Полная версия
Россия и современный мир №02/2011
Юрий Игрицкий
Россия и современный мир №02/2011
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
НЕЭКОНОМИЧЕСКИЕ ГРАНИ ЭКОНОМИКИ
О.Т. БогомоловБогомолов Олег Тимофеевич – академик, советник РАНПреодоление последствий кризиса продолжает занимать умы политиков и общественные круги. Власти в поиске выхода делают cтавку на инновации в научно-технической области, как мощном рычаге подъема производительности труда и жизненного уровня народа. Спору нет, это необходимо. С развитием нано-, био– и информационных технологий, этих ведущих звеньев нового технологического уклада, связываются большие надежды. Оправдаются ли они в России? Здесь многое зависит не только от усилий в научно-технической и экономической сферах, но и от состояния всей общественной среды.
В прошлом, в советские времена, включая годы перестройки, тоже рассчитывали на техническое перевооружение как спасательный круг. Однако благим намерениям не суждено было осуществиться. Почему? Дело заключалось не только в недостатке средств для инвестиций. Отсутствовали благоприятные условия за пределами экономики. Последняя неотделима от политики, государственного устройства, духовного развития. Не столь уж малозначительны, а порой определяющи для ее подъема господствующая в обществе идеология, проводимая государством политика, состояние общественного сознания, воздействие на него СМИ. И разве не зависит успех экономической технической модернизации от действенности демократических механизмов, институтов управления и обеспечения порядка, уровня культуры и нравственности населения?
Многие сегодня убеждены, что человек, его культура, знания, умение, здоровье, душевное состояние имеют ключевое значение для возрождения России. Поэтому предлагают сделать стратегическим приоритетом инвестиции не только и не столько в новую технику, сколько в человека. Не менее важны для достижения намечаемых целей сплоченность общества, уверенность людей в справедливости и жизнеспособности общественного строя, доверие к лидерам государства. Это то, что называют социальным капиталом, наращивание которого все более становится залогом успеха всех экономических начинаний.
Взаимосвязь и взаимовлияние различных сфер единого общественного организма до сих пор недостаточно познаны и потому недооцениваются. Стремлением по возможности восполнить этот пробел объясняются проводимые в рамках Российской академии наук междисциплинарные исследования взаимосвязи экономики и общественной среды. Их первые результаты нашли отражение в книге «Экономика и общественная среда: неосознанное взаимовлияние» (2008 г.). Недавно, в декабре 2010 г., опубликована вторая книга на эту тему1. Авторами обеих книг – экономистами, философами, историками, социологами, международниками, общественными деятелями предпринята попытка рассмотреть состояние нашего общества во всех проявлениях, а экономику во взаимодействии с неэкономической общественной средой. Такое масштабное междисциплинарное исследование представляет новое направление в познании экономических реалий и возможностей, позволяет точнее намечать стратегические приоритеты. При этом авторский коллектив сделал особый акцент на анализе духовных и гуманитарных предпосылок возрождения России. К сожалению, их роль недооценивалась и продолжает недооцениваться, о чем свидетельствует остаточный принцип бюджетного финансирования.
Глобальный экономический кризис придал упомянутым исследованиям особую актуальность. Беды, испытываемые российским обществом, были им усугублены. Источник наших трудностей следует искать не столько вовне, сколько внутри страны. Она на протяжении почти двух десятилетий реформируется по западным неолиберальным лекалам, которые, как показал опыт, не подошли к условиям России. Да и сами эти лекала оказались вчерашним днем идеологической моды. Глобальный кризис выявил пороки современного капитализма, скроенного по канонам неолиберальной идеологии. Они со всей очевидностью вскрылись не только в сфере финансов, денежно-кредитного и валютного оборота, не только в производстве и торговле, но и в функционировании западной демократии. Все больше накапливается симптомов духовно-нравственного кризиса этого общества. Это дает повод усомниться в адекватности вызовам XXI в. господствующей идеологии и политической практики. Зреет понимание необходимости перехода к новой модели развития общества и его экономики.
