Историческая память и диалог культур. Том 2

К сожалению, сегодня очень многие памятники отечественной истории и культуры находится под угрозой разрушения, многие из них снизили свою ценность в результате воздействия хозяйственной деятельности , прямого или косвенного разрушительного воздействия климатических процессов. Ситуация усугубляется снижением в последние десятилетия объемов и качества работ по ремонту и поддержанию памятников, их бесхозностью, снижение государственного и общественного контроля и финансирования в сфере охраны памятников архитектуры, ведет, в конечном итоге, к их бесхозности, По оценкам специалистов РАН, состояние находящихся на государственной охране памятников истории и культуры почти на 80 % характеризуется как неудовлетворительное. Около 70 % нуждается в принятии срочных мер по спасению от разрушения, повреждения и уничтожения в результате проявления различных негативных явлений и процессов, включая экологические. Состояние большинства исторических поселений специалисты также оценивают как близкое к критическому.

Культурное наследие – духовный, культурный, экономический и социальный капитал невозместимой ценности. Наследие питает современную науку, образование, культуру. Наравне с природными богатствами, – это главное основание для национального самоуважения и признания мировым сообществом. Современная цивилизация осознала высочайший потенциал культурного наследия, необходимость его сбережения и эффективного использования как одного из важнейших ресурсов мировой экономики. Утраты культурных ценностей невосполнимы и необратимы.

Поистине массовый характер приобрели в последнее время необоснованный снос исторических построек и возведение на их месте объектов коммерческого строительства, которые и становятся главной угрозой для памятников истории и культуры. Сносятся ценные строения целью получения стройплощадок в центральных частях города, являющихся престижными.

Требования Федерального закона от 25.06.2002 № 73-ФЗ о необходимости проведения по объектам культурного наследия научной реставрации с привлечением для ее выполнения специалистовреставраторов, зачастую игнорируются, что приводит к подмене ремонтно-реставрационных работ работами по коренной реконструкции объектов культурного наследия, в том числе, связанной со строительством мансард, перепланировкой, возведением новых этажей и пристроек. При этом игнорируются требования сохранения окружающей среды объектов наследия, нарушается режим застройки на территории памятника и в зонах охраны. Около многих из них возводятся громадные новостройки. Не избежал подобной участи и наш город.

Актуальность исследования архитектурного культурного наследия столицы Татарстана обусловлена включением Казани в список городов мирового культурного наследия ЮНЕСКО и предстоящей Всемирной студенческой Универсиадой-2013. Эти события тесно связаны с притоком в город туристов и актуализируют проблемы сохранения архитектурного наследия. Поэтому в стратегии развития города до 2015 года отмечена необходимость обеспечения сохранения культурного наследия и преемственности культурных традиций на ряду с поддержкой многообразия культурной жизни и культурных инноваций, в том числе через эффективную государственную охрану и использование недвижимых памятников истории и культуры, сохранение ценностей материальной и духовной культуры.

В Казани к 2013 г. восстановят 66 объектов культуры, из которых 25 – историко-архитектурные памятники. Количество объектов культурного наследия в республике приближается к 7 000, из них 1 500 – на государственной охране, 1\3 из них находится в столице республики. В этом плане Казань сопоставима с Москвой и Санкт-Петербургом. Особую актуальность приобретает вопрос собственности памятников. В муниципальной собственности состоит 741 объект культурного наследия, причем в основном это многоквартирное жилье, 201 памятник находится в частной собственности, в собственности религиозных организаций – 94107.

Характерной особенностью Казани является, особенно являлась до 2000-х годов, определенная сохранность исторического центра города (его ядра, а также Старо-Татарской слободы), застроенного особняками, доходными и торговыми домами, зданиями промышленной и культовой архитектуры XIX – начала XX веков – такими как, например, бывшие владения купцов и купеческих династий Дом Шамиля, Дом Кекина, Дом Апанаевых, Сайдашевых, Унжениных, Усмановых, Апаковых, Вериных, Д. И. Вараксина, А. М. Музурова, В. Е. Соломина и других108.

