Девушка без недостатков

– Ой, да Олег ей быт благоустроит! Он хозяйственный. На квартиру заработал. Он и на стиральную машину заработает, и на кухонный комбайн. Не то что наши оболтусы.

– Ларис, а ты чего сидишь-то, с нами лясы точишь? – опомнилась Валентина. – Ты же к нотариусу опоздаешь!

– Я ведь жду Олега, – расслабленно улыбнулась Лариса. Ей было жарко. Кухня раскалилась от синего пламени включенных конфорок, от кипящего бульона и горячих боков плохо отмытых кастрюль. Лариса сидела у стены и разглядывала потрескавшуюся кафельную плитку, серый от чада потолок, отвратительные липкие полоски с мухами, стол в нагромождении тарелок, кривых алюминиевых ковшиков, жестяных банок с крупой… Она смотрела на бедных затурканных подруг и думала о своем счастье, о начале новой жизни.

Валентина и Анфиса переглянулись.

– Постой, а записку-то ты не прочитала?

– Какую записку? – удивилась Лариса.

– Олег сказал, что тебе напишет подробную инструкцию. Он утром приходил.

– Так дайте мне ее! Где она? – вскочила с табуретки Лариса.

Подруги переглянулись еще раз – теперь изумленно.

– Он у тебя в комнате оставил. На столе. Ты не заметила?

Не заметила? Естественно, она ничего не заметила! Что-то неприятное, тупое, холодное дернулось в груди у Ларисы.

– Как он мог оставить записку на столе, если у него нет ключа от моей комнаты?! – воскликнула она.

На самом деле, продав жилые метры, Олег переехал не к Ларисе, а к какому-то приятелю. Коммунальный унитаз и раковина не выдержали бы еще одного активного пользователя. И Олег отказался брать запасной ключ от Ларисиной комнаты, здраво рассудив, что когда в комнате нет Ларисы, то и ему там делать нечего.

– Олег сказал, ты дала ему ключ.

– Нет же! – в отчаянии крикнула Лариса. Она метнулась к себе, уже точно зная, что никакой записки там нет. Если б была – она давно бы ее увидела. Кровать, заправленная с солдатской аккуратностью, письменный стол. Стопки книг, компьютер, купленный с рук. Никакой записки. Пульс сто десять ударов в минуту. Конвульсивные сокращения сердечной мышцы. Сто двадцать, сто сорок, сто пятьдесят!

Валентина и Анфиса осторожно возникли в дверном проеме.

– Нет? – тихо спросили они.

– Девочки, я не давала ему ключ, – упавшим голосом повторила Лариса.

– А это… Деньги на квартиру… Они как… У тебя или у него были?

Лариса конечно же не посвящала подруг в тайну несметного богатства, похороненного под облупленным плинтусом в ее комнате. Как юная газель, переводчица прыгнула в угол. Белая от зародившегося подозрения, влажными руками она отодрала деревяшку и вытянула сверток. Лариса знала – это деньги Олега. Больше в тайнике ничего не было.

Увидев сверток, девушки обрадованно зашевелились, завздыхали. Они решили, что все цело, все на месте, а история с ключом и запиской скоро прояснится.

Но Лариса, в ужасе внезапного озарения, медленно развернула пакет. Три тугие пачки долларов, как и прежде, радовали глаз.

– Ух ты! – восхитились подруги. Они видели подобные «котлеты» по телевизору, но в руках никогда не держали.

Лариса распотрошила одну пачку, вторую, третью… Внутри оказалась аккуратно нарезанная бумага.

Статный, крепкий парень. Сильный, добрый, симпатичный… Он смотрел на нее ярко-синими глазами, отводил от лица волосы, гладил по щеке тыльной стороной ладони («у тебя потрясающе нежная кожа!»)… Он называл ее «малюсенькой»!

