Читатель, ты, конечно, веришь в сказки? Кто из нас не рассказывал их, вернувшись домой позже положенного или отмазываясь от неинтересной встречи? Кто из нас не создавал их в своем воображении, заглянув в выразительные глаза сидящего напротив, совершенно незнакомого человека? А потому сказки уже давным-давно стали частью нашей с вами жизни, и не удивительно, что они осовременились и, делая наше существование немного волшебней, сами слегка понабрались из него прозы.

Вот и герои нашей сказки уже не такие, какими увидел их знаменитый сказочник Шарль Перро, тем более что жить, а порой и выживать, им приходится в нашем мире, и это отнюдь не проще, чем танцевать мазурку на минном поле.

Но что-то я заболтался, серым волком по земле рыская да сизым орлом под облаками летая. Пора добрым пирком да за сказочку.

– Я живу в Пансионате творчества, – неожиданно заявила Мария Ивановна внучке.

При этом бабуля завтракала свежесваренным кофе, смотрела по телевизору программу о здоровом образе жизни и отщипывала полезный зерновой хлебушек, который покупала в пекарне в соседнем доме.

– Ба, – встревожилась Красная Шапочка, в миру Оленька Разумовская, доставая из холодильника упаковку с салатом и апельсин. – Ты к чему это?

– А к тому. – Мария Ивановна снова отхлебнула кофе и, подумав секунды две, достала из кухонного шкапчика крохотную бутылочку миндального ликера и добавила в чашку. – Мои квартиросъемщики съезжают. Понимаешь? – Бабуля серьезно посмотрела на внучку. – У твоего любимого Волка есть небольшие разногласия с матушкой, как, впрочем, всегда бывает у зятя с тещей, и вам лучше жить отдельно.

Появившийся из ванной Волк уставился на Марию Ивановну с такой радостью, что актеры, получившие долгожданного «Оскара», могли спокойно отдыхать в уголке, попивая свежевыжатый морковный сок и завидуя его искренним эмоциям.

Владимир Серов-Залесский был в тренировочных штанах и сверкал до половины обнаженного тела серой натуральной шерстью зооморфного тела. Голова Волка одновременно напоминала и красавца зверя, и человека.

Последней в семье проснулась матушка. Вышла на кухню и строго оглядела всю компанию.

– О чем ведете разговор? – сурово спросила она.

– О самостоятельности, – решительно заявила бабуля. – Пора нашим детишкам хлебнуть самостоятельности и, кстати, отвечать за свой семейный бюджет, а то за время проживания в твоей квартире, Алиночка, я истратила всю свою пенсию, но этого никто не заметил.

– Я сейчас, – засмущался Волк, метнулся в комнату, в которой с недавнего времени проживал с Красной Шапочкой, и положил на кухонный стол несколько купюр по пять тысяч. – Я как-то растерялся. То съемки нашего сериала, то озвучка, в общем, было некогда… Вы извините, Мария Ивановна и Алина Борисовна, расслабился.

– Ты нас прогоняешь из квартиры матушки или даешь возможность жить отдельно от вас?… – Тут Красная Шапочка, привыкшая жить почти в центре Москвы, решилась уточнить: – Бабуль, а где у тебя квартира?

– В Марьино, – с оптимизмом ответила Мария Ивановна. – На Донецкой улице, на третьем этаже двенадцатиэтажного дома. И дом не старый, восьмидесятого года… Правда, без ремонта.

– Это далеко от Садового кольца Москвы? – заранее насторожившись, поинтересовалась девушка.

– Как посмотреть, – усмехнулась Мария Ивановна. – Кому-то и Камчатка – ближний свет, а кто-то через дорогу перейти не может. Но Марьино все-таки в Москве.

Бабуля сняла с плиты кастрюлю с полезной гречневой кашей, конечно же без мяса, и стала добавлять натуральное сливочное масло.

А в Красной Шапочке встрепенулись ее три Сущности Подсознания. Одна из них являлась Внутренней Богиней со стрекозиными крылышками и в прозрачном крохотном белом платьице, отвечающей за гламур внутри девушки. Другая сущность – Разумей Занудович, с внешностью мудрого гнома, все время напоминал о логике жизни и высказывал мысли умных людей в виде афоризмов.

И еще, как и в любом живом человеке, в ней жила непосредственная и наивная сущность, называвшая себя Девочка-Девочка.

