Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

В другом адресованном ей письме Фрейд заметил, что в непростое антисемитское время Господь дал ему возможность родиться сыном благородной еврейской расы. Так что она понимала, почему он желал полного ее излечения от прежних фантазий родить нового Спасителя от арийско-семитского союза с Юнгом.

О чем она не знала, так это о его более поздних размышлений об истоках возникновения и проявления антисемитизма со стороны немецких национал-социалистов. Они содержались в его книге о Моисее, где он высказал мысль о том, что ненависть немецких национал-социалистов к евреям является, по существу, ненавистью к христианам. По его мнению, эта внутренняя связь двух религий как раз и нашла свое яркое выражение во враждебном преследовании тех и других.

Находясь в толпе подгоняемых немцами евреев, Сабина пыталась понять то, что не могла постичь ни разумом, ни чувствами.

Когда-то она страстно желала родить сына именно от одного из представителей арийской расы. Как же могло случиться, что ее собственная жизнь и жизнь ее дочерей оказались под угрозой, исходящей именно от арийцев?

Существует ли между этим прямая связь или это неизбежное следствие многовековых гонений на иудеев, не связанное с ее личной жизнью, а являющееся общей судьбой евреев?

Какая-то глубокая мысль промелькнула в сознании Сабины. Казалось, еще немного – и она найдет ответ на мучившие ее вопросы. Но в последнее мгновение выстрел, как звонкий щелчок хлыста, неожиданно прервал ее размышления.

Не успев придти в себя, Сабина услышала раздирающий душу крик. Один из немецких молодчиков, стремясь ускорить движение, ударил прикладом седую старуху, которая, потеряв сознание от жары и перенесенных страданий, не могла больше идти вперед. Несмотря на попытки находящейся рядом молодой женщины, держащей на руках грудного ребенка, помочь ей, старуха согнулась пополам и медленно осела на дорогу, замедлив тем самым движение толпы.

Шедшие следом обессиленные женщины и дети остановились, не решаясь обойти распластанную на земле старуху. Конвоиры грубыми криками стали подгонять остановившихся людей, среди которых стал нарастать ропот.

– Дайте передохнуть старому человеку!

– У кого есть вода?

– Что Вы делаете, она же Вам в матери годится?!

– Господин офицер! Проявите милосердие и оставьте бедную женщину!

Изменившись в лице, немецкий офицер подскочил к выбившейся из сил старухе и выхватил из кобуры пистолет.

– Вставай, грязная свинья! – с надрывом прокричал он.

Не дождавшись ответа, офицер выстрелил в голову старухи.

Именно этот выстрел и раздавшийся следом крик находившейся рядом молодой женщины прервали размышления Сабины, которая с недоумением взглянула на бесформенное тело с простреленной головой, все увеличивающуюся лужу крови и начавшего громко плакать грудного ребенка.

С этого момента Сабина потеряла всякое представление о времени и пространстве. Раздвоенность сознания исчезла сама собой. Казалось, исчезла не только раздвоенность, но и само сознание. Оно отключилось, растворилось в той непереносимой боли тела и духа, которую она испытала при виде убитой женщины. И только бессознательное своими всполохами воспоминаний нет-нет да поднималось из глубины души, заставляя кровь пульсировать в каком-то сумасшедшем танце между жизнью и смертью.

В этих воспоминаниях не было никакой последовательности. Однако их произвольность и хаотичность вписывались в определенную логику, подчиняющуюся своим внутренним законам и отражающую безумие происходящего.

Ощущения безысходности и покоя, прошлого и настоящего, былых фантазий и смутных желаний настолько смешались с усталостью и отрешенностью от мира, что Сабина пребывала словно в прострации. Лишь изредка ее изможденное тело реагировало на физическую боль, так как уставшие ноги, обутые в старые, давно изношенные туфли, саднили, и на глаза наворачивались слезы.