Две стодолларовые купюры и четыре по полтиннику. Итого – четыреста долларов. Такой невероятной суммой располагала теперь Лариса. Такая невероятная сумма осталась теперь у нее в руках в результате продажи комнаты и после нескольких лет тотальной, изматывающей экономии.

Ошарашенная, потрясенная, она сидела на стуле в покрывале никчемных бумажных прямоугольников. Оставалась слабая надежда, что синеглазый автослесарь просто неудачно пошутил.

Лариса не слышала, как в коридоре разлился неприятной трескотней допотопный телефонный аппарат.

В комнату, ей уже не принадлежавшую, заглянула Валентина.

– Там твой риелтор звонит, – убитым тоном сообщила она. – Нервничает. Говорит, уже два часа с продавцом ждут вас у нотариуса. Что ему сказать?..

Глава 3

В семь утра сработал таймер у музыкального центра, и комната наполнилась голосом Земфиры. Маша резко подскочила, едва не уронив Эдика. Детеныш, несмотря на запреты и убеждения, ночью вновь приперся спать с мамой и вконец измучил родительницу сопением, пыхтением, беспрестанной возней. Кроме того, из-под подушки торчали два хвоста – валдаевские котята тоже предпочитали делить кровать с Марией.

С легкой грустью вспоминая благодатные времена, когда она встречала рассвет за ноутбуком, Маша подсунула спящего Эдика Илье и отправилась будить близнецов.

Но в этом не было необходимости. Четырехлетние юноши, очевидно, уже давно проснулись, так как в их спальне работал телевизор. На экране заманчиво извивались полуобнаженные девицы. Алексей и Антон сосредоточенно наблюдали за движениями голых поп и подпрыгиванием почти неприкрытых бюстов.

– Это что? – отпрянула Маша. – Доброе утро! Что вы смотрите?

– Клип, – лаконично ответили близнецы. – Пульт под кроватью.

– Почему он под кроватью?

– Упал.

Маша сползала под кровать, отыскала пульт и выключила телевизор. Парни разочарованно вздохнули, но не протестовали. Они знали, что сейчас отправятся в детсад, а это всегда таило в себе интригу и обещало радостные приключения…

Подержанная белая «тойота» с правым рулем ловко маневрировала в утреннем потоке автомобилей. Иномаркой управляла Лиза Виноградова. Рядом с ней сидела Маша, на заднем сиденье развалились, словно поп-звезды в лимузине, здоровякинские близнецы. Они тянули сок из коробочек. Время от времени, проникаясь сочувствием к подруге, обремененной тремя бандитствующими элементами, Лиза подбрасывала Марию и детей до садика.

Лиза Виноградова работала в дизайнерской фирме «Артиссимо». В марте, когда Здоровякины взамен старой квартиры обзавелись четырехкомнатной в фешенебельном трехэтажном доме № 17 по улице Первомайской, Маша обратилась в «Артиссимо» с просьбой довести до ума жилище.

Более милой сердцу клиентки, чем Мария Здоровякина, ни до, ни после у Лизы не было. Никаких воплей по поводу «неправильно!» выбранного оттенка кафеля, никаких соплей насчет «ужасной!» черной точки на перилах дубовой лестницы – с чем постоянно сталкивалась Лиза, работая с другими заказчиками, в основном новыми русскими. Маша только попросила, чтобы все было просто, удобно, без острых углов. И чтобы компьютерная техника стояла в уединенном уголке. И поменьше мебели, с которой можно спрыгнуть. И чтобы конструкция книжных полок не позволяла некоторым обезьянам взбираться по ним под самый потолок. И чтобы зазор под кроватями не давал возможности втиснуться туда и застрять безмозглым существам весом в 18 килограммов. А в остальном Елизавета Виноградова получила стопроцентный карт-бланш. И блистательно справилась со всеми поставленными задачами. С тех пор они с Машей стали близкими подругами…

– …Вчера они кинули в кастрюлю с общественным супом трех растущих покемонов. Бабушка подарила. То есть моя свекровь, – продолжала Мария горестное повествование о проделках сочной поросли.

