Территория Дозоров. Лучшая фантастика – 2019 (сборник)

– Είμαι μεγάλος γλυπτής Χάρης, απογόνους ταρταρα!

– Что говорит этот андроид? – тихо спросил Паша. Вика училась в классической гимназии и хвасталась тем, что знает латынь и греческий.

– Он ругается, – глядя на мужчину, сказала Вика. – Ну, так себе ругается, у нас андроиды куда круче ругаются… Только ты знаешь, Пашка…

– Ну?

– Это не андроид, – сказала Вика. – Я все поняла. Бежим!

* * *

Трудолюбивые андроиды облепили статую Гелиоса, будто муравьи. Уровень мотивации Петровича был так велик, что статуя росла, казалось, на глазах.

– К ночи закончим и факел в руке запалим… – бормотал Петрович. – Буду я стоять над заливом и освещать кораблям дорогу к дому… И увидев меня, воскликнут моряки – о Гелиос, бурерожденный и светоносный, как же прекрасно увидеть твой лик…

Львович с опаской поглядел на Петровича.

– Ты, это… не перерабатывай. Статуя лицом к городу стоит, не лик твой увидят моряки, возвращаясь в родную гавань. Кстати, ноги у статуи тонковаты…

Петрович нахмурился:

– Может, вращающуюся сделаем? Пусть следует взглядом за Солнцем. И тогда всем будет виден и лик мой, и другие части тела.

– Петрович, дорогой, – Львович с искренней заботой потрогал прорабу лоб, – солнышко ты наше животворящее… не перегрелся ли? Может, тебе в тень пойти?

Взгляд Петровича и впрямь был слегка безумен. Но одновременно – и горделив. А как иначе, когда у тебя на глазах возникает твоя статуя высотой в полсотни метров?

– Папа!

Львович помахал Вике, слегка опередившей более плотного Пашу, и сказал:

– Петрович, успокойся. Детей напугаешь. Видишь, бегут, что-то сказать хотят.

– Не обидел ли их кто, испепелю нечестивцев… – пробормотал Петрович, медленно приходя в себя.

Но за детьми никто не гнался. Вика и Паша подбежали к ним, Вика бросилась на шею Львовичу, Паша неожиданно обнял Петровича, чего не делал лет с пяти.

– Что с вами? – поразился Львович.

– Папа, мы все поняли! – громким шепотом произнесла Вика. – Люди в порту говорят на греческом…

– Андроиды… – попытался поправить Львович.

– Остров называется Родос. И мы видели скульптора Хареса. Это тот, кто построил Колосса Родосского. Должен был построить! Мы не на другой планете, мы на Земле! В прошлом!

Петрович сел и схватился за голову.

Львович выставил перед собой руки, отрицая неизбежное:

– Нет! Нет, не может быть! Машины времени не существует! Ее строят, но никто не знает, получится ли!

– Значит, получилось! – воскликнула Вика. – И этот тип, Джон Доу, ее украл. То есть украдет!

– Но зачем ему строить чудеса света, их бы и так построили! – Львович замолчал, вспомнив мешки с золотом, тюки с чаем и драгоценные сервизы, которые грузили в трюм.

– Он заказы перехватил, – убитым голосом произнес Петрович. – Ну, точь-в-точь как мы на Венере… демпингуем, делаем все не очень честно, зато быстро и дешевле… А царям и фараонам какая разница, кто им все построит? Хоть бы и колдуны с волшебными слугами.

– Но мы же не знали, – сказал Львович. – Мы честно работаем. У нас договор. Мы ничего не нарушаем.

– Мы работаем на Земле, где нам запрещено даже гвоздь вбить! – воскликнул Петрович. – Фирме конец!

– А нам не конец? – спросил Львович. – Ты уверен, что этот хмырь нас вернет? Возьмет и высадит среди динозавров, строй там парк аттракционов для ти-рекса!

