким образом, снял задачу очищения текстов Фета от позднейшей тургеневской правки.
Эта же текстологическая установка была принята в издании «Библиотеки поэта» 1986 г. – последнем научно подготовленном издании фетовских стихов. Е.И. Прохоров не без иронии заметил по поводу текстологических споров по этому поводу: «Таким образом, в течение почти сорока лет совершался и, можно сказать, завершился круг мнений об отношении к редакторским поправкам Тургенева в текстах Фета: началось с отрицания и кончилось принятием их». Этот известный текстолог на примере тургеневской правки стихов Фета даже сформулировал особенный критерий, определяющий отношение ученого к редакционной правке. Таким критерием «является отношение к ней самого автора: если он одобрил эту правку, у текстолога нет оснований считать ее искажением и исключать из авторского текста. Если же правка не была одобрена автором или она была сделана без его ведома, а тем более – после его смерти, – она должна признаваться самоуправным вмешательством в авторский текст и должна быть снята»8.
Формально Фет действительно «одобрил» тургеневскую правку: в 1863 г., при новом издании своих стихотворений, исправленные Тургеневым тексты он напечатал почти без изменений (лишь восстановил две исключенные Тургеневым строфы и одно забракованное стихотворение). А в последующие почти 30 лет жизни не имел возможности возвратиться к изданию ранних стихов: двухтомное собрание 1863 г. так и осталось не распроданным до конца жизни поэта («Вечерние огни» имели подзаголовок: «Собрание неизданных стихотворений…»). В предисловии к этому изданию он указывал мотивы, заставившие его согласиться с «очищенными» вариантами: «Не могу при этом не заявить искренней признательности тем друзьям-поэтам, эстетическому вкусу которых я вверил вполне издание 1856 года. Эти друзья могут убедиться, что и в предлежащие два тома вновь вошла всего одна пьеса, случайно ими забытая, из прежней моей деятельности, а из последующей и всех переводов включены только те, которые, хотя и поодиночке, были ими одобрены».
Признание поэта кажется двусмысленным. Выраженная в нем благодарность «знатокам» выглядит как констатация тактической необходимости сохранения в новом издании следов чужого вмешательства, с одной стороны, ставшего своеобразным «подарком» поэту, с другой – поставившего того же поэта перед необходимостью сохранять в своих произведениях следы чуждых эстетических установок. Именно «тургеневское» издание Фета, изданное весьма роскошно (по словам Тургенева, «для того, чтобы лежать на столике всякой прелестной женщины»), сделало его имя чрезвычайно популярным и принесло поэту, в отличие от всех других изданий, литературный доход… Свои же воспоминания, выдержка из которых приведена выше, Фет писал уже на склоне лет, вовсе не озабоченный ни литературной «славой», ни литературным заработком, ни какими-то другими привходящими обстоятельствами. Исходя из точного смысла его высказывания, мы должны констатировать, что эту «тургеневскую» правку собственных стихов он ни в коем случае не «одобрил».
Особенное положение Фета в кружке «Современника» делало его своеобразной полукомической фигурой поэта, которому непременно полагается «вычистить штаны». Именно такой фигурой он предстает, например, в известных мемуарах А.Я. Панаевой, вспоминающей о нем в тоне дамской язвительности: «Фет находился в вдохновенном настроении и почти каждое утро являлся с новым стихотворением, которое читал Некрасову, мне и всем литераторам, кто просил его прочесть». И далее – характеристика «от лица» Тургенева: «Тургенев находил, что Фет так же плодовит, как клопы, и что, должно быть, по голове его проскакал целый эскадрон, от чего и происходит такая бессмыслица в некоторых его стихотворениях». Касаясь интересующего нас эпизода «вычищения штанов», Панаева упоминает о спорах по этому поводу Тургенева с Некрасовым («Некрасов находил ненужным выбрасывать некоторые стихотворения, а Тургенев настаивал») и приводит один из самых «сильных» аргументов Тургенева: «Очень хорошо помню, как Тургенев горячо доказывал Некрасову, что в строфе одного стихотворения: “Не знаю сам, что буду петь – но только песня зреет!” – Фет изобличил свои телячьи мозги»9.