Журнал «Экономист», например, поместил на обложке одного из своих номеров изображение тома «Современной экономической теории», а ниже надпись крупным шрифтом: «Что в ней ошибочно и как кризис меняет ее». В этом номере утверждается, что два центральных раздела экономической науки – макроэкономика, изучающая функционирование экономики страны в целом и такие общие процессы и явления, как инфляция, безработица, экономический рост и тому подобное, и экономика финансов – подлежат сегодня «оправданному и серьезному пересмотру»2. Прочесть на страницах этого журнала подобные слова – настоящая сенсация, которую некоторое время тому назад трудно было даже предвидеть. Лауреат Нобелевской премии по экономике Поль Кругман отмечает, что «за последние 30 лет макроэкономика была в лучшем случае впечатляюще бесполезна, а в худшем – просто вредна». Другой нобелиат Джозеф Стиглиц усматривает истоки глобального кризиса в том раже дерегулирования, который подогревали рыночный фундаментализм и Уолл Стрит3. Он констатирует несостоятельность академической науки и фундаментальные изъяны в американской модели капитализма. Ему вторит доклад ЮНКТАД «Глобальный экономический кризис: системные провалы и мультилатеральные средства лечения»4, в котором отмечается: «Рыночный фундаментализм laissez-faire последних 20 лет драматически провалил экзамен». Поэтому нужны другие модели развития современной экономики, в которых на государство возлагается большая регулирующая роль. «Мир наблюдает, – пишет журнал “Экономист”, – за восходом нового экономического гибрида, который мог бы быть назван “государственный капитализм”»5. Его впечатляющим примером, по мнению журнала, служит китайская модель «государственного капитализма». Об этом же идет речь в книге Яна Бреммера «Конец свободного рынка: кто выигрывает войну между государством и корпорациями»6. Он считает, что многие государства от Латинской Америки до Среднего Востока подражают Китаю.
Китай, действительно, ведет поиск модели постреформенного развития, но называет ее – социалистическим гармоничным обществом. Европейцы, особенно скандинавы, практикуют то, что называют моделью государства благосостояния, а в Германии – социально-ориентированной рыночной экономикой. Эти новые видения и концепции в Европе уже прижились и во многом оправдали себя, хотя либералы утверждают, что они всего лишь временное явление и скоро наступит возврат к прежнему пониманию рыночной модели экономики.
Если глобальный кризис побуждает думающих людей в Америке и Европе к переосмыслению привычных постулатов так называемого «мейнстрима» экономической мысли, то и Россия не должна быть исключением. Ей также предстоит извлечь уроки из кризиса. Какие выводы для стратегии нашего развития напрашиваются в первую очередь?
Мы в своих экономических реформах, как известно, руководствовались макроэкономикой именно американского покроя, на которую нас нацеливали Е. Гайдар, А. Чубайс и другие горе-реформаторы. Поэтому переоценка ультралиберальных рецептов составляет, на мой взгляд, один из самых важных выводов, который поможет преодолеть трудности кризисного периода.
В центре предстоящего переосмысления, несомненно, находится вопрос о роли государства. Архитекторы реформ призывали к уходу государства из экономики и не терпели никаких контраргументов. Самый действенный рычаг преобразований – государственный механизм управления и соблюдения порядка – оказался у нас разлаженным, недостаточно компетентным, разъеденным коррупцией, лишенным иммунной системы, очищающей его от пороков и страхующей от грубых ошибок в политике. Но и частный бизнес оказался далеко не образцовым, погрязшим в корысти, аморальным и отнюдь не гарантом возрождения России.
То, что наше государство неадекватно вызовам постиндустриальной эпохи, подтверждают достаточно убедительные факты. Конституционное определение России как социального государства остается нерасшифрованным, а соображения науки на этот счет не находят официального закрепления. Население лишено важнейшего ориентира, а именно, ответа на вопрос, к какому общественному устройству страна придет в результате проводимых реформ и что это даст народу. Какая форма демократии будет для нас оптимальной? Отсутствие ясной перспективы, веры в будущее не могут не сказываться на духовном климате в стране и настроениях людей.
На современное государство (не только у нас, но и на Западе) ложатся ответственные функции предотвращения и преодоления провалов рыночных механизмов, как в денежно-финансовой сфере, что сегодня всем очевидно, так и в других областях. Если говорить о России, то речь идет прежде всего о предотвращении опасного имущественного расслоения населения. Показательна в этом отношении констатация доклада Международного валютного фонда «Мировой социально-экономический обзор. Переоснащение мирового развития»7, в котором говорится: «Главный урок посткоммунистической трансформации определенно заключается в том, что государственные институты имеют критическую важность. Рынок без сильного государства приводит к замене безответственной государственной власти нерегулируемым частным обогащением, ведущим к экономическому и социальному упадку». Это у нас и произошло.
