Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери (сборник)

Тем же вечером Черный Майкл сказал супругам, что наутро они должны высадиться на берег. Лорд и леди Грейсток попытались еще раз убедить его поискать более гостеприимное место, поближе к цивилизации, чтобы у них появилась надежда добраться до дружественно настроенных людей. Но никакие просьбы, угрозы и обещания наград не могли изменить решение Черного Майкла.

– На этом судне, – сказал он, – я единственный, кто не хотел бы вас умертвить. Пусть я при этом рискую собственной головой, но нет, Черный Майкл не из тех, кто забывает доброе дело. Вы спасли мне жизнь, и в ответ я сохраню ваши жизни – вот все, что в моих силах. Матросы не желают больше ждать, и, если мы вас не высадим утром, они могут и передумать. Я переправлю на берег все ваши вещи, а также кое-что из посуды и несколько старых парусов для палаток. И еды – столько, сколько нужно, чтобы продержаться до той поры, пока вы не научитесь добывать себе пищу. У вас будет оружие для защиты, и с ним вы сумеете дождаться прихода помощи. Когда я подыщу себе убежище, я дам знать британским властям о вас. Правда, я хоть убей не смогу объяснить, где именно мы вас высадили, потому что и сам этого не знаю. Но они поищут и найдут.

Лорд и леди Грейсток отправились к себе в каюту молча, погруженные в тягостные мысли. Клейтон не верил, что Черный Майкл действительно собирается сообщить британскому правительству об их обстоятельствах. Не был он уверен и в том, что на следующий день их не ждет предательство, когда они окажутся на берегу с матросами, которые должны доставить их имущество. Как только рядом не будет Черного Майкла, любой из этих негодяев может пристрелить их, и это никак не запятнает совесть их капитана. И даже если удастся избежать такой судьбы, то разве не ждут их еще более страшные опасности? Если бы Клейтон был один, он сумел бы продержаться здесь многие годы, поскольку он сильный, атлетически сложенный человек. Но как выдержит эти испытания Элис и то крошечное существо, которому очень скоро предстоит появиться на свет среди лишений и опасностей первобытного мира? Клейтон ужасался, осознавая всю тяжесть и безысходность ситуации. Но милосердное Провидение спасло его от предвидения той жуткой участи, которая в действительности ожидала их в мрачных дебрях этого угрюмого мира.

Рано утром многочисленные сундуки и ящики лорда и леди Грейсток сначала подняли на палубу, а потом спустили в шлюпки, чтобы доставить на берег. Добра было очень много: супруги собирались провести в своем новом доме пять – восемь лет и, помимо самого необходимого, взяли с собой немало предметов роскоши.

Черный Майкл требовал, чтобы ни одна из принадлежащих супругам Клейтон вещей не осталась на судне. Поступал ли он так из сочувствия к ним или преследуя какие-то собственные интересы, сказать трудно. Однако можно не сомневаться, что, если бы в каком-то порту мира на борту подозрительного судна обнаружили имущество пропавшего английского чиновника, команде это было бы крайне сложно объяснить. Черный Майкл даже заставил матросов отдать Клейтону украденные у него револьверы. В шлюпки были уложены запасы солонины и сухарей, некоторое количество картофеля и бобов, спички, кастрюли и сковороды, ящик с инструментами, а также обещанные Черным Майклом старые паруса.

Словно опасаясь того же, о чем думал Клейтон, Черный Майкл решил лично проводить супругов на берег и был последним, кто покинул их, когда шлюпки, наполнив бочонки пресной водой, двинулись обратно к «Фувальде».

Лодки медленно продвигались по зеркалу вод маленькой бухты, а Клейтон и его жена молча провожали их взглядами. Обоих переполняло предчувствие несчастья и ощущение полной безнадежности. А в это время с вершины невысокой скалы за всем происходящим следили другие глаза – близко посаженные и злобно блестевшие из-под лохматых лбов.

Когда «Фувальда» вышла из узкой горловины бухты и скрылась из виду, исчезнув за дальним мысом, леди Элис бросилась на шею мужу и разразилась рыданиями. Бедняжка стойко перенесла многое, но теперь, когда они остались одни на диком берегу, без всякой надежды на спасение, ее нервы не выдержали.