Начиная со второй половины 90-х годов, в рамках программ ликвидации ветхого жилья и подготовки к празднованию тысячелетия города, многие здания, пришедшие за многие десятилетия ненадлежащего ухода в состояние, не подлежащее восстановлению, были снесены, а некоторые остаются в разрушающемся ветхом состоянии. Так, например, ушли в прошлое некоторые исторические архитектурные памятники XVIII – XIX веков – дом, где родился Фёдор Шаляпин, дом-музей Льва Толстого. Среди остающихся в обветшавшем положении зданий выделяются – гостиница «Казань», ряд зданий по улице Московская (бывшая Кирова) и дом Фукса.

Дом Фукса был построен в начале XIX века в стиле "классицизм". В 1805 г. в него вселился приехавший работать в Казань немецкий ученый Карл Фукс109 – врач, выдающийся ученый-краевед, ректор Казанского императорского университета (1823-1827 гг.). Здание было своеобразным центром интеллектуальной жизни города. Тут бывали Лобачевский, Боратынский, Языков, Сперанский, именно в этом доме Александр Пушкин провел весь вечер 7 сентября, когда в 1833 году собирал в Казани материалы для "Истории Пугачева". Дом был включен в федеральную целевую программу по подготовке к 1000-летию Казани. Но на его реставрацию не хватило средств. Сейчас у дома печальный вид: крыша обвалилась, на месте прихожей и гостиной образовалась свалка, оконные проемы заколочены металлическими листами и пестрят рекламными объявлениями.

Именно этот памятник стал объектом, впервые объединившим казанцев в стремлении остановить разрушение исторической и культурной среды центра Казани. Именно от дома Фукса стартовала 11 декабря 2010 г. первая общественная акция в защиту казанских памятников: в "экскурсии-шествии" по Старо-Татарской слободе приняли участие около сотни Казанцев. В начале этого года активисты городской инициативной группы по восстановлению дома Фукса и татарстанского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры организовали уже два подобных шествия по другим разрушаемым памятникам Казани.

Необходимо подчеркнуть, что вышеописанные негативные процессы в сфере культурного наследия, в том числе в рамках нашего города, в значительной степени явились следствием межведомственной разобщенности, несогласованностью действий некоторых федеральных и региональных органов власти и местного самоуправления и, что не менее важно, фактического отстранения общественности от участия в принятии решений в данной сфере.

Поэтому главным условием обеспечения сохранности объектов культурного наследия в настоящее время является совершенствование государственной политики на основе всестороннего учета состава и состояния объектов культурного наследия, современных социально-экономических условий развития общества, реальных возможностей органов власти, местного самоуправления, общественных и религиозных организаций, иных лиц, особенностей национально-культурных традиций народов Российской Федерации и множества других факторов. Последние десятилетия с их новыми экономическими и социально-политическими реалиями обострило ряд проблем в области охраны объектов старины, решение которых невозможно без учета опыта прошлых лет. Одна из этих проблем – приватизация памятников и формирование различных форм собственности на них. В связи с этим регламентация прав собственников со стороны государства, выработка оптимальных отношений сторон – один из важнейших вопросов сегодняшней памятникоохранительной политики.

Приватизация памятников архитектуры и истории частными лицами была разрешена еще в 1994 г. И если в Москве и Петербурге найти желающих довольно легко, с поиском покупателей на культурное наследие регионов дела обстоят тяжелее. Именно это случилось с домом Фукса.