– Ты чего это? – Внутренняя Богиня с недоумением смотрела на своего напарника, Разумея Занудовича, торопливо извлекающего откуда-то из бездн виртуальной ноосферы бронежилет четвертого класса защиты. Однако сие средство самозащиты Разумея почему-то не удовлетворило, и он, поцокав языком, переколдовал бронежилет в костюм сапера, защищающий от взрыва противотанковой мины.

– А то ты не понимаешь, – буркнул Разумей, облачаясь в это громоздкое снаряжение. – Сейчас такое будет! Конфликт бабули и матушки – это начало гражданской семейной войны.

– После перемирия, случившегося две недели назад? – искренне удивилась Внутренняя Богиня. – Кажется, у тебя, напарничек, начинается паранойя.

– Ну-ну, – покачал головой Разумей. – Ты как хочешь, а я встаю на защиту интересов Красной Шапочки, то есть и бабули тоже. Советую…

Впрочем, ничего посоветовать Разумей не успел. Как раз в этот момент матушка наконец отреагировала:

– И как вы уговорили нашу бабулю отдать вам квартиру?… – Матушка переводила взгляд с дочки на Волка и обратно.

– Ты против? – удивилась и одновременно огорчилась Красная Шапочка.

– Доченька, – обманчиво-мягко сказала матушка. – Да, мы все любим друг друга, но квартира приносила деньги, и я в течение последних лет привыкла рассчитывать на самостоятельность моей матери в деньгах и даже небольшую помощь с ее стороны. Все-таки на проживание в Пансионате творчества она не тратится. Из-за ее экстрасенсорных способностей, привлекающих весьма состоятельных постояльцев, ей оплачивают двухкомнатный номер.

– Мама! – искренне изумилась Красная Шапочка. – Но ты же сама возмущалась, что Волк не так, как тебе привычно, выдавливает зубную пасту из тюбика и его кроссовки и туфли занимают половину обувной тумбочки!

– Слушай, ну чего ты к ребенку прицепилась? – вмешалась бабушка. – Я хоть и артефакт из дремучего прошлого, и то вижу, что девочка наша готова для самостоятельной жизни с любимым человеком.

– Мам! – ответила матушка. – Если ты думаешь, что я не вижу, как Красная Шапочка выглядит по-новому, то сообщу, что глаза меня пока не подводили, тем более чувство прекрасного. Я не об этом, я совсем о другом. Как ты думаешь, сколько может стоить этот переезд через всю Москву?

– Откуда ж мне знать? – пожала плечами бабушка. – Дети сами должны все решить.

– Вот именно, мам, – подтвердила матушка. – А денег они в последнее время на своей киностудии не получали. Да это ладно, папаша нашей Оленьке поможет. Но что она возьмет на твою квартиру из моей?

– Я бы ничего не брал, – спокойно заметил Волк и налил кипяток из чайника в трехлитровую банку, лежавшие в ней сухие листики сразу же позеленели и, бодро вертясь, стали подниматься на поверхность. – Я за спартанскую обстановку и правильный образ жизни. Кровать, телевизор и стул для одежды… Да, для Красной Шапочки можно поставить шкаф. – И, не понимая, что сморозил, сел за стол, ожидая своего настоя.

Матушка уставилась на Волка, и не она одна. На Волка воззрились Красная Шапочка, бабушка, красношапочкины сущности на этот раз в едином порыве. Ничто так не связывает, как прочная веревка или, на худой конец, неприятные обстоятельства.

– А джакузи там должна быть? – с угрозой принялась перечислять Красная Шапочка. – А холодильничек для парфюмерии в ванной? А трельяж с зеркалами во весь рост? – Нахмурившись, девушка оглядела кухню, вспоминая, что еще есть в их с матушкой квартире необходимого для женщины. – А кондиционер с ионизацией воздуха и массажный душ?

– О чем ты молишься? – тихонько спросила Внутренняя Богиня у сложившего молитвенно ладони Разумея Занудовича.

– О лжи, – ответил Разумей.

– О лжи?

– Я молюсь, чтобы Волк первый раз за весь период нашего с ним знакомства не сказал правды, – пояснил Разумей Занудович. – С него-то станется, у него что в голове, то и на языке.

– Очень я сомневаюсь, что в квартире Марии Ивановны все это есть. С такими тратами придется мне до конца года перейти на роллтон, – пожал плечами Волк. – У меня пятьсот рублей осталось до получки, крутись, как хочешь…

– Но… – Матушка растеряно хлопнула глазами, точь-в-точь как ее дочь. – Ты что же, все деньги нам отдал?