Клейтон и не пытался остановить ее слезы. Он даже подумал, что природа поступила мудро, дав женщине возможность излить наружу долго сдерживаемые чувства. Прошло немало времени, прежде чем бедная девочка – а она была еще сущим ребенком – взяла себя в руки.

– Ах, Джон, – сказала она наконец, – как все это ужасно. Что же нам делать? Что делать?

– Нам остается только одно, Элис, – ответил ее муж так спокойно, словно они сидели у себя дома, в уютной гостиной. – Работать. Труд – наше единственное спасение. Мы должны лишить себя времени на размышления, потому что за ними последует безумие. Надо работать и ждать. Я уверен – помощь придет, и придет скоро. Это случится, как только обнаружится, что «Фувальда» пропала, даже если Черный Майкл не сдержит своего слова.

– Ах, Джон, если бы все это касалось только тебя и меня, – снова заплакав, сказала Элис. – Мы выдержали бы все легко, но ведь…

– Да, дорогая, – тихо ответил Клейтон. – Я тоже думал об этом. Но надо встретить новые испытания так же, как все остальные: храбро и в уверенности, что мы сможем справиться с любыми обстоятельствами. Сотни тысяч лет назад наши предки, жившие в самые смутные времена, сталкивались с теми же трудностями, которые ждут нас сейчас, и, может быть, в тех же первобытных лесах. Но разве они не победили, если мы живы и находимся здесь? И чего мы не умеем делать из того, что умели они? Мы даже сильнее их: мы вооружены приобретенными за долгие века знаниями, у нас есть средства для защиты, обороны и добывания пищи. Все это дала нам наука, и ничего из этого не знали они. По крайней мере, с помощью наших инструментов мы можем добиться того, чего они добивались с помощью камней и костей.

– Ах, Джон, хотела бы я быть мужчиной и разделять мужские взгляды, но я всего лишь женщина и слушаю голос сердца, а не разума. И этот голос подсказывает мне, что нас не ждет ничего, кроме невыразимого ужаса. Но я надеюсь, что ты прав, Джон. Я приложу все усилия и постараюсь стать смелой первобытной женщиной, достойной подругой первобытного мужчины.

Первым делом Клейтон решил построить для ночлега шалаш на берегу: хотя бы какое-то укрытие, способное защитить их от хищных зверей.

Он открыл ящик, в котором хранились ружья и боеприпасы, чтобы их обоих не смогли застигнуть врасплох во время работы, и затем вместе с Элис выбрал место для первой ночевки.

В ста ярдах от побережья обнаружилась ровная поляна, почти совсем свободная от деревьев. Здесь они наметили в дальнейшем построить дом, но пока что решили соорудить небольшое жилище на деревьях, чтобы туда не смогли добраться хищные звери, в чье царство они вторглись. С этой целью Клейтон выбрал четыре больших дерева, растущие на одном расстоянии друг от друга, образуя в основании почти правильный четырехугольник площадью около восьми квадратных футов. Он срубил длинные ветви других деревьев и сделал каркас на высоте около десяти футов над землей, плотно примотав концы ветвей к деревьям веревками, которые Черный Майкл позволил взять с собой с «Фувальды». На этом каркасе Клейтон сделал настил из мелких ветвей, а на них положил широкие листья, которых вокруг было в изобилии. Все это он покрыл большим парусом, сложив его в несколько раз и как следует укрепив. Сверху, на семь футов выше, Клейтон разместил такую же, хотя и более легкую конструкцию, которая должна была служить крышей, а с боков завесил все сооружение парусиной.

В результате получилось очень уютное гнездышко, куда они перенесли одеяла и самые легкие вещи. Солнце уже клонилось к закату, и вечер был потрачен на устройство грубой лестницы, по которой леди Элис могла бы подниматься в свой новый дом.

В течение всего дня супруги наблюдали множество птиц с ярким оперением, а также прыгавших с ветки на ветку и кричавших обезьянок, которые рассматривали пришельцев и следили за постройкой удивительного гнезда с неослабевающим вниманием.

Клейтон и его жена постоянно опасливо озирались по сторонам, но ни разу не видели крупных хищников, хотя пару раз замечали своих человекообразных соседей – небольших обезьян, то и дело вскрикивавших на расположенных неподалеку скалах. Они оглядывались назад и жестами так же ясно, как если бы изъяснялись словами, выражали испуг перед чем-то ужасным, притаившимся в скалах.

