Белые Ключи

Александр Алексеевич Богданов

Белые Ключи

Осип Черенков бежал по полю крупными размашистыми шагами, перепрыгивая через черные узкие межи. Бурый праздничный азям путался в ногах и мешал свободе движений. Вспугнутый коростель с шумом метнулся в сторону, описав над низиной длинную дугу.

Погоня была далеко. Но Осипу все еще слышались звонкие шаги преследователей, угрожающие крики и улюлюканье, разносившееся в ночной тишине. Его травили словно дикого зверя. И если бы случайно он не ускользнул от погони, то наверное дело кончилось бы жестокой схваткой.

На берегу оврага "Белые Ключи" Осип остановился и перевел дух. Сердце продолжало тревожно и учащенно колотиться и на лбу проступали крупные капли холодного пота.

Ночь была звездная и безлунная. На противоположной стороне оврага неясно вырисовывался новый недавно отстроенный хутор: изба и сараи, огороженные высоким плетнем, чтоб на двор не заскочили зимой волки.

Осип вытер рукавом азяма мокрый лоб, облегченно перекрестился и медленно стал спускаться на дно оврага.

Мысли неудержимо и беспорядочно путались в его голове. Теперь опасность миновала. Сейчас он перейдет овраг и будет у себя дома на хуторе.

Сегодня удалось спастись. Но удастся ли спастись завтра и послезавтра?

Он стал припоминать подробности случившегося. Около перелеска ему попались навстречу односельцы браться Вдовины, жители Кожинки, откуда он и еще несколько человек выселились на хутор. Вдовины были злейшими врагами хуторян, особенно Осипа. Ссоры происходили из-за выпаса для скота. Прогон в луга был в мирском владении, и общественники, недовольные выделами, не давали хуторянам пользоваться этим прогоном.

В прошлом году Осип поймал на своих полях лошадей Вдовиных и чрез волостной суд взыскал с них штраф за потраву. Вдовины тоже не остались в долгу. Они ловили на общественных и своих землях скот хуторян и постоянно причиняли им какие-нибудь неприятности – то надирали уши хуторским ребятишкам, когда те попадались им под руку с кошелками ягод или грибов, то устраивали побоища со взрослыми. А раз ссора дошла даже до ножовщины.

Сегодня вечером Осип был настроен мирно и не хотел столкновения. Издали завидев Вдовиных, он сошел с дороги в сторону. Поравнявшись с ним, они, по обыкновению, стали подсмеиваться:

– Эй ты, Ключевский помещик!..

– Загордился на хуторских харчах!.. Чего морду воротишь?..

Осип ответил им бранью. Они не унялись. Слово за словом – от брани перешли к угрозам и с палками бросились на него. Тогда Осип побежал.

Теперь, перейдя овраг, он успокоился окончательно, и умильное хозяйственное настроение охватило его. Изба с глинобитной огнеупорной крышей, прочные сараи, купленные в земстве плуги, и мысль, что у них, Черенковых, теперь свой собственный участок – все это радовало его.

Одно было плохо: постоянная и не прекращающаяся вражда с обществом.

Прежние приятели стали заклятыми недругами с тех пор, как им отрубили участок. Когда-то вместе с Вдовиными он гулял на свадьбах, угощался хмельной ядреной брагой, пел песни, катался на розвальнях, и их семьи считались сватьями – "горячая родня", а теперь – вот поди ж ты!..

"Не иначе, как наваждение…" – подумал Осип.

Он обернулся в сторону, где было село и брезжили редкие, разбросанные огоньки в окнах изб, и в бессильной злобе сжал кулаки.

* * *

Осип считался в семье старшим после смерти отца. Жили все нераздельно в одной просторной избе – три брата с женами и детьми и со старухой-матерью. Когда пришло известие о войне, два младших брата должны были пойти в солдаты. Время стояло горячее – уборка хлеба, и это особенно озабочивало Осипа.

Братьями собрали все, что полагается – рубахи, рушники, холщовые порты и чулки из овечьей шерсти, посадили обоих на телегу и повезли в волость. Осип поехал с ними. Золовки – Марья и Васка, жены призванных – остались дома на хуторе, чтобы было меньше слез.