– Алина Борисовна, а что вас удивляет? – устало ответил Волк, взглянув матушке в глаза. – Я, честно говоря, сам не знаю, с какого перепугу, но для меня ваша дочь… как бы это объяснить? В общем, деньги – далеко не самое большее, что я готов отдать. Может, в наше время это не очень модно, отношения сейчас стали легкими и необременительны настолько, что в душе от них ничего не остается, кроме пустоты…

Волк поднялся из-за стола. «Какой он все-таки высокий», – некстати подумала Красная Шапочка – вставая, Волк едва не задел довольно высоко подвешенный кухонный абажур.

– А я какой-то старомодный, – продолжил он. – По крайней мере, в отношении чувств. Это вообще свойственно волкам, а у меня, наверно, особо острая форма, но я, Алина Борисовна, люблю вашу дочку. Очень люблю.

Налив в большую кружку целебного настоя, Волк ушел.

Три женщины переглянулись, Оленька медленно встала.

– Пойду одеваться, нам сегодня отсматривать телематериал.

Так и не сделав себе свежевыжатый сок, Красная Шапочка прихватила апельсин с собой и вышла из кухни.

– Милый мальчик, – серьезно заметила Мария Ивановна, допивая свой кофе.

– Если ты имеешь в виду огромного зооморфа-ликантропа – то да.

– Ты сама по сути пантера, – не сдавалась бабуля. – И аура у Волка хорошая, я смотрела по картам Таро. А с переездом нужно поспешить, не то матушка и Волк переругаются.

И она затянула арию Снегурочки: «С подруженькой по ягоды ходила…»

* * *

В кабинете режиссера находились сам Лев Львович Брюковкин и продюсер Ашот Израилевич. Помня, что продюсер всеми силами пытался заставить ее выйти за него замуж, девушка не знала, как себя с ним вести.

– Ты, Оленька, не менжуйся. Я ведь тогда не со зла к тебе приставал и деньги предлагал приличные, – спокойно заговорил Ашот Израилевич. – У тебя порода хорошая. И красавица, и вся семья талантлива. Если б только не кровь от гиены…

Конечно же, Красная Шапочка не стала рассказывать, что бабушка придумала эту несчастную гиену, чтобы обезопасить внучку от домогательств помешанного на чистоте крови продюсера.

– Не хочу с вами разговаривать на эту тему, – все-таки произнесла девушка.

– А давай я куплю тебе машину, и инцидент, как говорится, исчерпан?

– Перестаньте, Ашот Израилевич, – рассердилась Оленька. – Вы лучше нам всем выдайте аванс. А то гонорар как-то внезапно закончился…

– У всех, Оля, закончился. Деньги были бы идеальны, если бы не неприятное свойство заканчиваться в самый неподходящий момент – потому что подходящего момента в таких делах не бывает. А у меня, заметим, сериал пока только в растратной статье. – Достав большой клетчатый носовой платок, Ашот Израилевич вытер мохнатый загривок рукой-лапой. – Не всегда можно вытащить деньги из бизнеса.

– Но как же нам теперь жить?

– У всех проблемы. Ты лучше, Оля, думай о творческих задачах, наращивай потенциал.

– Я стараюсь, – скромно потупилась Красная Шапочка.

– Откровенно говоря, – Лев Львович не терпел конкуренции и перетянул внимание на себя, – нельзя быть хорошим режиссером, актером, писателем, композитором, если у тебя нет крыльев, с помощью которых ты можешь взлететь, нет Внутренней…

– …Богини? – подсказала Красная Шапочка.

Режиссер удивленно на нее воззрился:

– Ну, можно и так сказать. И ты вовсе не сразу понимаешь, что, кроме нее, тебе нужно что-то еще, более приземленное, рациональное, не дающее разорвать связь с реальностью настолько, чтобы ее покинуть. Что-то такое, как…

– Разумей… То есть разум? – вновь подсказала Красная Шапочка.

– Ты удивительно точна, звезда моя, – мягко улыбнулся Лев Львович. – Вот именно. Эти две половинки очень долго не уживаются друг с другом и конфликтуют по малейшему поводу, но со временем начинают работать, как одна команда. Тогда ты можешь состояться как творческая личность. А проблемы, как же без них?

– Вот именно, у всех проблемы… – гнул свою линию Ашот. – Это кто? – Он оглянулся на дверь.