– Да, и потом в асфальтовых озерах найдут наши скелеты и толпу тупых андроидов, – горестно сказал Петрович. – Им-то ничего не сделается, они же почти вечные… – Он вскочил и вскинул руки. – Эврика! Я понял, понял!

Появившийся из корабля Джон Доу со своим диском тьмы подошел именно в этот момент. Петрович так и замер, глядя на клиента.

– Что делаете? Семейное празднество? – с подозрением спросил Доу.

– В крокодила играем, – тихо сказала Вика.

– О, я люблю играть в крокодила! – оживился Доу. Обошел вокруг застывшего Петровича, щелкнул пальцами и воскликнул: – Понял! Халфингский плясун в брачном танце!

– Точно, – сказал Львович. – Он самый.

Доу одобрительно посмотрел на почти завершенного Колосса:

– Ну, молодцы. Я вами горжусь. Осталось совсем немного – храм Артемиды, статуя Зевса и Александрийский маяк. Насчет висячих садов пока не знаю, уж очень прижимистый этот Навуходо… администратор парка. Ну, заканчивайте с Колоссом, я пойду работу сдавать заказчику.

Только когда Доу удалился, Петрович расслабился.

– Мы отправим просьбу о помощи, – сказал он. – В хронопатрульную службу.

– Никогда о такой не слышал, – нахмурился Львович.

– Ну и что? Раз будет машина времени и преступления во времени, то появится и хронопатрульная служба. Мы ее дождаться не сможем, но вот андроид…

* * *

Смеркалось. В стороне от порта, в крепкой скале, андроид выдолбил неглубокую пещеру. На плоском камне Петрович лично выбил зубилом надпись: «ВЫЗЫВАЙТЕ ХРОНОПАТРУЛЬ К КОЛОССУ РОДОССКОМУ!», после чего принялся замуровывать пещеру. Андроид стоял внутри, держа табличку. Рядом с ним Петрович оставил бутылку спирта:

– По одной рюмке в столетие! Не больше! Помни – ты честный рабочий андроид, это звучит гордо! Тебе надо продержаться всего две с половиной тысячи лет.

– Не найдут раньше срока? – озабоченно спросил Львович. – Все-таки место историческое…

– Бывал я на Родосе, – мрачно сказал Петрович. – Ничего тут туристы не ищут, кроме моря и рицины.

– Ну, ты же понимаешь, Петрович, фирме крышка, – печально сказал Львович.

– А иначе крышка нам! – ставя на место последний камень и заделывая щель суперцементом, твердо произнес Петрович. – Нет, мы уведомим власти о мошенничестве и примем свою судьбу с достоинством. Как принял ее Гелиос.

– Что у него за судьба-то была? – заинтересовался Львович.

– Да откуда я знаю? – пожал плечами Львович. – Но явно ничего хорошего ему не светило!

* * *

Лето две тысячи двести двадцатого года на Родосе выдалось самым обычным – жарким и полным туристов. Кто-то посещал достопримечательности, кто-то пляж, кто-то дегустировал вино.

Алик Кашев, учащийся Самарского нанотехнологического техникума, и его приятель Синь Ка, учащийся Самарского колледжа вакуумного фрезерования, были обычными двадцатилетними оболтусами, потихоньку отставшими от экскурсии. Сейчас они сидели у скалы, глядя на море.

– Скукота, – сказал Алик. – Я думал, тут Колосс стоит, а он развалился давно, оказывается.

– Бракоделы, – поддержал его Синь. – Вот я к дедушке ездил в гости, мы ходили на Великую стену смотреть – знаешь, как стоит? Во как стоит! Китайцы умели строить лучше, чем греки.

– Верно, братан, – поддержал его Алик. – И рицина их – гадость, смолой пахнет. Гляди, что у меня есть! – Он достал из кармана фляжку. – Самогон! Дедушка делает. По глоточку?

– А давай! – оживился Синь.