Перед самым наступлением темноты лестница была закончена. Клейтон и его жена, наполнив сосуд водой из близлежащего ручья, поднялись в свое необычное жилище, где могли чувствовать себя в относительной безопасности.

Было очень жарко, и Клейтон оставил одну из штор открытой, закинув парусину на крышу. Они сидели по-турецки на одеялах. Леди Элис вглядывалась в темнеющие очертания леса. Вдруг она схватила Клейтона за руку:

– Джон, – прошептала она, – посмотри! Кто это там? Человек?

Клейтон посмотрел, куда она указывала, и увидел смутно видневшийся на фоне леса чей-то силуэт. Огромное двуногое существо, выпрямившись во весь рост, стояло на скале и словно прислушивалось. Через мгновение существо медленно повернулось и исчезло в зарослях.

– Кто это, Джон?

– Не знаю, Элис, – отвечал он мрачно. – Слишком темно, отсюда не разглядеть. Может быть, это всего лишь тень. Смотри, луна поднимается.

– Нет, Джон, это был не человек, а какая-то грубая пародия на человека. Мне страшно!

Муж обнял ее, начал шептать слова ободрения и любви. Затем опустил парусиновые стены, крепко примотал их к деревьям, оставив только небольшой просвет с видом на побережье. Клейтон лег лицом к просвету, положив рядом с собой ружье и револьверы.

Не успели супруги закрыть глаза, как из джунглей раздался страшный вой пантеры. Животное подходило все ближе и ближе, пока они не услышали его прямо под собой. В течение часа или даже дольше пантера фыркала и скребла когтями деревья, к которым было привязано их жилище. Но затем ее рев раздался уже на берегу, и Клейтон разглядел пантеру при ярком лунном свете: прекрасное животное, самое большое из всех, которых ему доводилось видеть.

Долгие часы, лежа в темноте, Клейтон и его супруга засыпали лишь урывками, поскольку ночные шумы великих джунглей, заполненных тысячами живых существ, постоянно держали их измученные нервы в напряжении. Сотни раз они вздрагивали и просыпались от пронзительных звуков или от еле слышного движения гигантских тел прямо под ними.

Глава 3

Жизнь и смерть

Ночь не принесла отдохновения, но зато рассвет дал чувство облегчения. Позавтракать пришлось солониной, кофе и бисквитами, а вслед за этим Клейтон приступил к постройке дома, поскольку понимал, что они не смогут чувствовать себя в безопасности ни днем ни ночью до той поры, пока четыре крепкие стены не станут надежной преградой для обитателей джунглей.

Дело оказалось нелегким. Потребовался почти месяц на постройку небольшой хижины. Клейтон сложил ее из толстых бревен и замазал щели глиной, обнаруженной им на глубине нескольких футов под верхним слоем почвы. Затем он принес с берега океана камней и соорудил в углу жилища очаг. Камни также были скреплены глиной, и глиной была обмазана хижина снаружи – толстым слоем в четыре дюйма.

Проем окна заделали ветвями в дюйм толщиной – так что получилась довольно крепкая решетка, способная выдержать натиск сильного животного. Таким образом, обитатели хижины получали доступ к свежему воздуху, не рискуя при этом своей безопасностью.

Остроконечную крышу Клейтон покрыл тонкими ветвями, а на них уложил траву и широкие пальмовые листья, в завершение замазав все глиной. Дверь он соорудил из досок ящиков, в которых были доставлены с корабля вещи. Клейтон набивал одну доску на другую: один слой вдоль, другой – поперек – до тех пор, пока не получилась конструкция в три дюйма толщиной и такой прочности, что оба они даже рассмеялись, глядя на нее.

Но дальше Клейтон столкнулся с большой трудностью: где взять петли, на которые эту тяжелую дверь можно было бы повесить? После двухдневной работы ему удалось соорудить из твердой древесины две большие и неуклюжие петли. На них водрузили дверь, и оказалось, что она довольно легко открывается и закрывается.

Стены штукатурили, уже когда заселились в дом, то есть сразу после возведения крыши. По ночам Клейтоны придвигали свои сундуки и ящики к двери, и это давало им ощущение безопасности. Изготовление кровати, стульев, стола и полок было не таким трудным делом по сравнению с предшествующей работой. К концу второго месяца они более-менее устроились, и если бы не постоянная угроза нападения диких зверей и не нарастающее чувство одиночества, они не замечали бы неудобств и не были бы так несчастны.