В кабинет, быстро цокая ножками-вермишельками, вошла Плотва, в миру Эльвира Плотвина. Сегодня она отличилась особенно облегающего фасона платьем, обтягивающим ее широкие бедра, узкую талию и полное отсутствие груди. Декольте показывало передние ребрышки между двух сосков. Длина платья была вполне приемлемой, до середины тощеньких ляжек. Вышагивала девушка в серебряных лабутенах, в руке болталась сумочка, годная для ношения мини-косметички и плоского смартфона.

У Плотвы имелась потрясающая особенность, она была абсолютно асексуальна. То есть ни в одной компании, ни у одного зооморфа, несмотря на количество выпитого, она не вызвала желания прислонить ее к стенке бара, ресторана или квартиры… Уж насколько сокурсники по журналистскому факультету отличались повышенной тягой к противоположному полу, все равно на Плотву никто не польстился даже при отмечании в общежитии Нового года. Но Плотва не унывала. Она была уверена в своей исключительности и ждала принца.

– Это Эльвира Плотвина, моя однокурсница. Но все зовут ее Плотва.

– Мне обещали съемки! – с ходу начала качать права Эльвира.

Ближайшая подруга смотрела на Красную Шапочку с укором невинной жертвы, которой французский палач выжег на плече лилию, а прекрасным графом при этом даже не пахло.

– Но, Эльвира, все решают продюсер и папа…

При появлении девушки взгляд Ашота Израилевича стал похож на тот, которым месяц назад продюсер смотрел на Красную Шапочку, только более плотоядным. Мужчина вскочил и поцеловал Эльвире руку. Осанкой Ашот походил на Панду на пенсии и еле доставал до плеча Плотвы. Зато летний шелковый костюм на нем выглядел на все пять тысяч долларов, которые он и стоил, и Плотва это оценила.

– Девушка, у вас потрясающие внешние данные. Где вы были раньше?

– Я вместе с Красной Шапочкой учусь, в одной группе на факультете журналистики. Только я мечтаю стать кинокритиком или вести свою колонку в глянцевом журнале, как мама Ольги.

– Вы идеал современной женщины, – восхитился Ашот Израилевич. – А вы умеете готовить?

– Как бы сказать… – замялась Плотва, явно наслаждаясь произведенным эффектом, – готовить мне не приходилось. У нас либо папа, либо домработница…

– Само совершенство! – не прекращал восхищаться продюсер.

– Лев Львович обещал снять меня в эпизоде, – весело лепетала Плотва.

Не переносящий отсутствия внимания к своей персоне, Брюковкин откинул назад львиную гриву и поправил джинсовую куртку.

– Она умеет отращивать хвост в воде. Хочу использовать ее в сцене в болоте.

– Я согласна сниматься бесплатно, – затараторила Плотва. – У меня мама богатая, она акула по своей сути…

– Совершенство. – Кажется, Ашот Израилевич всхлипнул от избытка чувств.

Внутренняя Богиня Красной Шапочки тяжко вздохнула: «Останемся мы без аванса».

– Не факт, – заметил Разумей Занудович, – надо Плотву настроить на Ашота и через нее попросить денег.

– Когда едем? – загорелся идеей Ашот Израилевич.

Достав из кармана сигару, Лев Львович понюхал ее и убрал обратно, не поджигая.

– В конце недели. Снимем эпизод в болоте и планы бабьего лета в лесу. Красота будет. У Волка и Красной Шапочки получится отпуск на две недели. Где, кстати, Серов-Залесский?

– На озвучании, – ответила Красная Шапочка.

– А сейчас обедать. Поедете вместе со мной, Эльвира? Я предлагаю сегодня попробовать итальянскую кухню.

– Я согласна, – решительно заявила Плотва.

Было понятно, что Ашот ей нравится и девушка согласна на все и сразу.

– Ну, наконец-то награда нашла своего героя, – с усмешкой заключила Внутренняя Богиня. – Они такие разные, что найдут общий язык.

– «Случай – псевдоним Бога, когда он не хочет подписаться собственным именем». Так сказал Анатоль Франс, – вставил очередной афоризм Разумей Занудович.

– Я бы тоже съездила в ресторан, – откровенно облизнулась Девочка-Девочка.

Но тут Плотва, почувствовав что-то в настроении Красной Шапочки, решительно взяла под руку Ашота Израилевича.

– Я готова, можно ехать.