Но друзьям было не суждено опробовать дедушкин самогон. Стоило Алику открыть фляжку, как скала за их спиной затряслась. Камень внезапно пробила чья-то рука. Опешившие юноши в ужасе смотрели на запыленную фигуру, мощными ударами пробивающую себе дорогу из каменного плена. Андроид шагнул к ним, сверкнул глазами, потом протянул руку, взял фляжку и опорожнил одним глотком. После чего крякнул и зычно произнес:

– ВЫЗЫВАЙТЕ ХРОНОПАТРУЛЬ К КОЛОССУ РОДОССКОМУ!

То же самое гласила и каменная табличка на его груди.

Алик дрожащей рукой достал телефон.

Хронопатруль прилетел на Родос в тот самый миг, когда Джон Доу возвращался к кораблю с двумя осликами, нагруженными золотом и амфорами, полными драгоценных камней.

– Джон Доу, он же Василий Пупкин, он же Месьё Ту-ль-Мон, он же Чжан Сань, он же Отто Нормалвербраухер, он же Хуан Перес, младший аспирант Института времени! Вы арестованы по обвинению в похищении машины времени, которое совершите в будущем! – прогремел над островом суровый голос.

Диск тьмы над головой Джона Доу погас. И стало ясно, что под ним скрывался совсем уж молодой паренек, тощий и интеллигентный, в старомодных очках.

– Нас обманул какой-то Гарри Поттер… – печально сказал Львович.

Корабль Хронопатруля приземлился. Молчаливые охранники взяли за руки поникшего Джона Доу и увели внутрь. Пожилой офицер подошел ко Львовичу и укоризненно посмотрел на него.

– Китайская стена. Пирамиды. Как вам не стыдно!

– Мы не знали, что происходит! – воскликнул Львович. – Нас обманули, а мы честно работали! И сразу позвали на помощь, когда поняли, что происходит.

Офицер кивнул:

– Этот факт мы учли. То есть учтем. В тюрьму вы не попадете, но вот лицензию у вас мы отберем!

– За что? – взмолился Петрович. – Стройка – это наша жизнь!

– Закон есть закон, – сказал офицер. – Вашей фирме запрещено работать в Солнечной системе.

– А вот и неправда! – Вика вдруг вышла вперед и с вызовом посмотрела на офицера. – Вы не можете наказать папу и дядю Петровича!

– Это еще почему? – удивился офицер.

– Вспомните текст запрета. Он действует с две тысячи сто двадцать восьмого года! А сейчас – двухсотвосьмидесятый год до нашей эры!

Офицер задумался.

– Формально ты права, девочка. Но это просто юридический казус!

– Таковы путешествия во времени! – сказала Вика.

Львович с гордостью обнял дочь.

Офицер кивнул:

– Что ж. Боюсь, вы правы. Обвинения с вашей фирмы сняты. Проследуйте в корабль, мы доставим вас и андроидов в ваше время. Мне бы очень хотелось ликвидировать все, что вы натворили, но боюсь, мы создадим еще больше временных парадоксов.

Офицер глянул на возвышающегося над заливом Колосса и добавил:

– В целом неплохо, но ноги тонковаты…

– Дались им эти ноги, – обиженно сказал Петрович, глядя на возвращающегося в свой корабль офицера. – Львович… а ведь это начало возрождения нашей фирмы! Мы знамениты! Мы можем смело указывать в резюме: «Строители Великой Китайской стены, пирамиды Хеопса и Колосса Родосского!»

– Я бы не стал упоминать Колосса, – глядя через плечо Петровича, сказал Львович.

– Почему? – обиделся Петрович.

– Папа, ноги и впрямь были тонковаты, – печально сказал отцу Паша.

Петрович обернулся.

За его спиной Колосс Родосский, с подломившимися ногами, медленно и печально валился в залив.

Дмитрий Казаков

Страшный зверь песец

– Что это за место такое – Якутия, черт возьми? – спросил Ларс Нордстрем, поглаживая густые, истинно капитанские бакенбарды.

Он водил корабль колониальной поддержки, в просторечии «подкол», более десяти лет, побывал во многих уголках обжитого космоса, возил уроженцев всех континентов, но это название слышал впервые.