Впрочем, туфли были по-своему удобными. Сабина никак не могла расстаться с ними, как и с остальной, вышедшей из моды одеждой, включая длинную поношенную юбку. Однако впопыхах, когда немцы выгнали ее из дома, она не успела привести в порядок застежки на своих старых туфлях. Через какое-то время пространство между ступнями ног и внутренней стороной туфель заполнила дорожная пыль, а откуда-то взявшийся острый камешек постоянно врезался в пятку правой ноги, доставляя неудобство и боль.

Сабина пыталась остановиться и вытряхнуть колющий ногу камешек. Однако, получив прикладом удар в спину и подгоняемая постоянными окриками немцев, она прекратила свои попытки. И хотя боль в ноге становилась все сильнее, а стертая в кровь пятка постоянно ныла, Сабина, тем не менее, стиснув зубы, терпела, как могла.

Но еще больше ныла душа, бессознательные механизмы защиты которой воскрешали воспоминания прошлого, чтобы избавить ее от страданий настоящего. В этом отчаянном взрыве воспоминаний, непроизвольно вторгшихся в образовавшуюся пустоту, в каком-то яростном вихре воспроизводились многие эпизоды ее жизни, принесшие ей много лет тому назад восхитительное ощущение сумасшедшей любви, таинство страсти и творческое вдохновение, связанное с психоанализом.

Становление как результат разрушения

Сумасшедшая любовь и таинство страсти.

О, как давно это было! А что, собственно говоря, было? Реальность, фантазия, бред?

Воспоминания зацепились за что-то слишком дорогое сердцу. Они готовы были оттеснить все остальное и обрушиться с новой силой на терпящую боль Сабину, чье утомленное тело, в юности источавшее неподвластные ей токи сексуальности, продолжало реагировать если не на события настоящего, то на воспоминания прошлого.

Но в последний момент они словно испарились. Вместо них в пустоту души вклинились иные сюжеты, связанные с некогда сформулированными Сабиной идеями о сексуальности и вражде, жизни и смерти.

Вот он, долгожданный день. 29 ноября 1911 года.

Прелестная в свежести ноябрьского вечера, с сияющими от энтузиазма глазами и глубоко запрятанным волнением, Сабина вошла в комнату, пропахшую запахом любимых сигар профессора Фрейда. Она знала, что он был заядлым курильщиком, но контраст с прозрачностью осеннего воздуха улочек Вены был столь разительным, что в туманной дымке прокуренной комнаты Сабина не сразу смогла определить, сколько венских психоаналитиков готовы выслушать ее доклад.

Кажется, их было около 20 человек. Среди них выделялся профессор Фрейд, который спокойно и в то же время с большой заинтересованностью взглянул на молодую темноволосую девушку, чья обворожительность и неподдельный темперамент не только привлекли его цюрихского коллегу, Юнга, но и ввергли его в водоворот страстей, граничащих с нарушением профессиональных терапевтических отношений.

Помимо Фрейда, на заседании Венского психоаналитического общества присутствовали менее именитые, но получившие впоследствии признание психоаналитики, включая Ганса Закса, Отто Ранка, Поля Федерна, Вильгельма Штекеля, Виктора Тауска.

Когда Сабине предоставили слово для доклада, она испытала волнение, смесь вызова и тревоги, отчаяния и страха. Это объяснялось обилием материала, ранее проработанного ею и посвященного проблеме соотношения рождения и смерти. Того материала, который позднее нашел свое отражение в опубликованной ею в 1912 году статье «Деструктивность как причина становления».

Правда, ограниченная временем, Сабина решила прочитать только одну главу из подготовленной ею для публикации статьи, назвав свой доклад «О трансформации». Но это-то как раз и вызывало у нее чувство тревоги, поскольку она опасалась, что не сможет за отведенное ей время убедительно донести до венских психоаналитиков суть своих идей.

К тому же Сабина имела некоторое представление о трениях, имевших место в сообществе венских психоаналитиков. Месяцем ранее профессор Фрейд прислал ей очередное письмо, в котором поведал о неприятной дискуссии между Альфредом Адлером, выступившим с критикой сексуальной теории основателя психоанализа, и его верными учениками. При этом он признался ей, что порою оказывается неспособен поддерживать среди членов Венского психоаналитического общества достойные манеры и взаимное уважение.