В волости Осип узнал, что начинается война из-за братьев-славян с немцами. Одно было ему непонятно, почему с немцами, а не с турками. Ведь притеснители славян – турки. Но спросить было некого; все, как и он, знали только одно: надо защищать Россию, потому что напал немец.

К волостному правлению, пятиоконному дому с железной зеленой крышей, съехалось много знакомых из окрестности. До поздней ночи продолжались проводы и разговоры. На кучке бревен, сложенных горкой недалеко от пожарного сарая, расселись старики в теплых картузах и шапках.

Осип простился с братьями, дал им на дорогу два полтинника и наказал, чтоб в случае чего они подали о себе весточку.

Потом подсел к старикам.

Сутулый, но еще бодрый и крепкий Трифон, бывший даже когда-то старшиной, вспоминал крепостное право и рассказывал:

– В наших местах не было лютей управителя Федора Федорыча, из немцев… Большую силу у молодого князя Есупова имел… Князь-то все больше по заграницам жил, редко когда в поместье заглядывал… Вот поди ж ты! По видимости Федор Федорыч из себя был тихоня, никогда лишнего грубого слова никому не скажет – а сколь слез через него пролили! Как что непорядок, так сейчас в книжечку… А потом, глядишь, и взыск. И еще у него манера была: брал он с села молодых парней, которые побойчей, обучал их какому-нибудь мастерству, а потом продавал. Хорошие деньги брал! Вот так-то мой дед двух сыновей лишился… Пять человек их было у него – куда, говорит, тебе столько – одного в рекрута сдали, в двое так и померли где-то у Скопской губернии… Тоже плохо было – работой нас шибко нудил. Мы барщину отбывали, три дня на себя, а три дня на экономию… И того ему мало было. Праздников, окромя воскресения, он не любил. Русский человек – говорит – ленится, любит каждый день праздновать. Вон там за "Белыми Ключами" провал есть, по его приказу выкопали. На Ивана Усекновения гонял народ копать… Вот каков был человек!

– Чего и толковать! – отозвался кто-то. – Хуже немцев не было управителев… У Шадуевых на заводе и посейчас всем командует немец.

– И откуда их столько взялось?

– Откуда? На своей земле тесно, – а у нас приволья много!

– Вот будет война – скоро их владычество кончится…

– Верно! Которого лишнего народу давно пора бы поубавить! – сказал Осип. – Посвободней жить бы стало.

– Все по времени образуется, милачок! – отозвался на его слова Трифон. – Слышал я от старых людей сказ… Когда немец в русскую землю пришел, – был такой Бирон управитель, – то дал Господь этому Бирону виденье. Быть тебе и твоему народу в русской земле два века. А по окончаньи их, претерпите вы за свое зло наказания лютые и рассеетесь прахом на все стороны. Я так полагаю, что теперь два века уже минуло, – и знаменье Божье исполнится…

– Хорошо, кабы так! – заметил Осип, думая о братьях, вернутся ли они живыми с войны, и о том, справится ли он теперь один без них с уборкой хлеба.

* * *

Рано утром на следующий день Осип был уже на хуторе.

Ощущение тоскливой пустоты охватило его. Золовки ходили молчаливые и угрюмые, повязанные горошковыми платками, точно собрались куда в дорогу.

Марья крепилась и наружно выражала спокойствие. Васка, болезненная и худая женщина, истощенная постоянными недугами, не вытерпела и сказала:

– Теперь угнали мужиков – как будем жить на хуторе?

Она и прежде была недовольна выселением на хутор, где скучала по родным. Вражда хуторян с миром особенно удручала ее.

– Как-нибудь проживем! – ответил Осип.

– Кабы мужики дома были – ничего! – продолжала Васка. – А вот теперь придут мирские да и нас начнут зорить…

– Чего же им приходить? – возразил Осип, желая отогнать внезапные недобрые предчувствия. – Чать, мы никому дурного не делаем!

– Озорничье – вот и придут! – не переставала Васка. – Прошлой осенью у Микешиных омет соломы разметали… Чего мы, бабы, спроть их силы поделаем?

Осип вспомнил Вдовиных. Правду говорит Васка, что "озорничье-народ", – подумал он. Еще несколько дней тому назад Вдовины гнались за ним от перелеска и чуть не убили.