В кабинет зашли Волк и Леший. Ашот как раз пропускал у дверей Плотву, и нужно было видеть, с каким трепетом он обращался с девушкой.

– Я пропустил что-то важное? – спросил Волк у Красной Шапочки.

– Если я правильно понимаю ситуацию, то начинается самый необычный роман за последнее время. – Подойдя ближе к столу режиссера, Красная Шапочка сделала умильное лицо. – Папа, мы хотим переехать в квартиру бабушки, а денег на переезд нет.

– Могу выделить вам на три часа нашу разъездную машину. Подожди, Оля… А что, твоя матушка будет жить одна или с Марией Ивановной?

– Одна, – с интригой в голосе объяснила Красная Шапочка. – Бабушка возвращается в Пансионат творчества.

– Ага, – с довольным видом заключил Лев Львович и, достав телефон, вышел в коридор. Вскоре оттуда донеслось: – Дорогая Аля, у меня в квартире потоп и пожар одновременно, то есть идет ремонт, жить негде, а снимать дорого. Можно сегодня я переночую у тебя?

– Та-ак, – Красная Шапочка улыбнулась.

– Может, Льву Львовичу предложить переехать в квартиру Марии Ивановны? – нахмурил брови Волк.

– Волк, вот ты умный человек, но ни фига не понимаешь. Лев Львович хочет помириться с матушкой.

– Тогда точно необходимо переезжать. Пойдем перехватим машину, а то ее кто-нибудь заберет.

* * *

Днем в квартире Красной Шапочки вовсю кипела работа. При деле были все. Волк, под чутким руководством бабушки, собирал в самолично извлеченные с антресолей старинный чемодан и внушительного размера пыльный баул обувь и сумки Красной Шапочки.

Красношапкинский гардероб и нужные личные предметы (бабушка строго-настрого велела внучке брать только самое необходимое), признанные нашей героиней таковыми, сваленные в кучу, не достигли даже люстры и напоминали не Эверест, а всего лишь какой-то Казбек. Сама бабушка, по мере своих творческих сил, помогала Волку откладывать в углы комнаты, коридора и ванной лишнее.

Виновница торжества скрылась в ванной, где сидела в обнимку с новой сумочкой, в которую втиснула: шампуни, пенки, маски, зубные и ножные щетки, упаковки мыла, мочалки, терки для пяток, массажер и еще пятнадцать наименований предметов, без чего существование и минимальная гигиена совершенно немыслимы. Она отказывалась видеть «разграбление» своего личного имущества, предназначенного для переезда.

Матушка же так и восседала на пуфике в прихожей и воплощала собой обиду и осуждение. Какое-то время она воздерживалась от комментариев, ожидая раскаянья со стороны своих непутевых родственников, но эти балбесы успешно делали вид, будто вселенская скорбь матушки им до лампочки. Видя, что молчаливое осуждение не влияет на нечутких и толстокожих фрондеров, матушка перешла к осуждению словесному.

– Подумать только… – сказала она голосом, которым можно было, для пущей убедительности, озвучивать драматические моменты классических ужастиков, – я полжизни угробила на то, чтобы воспитать, выучить, направить на верный путь…

– И у тебя это прекрасно получилось. – Мария Ивановна с неожиданным задором подмигнула Волку. – Но теперь пришло время моей внучке вступать во взрослую, автономную от нас жизнь, не находишь?

– Да она же пропадет! – отчеканила матушка. – Она же еще совсем-совсем ребенок! Она ничегошеньки-то не понимает! Ну ладно, Оля, но ты, мама, склоняешь девочку к необдуманным, опасным действиям!

– Милая, вспомни, во сколько моя дражайшая доченька, хорошо знакомая тебе по зеркальному отражению, решила, что она самостоятельная особа? – Мария Ивановна быстро, пока не видела внучка, вытащила из чемодана две из пяти пар кроссовок и спрятала их в обувной тумбочке. – Чего ты ерепенишься-то?

– Потому, что моя дочка уезжает из дому… – не вставая с пуфика, жаловалась матушка.

– А ты хотела пришить ее к своей юбке? Между прочим, те юбки, которые ты носишь, чересчур малы для подобной операции…

– …В компании невесть кого, которого она знает без малого месяц…

– Вообще-то уже почти четыре месяца, – уточнил Волк, сражаясь с застежкой чемодана, который он заполнил так, что тот казался нильским крокодилом, из жадности проглотившим средних размеров слона.