Мировая практика свидетельствует о возрастающем участии государства в перераспределении создаваемого дохода. За минувшее столетие доля государственного бюджета в распределении ВВП возросла в большинстве развитых стран мира с 10–20 % до 50 % и более. Это происходит прежде всего в результате роста государственных расходов на образование, здравоохранение, науку, пенсии и другие социальные трансферты. Мир, видимо, осознал, что только во власти государства противодействовать стихии нарастающего социального расслоения населения, гарантировать справедливый доступ людей к общественным благам и тем самым способствовать консолидации и стабильности общества. Но для этого государство должно быть авторитетным и эффективным, выражать и защищать интересы всех слоев народа.
В России средний доход бедной 10 %-ной части населения в 30 раз меньше среднего дохода 10 % богатых, а в Москве даже в 50 раз, тогда как в ЕС этот разрыв составляет 7–10 раз, в США около 15 раз. Беспрецедентное неравенство в распределении доходов и безучастность российского государства к его снижению до европейского уровня, имеет негативные последствия для экономического роста и демографической ситуации в стране. Статистический анализ показывает, что при европейском уровне неравенства темпы роста российского ВВП в 2000–2007-х годах могли бы возрасти на 30–50 %, а при годовом росте реальных доходов основной массы населения на 10 % удалось бы преодолеть процесс депопуляции страны. Для исправления положения необходимы прогрессивное налогообложение и другие меры поддержки малоимущих. В США они позволяют снизить неравенство с 68 до 15 раз. Откажись государство от прогрессивного налогообложения доходов граждан, и страна переживет коллапс.
Вмешательство государства исключительно важно и с точки зрения восстановления социальной справедливости в российском обществе, поскольку фактическая налоговая нагрузка 20 % населения с низкими доходами, как показывают исследования, вдвое превышает нагрузку 20 % населения с высокими доходами. Кроме того, оплата труда работников по большей части сложилась вопреки всем экономическим и социальным основаниям, крайне произвольна и для многих неоправданно занижена и несправедлива.
Это создает раскол и напряжение в обществе. Нельзя признать нормальным отсутствие принципа соблюдения социальной справедливости в политике, не говоря уже об официальной пропаганде. В стране очевидны масштабная бедность и скудость потребления миллионов граждан. Казалось бы, бережливость и скромность должны поощряться. Однако наши СМИ, особенно ТВ, всячески рекламируют и оправдывают бездумную роскошь и расточительство российских «нуворишей». Жизнь простых людей для них малоинтересна. Верхи также не подают примера экономии и скромности. Между тем доклад Всемирного банка «Справедливость и развитие» констатирует: «При высоком уровне экономического неравенства обычно экономические институты и социальные условия систематически действуют в интересах более влиятельных групп. Такие несправедливые институты способны приводить к экономическим потерям… Предпочтения при распределении общественных услуг предоставляются богатым, а таланты средних и беднейших групп населения остаются невостребованными. Общество в целом становится тогда менее эффективным и упускаются возможности для инноваций и инвестиций»8.
Социальная справедливость – извечная нравственная норма, неотъемлемая часть религиозного сознания верующих. Без ее соблюдения не может быть здоровым нравственный климат в обществе, как и невозможна здоровая экономика. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл пишет в упомянутой выше книге: «Экономическая система, построенная только на стремлении к наживе, на равнодушии к судьбе человека, на пренебрежении к нравственным нормам, лишена устойчивости и может рухнуть в любой момент, погребая под своими обломками судьбы людей. Безнравственная экономика неэффективна, более того – нежизнеспособна и опасна»9.
Управленческие и административные отношения в нашем обществе, действенная правовая и правоприменительная система не менее важны для модернизации экономики, чем цивилизованные рыночные институты и механизмы. Можно сказать, что без качественного улучшения работы государственной системы управления, формирования класса неподкупных, добросовестных и высококомпетентных управленцев любые амбициозные программы обречены на провал. Подбор кадров на высшие должности не может происходить по принципу лояльности, личных симпатий или дружбы, родственной близости. Это не гарантирует стабильность власти и уважение к ней. Подтвержденный историей путь селекции лучших кадров государственных деятелей всех рангов совсем другой. Он предполагает восхождение на верх иерархической лестницы ступень за ступенью по мере накопления опыта и обретения авторитета и публичной известности.
Не случайно в определении рейтинга стран по конкурентоспособности их национальных экономик, проводимого под эгидой Мирового экономического форума, эффективность государственного управления и масштаб коррупции фигурируют среди главных критериев. России здесь нечем похвастаться. В 2009 г. она занимала в списке из 133 стран 63-е место между Черногорией и Румынией, причем по качеству институтов управления и прозрачности государственной политики – 114-е место, компетентности чиновничества – 96-е, независимости судебной системы – 116-е. Год от года по этим критериям она опускается все ниже10. Подобные же места отводят России «Показатели государственного управления», определяемые Всемирным банком по 212 странам. Так, по критерию сдерживания коррупции в государственном аппарате она оказывается в конце списка на 180-м месте11.