В конце минувшего года исторический памятник был продан на аукционе ООО "Арден" за миллион рублей. Согласно условиям контракта, владелец должен был вложить в его реконструкцию не менее 63 миллионов рублей. Планировалось, что здание будет реконструировано под гостиницу в стиле старой Казани первой половины XIX века. Но после всех расчетов инвестор отказался от своих обязательств, поняв, что не сможет их выполнить. Зиля Валеева посетовала, что "из-за не очень щадящего законодательства" бизнесмены, которые искренне хотят принять участие в сохранении исторического наследия, не получают необходимых преференций, достаточных налоговых льгот. К тому же не всегда при покупке здания бизнесмены и компании представляют себе те объемы средств, которые будет необходимо вложить в реставрацию. Теперь дом будет оформлен в республиканскую собственность и предположительно попадет под долгосрочную целевую программу "Мирас-Наследие" на 2011-2015 гг. Министерство культуры республики предполагает создать в отреставрированном здании музейный комплекс.

Таким образом, несмотря на то, что культурное наследие России сегодня активно вовлекается в мировое культурное пространство, полноправной частью наследия мирового оно станет только тогда, когда российское общество осознает необходимость сохранения своего национального достояния и в стране будет создано действенное охранное законодательство.

П.И. Гайденко

ЦЕРКОВНАЯ ТИТУЛАТУРА В ДОМОНГОЛЬСКОЙ РУСИ: ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

Определение места епископата в восточнославянском обществе и особенно уточнение этого места в древнерусских элитах Киевской Руси поднимает вопрос о комплексе светских прав, какие могли усвоить высшие церковные чины того времени. На то, что епископы обладали таким ресурсом, указывает употребляемое в отношении ряда архиереев именование «владыка». Принято считать, что такое обозначение της», несомненно имевшего епископов является калькой с греческого слова «δεσπο не только церковные, но и светские корни и обозначавшего «обладатель, хозяин, распорядитель, властитель, верховный правитель и государь». Однако при оценке указанного именования епископа пока не совсем понятно, из какой именно среды был заимствован данный титул: из светской или (и) церковной. При этом нельзя исключать и того, что он мог возникнуть под воздействием различных канонических и юридических влияний, в результате сопоставления статусного положения епископа с положением других представителей высшей церковной и светской власти на Руси и в Европе. Более того, появление титула «владыка» может быть рассмотрено как следствие переосмысления места и роли епископа в церковной организации и в древнерусском обществе.

Сложность ситуации заключается ещё и в том, что в церковной истории практически не поднимались вопросы церемониального характера. Практически не изучены ни порядок, ни способы отношений и обращений в церковной среде Древней Руси. Важность этой стороны жизни официальных лиц, к которым в равной мере могут быть отнесены и высшие духовные чины, самоочевидна. Титул представляет собой одну из официально закреплённых форм обращения к человеку, исполняющему определённые функции, занимающему особое общественное место и несущему известную ответственность за свои поступки. Одновременно титул выступает маркером, позволяющим безошибочно определить роль и место носителя в социальной среде и государственном механизме, а также круг его прав и обязанностей.

В христианском мире Владыка – одно из божественных имён. Поэтом обладатель этого титула в известной мере может рассматриваться как лицо, наделённое некой божественной санкций, возводящей его власть к власти Владыки Небесного110. Одним из источников появления данного обозначения епископов могли быть литургические обращения к епископу. Например, подобное обращение присутствует в пении архиерейского «многолетия» или постоянных обращениях к епископу: «Благослови, Владыко». Впрочем, здесь не всё однозначно, потому что указанное обращение в Евхаристическом каноне предполагается и в адрес обычного священника. Но даже, если источником титула могла стать литургия, то всё равно необходимо разобраться, насколько такой перенос литургической практики в светскую жизнь мог быть оправданным и допустимым.