Сабине было приятно, когда в том же письме профессор Фрейд по достоинству оценил ее. По его собственному выражению, как женщина, она «имеет прерогативу более точно видеть вещи и более достоверно оценивать эмоции, чем мужчина».

Возможно, это была реакция мэтра на ее неожиданное появление у него и на ее откровенность. Тогда Сабина с не меньшей прямотой, чем Фрейд, сказала ему, что он выглядит не столь злым, каким она представляла его себе. Однако, несмотря на доброжелательный тон профессора Фрейда и доверие, выраженное в его последнем письме, Сабина не могла побороть в себе чувство неуверенности и тревоги.

Тем не менее, несмотря на вполне понятное волнение, Сабина быстро справилась с ним и, поддавшись страстному порыву, стала излагать новые для нее самой идеи. Увлекшись своей речью, она даже не заметила, как быстро пролетело отведенное ей для доклада время. На одном дыхании она попыталась раскрыть перед венскими психоаналитиками диалектику рождения и гибели, сексуального влечения и влечения к разрушению, жизни и смерти.

Сабине хотелось более подробно изложить все то, что переполняло ее прелестную головку. Но, памятуя о времени, она сконцентрировала свое внимание на мифологическом материале и смогла воспроизвести лишь основные идеи из подготовленной ею к публикации статьи. Они сводились к утверждению, что разрушение представляет собой творческую силу, а сексуальное влечение, являющееся по сути дела этой силой, одновременно оказывается влечением к разрушению, ведущим человека к уничтожению самого себя.

Впоследствии в подвергнутой корректировке главным редактором психоаналитического журнала Карлом Юнгом и опубликованной статье Сабина обстоятельно рассмотрела вопрос о том, почему связанный с положительными эмоциями могущественный сексуальный инстинкт порождает в то же время такие отрицательные эмоции, как тревога и отвращение.

Ощущение человеком опасности эротических желаний рассматривалось Сабиной как чувство страха, выступающего в форме вытеснения тогда, когда впервые возникает возможность реализации желания. Причем на основе опыта аналитической работы с девушками она выявила, что у них возникает такой страх, когда, по сути дела, они чувствуют врага в себе самих. По ее собственному выражению, речь идет о неком «жаре любви», который распаляет их сердца, влечет к неведомому и в то же время порождает тревогу, обусловленную последствиями возможного самосожжения в пламени эротической страсти.

На основе рассмотрения различных сюжетов, связанных с клинической практикой, философскими размышлениями Ницше, любовными страстями, нашедшими отражение в трагедиях Шекспира, проблемой жизни и смерти в мифологии, русской сагой о князе Олеге, погибшем от укуса змеи (сексуальное вожделение), вылезшей из черепа любимого коня (сексуальность) в тот момент, когда он стоял на его могиле, Сабина пришла к выводу о том, что в половом инстинкте просматривается инстинкт смерти, а становление – это, по сути дела, результат разрушения.

Словом, в той статье Сабины высказывались мысли, в соответствии с которыми становление обусловлено разрушением, никакое изменение не происходит без уничтожения старого состояния, при неврозе составляющая разрушения перевешивает и выражается в симптомах сопротивления жизни.

«Смерть сама по себе ужасна, смерть на службе сексуального инстинкта, то есть как его разрушающая составляющая, ведущая к становлению, приносит благо», – таково заключение Сабины, полагающей, что вечная жизнь не приносит человеку блага, о чем свидетельствует, в частности, легенда об источнике жизни.

В своем докладе на заседании Венского психоаналитического общества Сабина изложила только часть соображений, содержащихся в ее статье, завершающейся утверждением о том, что как биологически, так и психологически инстинкт размножения состоит из двух составляющих, являющихся в равной мере инстинктом становления и инстинктом разрушения. После завершения доклада ей пришлось выслушать ряд критических соображений в свой адрес, поскольку многие венские психоаналитики не спешили разделить ее необычные для того времени идеи.