– А что это? – удивилась Лиза.

– Такие маленькие фигурки. В воде увеличиваются до невероятных размеров. И в супе тоже. Вся группа осталась без супа.

– Суп мерзкий! – донеслось с заднего сиденья.

– А вас не спрашивают, – с искренней любовью рявкнула Маша.

– Не дерзи! – получила она в ответ.

– Препираются! – восхитилась Лиза. – А вроде бы совсем малыши!

– Угу, малыши. Суп, значит, мерзкий. А методическая разработка объемом в двадцать печатных листов вкусная? Зачем вы ее съели? Воспитательница собиралась повысить разряд, три месяца готовилась!

– Мы львы! – закричали близнецы. – Мы питаемся!

– Постой-постой, – уточнила Лиза, – они съели двадцать печатных листов, и им ничего не было?

– Как это не было! Полдня простояли в углу.

– Нет, а животы не болели?

– Ничего у них не болело. Особенно у них не болела совесть. По причине полного отсутствия. А зачем вы вчера искусали бедную Ксюшу?

– Мы крокодилы! – зашлись в восторге дети. – Мы хотим кусаться!

– Лиза, я думала, Ксюшина мама сама меня сожрет, как крокодил.

– Бедная Маша.

– Да уж, и впрямь бедная, – вздохнула Маша. – Заведующая в пятый раз посоветовала мне показать сладких детишек психологу. Ах, не знаю, что вы будете делать дальше! У вас совершенно неуправляемые дети! Реактивные! Знаете, это ведь не шутки! Тут речь идет о неполноценности! Неизвестно, во что выльется такое вот поведение… – противным голосом изобразила заведующую Мария.

– Мы классные! – завопили с заднего сиденья. – Мы отличные молодые люди. Мама, ты нас любишь?!!!

Мария Здоровякина шмыгнула носом.

– Мама, ты нас любишь?!!! – наполнил салон душераздирающий вой. Детям требовалась любовь, несмотря на растущих покемонов, искусанную Ксюшу и подозрение в умственной неполноценности.

– Я вас обожаю! – заверила Маша. – Только, пожалуйста, пусть сегодня ваш садик еще немного постоит. Не взрывайте его сразу.

Один раз вкусив сладость секса, Пульсатилла отпустила тормоза. И в этом не было бы ничего плохого, если бы не комплекты разномастных котят, выдаваемые на-гора персидской красоткой с удручающим постоянством. Получив в зубы очередную порцию писклявого, слепого, жалкого в своей беспомощности потомства, Александр хватался сначала за сердце, потом за голову и начинал носиться по городу, словно Карлсон, уговаривая знакомых взять «ну хотя бы одного!» котенка.

– Нет, Пульсатилла, я тебя не понимаю! – выговаривал Саша Валдаев[2] любвеобильной персиянке.

Хотя в глубине души он превосходно ее понимал. Он тоже безгранично любил секс. Но при чем здесь дети!

– Я тебя не понимаю, Пульсатилла! Сколько раз я тебя просил: не исчезай! Подожди! Я приведу тебе кота. Порядочного, приличного парня с родословной. Пушистого, голубого. Нет, нет, не в этом смысле голубого, я неправильно выразился. Серого, как и ты. И породистого! Чтобы потом людям было не стыдно в глаза смотреть! А ты? Почему тебя тянет на всякое быдло? С кем ты спишь, Пульсатилла? Ты, аристократка?

Глубина падения бессовестной кошки потрясала. Аристократизм и развращенность сочетались в ней, как в пресытившейся виконтессе из свиты Людовика XV, которая в маске и плаще выскальзывает из золоченых покоев родового замка, чтобы тайно и вожделенно отдаться грубому, пропахшему потом, несвежим тряпьем и рыбными потрохами торговцу на городском рынке.