Прот. Владислав Цыпин высказал мнение, что в домонгольской Руси употребление имени «владыка» имело «неофициальный характер»111. Действительно, в таком случае многие стороны морально-этического и канонического свойства, связанные с переносом сакральных элементов в область профанного были бы решены. Однако данная точка зрения видится сомнительной. Во-первых, использование указанного обозначения епископов в домонгольской Руси было не повсеместным и имело ограниченный характер. Оно зафиксировано только в отношении архиереев двух кафедр: Новгородской и Владимирской (на Клязьме). В описанных обстоятельствах заслуживает внимания тот факт, что летописание не сохранило ни одного известия, чтобы кто-либо из архиереев домонгольского периода какой-либо иной епископии кроме Новгорода и Владимира именовался подобным образом не только со стороны князя, но и со стороны церковных лиц. Лишь единожды обращение «владыко» было адресовано к митрополиту. Этот эпизод связан с деятельностью митрополита Иоанна II. Сообщение донесено в претерпевшем существенные поздние правки Печерском патерике112. Однако интерпретировать этот нюанс в отношении митрополита Иоанна, имевшего знатное происхождение, обладавшего титулом «протисинкела»113 и пользовавшегося огромным доверием Всеволода Ярославича114, крайне трудно115. Во-вторых, этот титул имел особое значение и его носитель наделялся крайне высоким положение и даже священным положением в городском сообществе. Так, например, обращаясь в 1229 г. к новгородцам, князь Михаил произнёс: «несть лепо бытии граду сему безо владыце». Но более примечательно решение новгородцев в споре между архиепископами Митрофаном и Антонием (1219) за новгородскую кафедру: «Идита к митрополиту, да кого нам послеть, то намъ владыка» 116. Конечно, вопрос в тот год стоял о выборе архиепископа, но в городе уже было два архиерея. Поэтому перед горожанами стоял важный вопрос о том, кто из архиепископов станет «владыкой», носителем власти, а кто должен будет отказаться от притязаний и удалиться.

Впрочем, не трудно заметить, что использование данного обращения имело адресный характер, и, возможно, отражало реальную власть конкретных архипастырей. Из владимирских архиереев «владыкой» в раннем летописании был назван только Феодор. Автор известий о ростовском епископе не скупился на эпитеты и нелестные характеристики в адрес ненавистного архипастыря и уничижительно называл его «Фодорцом». И всё же при этом летописец сообщал о Феодоре как о «владыке» 117. В более поздний период, во время осады Владимира татарами местный епископ Митрофан (1238) также именовался «владыкой той области»118. Вероятно, это связано с обстоятельствами событий и действиями архиерея, употреблявшего всю полноту своей епископской власти.

Ситуация с Новгородом видится более сложной. Одно из первых употреблений здесь титула «владыка» связано с именем епископа, а позже архиепископа Ильи (1167/68). Сообщая о возведении епископа Ильи в сан архиепископа, Новгородская первая летопись помимо всего приводит следующее известие: «и повелено бысть владыце архиепископьство митрополитомъ»119. Очевидно, носители епископского сана в Новгороде и ранее обладали «владычным» статусом. Вероятно, такое положение дел стало складываться при архиепископе Нифонте. А при Илье, по мере окончательного закрепления за новгородской кафедрой архиепископского статуса, титул в полной мере вошёл в употребление в качестве особого, отличительного права новгородских архиереев. И в этом отношении пример Ильи показателен, поскольку «владыкой» он считался уже до возведения в архиепископы. Этот новгородский архиерей, вероятно, совопрошатель Кирика120, действительно обладал значительной властью не только в церковной, но и в светской среде, о чём можно судить как по совершённым в период его святительства строительным работам, так и по тому, что именно при нём новгородцы вновь добились архиепископского сана для своего архиерея, правда, заплатив за это в Киев, князю Ростиславу и митрополиту Иоанну, при которых особенно расцвела церковная симония, значительную мзду121.

Подобным образом «владыкой» до возведения в архиепископство был назван преемник Ильи, игумен Дионисий. В дальнейшем подобное именование архиереев Новгорода становится привычным. Следующий архиерей с именем Илья упоминается в качестве «владыки» несколько раз. Он поименован «владыкой» под 1180 г. в известии о закладке каменной церкви в монастыре Благовещения и под 1182 г. в сообщении об окончании строительства надвратной церкви Богоявления. Наконец, Илья назван «владыкой» в известии о его смерти и погребении (1186). Аналогично именовались и иные архиепископы: Гавриил, брат Ильи (1191, 1192), Мантурий [Мартирий] (1194, 1195, 1196, 1197, 1200), Митрофан (2001, 1202, 1220, 1222) и Антоний (1225, 1226, 1228)122. Все перечисленные случаи упоминания титула «владыка» связаны с торжественными событиями, имевшими официальный и знаковый характер.

