Господь, мы поднимаемся

– Спасибо, – тихо поблагодарила девочка, и на её щеках проступил румянец.

Странно все-таки устроена наша память, – подобные разовые милости оставляют в ней светлый след, но если добро постоянно, оно воспринимается как обязанность, и благодарности от него не жди.

Разломив подаренный незнакомой женщиной каравай на две части, причем мальчику достался наиболее румяный кусок, девочка с братом пошли по рядам дальше смотреть на диковинные товары и на потоки людей.

* * *

Девочку звали Мария-Луиза, её младшего брата – Патрик. Говорили, что Мария очень походила на мать, и девочка тоже так считала, хотя видела своё лицо лишь в отражении воды. Они жили в лачуге на окраине Сен-Дени, в том самом районе бедноты за сточной канавой.

В самом конце улочки, возле заброшенного сада с дикими яблонями, стоит хижина с почерневшей соломой на крыше. Вокруг – плетёный из веток забор. В самой хижине полумрак, солнце светит только в щель над дверью и в маленькую отдушину под крышей. Стены обмазаны глиной. По центру комнаты длинный стол и лавка из обструганных досок. Открытый очаг из камней. Общая постель в углу – несколько потёртых овечьих шкур и набитый сухой травой тюфяк.

Ровно семь лет назад, серым дождливым днём, когда капли дождя пузырились в луже прямо возле входа в хижину, мама Марии, молодая светловолосая женщина с несчастными глазами и выпирающим животом, принеся со двора охапку дров, вдруг побелела и схватилась рукой за край стола. Дрова посыпались на пол. На подоле домотканого платья расплывалось и ширилось мокрое пятно. Лицо женщины приняло страдальческое выражение, на лбу проступили мелкие капельки пота. Неимоверная тяжесть перемещалась в низ живота.

По хижине плыл дым от разгорающегося очага. Взгляд непроизвольно упал на белеющую в углу дешёвую гипсовую фигурку Богородицы.

– Муж мой… – простонала женщина, словно надеясь, что звук её слабого голоса проникнет сквозь щель над дверью, пересечёт пространство двора, пройдёт по улице и сквозь монотонный шелест дождя достигнет городского кладбища, где в просевшей могиле уже два месяца лежал ее молодой муж.

Память раннего детства спрятана где-то в глубине, она как бы теряется в тёмной воде, но некоторые моменты запоминаются с необыкновенной яркостью. Этот дождливый день запомнился пятилетней Марии до самых незначительных мелочей, вплоть до каждой пережитой эмоции.

– Нагрей воды, – почти шёпотом, сдерживая стоны, чтобы не пугать дочь, цепляясь за край стола, попросила мама. Пока шли схватки, девочка кое-как притащила из колодца полведра воды, вылила её в закопченный котёл над очагом и замерла там, блестя испуганными глазами.

– Да не смотри ты на меня. Отвернись, – просила мама, и пятилетняя Мария послушно отвернулась к стене, вздрагивая от ее стонов. Схватки длились долго. Некого было позвать, нечем заплатить повитухе. Женщина зажмуривалась, до неузнаваемости искажая блестящее от пота лицо, затем её глаза широко раскрывались, она хватала ртом воздух и начинала стонать так глухо и мучительно, что лучше бы кричала. Монотонно шуршал по соломенной крыше дождь. Вода попадала в дом, собираясь в лужицы на земляном полу. Навсегда отложилось в памяти дикое желание, чтобы всё это закончилось как можно скорее.

Когда вода закипела, Мария, спеша, расплескивая, обжигаясь, потащила к тюфяку тяжелый котел. А затем ей стало дурно, к горлу подступил комок тошноты, и она спешно выбежала на воздух.

В их лачуге рождался человек. Пронзительным воспоминанием остались холодные капли дождя, стекающие по щекам и подбородку. Во дворе грязь и пузыри на лужах. Небо затянуто серой пеленой. Сколько она простояла во дворе, девочка не помнила. А через какое-то время услышала, как за дверью что-то шлёпнуло, как ладошкой по телу, и в хижине прорезался новый голос, звонкий, пронзительный, с какими-то квакающими интонациями.

– Брат у тебя, – донесся слабый голос матери.

Запомнились глаза мамы, уже не кричащие, а огромные, наполненные какой-то внутренней гордостью, понятной только матерям. Она держала в руках нечто маленькое, сморщенное, багровое с фиолетовым оттенком, покрытое слизью. Марии запомнилось первое прикосновение к брату: страх, что она его уронит, какое-то непонятное ощущение единой крови, текущей по разным сосудам. Накормленный, спящий, крохотный, сморщенный старичок с пушком на голове.