– …Бесстыжего серого авантюриста, проходимца и…

– Между прочим, Алина Борисовна, я здесь, – уточнил Волк. – И все слышу.

Матушку это нисколько не смутило:

– Послушай, тебе полезно. Знаем мы вас, деятелей искусства с головами в облаках. Сделаете пакость и забудете, а нам расхлебывай.

– Абсолютно не понимаю, чем я успел заслужить столь лестную характеристику, – пожал плечами Волк.

– Ну чего ты на парня набросилась? – вступилась за нашего героя бабушка. – Он всего-то… В нашем мире волки веками живут рядом с людьми, и ничего, ни одного Гомо Сапиенса не съели, равно как и иных антроморфов или зооморфов, – продолжала защиту потенциального источника опасности бабушка. – Откуда у тебя этот непонятный расизм, я тебя этому не учила вроде.

– Не съел, конечно… – сказала матушка тоном, воплощавшим собой ядреный скепсис. – Мама, ты ж сама мне в детстве сказки читала!

– Аль, тебе сколько лет? – задала совершенно риторический вопрос бабушка. – Кажется, в твоем возрасте пора бы понять, что сказки – немного не то, что реальная жизнь! Волки не едят пенсионерок с их внучками на закуску, принцы давным-давно пересели с коней на «Бентли» и «Ламборджини», а скромные студентки средней внешности интересуют молодых миллионеров, примерно как нашего Вовчика морковка.

– Вообще-то я люблю морковку, – уточнил Серов-Залесский, утрамбовывая в чемодан красношапкино богатство, – хотя, откровенно говоря, не так, как хороший бифштекс с кровью.

– Не бывает дыма без огня, это во-первых, – не уступала матушка. – К тому же есть и другие неприятности, которые может причинить юной, неопытной девушке прожженный, развращенный до мозга костей голливудский мачо…

– У вас, Алина Борисовна, определенно литературный дар, – восхищенно сказал Волк, ненадолго оставив свои попытки закрыть кожаное чудовище и глядя на матушку с большим уважением. – И ваши статьи в журнале гораздо интереснее, глубже, чем у других журналистов.

– Не подлизывайся, – строго велела матушка, однако было заметно, что она польщена комплиментом. Немного спустя она добавила: – Ты действительно так думаешь?

– Да чтоб мне мяса в жизни не видать и одними макдоналдсовскими котлетами питаться! – совершенно честно ответил Волк.

Матушка призадумалась, а бабушка тут же закрепила достигнутый успех:

– А я как раз заказала в нашей кулинарии на первом этаже самолепных пельмешков, думала, на завтрак отварю и со сметанкой…

Ответом на эту тираду было хоровое сглатывание слюнок всеми присутствующими во главе с матушкой: о вкусе самолепных пельмешек представление имела вся семья.

* * *

Читатель, ты когда-нибудь замечал, что день, когда каждый из нас с утра до ночи занимается домашним хозяйством, почему-то называется «выходным»? Автора это удивляло до тех пор, пока он не понял: выходной день – это день, к концу которого гарантированно выходишь из себя.

Квартиранты, съехавшие из квартиры бабушки, по мнению Волка, были людьми аккуратными, как лаборанты-вирусологи, правда, в помещении обнаружилось слишком много мебели, ковров и вообще лишних вещей, которые смело можно было выкинуть.

Но мнение квартирной хозяйки в этом отношении отличалось от волчьего диаметральным образом. Осуществив экспресс-обзор небольшой, но уютной двухкомнатной квартирусечки, бабуля остановилась посреди крохотной прихожей, аккурат под плафоном, в котором перегорела лампочка, и заявила:

– Ну и насвинячили. Не люди, поросята. Хотя, если вспомнить, они именно свиньями, как зооморфы, и были…

И она посмотрела на забытую на стене коридора фотографию. На ней две улыбающиеся физиономии супругов-кабанчиков, едва влезающих в рамку, отличались только прическами и наличием у мужа бо́льших клыков, чем у жены.

Взмах руки Марии Ивановны послужил сигналом к локальному апокалипсису в одной отдельно взятой квартире. Женщины тут же бросились переодеваться в старые домашние вещи, Волк предпочел спортивные штаны, даже тапки не надел.

Серов-Залесский пылесосил, выбивал старые и очень пыльные ковры, коих в квартире обнаружилось две штуки и которые он не любил с детства. Он чихал, глаза слезились, но Волк терпел – авторитет Марии Ивановны был для него значимее проблем с пылью.

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3