По ночам огромные животные храпели и рычали совсем рядом с их крошечной хижиной, однако Клейтоны скоро привыкли к этим повторяющимся звукам, перестали обращать на них внимание и спокойно спали ночь напролет.

Трижды они мельком видели гигантские человекообразные фигуры, подобные той, которая испугала их в самую первую ночь. Впрочем, эти существа не подходили близко, и нельзя было с уверенностью сказать, люди ли это.

Птицы с ярким оперением и маленькие обезьянки вскоре привыкли к новым соседям. По-видимому, они никогда раньше не встречали людей и, как только у них прошел первый страх, стали подходить все ближе и ближе, движимые странным любопытством, столь распространенным среди диких обитателей лесов, джунглей и равнин. К концу первого месяца некоторые птицы осмелели до того, что брали кусочки пищи прямо из рук Клейтонов.

Как-то во второй половине дня Клейтон занимался строительством: он задумал расширить пространство дома. Вдруг забавные маленькие обезьянки с испуганными криками бросились удирать от ближайшей скалы, перепрыгивая с дерева на дерево. Они все время озирались, пока не остановились возле Клейтона. Обезьянки возбужденно стрекотали, словно стараясь предупредить о приближении какой-то опасности.

И вот наконец он увидел, чего так боялись обезьянки: то самое человекообразное чудовище, которое прежде замечал только мельком. Оно шло на них прямо через заросли, на задних лапах, время от времени вставая на все четыре конечности. Это была гигантская человекообразная обезьяна. Она издавала то гортанное рычание, то низкие лающие звуки.

В тот момент Клейтон находился довольно далеко от хижины, на краю поляны, где он присмотрел превосходное дерево, пригодное для строительства. Несколько месяцев относительной безопасности, когда он не встречал днем крупных хищников, сделали его беспечным. И теперь он увидел огромную обезьяну, которая неслась прямо на него через подлесок, отрезая ему путь к отступлению. Клейтон почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он понимал, что, вооруженный одним только топором, не сможет оказать серьезного сопротивления этому ужасному чудовищу. И – боже мой! – что же тогда будет с Элис?

Однако надежда умирает последней, и Клейтон рванулся к хижине. На бегу он кричал жене, чтобы она укрылась в доме и заперлась на засов, если обезьяна отрежет ему путь.

Леди Грейсток как раз сидела неподалеку от хижины. Она услышала крики мужа и одновременно увидела, как обезьяна несется ему наперерез с невероятной для такого большого и массивного животного скоростью.

С отчаянным криком Элис подбежала к двери хижины. Оглянувшись на пороге, она увидела то, что наполнило ее душу ужасом: зверь успел преградить Джону путь к дому, и теперь человек принял стойку, сжимая обеими руками топор, чтобы обрушить его на разъяренное животное, готовившееся к последнему прыжку.

– Спрячься и закрой дверь на засов! – орал Клейтон. – Я прикончу этого малого топором!

Но и он сам, и леди Элис знали, что его ждет ужасная смерть.

Обезьяна была гигантской, она весила не меньше трех сотен фунтов. Ее злобные, близко посаженные глаза сверкали ненавистью. Она скалила клыки и издавала жуткое рычание, пугая жертву перед нападением. Всего в двадцати шагах за ее спиной была спасительная дверь хижины, и Клейтона охватила дрожь, когда он увидел, что его молодая жена выходит оттуда с ружьем в руках.

Леди Элис, которая боялась огнестрельного оружия и никогда к нему не притрагивалась, теперь бесстрашно направлялась к зверю, подобно львице, защищающей свое потомство.

– Вернись, Элис! – кричал Клейтон. – Бога ради, вернись!

Но она не обращала внимания на его слова. И как раз в этот момент обезьяна напала – Клейтон мужественно принял бой.

Человек мощно, изо всех сил взмахнул топором, но гигантское животное выхватило у него оружие и отшвырнуло в сторону. С жутким рычанием обезьяна приблизилась к своей жертве, но прежде, чем ее клыки впились в горло противника, раздался громкий выстрел – пуля вошла зверю между лопатками.