Профессор Фрейд, мнение которого было чрезвычайно важным для Сабины, не был многословен. Возможно, это было вызвано тем, что прошло всего лишь полтора месяца после того, как выступивший с критикой фрейдовской сексуальной концепции Альфред Адлер покинул Венское психоаналитическое общество. Причем именно на том же самом заседании, состоявшемся 14 октября 1911 года, Сабина Шпильрейн была принята в члены этого общества.

По оценке профессора Фрейда, Сабина Шпильрейн действительно была талантливой и в том, что она говорила, содержался определенный смысл. Вместе с тем ему вовсе не импонировала идея, согласно которой наряду с сексуальным влечением имеется самостоятельное деструктивное влечение – инстинкт разрушения. Фрейд полагал, что, находясь под влиянием Юнга, Сабина увлеклась биологическими представлениями о человеке и, кроме того, ее идея об инстинкте разрушения является личностно обусловленной.

Материнский инстинкт

Отголоски давно минувших идейных баталий на мгновение промелькнули в голове Сабины, но тут же затерялись в далеком прошлом. В ее сознании сверкнула молния и опалила ее истомившуюся душу тревожной волной материнского инстинкта.

Смерть.

О Боже! Ведь дело не в ее собственной смерти, к которой она давно готова. Смерть не обойдет и ее дочерей. Немцы не пощадят ее дорогих девочек. А ведь им бы жить да жить. Рената.

Прелестное дитя, рожденное 17 декабря 1913 года от брака с ростовским врачом, педиатром и невропатологом Павлом Наумовичем Шефтелем, за которого она вышла замуж и брак с которым был зарегистрирован в ростовской синагоге в июне 1912 года. В свидетельстве о рождении было записано имя Ирма-Рената, но со временем девочку стали звать Ренатой.

Это была темноволосая, кудрявая, стройная и красивая девушка, обладающая хорошими музыкальными данными и учившаяся в музыкальном училище при Московской консерватории по классу виолончели.

Ева.

Родившаяся 18 июня 1926 года и названная в честь своей бабушки, матери Сабины, Евы Марковны Люблинской.

Красивая, с волнистыми волосами, не менее музыкальная, чем ее старшая сестра, и учившаяся в музыкальной школе по классу скрипки.

Милые девочки, за судьбу которых Сабина беспокоилась больше всего на свете. Любимые дочери, которыми она дорожила и гордилась.

Сабина не скрывала того, что до появления на свет дочерей хотела родить сына, которого назвала бы Зигфридом. Не скрывала ни от Юнга, предполагаемого отца, о чем мечтала многие дни и ночи напролет, ни от Фрейда, узнавшего о ее страстной любви к цюрихскому врачу.

Но этому не суждено было случиться. Вместо Зигфрида, нового Спасителя человечества, Сабина родила другого ребенка.

Нет, не дочь Ренату от ее мужа Павла Шефтеля. Девочка родилась чуть позднее.

Сабина все же родила от Юнга маленького Зигфрида, символически представленного статьей «Деструкция как причина становления».

Именно эту статью она воспринимала как плод той страстной любви, которую она испытывала к Юнгу. Да и как могло быть иначе! Разрушение мечты и новое творение. Слияние любящих сердец на фоне упорядочения профессиональных отношений.

Что она писала любимому Юнгу по поводу своей статьи?

Это было тридцать лет тому назад, но Сабина не забыла ничего. До сих пор ласкающей слух мелодией любви звучат глубоко выстраданные слова, написанные ее рукой в письме Юнгу:

«Дорогой мой!

Получи дитя нашей любви – статью, которая и есть твой маленький сын Зигфрид. Мне было трудно, но нет ничего невозможного, если это делается ради Зигфрида. Если ты решишь напечатать эту статью, то я буду знать, что выполнила свой долг по отношению к тебе. Только после этого я буду свободна… Зигфрид давал мне творческий порыв, хотя он был обречен на существование в мире теней Прозерпины».

Мысленно воспроизведя кусок текста из того письма, которое она когда-то послала Юнгу, Сабина продолжила внутренний разговор сама с собой.