Дети были милы, игривы, но неконкурентоспособны. Зачастую в одном экземпляре сочетались роскошные персидские щеки, туловище сиамца и сибирский хвост. Это удручало и подтверждало всеядность Пульсатиллы в выборе сексуальных партнеров.

– И вот опять, снова, в очередной раз! Сарделька антарктическая! – убито восклицал Валдаев, сноровисто, как опытный гинеколог, ощупывая тугой живот Пульсатиллы. Пульсатилла урчала от удовольствия. Она пропускала мимо ушей гневные тирады хозяина, она не сомневалась, что он все равно ее любит. – Ну, погоди! Дождешься! Отправлю на аборт! И вообще задушу!

Пульсатилла вылезла из-под приятно тяжелой руки Валдаева и, покачивая поднятым хвостом, как эквилибристка веером, спокойно проследовала на кухню. Там она неуклюже вскарабкалась на стол, потом на подоконник и уставилась в окно. Под окном – Пульсатилла не видела, но знала – сверкал лаком практически новенький и горячо обожаемый Александром «лендровер», и Пульсатилла намекала, чтобы Валдаев перестал гундеть над ухом, а ехал туда, куда и собирался, – на работу.

Считается, что иногда (наверное, в крайне редких случаях) любовница, ярким Сириусом вспыхнув на небосклоне семейной жизни, способна не разрушить, а укрепить отношения супругов.

Виноватый муж, не получив от измены особой радости, приползет к ногам несчастной, но милосердной жены, и их совместное существование пропитается соком новой, неизведанной страсти… И все у них будет хорошо. Даже прекрасно.

«Как бы не так!» – размышлял Здоровякин, поджидая на перекрестке Валдаева. Серебристый автомобиль вот-вот должен был показаться из-за поворота.

Настасья ворвалась в жизнь Здоровякиных два года назад и прошлась по ней огнем и мечом. Позади осталось вытоптанное поле, словно по хрупким зеленым росткам промчалась на резвых скакунах охотничья процессия – с зайцами, борзыми, свистом, улюлюканьем и звуком рожков.

Загадочным образом на этом пепелище проклюнулся свежий побег. Руководствуясь инструкцией, почерпнутой в анекдоте, Илья пришел к Маше извиняться за то, что оставил ее с двумя детьми. Очевидно, покаяние Здоровякина было не на шутку убедительным, так как в результате на свет появился лупоглазый, белобрысый, деятельный Эдик. Но и он не смог возродить прежние взаимоотношения родителей.

Интеллигентные люди, Маша и Илья были теперь обречены на крепкую дружбу – три пары детских глаз ежеминутно экзаменовали их, проверяя стабильность уз. Однако, когда детей не было поблизости, Здоровякины давали волю южноитальянским эмоциям. Куда делся непробиваемо спокойный, по-шведски сдержанный Илья? Куда исчезла веселая, неунывающая Мария?

«Неужели надо разводиться?» – с затаенным ужасом и надеждой подумал Здоровякин. Но это было совершенно бредовой идеей – оставить Машу с тремя детьми. Один раз он уже попытался оставить ее с двумя, и что получилось? Все равно вернулся. Если он уйдет сейчас, то можно предположить, что в порыве самобичевания он вскоре соорудит еще одного младенца. И тогда…

– Привет! – радостно крикнул Валдаев. – Залазь! Чего нос повесил? Опять с Марией поругался?

– Да, – буркнул Илья. – И снова из-за ерунды!

Довольная физиономия друга подсказала Илье, на ком сорвать злость.

– Ты котов когда-нибудь заберешь или нет? – возмущенно рявкнул он.

Валдаев от неожиданности вздрогнул:

– Ты чего?

– Ничего! Представь, что у нас творится в квартире, а? Еще твои коты под ногами шастают.

– У вас четыре комнаты, а у меня одна, – резонно заметил Саша. – Ладно, не кипятись. Все наладится.

– За два года ведь не наладилось!

– Однако вы все еще вместе.