Бросив Клейтона на землю, обезьяна обернулась к новому врагу – это была напуганная девочка, тщетно пытавшаяся выстрелить снова. Элис не понимала, как действует ружье, и боек только зря бил по пустой гильзе. Видя приближающуюся обезьяну, Элис упала в обморок.

В тот же момент Клейтон вскочил на ноги и, совершенно не думая о том, что совершает бессмысленный поступок, ринулся к обезьяне, с тем чтобы оттащить ее от лежащей на земле женщины. Как ни странно, ему это легко удалось: огромная туша вдруг завалилась на бок. Пуля сделала свое дело, и обезьяна была мертва.

Быстро осмотрев Элис, Клейтон убедился, что она цела и невредима. По-видимому, зверь умер как раз в то мгновение, когда двинулся на нее. Клейтон осторожно взял на руки безвольное тело жены и перенес в хижину. Прошло еще долгих два часа, прежде чем леди Грейсток пришла в сознание.

Первые же ее слова вызвали у Джона смутные подозрения и опасения. Открыв глаза, Элис с удивлением осмотрела окружавшую ее обстановку, а затем довольным тоном произнесла:

– Ах, Джон, как хорошо быть дома! Я видела кошмарный сон, мой дорогой. Мне снилось, что мы вовсе не в Лондоне, а в каком-то ужасном месте, где на нас нападают огромные звери.

– Успокойся, Элис, успокойся, – говорил Клейтон, поглаживая ее по голове. – Попробуй заснуть и не обращай внимания на плохие сны.

Этой ночью у четы Клейтон родился сын. Он появился на свет в первозданных лесах, в час, когда леопард взвизгивал прямо под дверью хижины, а из-за холма слышались низкие звуки львиного рыка.

Леди Грейсток так и не оправилась от потрясения, вызванного нападением гигантской человекообразной обезьяны. Она прожила еще год после рождения сына, но ни разу за это время не покинула хижину и так и не смогла понять, что находится вовсе не в Англии. Иногда она спрашивала мужа о странных звуках, раздающихся по ночам. Она не могла понять, куда подевались слуги и друзья, ее удивляло, что комната обставлена столь грубо сделанной мебелью. Клейтон не пытался ее обманывать и рассказывал об истинном положении вещей, но она не улавливала смысла его слов. В других отношениях она сохраняла разум, а радость, которую приносили ей маленький сын и постоянная забота мужа, сделали последний год самым счастливым в ее недолгой жизни.

Клейтон осознавал: сохрани она рассудок полностью, ей было бы не избежать множества волнений и страхов. И поэтому, хотя ему и было мучительно видеть ее состояние, иногда он даже радовался, что жена не понимает происходящего. Уже давно он оставил всякую надежду на спасение: помощь могла прийти только по воле случая. С неослабевающим рвением он трудился над тем, чтобы приукрасить их жилище.

Пол теперь покрывали шкуры льва и пантеры. Вдоль стен выстроились сервант и книжный шкаф. В вазах, вылепленных из местной глины, стояли прекрасные тропические цветы. На окнах появились занавески из травы и бамбука. А самым трудным делом, с которым сумел справиться Клейтон, пользуясь своим скудным набором инструментов, было изготовление досок: ими он аккуратно обшил стены, пол и потолок.

Его самого несколько удивляло, что он оказался способен к столь непривычному для себя труду. Однако эта работа Клейтону нравилась, поскольку он посвящал ее своей любимой и тому крошечному существу, которое стало отрадой их жизни, хотя его появление на свет божий многократно усилило и ответственность, и ощущение ужаса их положения.

В течение года на Клейтона несколько раз нападали большие обезьяны, которых, похоже, в окрестностях было множество. Но он уже не выходил из дома, не прихватив с собой ружье и револьвер, и потому ничуть не боялся этих свирепых зверей.

Ради безопасности Клейтон как следует укрепил окна и приделал к двери хитрый деревянный замок. Теперь, когда он отправлялся собирать фрукты или охотиться, ему не нужно было беспокоиться о том, что какой-нибудь зверь проникнет в их жилище. В первое время он мог настрелять дичи, не выходя из дома, прямо из окна. Но впоследствии животные стали бояться и остерегались приближаться к странному сооружению, из которого по временам раздавался ужасный грохот.