Штурман, которому адресовался вопрос, неопределенно пожал узкими плечами.

Сегодня, судя по толстому слою косметики на физиономии, оно считало себя женщиной, а вообще Нулео Фернандао числилось трансгендером и меняло пол в среднем раз в неделю.

– Толку от тебя, – пробормотал Нордстрем.

В рубке они находились вдвоем, подкол «Свобода» стоял у терминала на Занзибаре, и до начала погрузки, если верить расписанию, оставались считаные минуты.

Фернандао нахмурилось, надуло губы и даже рот открыло, но тут в ухе Нордстрема пикнуло, и рычащий голос боцмана произнес:

– Делегаты от колонистов на подходе.

Ну да, а обязанность капитана – приветствовать их на борту.

– Я пошел встречать, – и Нордстрем поднялся из кресла, не обращая внимания на бурчание штурмана, в котором явственно различались слова «угнетение», «права трансгендеров» и «комиссия по толерантности».

В женской ипостаси Фернандао порой бывало обидчивым.

Но Нордстрем к этому привык и не обращал внимания.

Через десять минут он оказался у «горловины» трюма номер три, самого большого. Боцман, огромный, звероподобный Ласло Куниц, то ли венгр, то ли австр, лихо отдал капитану честь.

– Все готово? – спросил Нордстрем, заранее морщась.

– Так точно! – гаркнул Куниц, сохранивший кое-какие привычки со времен службы в военном флоте.

У капитана в ушах зазвенело, по пустому трюму прокатилось эхо.

Куниц был отличным боцманом, и проблемы иногда провоцировала не его привычка орать, а гомосексуальные пристрастия. Пару раз в год боцмана атаковала озабоченность, и тогда он начинал домогаться ко всем подряд, начиная с Нордстрема.

Приходилось терпеть.

За трансгендера комиссия по толерантности может и не вступиться, а вот если до ее ушей дойдет, что на приписанной к Амстердаму «Свободе» обижают гомосексуалистов, то полетит сюрстреминг по закоулочкам…

Слух вернулся к капитану точно в момент, когда в трюм вступили делегаты от колонистов. Увидев их, Нордстрем мигом забыл и о мешающих ему жить бюрократах, и о собственной типично европейской команде.

Впереди шагал обычного вида рыжий здоровяк, на круглом лице его красовалась улыбка. Зато следом двигался некто в темной мантии до пола, с блестящим крестом на выпирающем пузе и с седоватой бородой, над которой блестели хитрые маленькие глаза. Замыкал процессию низенький узкоглазый человек в странной, допотопного вида одежде, меховой шапке и кожаных сапогах.

Куниц приглушенно выругался, Нордстрем подобрал отвисшую челюсть.

– Доброго дня, граждане! Рад приветствовать вас на борту «Свободы», готовой отвезти вас к свободе др… – начал он заученную, обкатанную десятками повторений речь.

– Привет и тебе, коли не шутишь, – прервал капитана рыжий и протянул руку. – Андреев, Семен.

– Э, Ларс… – ошеломленно пробормотал Нордстрем, пожимая жесткую, словно из дерева вырезанную ладонь.

В просвещенной Европе такое приветствие давно вышло из обихода!

– Это вот отец Васильевич, – продолжил рыжий, указывая на бородача в мантии. – Представляет эвенов. А это Урсун. – Небрежный взмах в сторону маленького в сапогах. – Он якут.

Что такое «эвен» и «якут», капитан не знал. Куниц, судя по оторопелой роже, тоже.

– А ты сам из каких будешь? – поинтересовался Семен.

– Швед.

– Ха, ну вижу, что не русский, – и предводитель колонистов широко улыбнулся. – Давай показывай, где тут и что… Отец Васильевич кадилом помашет, освятит тут все… Урсун покамлает, абасы изгонит, Хомпоруун Хотоя призовет, чтобы тот путь легким сделал, Дьылга Хаана попросит, чтобы нам судьбу благоприятную открыл на новом месте.