Но сейчас же что-то внутри его поднялось и запротестовало. Быть не может, чтоб в такое лихое время мирские сделали ему зло. Нет, этого никогда не случится.

Он долго и пристально смотрел на Васку.

– А Бог-от, Васка? Чать, Бог-от есть – не оставит! Я вот думаю еще просить мирских, чтоб хлеба убрать помочью… Верно! Буду просить! Завтра же запрягу Карюху и в Кожинку.

Лицо Осипа просветлело, и уверенность стала расти.

– Чать, в такой беде помогут! Верно, Васка? Не басурмане же мы какие, а на всех хрест есть!

И на его душе стало сразу легче, радостнее.

* * *

Светло-зеленые овсы, с желтыми вызревшими кистями, тяжело клонились к земле. В ясном спокойствии ласкового летнего дня было много тихой красоты. Далеко над "Белыми Ключами" разносился дробный звон кос.

Мужики шли мерно в ряд, как цепь разомкнувшихся солдат. Первым – старший брат Вдовин, в белой рубахе и пестрядинных штанах, сильно и уверенно размахивая косой. За ним дружно в такт шли остальные, укладывая рядами срезанный низко под корень овес.

Осип шел позади всех. Вдовин командовал:

– Ну-ка, еще последнюю полоску!

Позади бабы едва поспевали вязать снопы. Овес был высокий и густой, как рожь. Мужики шагали бодро и весело шутили:

– Экое добро Господь дал! Золото!

Солнце стояло на полдне, когда кончили косьбу. Недалеко от хутора около телеги с поднятыми кверху оглоблями был устроен привал. На разостланном по земле пологе, в который ссыпалась рожь, был наложен горкой порезанный в куски хлеб. Марья и Васка принесли с хутора в двух деревянных ушатах похлебку из пшенных круп и картофеля.

Осип, веселый и довольный, не столько тем, что убран хлеб, сколько необычным добрым отношением мирян, еще вчера врагов, суетился и звал обедать:

– Спасибо, милые мои! Не оставили! А Васка наша уже плакалась, что погибать придется!

Васка, разливавшая из ведра похлебку в две большие деревянные миски, покраснела и застыдилась:

– Мало ли што думается! Да не всякое слово сбывается!

– Што значит мир-те! – сказал один из мужиков, усаживаясь рядом с Осипом. – До полден экое поле отмахали!

– Мир – сила! – подтвердил другой. – Чего мир захочет, так тому и быть.

Осип, тронутый участием и ласковыми дружественными речами, встал и отвесил низкий поклон:

– Спасибо, дорогие! Никогда не забуду вашего добра.

Потом встретился глазами с Вдовиным и сказал:

– И тебе, Федор, против других – спасибо!..

– Не по што!.. – отозвался Вдовин. – Седни я тебе, а завтра ты мне… Так-то лучше – друг по дружке… Вот до полден покончим у тебя, а потом к Микешиным закатимся…

– Всех хуторских подряд, – в один круг…

– Коли так артельно облюбимся, то и Бог за всех… Неужто пропадать?

– Кушайте, дорогие!.. – с поклоном стала угощать работников Васка. – Чем уж богаты, того и поснедайте…

– Следовало бы с пол-ведерочка по обычаю поставить… – смущенно, как извиняясь, сказал Осип. – Уж не обессудьте!.. Сами, чай, знаете – не моя притчина!..

– А и без нее сойдет!.. – отозвался Вдовин. – Онамедни шел я мимо казенки, – пропади она прахом, – ворота на заперти, окна заставнены, а сам целовальник где-то с дробовиком по зайцам охотится…

– Совсем бы этого зелья не было!.. – заметил один из стариков.

– Верно!.. – подтвердил Вдовин. – Зло да свора от нее большие… Э-эх!.. Смотрю я на тебя теперь, Осип, и думаю… Из-за чего мы с тобой склочились?.. Богачества у нас обоих – одни порты, да и те залатанные… Бог затмит же ум!..

Осип с умильной благодарностью посмотрел на него:

– Ничего, Федор!.. Што было, то прошло… Може, дальше будем жить в ладу да согласе… Много и я зря греху против обчества принял.

Солнце ласково освещало соломенную крышу хутора. На изгорбях оврага серебрился подсыхающий полынок. И мужицкая артель казалась одной тесной и дружной семьей.