В свободные часы Клейтон читал, и нередко вслух для жены, те книги, которые они привезли из Англии. Среди них было много детских: книги с картинками, буквари, хрестоматии. Собираясь в дорогу, они рассчитывали пробыть в Африке долго, так что их будущий ребенок должен был успеть достаточно вырасти, чтобы суметь прочесть все это, прежде чем они вернутся домой. Кроме того, Клейтон вел дневник, по своей старой привычке он делал это по-французски. Он записывал все подробности их странного существования. Дневник всегда хранился в металлическом футляре.

Через год после рождения сына леди Элис умерла. Она скончалась ночью, так тихо и мирно, что только через несколько часов Клейтон понял: его жены больше нет. Ужас своего положения он осознал далеко не сразу и вряд ли даже сумел полностью оценить и масштаб приключившегося горя, и страшную ответственность, которую налагала на него теперь необходимость заботы о крошечном существе, грудном ребенке, его сыне.

Последняя запись в дневнике была сделана наутро после смерти леди Элис. В ней Клейтон перечисляет скорбные подробности, и этот сухой перечень вызывает еще большую жалость. В строках, написанных Клейтоном, сквозит страшная усталость от бесконечных несчастий и безнадежности, и последний удар тем более не мог пробудить его к жизни, полной дальнейших страданий:

Мой малютка плачет от голода.

О, Элис, Элис, что же мне делать?

Написав эти строки, Джон Клейтон бессильно уронил голову на руки, – он сидел за столом, который смастерил для той, что теперь лежала на постели спокойная и холодная.

Тишину нарушал только жалобный плач крошечного человеческого существа в колыбели.

Глава 4

Обезьяны

В непроходимом лесу, в миле от океанского побережья, бушевал Керчак – вожак обезьяньего племени. Молодые и еще слабые самцы спасались бегством от его гнева, забираясь на самые высокие ветви деревьев. Рискуя жизнью, они цеплялись даже за такие ветки, которые едва ли могли выдержать их вес, лишь бы забраться подальше от слепой ярости старого Керчака. Другие сородичи разбегались кто куда, но взбешенный зверь все же успел перекусить позвонки одному из них своими гигантскими, покрытыми пеной клыками.

Молодой самке не посчастливилось: она ухватилась за слишком тонкую ветку и упала с высоты к самым ногам Керчака. Издав дикий вопль, вожак кинулся на нее и выдрал кусок мяса из бока, а затем принялся яростно колотить ее по голове и плечам здоровенным суком. Он бил ее до тех пор, пока не проломил несчастной череп.

Затем он заметил Калу, которая возвращалась с поисков пищи для своего младенца. Резкие крики обезьян предупредили ее, что надо удирать, но Керчак был уже близко, в двух шагах. Он чуть не ухватил Калу за лодыжку, но в последний момент она сумела совершить отчаянный прыжок с одного дерева на другое – к таким опасным прыжкам обезьяны прибегают только в случае крайней необходимости, когда нет других способов спасти свою жизнь. Все прошло удачно, но когда она ухватилась за сук, от сильного толчка расцепил свои ручонки крошечный малыш, который изо всех сил цеплялся за ее шею. Несчастная мать увидела, как ее дитя, переворачиваясь в воздухе, падает на землю с высоты в тридцать футов.

С ужасным воплем Кала кинулась за ним, совсем забыв об опасности, исходившей от Керчака. Однако с земли она подобрала только лишенное жизни изуродованное тельце. Кала с горькими причитаниями прижала его к груди. Сам Керчак не смел в этот момент досаждать ей: со смертью детеныша приступ бешеного гнева вдруг прошел – так же внезапно, как и начался.

Керчак – вожак племени, огромный самец, весил, по всей вероятности, около трехсот пятидесяти фунтов. Лоб у него был очень низкий и покатый, глаза – налитые кровью, близко посаженные, нос – крупный плоский, уши – широкие и тонкие, но меньше по размеру, чем у сородичей.

Дикий нрав и могучая сила принесли ему первенство в маленьком обезьяньем племени, в котором он родился примерно двадцать лет назад. Теперь он был в расцвете сил, и никто в джунглях, где обитало племя, не мог оспорить его первенство. Его не осмеливались задирать даже большие звери других видов. Только старый слон Тантор, один из всех лесных обитателей, не боялся Керчака, и он же единственный, кто внушал обезьяньему вожаку страх. Когда Тантор трубил, Керчак вместе со своими подданными стремглав взбирался на самые высокие ветви.