– Куда ж деваться? – обреченно вздохнул Илья. – Вместе – трудно, расстаться – дети пострадают.

– Ой, не надо, – возразил Валдаев. – Когда ты рвался к Настасье, как Матросов к амбразуре, ты больно-то о детях думал? То-то и оно. Значит, делаем вывод, что сейчас тебя подле Маши удерживает не боязнь повредить неустоявшуюся детскую психику, а истинное чувство. Правда, глубоко спрятанное. Вы за эти два года столько всего наговорили друг другу, что любовь ушла в подполье. Она пережидает. Когда вы опомнитесь, придете в себя, она вновь выползет на свет Божий. Попрет изо всех щелей, будь здоров… Так что запасайся презервативами.

– Ты считаешь? – с надеждой спросил Здоровякин. Все-таки по натуре он был семьянином. И страстно желал спокойного счастья. Доброй жены, удачных детей.

– Угу.

– И у нас все снова станет, как прежде? Ты помнишь то время?

– Чудесные времена! – вздохнул Валдаев. Ему тоже было о чем тосковать. Именно в тот период в его жизни появилась эксцентричная, яркая подруга с красивым именем Маргарита.

– Но Машка просто невыносима, – опять вспомнил Илья. – Язвительна, саркастична, безжалостна! Я и не знал, что она станет такой!

– Негодяй! – восхитился Александр. – Какой прожженный, матерый, португальский негодяище! Ты ведь сам ее такой сделал! Представь, что ты беременная женщина, и у тебя начались схватки…

– Сдурел ты, что ли, Саня!

– …и тебя, красного и лохматого от ужаса и испытываемых прелестных ощущений, везут в роддом. А куда едет в это время твой муж? Твой прыткий муж едет на заключительное слушание по делу Настасьи, коварной разлучницы. Разве такое прощают?

Здоровякин побагровел от стыда и ярости и сжал огромные кулаки.

– Если собираешься меня размазать по сиденью, как сливочный крем по торту, не забудь, что я в данный момент веду автомобиль, – быстро напомнил Валдаев, оглядываясь на разъяренного друга. – Кстати, о сиденье… Там лежала моя труба. Ты что, опять на ней сидишь?

Глава 4

Несчастное, жалкое существо с воспаленными от слез глазами и опухшим ртом – да, вид у Ларисы Бояриновой, когда она возникла в автомастерской, был безумно привлекателен.

Лариса появилась в автосервисе «Аспект» около станции метро «Шоссе Энтузиастов» конечно же не для того, чтобы поменять свечи в «мерседесе», – личной машины у нее никогда не было. Она приехала сюда в робкой надежде вновь увидеть слесаря Олега Данилкина – бесчестного, макиавеллиевски хитрого, жестокого и… любимого.

Два дня беспрестанных слез. Лариса не смогла бы сказать, о чем она жалеет больше: о деньгах, отнятых у нее обманом, или о разбитой в мириады розовых осколков мечте. Мечте о классном, добром, веселом, обаятельном, ласковом, умелом, сильном парне, которым Олег Данилкин на самом деле никогда и не был. Мужчина, влюбивший в себя скромную переводчицу, никогда не существовал на свете, это был продукт творческой изобретательности Олега, умноженной на страстное желание Ларисы быть кем-то любимой. Светлый образ, фантом, ирреальность. Даже если бы Олег не прихватил с собой вымученные экономией и продажей коммунальной комнаты доллары – то и тогда Лариса Бояринова имела бы убедительный повод для слез по крайней мере на полгода. Где еще найдешь такого шикарного мужика?

Менеджер автосервиса почему-то сразу решил, что зареванная барышня озабочена поиском работы. Наверное, из-за того, что девушка приковыляла к воротам сервиса на своих двоих, а не подъехала, возбужденно пофыркивая мотором. И вероятно, Лариса была не первая, кому сегодня пришлось отказывать.