Девочка осторожно прижала брата к себе. Мама, лежа на тюфяке, говорила: «Хватит, давай его мне», но Мария не хотела отдавать, с безмерным любопытством рассматривая багровое сморщенное личико, крохотные ноздри, реснички, припухшие веки.

Старичок во сне кряхтел, зевал, широко открывая беззубый рот. Ему явно что-то снилось. Он то улыбался, то морщился, словно собирался заплакать, и для Марии это было загадкой: что может сниться человеку, только родившемуся на свет? К вечеру мама привязала к балке заранее сделанную деревянную люльку. В хижине было уже темно, светились красным дотлевающие угли в очаге, а любопытная Мария всё не отходила от колыбели, испытывая какое-то щемящее чувство нежности, которое останется у неё к брату навсегда.

Мама, где ты? Невысокая светловолосая женщина с несчастными глазами. Мама много рассказывала о своей родине, о какой-то деревушке на севере, где и люди добрее, и вода в родниках чище, и солнечного света больше, и хлеб вкуснее, и даже луна в небе чётче и красивее. Отец привёз маму в городок Сен-Дени незадолго до рождения Марии. Уже потом, когда девочка подросла, она поняла, что местные не приняли её мать; обсуждали так, что у той постоянно пылали уши, и при каждом удобном случае показывали молодой женщине, что она здесь чужая.

Облик отца, умершего за два месяца до рождения Патрика, в памяти девочки не сохранился. Какая-то туманная фигура с размытым пятном вместо лица. Мама говорила, что он был самым лучшим, самым добрым человеком на свете, и ещё она всё время повторяла, что отец и сейчас жив, просто он ушёл на небо и ждёт их там, в новом доме.

Маленькая Мария после таких рассказов часами сидела во дворе и, задрав голову, смотрела на небо, надеясь увидеть там дома из облаков, где умершие ждут своих близких.

После смерти отца и рождения Патрика бедность их семьи дошла до крайней нищеты. Молодая женщина билась с жизнью в кровь, бралась за любую подённую работу: стирала бельё, обдирала в лесу орешник, работала на монастырских полях. Молоко пропало, кормить младенца было нечем, крохотный Патрик сосал пустую грудь, плакал, злился. Нанять кормилицу было не за что. Тогда она варила на козьем молоке полбу, заворачивала кашицу в тряпочку и давала сыну.

Когда пришла зима и снег покрыл первозданной белизной поля, подённой работы вообще не стало. Двери соседских домов были перед вдовой закрыты. Дети плакали, просили есть. Молодая женщина рубила на дрова забор, тайком искала на чужих огородах неубранную под снегом замерзшую брюкву. А затем она сдалась. Что-то с ней произошло. Она могла целый день не вставать с постели, отвернувшись лицом к стене и неподвижно глядя в какую-то точку.

Память запечатлела картину. Патрик – в подвешенной деревянной люльке, в очаге догорают сучья, мама лежит в углу на тюфяке, спиной к детям, на ней старенькое платье из домотканой серой ткани. Платка нет, коса распущена, в полумраке виден лишь её неподвижный силуэт. Мария прижимается к ней, прячет лицо в ложбинку между плечом и затылком, и лишь по дыханию, по мокрой щеке понимает, что мама не спит, а плачет.

И Мария плакала вместе с ней, не потому, что понимала, что происходит, а потому, что мама плакала.

Как-то белым туманным утром женщина пошла по снегу к городскому собору. Села на ступенях, опустив глаза и протянув руку. Со стен огромного собора смотрели на женщину пустыми глазницами высеченные из камня херувимы, которые ждали её в раю, обещали вечное счастье. Но вот что странно, – за всю историю человечества не появилось на земле ни одной книги с описанием рая. Нет у нас в сознании доступных образов рая. Зато описаний ада сколько хочешь. Молодой женщине не дали посидеть на ступенях и несколько минут. Её прогнали от храма местные нищие, и она, сутулясь, пошла по заметённым снегом улицам обратно к детям с пустыми руками.

Тогда же Мария заметила, что мама начала заговариваться.

– Видишь, сынок, что у нас есть, – говорила молодая женщина, беря Патрика на руки. – Смотри, какой кувшин. А вон какая лавка. Мы с вами богатые, тебе повезло родиться здесь, у нас все есть, не то что у других.

В её туманных фантазиях, порождённых ускользающей реальностью, их нищий дом превращался чуть ли не в сказочный дворец, в погребах несуществующей кухни было сколько хочешь еды, столы накрыты, а покрытый снегом огород становился прекрасным садом.

Как-то под вечер Мария увидела, что мама сидит на полу и, не замечая ничего вокруг, играет с ее тряпичной куклой.