Бородач в мантии перекрестился и рыгнул, пустив волну чесночно-водочного перегара. Узкоглазый осклабился, и в руке у него брякнул непонятно откуда взявшийся маленький бубен с колокольчиками, изготовленный чуть ли не из прутьев, кожи и бересты.

– А если мы это все не сделаем? – спросил Нордстрем, ощущая себя участником перформанса в исполнении этнического театра.

– Нет, так не годится. – Семен нахмурился. – Тогда придет страшный зверь песец! И наступит! Ха-ха!

«Он точно сумасшедший, – подумал Нордстрем. – И остальные не лучше».

Поскольку эти типы прошли все бюрократические ловушки и засады, то у капитана нет возможности не допустить их на борт. Но зато у колонистов имеется право дать задний ход и остаться на Земле – это можно сделать до момента, пока не будут задраены люки и не пойдет обратный отсчет до взлета.

– Ну хорошо, – очень мягко, как положено с психами, начал Нордстрем. – Отлично. Надеюсь только, вы понимаете, куда именно повезет вас «Свобода». Имя планеты – Хель. И это вовсе не приятное немецкое слово «светлый», это одно из имен скандинавского ада. Обитаемая зона мала, большую часть года там длится зима, температура может опускаться до тридцати по Цельсию…

Эвен с якутом переглянулись и заржали в голос.

Семен же с улыбкой похлопал капитана по плечу.

– Не боись, кэп, – сказал он. – У нас, чтоб ты знал, и пятьдесят бывает. Да с ветром. Солнце по нескольку месяцев не видим, когда полярная ночь.

Нордстрем почувствовал себя уязвленным, чего с ним давно не случалось.

– Да как вы не понимаете? – воскликнул он с необычной для себя горячностью. – Выжить там невозможно! Замерзшее море! Дикие звери! Растения не приживаются! Почему, вы думаете, колониальное управление выдало вам концессию на поселение за полцены?! Вы будете пятыми, кто попытается освоить Хель! Пятыми! Там были канадцы! Их я сам вывозил! Обмороженные, плачущие!

– Слабаки. – Бас у отца Васильевича оказался еще мощнее, чем у боцмана. – Истинной веры не знают, – и он перекрестился снова.

– Вот-вот, – тенорком поддержал Урсун, и бубен в его лапке снова звякнул.

– Эти ребята живут в таких условиях столетиями, – проговорил Семен задушевно. – Да и мои предки в Якутию прибыли четыреста лет назад, и ничего, приспособились, ха-ха. Так что иди, кэп… Ты нас встретил, а дальше мы сами справимся.

Нордстрем едва не лопнул от ярости: они будут ему указывать?

Но тут в дело вступил Куниц, то ли австриец, то венгр, и спас ситуацию.

– Разрешите начать погрузку, гражданин капитан! – рявкнул он, отдавая честь.

– Я… вы… – Тут Нордстрем осекся: чего толку спорить с умственно отсталыми персонажами, пусть увидят Хель своими глазами. – Черт возьми… Они… Разрешаю. Приступайте.

И, развернувшись, он зашагал прочь.

Ничего, он еще заставит этих типов уважать себя!

* * *

В рубке помимо Фернандао капитан застал одного из близнецов-пилотов, Ахмеда, – типичного немца, смуглого, чернявого, упертого мусульманина, способного затеять молитву посреди хитрого субпланетарного маневра.

Второй брат, Мухаммед, в этом плане отличался большей надежностью.

– Ты чего здесь делаешь? – буркнул Нордстрем. – Тебе на вахту через три часа…

– Любуюсь, – отозвался пилот, указывая на главный экран, куда сейчас выводилось изображение с одной из погрузочных рамп. – Капитан, вы уверены, что это не зверинец? Или, может быть, цирк?

Шагая от третьего трюма до рубки, Нордстрем успел остыть.