Затрагиваемая проблема поднимает не менее интересные вопросы, которые до сих пор не получили ответов в историографии: как обращалось духовенство друг к другу? какими были формулы таких обращений? Более того, интересно определить, как обозначался архиерей в древнерусских письменных источниках. Поиск ответов на заданные вопросы нуждается в самостоятельном исследовании. Вместе с этим предварительные наблюдения в отношении митрополитов и архиереев позволяют сделать следующий во многом ещё «сырой» вывод. Если каноничность власти архиерея вызывала сомнения или была спорной, то его имя, как правило, не сопровождалось указанием сана123. Но при обычном упоминании архиереев их чаще всего отмечали с указанием кафедры124. В этом отношении примечательны агиографические тексты, в которых «добрые» архиереи именуются с прибавлением «святитель», а недостойные – лишь согласно их сану или без указания сана или имени125.

Применительно к рассматриваемому времени титул «владыка» встречается только в летописании и актовых памятниках, что свидетельствует в пользу официального значения такого обозначения епископа. Впрочем, названные источники и в том числе агиографические тексты, как уже было сказано, использовали и иные способы именования архиереев: по городам, в которых располагалась их кафедра, согласно сану, «мужем», что подчёркивало благородство происхождения126, или же назвали «святителем», акцентировав внимание на сакральной стороне архиерейского служения.

В связи с определением значимости титула «владыка» представляет уточнение круга отличительных прав и полномочий обычного епископа от того комплекса административно-правовых ресурсов, какими обладал епископ-владыка.

Круг канонических и иных возможностей новгородских архиереев хорошо изучен. Он включал в себя не только сугубо архипастырские богослужебные и судебно-административные права, но и такие специфические полномочия, как участие в управлении городом и контроль в сфере торговли127. Последнее обстоятельство особенно интересно. Устав князя Всеволода действительно наделял церковь существенными контрольными правами в области торговли. Более того, новгородский архиепископ в обозначенном уставе именовался «владыкой» 128. В дальнейшем данное представление об архиепископе вошло в международные торговые соглашения Новгорода. В.Б. Перхавко обратил внимание на то, что с начала XIV века в преамбулах международных договоров Новгорода использовалась не только обычная формула «от архиепископа новгородского», но и иной вариант отражения властных полномочий местного архиерея – «благословение от владыки». Поэтому можно утверждать, что указанная особенность оформления договоров подтверждает принципиальную важность титула «владыка». Учитывая, что с XII в. большинство новгородских святителей были избираемы самими горожанами, что так и не смогло закрепиться за иными епископскими кафедрами129, и в итоге неподсудны без согласия Новгорода Киеву, можно заключить, что власть новгородских архиереев приобрела особый ореол, а именование «владыка» величайшую ценность.

Впрочем, уже в следующие столетия рассматриваемый титул получил более широкое использование. Так, например, в XVI в. ростовский архиепископ Алексий подписывался как «смиренный архиепископ Ростовскый и Рославскый Белозерскый владыка Алексей»130. Но даже по прошествии трёхсот лет применённая формула архиерейского титула не позволяет видеть во «владыке» некий обычный синоним епископского сана и «неофициальную» форму обращения.

Подобный круг прав епископа-владыки хорошо прослеживается и во Владимире в период епископства Феодорца. О широте власти этого архиерея свидетельствует не только независимость от митрополита, но и иные права: во-первых, возможность наложения интердиктов131, которые никто так и не опротестовал, если не считать укоризн от епископа Кирилла Туровского132; во-вторых, не только совершение суда, но и применение пыток и казней133, что обычно было прерогативой княжеской власти. В-третьих, каноническая неподсудность Киеву. Здесь необходимо обратить внимание, что описанный в летописании суд над Феодорцом полон недосказанности и отчасти показал бессилие митрополичьей власти над владимирским епископом, если допустить, что возможно, жестокая расправа над Киевом и ограбление церквей могли быть спровоцированы в том числе и этой казнью.