Российское государство не в состоянии пресечь бегство капиталов и умов из страны, более того, оно пошло на неоправданную и преждевременную либерализацию в этой области. За годы перестройки и рыночных реформ бегство капиталов из страны составило, по различным оценкам 1–2 трлн. долл. Можно оспаривать точность оценок, но в любом случае поражает количество нулей. Колоссальные потери мы понесли и от утечки умов и квалифицированных работников, инженеров, ученых не только за рубеж, но и во внутреннюю торговлю и мелкий бизнес. Приходится лишь удивляться, как мы выжили после такого кровопускания.
Удивляет и беспомощность государственных экономических и финансовых властей в борьбе с инфляцией. В условиях глобального кризиса инфляция в развитых странах обычно сменяется общим снижением розничных цен. Вследствие перепроизводства, когда искусственно раздуваемый дешевыми кредитами спрос населения резко падает, а банки банкротятся из-за неплатежеспособности должников, возникает дефляция. В 2009 г. по сравнению с 2008 г. индекс розничных цен в группе ведущих странах Запада имел отрицательную величину – 0,1 %, в том числе в США – 0,3 %, Японии – 1,4, Швейцарии – 0,5 %. В России же наблюдалась «стагфляция», когда падение ВВП не менее чем на 8 % сочеталось с ростом потребительских цен на 12 %, а корзина благ, потребляемая бедными и среднедоходными слоями населения подорожала на 20–25 %. Издержки кризиса государство и бизнес переложили на массового потребителя. В подобных ситуациях западные государства нередко шли на частичный контроль за ценами.
Текущие меры по преодолению кризисных процессов едва ли приведут к прочному успеху, если не определить стратегические приоритеты не только и не столько в экономике, сколько в духовной и социальной сферах, что и делают сегодня многие западные лидеры. Не случайно они ставят во главу угла государственной политики развитие образования, здравоохранения, науки, культуры, обучение и воспитание подрастающего поколения. Именно через это пролегает путь к обновлению общества, оздоровлению морального климата в нем и процветанию экономики.
Российские рыночные реформы неолиберального покроя серьезно разрушили наш научно-технический потенциал, привели к деградации культуры, падению уровня воспитания и образования детей и молодежи. В экономике знаний, которая будет, как считают ученые, определять лицо XXI в., это означает неминуемое отставание. Вспомним, как после окончания Отечественной войны, когда стране еще недоставало средств на восстановление разрушенного хозяйства, правительство беспрецедентно увеличило размер оплаты труда ученых и преподавателей с научными степенями, членов союзной и отраслевых академий наук. Это было не выборочное повышение для отдельных категорий, а всеобщее – для всей сферы науки и высшего образования. Оно изменило социальный статус ученых и преподавателей, подняло престиж науки, дало мощный стимул для притока в нее способной молодежи, а главное – помогло выйти на авангардные позиции в мире.
Хорошо, что российские политические верхи осознали, наконец, важность научной сферы, но то, что конкретно делается, озадачивает. Похоже, что стратегии, разделяемой и поддерживаемой научной и педагогической общественностью, не существует. Одним из примеров служит решение о выделении на три года вузам 80 грантов по 150 млн. руб. (5 млн. долл.) каждый для ключевых исследований с приглашением ведущих мировых ученых, в том числе выходцев из России. Делается это на фоне урезания ассигнований на академическую науку, а также на два главных государственных фонда – РФФИ и РГНФ, выделяющих гранты на актуальные исследования. Ставка по примеру США – на вузы. Но у нас 300-летний и оправдавший себя опыт другой организации науки. Ее ведущим органом выступала Академия наук с ее многочисленными институтами и региональными центрами. Российские университеты и вузы в отличие от американских сегодня едва ли могут служить основой для развития науки на мировом уровне. Их сотрудники перегружены сотнями часов учебной нагрузки, часто не имеют ни времени, ни оборудования для серьезных исследований. Посадив академическую науку за годы реформ на голодный паек и тем самым ослабив и значительно ее обескровив, мы теперь обращаемся с поклоном к Западу.
Академическое и университетское сообщества должны образовывать общую интегрированную среду, в которой накапливаются знания, обобщается мировой опыт, обучаются, воспитываются и достигают вершин исследовательские и педагогические кадры. В этой среде не может быть любимчиков и пасынков. Нельзя труд докторов наук и профессоров, независимо от того, имеет ли их работа коммерческий результат, оплачивать хуже, чем рядовых работников торговли, ЖКХ, государственной администрации.