Речь идет о классическом стихотворении «Я пришел к тебе с приветом…», о его последней строфе, в которой Фет отражал собственные представления о естественном «механизме» рождения поэтической «песни», о бессознательности, интуитивности подлинного творчества. Тургеневу, наиболее последовательному выразителю позитивистских представлений об этом предмете (вообще характерных для эпохи 1860-х годов), такая позиция казалась не чем иным, как отражением «безмыслия» самой творческой личности, что он с удовольствием относил к «телячьим мозгам» Фета. Между тем это стихотворение (напечатанное Тургеневым в 1856 г. без двух последних строф) автор восстановил в 1863 г., заявив тем самым об абсолютной осознанности своей «интуитивистской» позиции.
Н.Н. Скатов в свое время отмечал, что правомерность тургеневского редактирования «представляется в высшей степени сомнительной» – и показывал эту «сомнительность» на ряде примеров. Что лучше: «Облаком волнистым / Пыль встает вдали…» или «…прах встает вдали»? У Фета было «прах» – но Тургенев зачеркнул и самостоятельно переменил на более «понятную» «пыль», убрав принципиально значимую для Фета «многозначную и многозначительную» семантику, связанную с понятием «прах» и определяющую композицию всего стихотворения. «Одно слово переводит все стихи в совсем иной план. Прах взмятенный или поднятая пыль дорожная – разница. Я уже не говорю о том, как плоско выглядят стихи за счет повтора: “Пыль встает вдали… не видать в пыли”, как лишаются они глубины и подлинной дали. Стихотворение первоначально так и называлось “Даль”; это название тоже оказалось снято в тургеневской редакции»10. Исследователь таким образом как бы переводит проблему в более широкий план. С одной стороны, по всем текстологическим правилам (принцип «последней авторской воли»!) мы должны сохранять тургеневскую правку. Но «точная» текстология никак не желает в этом случае «сообщаться» с «неточной» поэтикой…
Словом, проблема «Тургенев – редактор Фета» кажется нам еще весьма далекой от своего окончательного решения. Та же Панаева замечает: «У меня сохранился экземпляр стихотворений Фета с помарками и вопросительными знаками, сделанными рукой Тургенева». Возможно, что мемуарист имеет в виду известный экземпляр, перешедший после смерти жены Фета к мужу ее сестры, художнику И.С. Остроухову. «Учитывать» этот экземпляр, впрочем, непросто: он отражает лишь начальный этап «тургеневской» редактуры. Приступая к редактированию, Тургенев зачеркнул в этом экземпляре стихотворения, строфы и отдельные слова, которые считал нужным убрать или заменить; Фет тут же, на полях, дал варианты (иногда по нескольку – очевидно, на выбор редактора). Но из этих вариантов Тургенев принял только небольшую часть – следы дальнейшей работы в «Остроуховском экземпляре» не отражены.
Между тем исследование его – в сопоставлении с известной тургеневской правкой – представляет не только узкотекстологический интерес (хотя и этот интерес предельно важен, поскольку речь идет о гениальных стихах, часто до сих пор воспроизводимых с явными ошибками). Не случайно эпизод вмешательства Тургенева в стихотворения Фета в 1930-е годы пытались истолковывать с «классовых» позиций, как борьбу либерала с консерватором. При этом даже добавляли, что и сам Фет был «не промах», поскольку позднее подобным же образом «отредактировал» тургеневские письма к нему: «Изувечил переписку своего приятеля, отплатил ему сторицею за работу, проделанную Тургеневым над сборником стихотворений 1856 г.»11
Гораздо плодотворнее рассматривать «тургеневскую» «правку» стихотворений Фета как эпизод вмешательства художественной идеологии кружка «Современника» в художественную практику единичного гениального поэта, внутренне противостоявшего этой идеологии. Перед нами – эпизод литературной полемики, не осознанной как «полемика», но, в сущности, полемически отразившей мировосприятие и противоположение несходных «групп», эстетически противостоявших одна другой.
В воспоминаниях о своей юности Фет с особенной любовью и теплотой писал об Аполлоне Григорьеве, эстетическому вкусу, «чуткости и симпатии» которого поэт особенно доверялся. Именно Григорьев помогал Фету составлять и редактировать «Лирический Пантеон» и «Стихотворения» 1850 г. Тургенев был человеком другого мировосприятия – и других художественных установлений: общение с ним Фета, продолжавшееся более 30 лет, постоянно было чревато «несогласием». Это эстетическое противостояние выразилось опять же нетрадиционно: не в критических выступлениях и не в поэтических манифестах, а в дружественной «помощи» в издании известного лирического сборника. Внешне Фет в этом противостоянии («один в поле не воин») проиграл. Но в «проигрыше» этом он сумел продемонстрировать те потенциальные возможности своего поэтического пути, которые сделали его «чистую» лирику востребованной в ХХ столетии.