Сейчас, едва глянув на экран, он вновь закипел от бешенства – по рампе ехал робот-погрузчик, волочивший за собой вереницу тележек, часть из них выглядела нормально, сплошь контейнеры разного цвета, зато на других покоились даже не клетки, а переносные вольеры, и в тех – мохнатые большие собаки, такие же мохнатые пестрые коровы, бурые и серые коренастые лошади, маленькие олени с ветвистыми рогами.

– Эт-то чт-то? – проблеял капитан. – От-куд-да?

– Спецификации не читаем? – спросил Ахмед и, прежде чем Нордстрем успел одернуть потерявшего всякую наглость пилота, добавил: – О, муэдзин закричал. Намаз.

И, бухнувшись на колени, прямиком на ловко выброшенный из кармана коврик, он принялся бить поклоны. Все, теперь с ним не заговоришь, пока молитва не закончится, иначе комиссия по толерантности возьмет тебя за горло, обвинив в ограничении религиозной свободы.

Смерив Ахмеда взглядом, Нордстрем отвернулся.

– Боцман. Что там у вас происходит?! – вызвал он. – Почему звери на борту?!

– Так точно. – На главном экране появился несколько удрученный Куниц. – Документы в порядке. Спецификация заполнена и подписана. Якутские лайки, якутские коровы, якутские лошади и эти, как их… олени… не якутские. Просто северные.

Животный мир боцман предпочитал видеть исключительно на тарелке, в жареном или тушеном виде.

– Не суетись, кэп. – Уловив новый источник звука, камера изменила фокус, и на экране появились стоявший рядом с Куницем Семен и еще несколько узкоглазых малорослых типов, по внешности сородичей Урсуна, но одетых вполне по-современному, в рабочие комбинезоны.

– Мне плевать на спецификацию! – рявкнул Нордстрем, перекрывая завывания Ахмеда. – Я тут главный, черт возьми! Подкол не приспособлен для перевозки зверей! Убрать их!

За спинами Семена, Куница и остальных прошагал отец Васильевич: священник бормотал, в одной руке держал некую штуковину на цепочке, из нее валил дым, в другой у него была кисточка, и с нее капала вода. За ним мальчишка лет десяти пронес ведерко.

– Это еще что там за цирк?! – добавил Нордстрем.

– Это религиозный обряд, – невозмутимо сообщил Семен. – Там еще Урсун. Ха-ха. Духов злых гоняет. Поет, танцует, грибы жжет, все как надо. Это тоже религия.

Знает, подлец, свои права и то, что капитан против комиссии не попрет!

– А как же без коров? – подал голос один из якутов, которому на вид было лет двести. – Не выжить без них никак. И без собак нельзя тоже. Кто упряжки таскать будет? Так что не сердись.

– Вот-вот, – поддержал Семен. – Понимаешь, колониальному управлению очень нужно, чтобы на Хель возникло поселение, причем не на год, не на два, а навсегда, ха-ха. Поэтому оно нам все разрешило, все бумаги подписало. А без оленей и лошадей никак нельзя. Без них придет страшный зверь песец и…

– Наступит? – безнадежно предположил Нордстрем, сжимая кулаки.

– Вот видишь, ты понимаешь! – возликовал Семен. – Сообразительный парень!

Краем глаза капитан поймал любопытный взгляд Фернандао – наверняка то раздумывало, шарахнет ли начальство вот прям счас удар и вызывать ли доктора или можно чуток погодить. Искушение рявкнуть как следует, чтобы колонисты поняли, кто тут хозяин, Нордстрем удушил, но с большим трудом.

Его корабль, его любимую «Свободу», на которой он летает уже пять лет, превращают в помесь хлева и цирка?! А он ничего, совсем ничего не может сделать!

Хотя нет. Может по крайней мере не потерять лицо.

– За чистотой будете следить сами, – сказал капитан почти спокойным голосом. – Ветеринара у нас нет, так что лечить зверей, если что, будете тоже сами. Ну и главное… Если только ваша живность кому помешает, я ее за борт своими руками выкину. Ясно?