Но здесь возникают определённые затруднения. Вероятнее всего титул «владыка» был калькой с греческого «деспотис», однако в русской традиции при применении данного именования к архиерею акцент делался не на духовном господстве епископа, «кириос», а на комплексе его светских прав и функций в городе или церковном округе. Греческая церковная иерархия, опиравшаяся на древнюю гражданско-церковную систему права и чиновничество, кажется, не знала подобных притязаний на светскую власть со стороны епархиальных архиереев. Описанные амбиции могли встречаться лишь на присоединённых территориях, например в Болгарии134, но не на греческой земле. Конечно, константинопольские патриархи порой стремились и нередко даже достигали колоссального влияния на государственные дела и политическую жизнь в столице135, но представить себе подобные претенциозные действия со стороны рядовых византийских епископов или архиепископов крайне сложно. Поэтому вызывает сомнение то, что комплекс полномочий, находившихся в руках и в ведении епископавладыки, имел византийское происхождение, поскольку само возникновение русского варианта титула связано главным образом, с расширением комплекса светских прав местных архиереев.

В возникших условиях было бы продуктивным сопоставить права епископа-владыки с кругом прав «светского меча» латинского епископата, поскольку комплекс полномочий древнерусского владыки определялся теми возможностями, которые ему делегировались со стороны города или князя как представителю светской власти. В представленной работе провести такой анализ, к сожалению, не представляется возможным. Однако описанные обстоятельства делегирования епископу городом и князем широких светских прав, закрепляемых, в том числе, в форме награждения титулом, напоминают инвеституру136. То есть можно заключить, что носитель титула «владыка» наделялся светскими правами, подобными тем, какие предоставляло епископам Западной Европы наделённым правами «светского меча». Учитывая, что в отношении Средневековья полного и ясного разделения между светским и религиозным в природе государства и церкви не существовало, в конкретных социально-политических и религиозных условиях, это приводило к возникновению оригинальных форм властных церковных институтов. Институт «владык» вполне может рассматриваться в качестве одного из таких примеров.

Е.Х. Гезалова, Н.Б. Мамедова

МЕСТО И РОЛЬ НАУЧНОЙ ШКОЛЫ АКАДЕМИКА Я.М. МАХМУДОВА В ИЗУЧЕНИИ ИСТОРИИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ДИПЛОМАТИИ

Средневековая дипломатия, в том числе дипломатические отношения Востока с западноевропейскими странами представляют собой одну из важных проблем исторической науки. Всестороннее исследование международных отношений Средневековья имеет большое значение для более полного уяснения многих проблем истории Востока и Запада. Без основательного изучения данного вопроса невозможно полностью охватить как отельную научную проблему, так и всеобщую проблему истории дипломатических отношений Средневековья. По этой причине изучение истории взаимоотношений азербайджанских государств Аккоюнлу и Сефевидов с западноевропейскими странами имеет целую историографическую традицию.

Известно, что на протяжении нескольких столетий Запад внимательно изучал историю, культуру, психологию Востока. Однако результаты исследований были выдержаны в соответствии с духом колониализма. Западные историки Р.Сейвори, К.Рехборн, А.Лэмбтон, Дж.Вудс, Дж.Парри, М.Постан137, в той или иной степени занимавшиеся исследованием истории государств Аггоюнлу и Сефевидов, пытались прикрыть колониальную политику Европы под предлогом расширения османских завоеваний. Они не только не отмечали государства Аггоюнлу и Сефевидов в качестве азербайджанских государств, но еще и абсолютно не исследовали истинные причины противостояния в XVXVII вв. Османского и Сефевидского государств- ведущих сил тюркского средневекового мира.