Да, дорогой мой, я подарила тебе дитя нашей любви. Ты его признал и опубликовал статью. Наш сын Зигфрид объединил в себе арийскую и еврейскую кровь. Ты, дорогой мой, не только приобщился к еврейству, но и совершил символическое обрезание. Мне было досадно, что ты так критически отнесся к этой статье и кое-что убрал из нее. Но все же она появилась на свет, и я теперь свободна.

Мое замужество – не что иное как свобода от тебя, дорогой Юнг. Фрейд полагал, что тем самым я освободилась от невротической зависимости. Возможно, это и так. Во всяком случае я скоро забеременела от мужа. А Фрейд, узнавший о том, что я жду не воображаемого, а реального ребенка, высказал свое пожелание, чтобы этот ребенок был темноволосым, а не блондином.

Рената, милая девочка!

Как я люблю тебя и как мне хотелось, чтобы ты была счастливой! Но, видимо, моя страстная любовь к Юнгу была столь поглощающей, что ее отголоски давали знать о себе и после замужества.

Бедный Павел Шефтель. Он не мог не чувствовать того, что какая-то часть моей души и моего тела не принадлежит ему полностью. Может быть, поэтому в начале Первой мировой войны он решился возвратиться в Россию. Ну а я осталась с дочерью в Лозанне, куда мы поначалу переехали вместе с Павлом, покинув ставший опасным для нас Берлин.

После нашего расставания Павел жил и работал в Ростове-на-Дону. Там он встретил русскую женщину, которая была, как и он, врачом. Они несколько лет прожили вместе, а в 1924 году у них родилась дочь Нина.

Переживала ли я по этому поводу?

Конечно, переживала. Нет, речь не идет о разъедающей душу безумной ревности. К Павлу не было той страстной, безумной любви, которую я испытывала к Юнгу. Но все же Павел был отцом моего не мифического, а реального ребенка – дочери Ренаты.

О рождении у него дочери Нины я узнала тогда, когда уже жила и работала в Москве. Это была потрясающе интересная работа как в комитете Русского психоаналитического общества, в который меня избрали в 1923 году, почти сразу после возвращения в Россию, так и в Государственном психоаналитическом институте. Однако обстоятельства сложились так, что вскоре мне пришлось переехать из Москвы в Ростов-на-Дону.

Почему это произошло?

Трудно ответить на этот вопрос даже самой себе. Тут переплелись личные и профессиональные интересы.

С одной стороны, в результате закулисных интриг, о которых я почти ничего не знала, так как была полностью поглощена лекциями по психологии бессознательного мышления, семинаром по психоанализу детей и практической работой в качестве психиатра и врача-педолога, в августе 1925 года вышло постановление о ликвидации Государственного психоаналитического института. Я не только не видела перспектив дальнейшей работы в области психоанализа, но и, честно говоря, ничего не понимала в существе происходящих в то время дебатов, связанных с фрейдо-марксизмом.

С другой стороны, хотя любимая работа заполняла все мое время, я чувствовала себя одинокой в Москве.

У меня не было ни своих друзей, ни каких-либо душевных привязанностей. Поэтому, когда у моего мужа, Павла Шефтеля, начались разногласия с его гражданской женой и он заговорил о возможности налаживания совместной семейной жизни, я начала раздумывать о возвращении туда, где родилась и где прошло мое детство. Тем более, что в Ростове-на-Дону проживал мой старый отец, оставшийся вдовцом после смерти моей матери в 1921 году.

После недолгих, но болезненных колебаний я все же решилась покинуть Москву и переехала в Ростов-на-Дону к своему мужу. Все-таки нас объединяла наша общая дочь, Рената.

А в 1926 году у меня родилась от Павла вторая дочь, которую мы назвали Евой. Тем самым я хотела как бы продемонстрировать самой себе, да, видимо, и Павлу, что с появлением на свет Евы начинается совершенно новая жизнь.

Вот когда во мне по-настоящему заговорил материнский инстинкт. Раньше я этого не понимала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.