– Нет, нет, вы нам не подходите! – резко и нервно сказал он, оглядывая лжепретендентку. Менеджеру было жарко, капельки пота выступили на загорелом, исчерченном тремя глубокими горизонтальными морщинами лбе. Мужчина был раздражен и недоволен. – Нет, девочки, я вам удивляюсь! Вы что, читать не умеете?!

– Я умею, – не согласилась Лариса, – я хотела…

– Ведь вроде бы все ясно написано, а? Нет, и все равно…

Мужчина возмущенно, почти гневно смотрел на Ларису.

– Я только хотела…

– Хорошо, давайте вместе прочитаем! – Менеджер полез в карман рубашки и вытащил сложенную квадратиком вырезку из газеты. – Смотрите, тут черным по бе… вернее, черным по желтому написано: «Автомойка приглашает энергичных, привлекательных девушек от 18 до 23 лет для мытья машин». Ну? Энергичных! Привлекательных! Де-ву-шек!!! От восемнадцати до двадцати трех!

Во взгляде управляющего ясно читалось, что ни одному из требований Лариса не отвечает.

– Да вы послушайте меня, в конце-то концов! – возмутилась она. – Где найти Олега Данилкина? Он у вас работает автослесарем.

– Так вы не по объявлению? – вмиг подобрел менеджер. – Так бы сразу и сказали. Я решил… Извините. Видели бы вы, кто только не пытается выдать себя за энергичную девушку восемнадцати лет.

– Я не пытаюсь. Так он у вас работает?

– Нет. Вы, наверное, что-то перепутали. Олег Данилкин у нас не работает.

– Точно? – упавшим голосом произнесла Лариса. Она подозревала, что услышит подобное, но надежда – пронзительно-чистая и звенящая – жила в ней, и не хотелось ее топтать грубыми армейскими ботинками.

– Естественно, – отмахнулся менеджер. Он внимательно изучал Ларису, присматривался. – Я же знаю всех наперечет. Никогда в жизни у нас не работал Олег Данилкин. И ничего похожего. А вам сколько?

– Что?

– Лет сколько?

– Двадцать восемь.

– Ну ладно. Тоже неплохо. Уговорили. Только надо бы лицо повеселее. Ну и накраситься. Макияж. Причесочку. Давайте, подштукатурьтесь и приходите завтра к восьми. О’кей?

Лариса бросила на менеджера взгляд, полный нежного удивления.

Вид двери не предвещал ничего хорошего. Ее, несомненно, не раз рубили топором. На месте звонка висели обрывки проводов. Проблема «глазка» была решена с ньютоновской гениальностью – «глазок» являл собой обыкновенную дырку, из которой сквозняком приносило тошнотворный запах вываренных костей, прокуренных стен, затхлой одежды, псины и нищеты. Лариса постучала. И еще раз. И еще два раза ногой.

– Иду-иду! – донесся изнутри довольно бодрый голос, потом довольно бодрые шаги.

Дверь распахнулась. Собственница бодрого голоса предстала во всей своей миссвселенской красе. Тридцати-пятидесятилетняя дама с элегантно взбитыми волосами, мытыми, должно быть, в третьем веке до нашей эры, с испитым лицом и морщинистой шеей, с великолепным бланшем в полскулы, с жеваным окурком в углу рта. К тому же в ватнике и валенках (!). Лариса невольно отпрянула. Веселый блеск в глазах дамы и игривая улыбочка говорили о врожденной живости характера или что она уже успела принять на грудь. Или и первое и второе одновременно.

– Я вот по какому делу, – начала Лариса, неуверенно переступая порог. – У вас тут прописан Олег Афанасьевич Данилкин? Дом 316, квартира 68, комната 68а.

Веселая дама, кажется, была рада любому посетителю, так как проявляла признаки внимания и участия – заглядывала Ларисе в глаза, сосредоточенно шевелила губами, повторяя за ней слова.