А затем молодая женщина ушла, просто исчезла, пока дети спали, накрытые старыми овечьими шкурами.

Кто-то говорил, что она ушла подальше в лес, – наложить на себя руки, кто-то говорил, что видел её на ярмарке в Орлеане вместе с солдатами герцога Анжуйского, – она ехала в их обозе, пьяная, смеющаяся, с неприкрытой головой и растрёпанными волосами. Разное говорили. Два дня просидела в пустом доме пятилетняя Мария, качая на руках заходящегося в крике Патрика, не отрывая глаз от входной двери. А на третий встала и пошла искать дрова, еду и маму.

Детская память яркая, свежая, не загружена хламом ненужных воспоминаний, как у взрослых.

Мария до мельчайших подробностей помнила, как бродила по покрытым снегом и лужами улицам, не зная, куда ей идти. Дошла до самой окраины городка, до дороги, ведущей на Орлеан: почему-то ей казалось, что мама ушла по ней. Долго стояла там, на обочине. Мимо неё по грязи проезжали телеги, изредка брели какие-то люди, а девочке все казалось, что вот-вот, через минуту, она увидит светловолосую женщину, идущую обратно.

Они с братом как-то выжили. Помог местный кюре, падре Николас. На следующий день в их лачуге горел очаг, отсвечивая на замазанных глиной стенах красными и черными тенями. Накормленный козьим молоком, Патрик сосал завернутый в тряпочку жёлтый кусочек меда, а Мария носила его на руках по комнате и клялась себе, что никогда его не бросит. С тех пор она заменила брату мать.

Но каждый день, каждую минуту она продолжала ждать маму, черпая в этом ожидании силы для следующего дня.

– Всё маму ждешь? – весело и безжалостно издевались над Марией мальчишки с их улицы. – А она никогда не вернётся! Давно сдохла твоя мама! Висит где-нибудь в лесу на осине, одни кости остались. Или в омуте.

– Не, – подхватывали другие. – Люди говорят, что она пьяница, с солдатами живёт. Таскают её по шатрам. Бросила она вас и думать забыла. Ты даже матери своей не нужна, уродина, дочь шлюхи.

Большинство мальчишек не были злыми, но дети часто живут подражанием. Каждый, словно соревнуясь в жестокости, старался крикнуть ей что-нибудь самое обидное, чтобы она заплакала. При таких высказываниях маленькая Мария сжималась, как камень, и смотрела на небо, туда, где её жалели. С самых ранних лет девочка, а затем и её брат поняли одно: жизнь безжалостна, мир лжив, здесь много говорят о добре, но добры только к себе, находки здесь призрачны, а потери навсегда, и временная радость приходит лишь для того, чтобы острее почувствовать новую боль.

Был ещё Господь на небе, который их любил, но Его образ, как и туманный образ мамы, пока оставался лишь неким понятием, ничем не проявляющим себя во внешнем мире. Наслушавшись странных проповедей падре Николаса, маленький Патрик утверждал, что это оттого, что люди Его убили, когда Он появился среди них.

Патрик не разделял терпеливого ожидания сестры, ему надоели рассказы, что мама вернётся. Он не помнил светловолосую женщину, для него мамой была сама Мария. Поэтому ходил за ней хвостиком и радовался тому, что дарила ему судьба в настоящем. А девочка продолжала ждать. Она ждала маму любой – пьяной, пропащей, неважно какой. Лишь бы вернулась. Она ждала её всегда: когда просыпалась, штопала Патрику рубаху, искала еду и даже когда спала. Ждала, что мама вернётся и порадуется, что дочь сумела сохранить себя, брата и очаг.

Так они и прожили более шести лет до знаменитой майской ярмарки в честь святого Дионисия.

Будущее сокрыто от нас, людей. Уже потом, когда всё происходит, когда события падают одно на другое, как выстроенные в определенном порядке костяшки домино, нам кажется, что мы изначально предчувствовали нечто такое, вспоминая случайно сказанные слова или обрывки снов. Но это задним умом. Мы стоим перед будущим с повязкой на глазах и ничего не знаем о том, что будет дальше. Во всяком случае, ни Мария, ни ее шестилетний брат Патрик не почувствовали тихий зов судьбы, когда в этот солнечный майский день услышали на ярмарке незнакомое имя «Стефан».

Слухи о каком-то необычном мальчике по имени Стефан запрыгали по тавернам и торговым рядам, разом вытеснив все остальные новости, стекающиеся на рыночную площадь, вытеснив даже слухи о колдунье из Лиля, которая по ночам превращалась в летучую мышь, чтобы пить кровь из своего спящего мужа.

Это потом, Мария придумала себе, что она сразу возненавидела это имя, как только услышала его впервые.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.