Междисциплинарное исследование взаимодействия экономики и общественной среды в рамках нашей академии проделало лишь первые шаги. Отставание общественной мысли от вызовов современности далеко еще не преодолено. Предстоит дать ответы на многие трудные вопросы. Важнейшая роль в этом принадлежит науке.
Литература1. Всемирный банк. Доклад о мировом развитии 2006: Справедливость и развитие. – М., 2006. – С. 2.
2. Неэкономические грани экономики. – М., 2010. – 796 с.
3. Bremmer I. The End of the Free Market: Who Wins the War Between State and Corporations. – N.Y., 2010. – 240 p.
4. The Economist, July 28-th 2009; January 23, 2010.
5. The Global Economic Crisis: System Failures and Multilateral Remedies / UN. – N.Y., 2009. – P. III.
6. Stieglitz J. Freefall: America, Free Markets and the Sinking of the World Economy. – N.Y., 2010. – 361 p.
7. World Economic Outlook Supporting Studies IMF. – 2010.
РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ В КОНТЕКСТЕ МОДЕРНИЗАЦИИ
В.А. ДинесДинес Владимир Александрович – доктор исторических наук, профессор, ректор Саратовского государственного социально-экономического университетаВысшим руководством страны стратегическая цель развития России четко определена – это модернизация. Однако по поводу путей ее достижения существуют значительные разногласия. Одним из ключевых пунктов разногласий является отношение к роли государства.
В соответствии со сложившимися в современной России условиями, на наш взгляд, более плодотворно говорить не о государстве как таковом, а о российской государственности, поскольку понятие «государственность» позволяет не только поставить вопросы, относящиеся к институтам собственно государства, но и рассмотреть их в более широком плане, а именно в совокупности всей системы отношений «человек-общество-государство». Кроме того, постановка вопроса в таком плане обеспечивает выявление цивилизационной самобытности этих отношений.
Большая проблема, с которой сталкивается в настоящее время Россия, заключается в поиске возможного сочетания традиций отечественной государственности с потребностями политической демократии.
Трансформация политической системы России в течение всех лет реформирования страны существенно изменила ее характеристики, в том числе механизмы и принципы функционирования государства. С формальной точки зрения в стране сложилась демократическая система власти, гражданам предоставлены основополагающие права и индивидуальные свободы, а взаимоотношения между личностью и властью регламентированы правом. Однако при общей характеристике результатов политической модернизации страны, как правило, выделяют ряд факторов, которые негативным образом сказываются на протекающих социально-политических процессах и ставят под сомнение указанные достижения.
Разрушительные процессы, угрожавшие самому существованию российского общества, явились результатом своеобразного государственного псевдолиберального нигилизма, когда государство ни во что не вмешивалось и преследовало лишь свои корпоративные интересы. Не случайно избранный в 2000 г. Президентом РФ В. Путин уже в первом своем послании Федеральному Собранию сформулировал в качестве стратегической цели задачу возрождения государственности: «Наша позиция предельно ясна: только сильное, эффективное (если кому-то не нравится слово “сильное”, скажем – эффективное) государство и демократическое государство в состоянии защитить гражданские, политические, экономические свободы, способно создать условия для благополучной жизни людей и для процветания нашей Родины» (4, с. 308). Концепция «сильного государства» предполагала укрепление авторитета и влияния государственной власти через целый комплекс мероприятий в различных сферах жизни.
Результатом реализации избранной стратегии стало прекращение дезинтеграции Федерации, формирование вполне действенной «вертикали власти», достижение определенной социальной стабильности. Но в то же время в современной российской политике присутствуют тенденции, снижающие возможности успешного и эффективного развития. По-прежнему в политическом плане сказывается отсутствие или, по крайней мере, слабость сил, способных играть роль самостоятельных субъектов политических отношений и успешно способствовать реализации национальных интересов государством. Богатый потенциал самоорганизации и самодеятельности населения используется совершенно недостаточно. Сегодняшний госаппарат является в значительной степени забюрократизированной, коррумпированной системой, немотивированной на динамичное развитие. В этой связи ныне действующий Президент РФ Д. Медведев подчеркнул: «Сильное государство и всесильная бюрократия – это не одно и то же. Первое нужно гражданскому обществу как инструмент развития и поддержания порядка. Для защиты и укрепления демократических институтов. Вторая – смертельно опасна для него» (2).