– Моя комната, – мелко закивала она головой. И не без гордости кивнула на облезлую дверь с выцарапанной ножом или гвоздем цифрой. – Заходите.

– Вы купили ее недавно у Олега Данилкина? – с тоской спросила Лариса. И бесполезно было спрашивать – комната демонстрировала крайнюю степень обжитости. За недолгое время, что прошло после «продажи» Олегом жилья, так загадить территорию было невозможно.

– Я тут давно живу, – обиделась лохматая дама. – И Пуцик со мной. Пуцик-Пуцик-Пуцик, – зацокала она.

На зов из-под затрапезного топчана выползла крыса. Но не белая, пушистая с розовым хвостом, а настоящая, серовато-коричневая, толстая, отвратительная. Она уставилась на посетительницу внимательными глазками.

Лариса вскрикнула, дернулась, влетела плечом в косяк. Утлая полочка, приколоченная над косяком, с готовностью обрушилась, повиснув на одном шурупе. С нее слетела пара кастрюль, замызганный том «Капитала» (неужели читали?!), стопка желтых газет. Из рассыпавшихся газет веером прыснули блестящие тараканы. Лариса зажала рот рукой, чтобы не заорать от омерзения. На обитательницу люкс-апартаментов неприятность с полочкой не произвела никакого впечатления. Она только махнула рукой и хихикнула. А крыса с презрением посмотрела на тараканов, на гостью и не спеша исчезла под топчаном.

– Но я ведь видела паспорт! – с отчаянием сказала Лариса. – Его прописку! И он продал эту комнату.

– Бог с вами, душечка, – улыбнулась хозяйка Пуцика. – Я тут живу… Сколько же?.. Лет десять? Да нет, все пятнадцать! В этой комнате.

– Ладно, до свидания, извините за беспокойство!

– Ничего, бывает, – великодушно простила Ларисе учиненный разгром дама.

– А почему вы в ватнике? И валенках? – все-таки спросила Лариса.

– Да не топят, е-мое, – с возмущением откликнулась женщина. – Совсем обнаглели. Куда Лужков смотрит? Середина декабря, и никто не чешется!

– Понятно, – кивнула Лариса. – В самом деле, безобразие.

Глава 5

Жизнь Лизы Виноградовой сияла красками. Не в том смысле, что ее дни и ночи были наполнены безумным каскадом приключений, поездками в Марокко или Австралию, знакомствами с голливудскими звездами и известными музыкантами.

Нет, ее жизнь была цветной буквально. В различные тона были окрашены голоса людей, звуки города, музыка. Мотор «тойоты» гудел сиреневым, мамин голос имел бархатистый оттенок абрикосового, лифт грохотал темно-коричневым, синица щебетала кукурузно-желтым. Летний дождь шелестел прозрачной бирюзой. Гром гремел малиновым. «Лакримоза» Моцарта представлялась фиолетово-синей, «Ямайская румба» Бенджамина – изумрудной, а «Минутный вальс» Шопена – аквамариновым…

Лизино появление в «Артиссимо», как всегда, было встречено радостными возгласами. За пару лет работы в дизайнерской фирме установились дружеские, почти семейные отношения. А Лиза была самой юной сотрудницей и – безусловно – самой талантливой. Ее здесь любили и ценили.

Сегодня в центре офиса (напоминающего голубую лагуну атолла – «Нет! нет! нет! – страстно вскричал директор Апогей Палыч. – Нам не нужен стандартный, безжизненный конторский интерьер, все эти унылые стеновые панели, коммерческий линолеум и подвесной потолок! Мы ведь творцы, гении, а не подмастерья из «Русского модерна»! Девочки, постарайтесь!» И девочки постарались. Даже перламутрово-голубые корпуса для мониторов делали на заказ, жалюзи-хамелеоны перфорировали вручную, а коллекцию стеклянных скульптур везли из Африки) на круглом вертящемся столе – словно из китайского ресторана – торжественно громоздился макет для банка «Антей».