«Поэтическая судьба Фета – исправлять свои произведения по указаниям “пестунов” – настолько постоянна на протяжении всего его творческого пути, что причиной ее может быть только своеобразная потребность его творческой личности. Фет не доверял себе в критической оценке своих произведений, ему были необходимы сторонние указания, и, как для Бальзака творческий акт мог окончиться только на печатных гранках, после нескольких перепечаток редакций, данных в набор, – так для Фета он кончался только после учета реакции первых редакций стихотворений на избранных “ценителей”»12. Но истоки этого своеобразного ощущения были вовсе не в творческой неуверенности поэта. Не то чтобы он «не доверял себе»; напротив – вполне доверял. Просто он очень рано ощутил, что его критерии творчества как-то уж очень разнятся с восприятием большинства современников – и это большинство считает «неясным» («обвинительный приговор поэта»!) именно то, что, по его разумению, просто и прозрачно. Отсюда и возникала необходимость «проверить» на вкусе «публики» то, что у него получилось. Из «публики» выбирались отдельные, тонко чувствующие поэзию и доброжелательные, «знатоки» – именно потому, что со «знатоками» проще иметь дело.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
Из письма Фета к К.Р. от 27 декабря 1886 // Фет А. Стихотворения. Проза. Письма. – М., 1988. – С. 320.
2
Баевский В.С. История русской поэзии. 1730–1980. Компендиум. – Смоленск, 1994. – С. 164; Кулешов В.И. История русской литературы XIX в. – М., 1997. – С. 514.
3
Там же. – С. 517. Образец «третьей позиции» см.: Сухих И.Н. Шеншин и Фет: Жизнь и стихи. – СПб., 1997.
4
См., напр.: Литературное наследство. Т. 103: А.А. Фет и его литературное окружение. Книга первая. – М.: ИМЛИ РАН, 2008. Всего в двух книгах фетовского тома «Литнаследства» представлено около тысячи писем поэта и его корреспондентов – но это, в сущности, лишь «семь эпистолярных комплексов».
5
См.: Блок Г.П. Летопись жизни А.А. Фета (публ. Б.Я. Бухштаба) // А.А. Фет: Традиции и проблемы изучения: Сб. науч. трудов. – Курск, 1985. – С. 129–180.
6
Мои воспоминания. 1848–1889. – М., 1890. – Ч. 1. – С. 134–135, 104–105.
7
См.: Никольский Ю.А. Материалы по Фету. 1. Исправление Тургеневым фетовских «Стихотворений» 1850 г. // Русская мысль. – 1921. – Кн. 8–9. – С. 211–227. Кн. 10–12. – С. 248–262; Благой Д.Д. Из прошлого русской литературы: Тургенев – редактор Фета // Печать и революция. 1923. – Кн. 3. – С. 45–64; Колпакова Н.П. Из истории фетовского текста // Поэтика. Кн. 3. Временник Ин-та истории искусства. – М.–Л., 1927. – С. 168–187; Бухштаб Б.Я. Судьба литературного наследства А.А. Фета // Литературное наследство. Т. 22–24. – М., 1935. – С. 561–602; Бухштаб Б.Я. Творческий труд Фета // Известия АН СССР. Серия литры и яз. 1973. – № 1. – С. 3–14; Кошелев В. О «тургеневской правке» поэтических текстов Афанасия Фета // Новое литературное обозрение. – 2001. – № 48. – С. 157–191.
8
Основы текстологии. – М., 1962. – С. 303.
9
Панаева (Головачева) А.Я. Воспоминания. – М., 1986. – С. 202–203.
10
См.: Скатов Н. Лирика Афанасия Фета (Истоки, метод, эволюция) // Скатов Н. Далекое и близкое: Литературно-критические очерки. – М., 1981. – С. 138–141.
11
См.: Бродский Н. Фет – редактор Тургенева // Звенья. Вып. 2. – М.–Л., 1933. – С. 469–479.
12
Бухштаб Б.Я. Судьба литературного наследства А.А. Фета. – С. 578.