– Заметано, кэп, – согласился Семен, а якуты важно закивали.

Ничего-ничего, он им устроит провокацию, после которой олени и лайки отправятся исследовать глубокий космос.

Без скафандров.

* * *

Вновь колонисты напомнили о себе через сутки после взлета, когда остались позади внутрисистемные маневры и «Свобода» легла на курс. Десять дней, если без происшествий, – и они окажутся рядом с гаммой Летучей Рыбы, вокруг которой вращается Хель.

Нордстрем как раз побросал баскетбольный мячик в спортзале, принял душ и в приятном расположении духа зашел в рубку, чтобы проверить, как там дела…

И тут его вызвал Куниц.

– Э, капитан… – сказал боцман, и голос его прозвучал без обычной уверенности. – Нас тут, это… на торжество зовут…

– Какое торжество? – не понял Нордстрем.

– Как бы банкет… поесть-выпить… Семен этот. Говорят – приходите, кто хочет. Прямо сейчас.

Капитан задумался – обычно колонисты в полете вели себя тихо, кто страдал от «судорог вакуума», кто молился, кто из последних сил наслаждался благами цивилизации. Торжеств не затевали и тем более не приглашали на нее членов команды.

Отказать?

– Говорят, что обидятся, – добавил Куниц, наверняка угадавший мысли начальства. – Что отец Васильевич нас анафеме предаст, а этот, с бубном, злых духов натравит, и вообще, – и он добавил несколько любимых ругательств.

– Ладно, – сказал Нордстрем. – Пойдем втроем. Ты, я и Монтобелли.

Врач на борту – человек уважаемый, да и выглядит миниатюрная итальянка так, что посмотреть приятно.

– Так точно, – отозвался боцман. – Пассажирская едальня, я вас у входа жду.

У дверей огромной, на пятьсот человек, столовой капитана встретили: Куниц в парадной форме, Монтобелли, хмурая по причине того, что ее непонятно зачем вызвали в неурочный час, а также рыжий Семен, улыбавшийся от уха до уха.

– Итак, гости дорогие, – улыбнулся он, – проходите. Отсель грозить мы будем шведу!

– Это к чему? – Нордстрем вскинул подбородок.

– Да так, цитата, – отозвался Семен. – Заходи, кэп.

Столы были составлены вместе, так что вышло нечто вроде огромной подковы, их сплошь покрывали блюда, миски и подносы. Вперемешку сидели мужчины и женщины – разные обликом, от высоких и светловолосых до маленьких и узкоглазых. Меж современных одеяний встречались пышно отделанные мехом и бисером не то платья, не то накидки с рукавами.

Выделялся необычайно серьезный Урсун, сиял красной рожей отец Васильевич.

– Вот сюда, на почетные места, – приговаривал Семен. – Во главе стола, вот, ха-ха. Кумыс налит, закуска готова…

– Кумыс? – спросил Нордстрем.

– Напиток такой из кобыльего молока, – объяснил рыжий. – К нему строганина. Отличный хаан, кровяная колбаса. Моржовое мясо с мать-и-мачехой… Объедение!

Монтобелли издала приглушенный писк, и только в этот момент капитан вспомнил, что она из веганов и что при виде кусочка рыбы или куриного яйца с ней делается истерика! Вот сейчас она заорет, или ее стошнит прямо на праздничный стол…

– Не плачь, красна девица. – Семен аккуратно придержал итальянку за талию, а затем и вовсе хлопнул по ягодице так, что раздался звонкий шлепок. – Мы тя не обидим!

Нордстрем подобрал отвисшую челюсть.

Это же сексуальные домогательства, за них положено немедленно подавать в суд! Чтобы преступника неизбежно приговорили к штрафу, принудительному лечению, а то и посадили на пару лет!

Но Монтобелли от изумления лишилась дара речи, безропотно позволила усадить себя за стол, да еще и взяла фужер с белым напитком – видимо, кумысом, – и сделала несколько глотков.