Практически невиновна

Напоследок добрая волшебница демонстративно вымыла посуду и плиту, и Маша, естественно, ощутила себя неблагодарной свиньей. Напрасно она пыталась убедить свекровь, что для подобных энергоемких процедур она приспособила студентку из соседнего подъезда. «Тебе бы только деньги тратить!» – отрезала Раиса Андреевна…

Ободренная плодотворным общением, Мария приступила к работе. Сегодня Илья предложил взять детей к себе – он обитал в квартире Валдаева. Уничтожив пятилитровую кастрюлю борща, мужчины испарились. Перспектива бессонной ночи, с компьютером, кофе, пирожными и гамбургерами, безумно радовала Машу.

Она и не представляла себе, что доверчиво угодила в западню, подстроенную Ильей! Увидев пару раз рядом с женой импозантного Яна Вепрецкого, Здоровякин практически тронулся умом. Мария вошла в порочную связь с сотрудником финансового управления, понял Илья. Она изменяет! И поэтому, с целью сбора улик, Илюша организовал Марии ночной выходной.

Разложив для детей валдаевский диван, вручив им пульты от телевизора, видео и музыкального центра, Илья смылся из квартиры. Он занял наблюдательный пост около дома, где корпела у компьютера Маша. После того как из-за бизнесмена Лабругина семья лишилась просторной квартиры в элитном доме на Первомайской улице, приходилось ютиться в «двушке».

Как назло, именно в этот вечер Ян Вепрецкий позвонил программистке и сказал, что у него накопилась целая пачка материалов, требующих обработки и присовокупления к остальному массиву данных. И Маша, не подозревая о коварстве бывшего супруга – Илья сейчас сидел в кустах возле дома, развесив уши и выпучив глаза, – сказала: «Завезите мне их».

В восемь вечера элегантный и безупречный Ян Николаевич нарисовался в дверном проеме. Мария успела сменить старую здоровякинскую футболку на длинное платье без рукавов, вымыть голову, почистить зубы. Она почему-то волновалась.

– Сколько у вас игрушек, – удивился Ян, в первый раз споткнувшись о военный джип.

– О, это племянников, – нагло соврала Мария и отодвинула «Хаммер» ногой. – Были сегодня у меня в гостях…

Ничто так не прибавляет женщине лет, как лишние килограммы и наличие детей. С первым пунктом у Маши все было в порядке. Пять – десять новых килограммов только украсили бы ее внешность. С детьми она вылетала в аут.

В зоопарке, пока пацаны доводили до инфаркта мишку, а Мария живописно сосала чупа-чупс, некоторые мужчины пытались познакомиться с хорошенькой худосочной девицей. Свободная, разведенная, Маша ласково им улыбалась. Но не успевала завязаться беседа, как галдящая, круглоглазая, вооруженная до зубов палками, луками, стрелами компания возвращалась к маме.

– Это ваши? – с душевным трепетом осведомлялся поклонник.

– Боже упаси! – откровенно врала Мария. – Я няня!

И зажимала рот маленькому Эдику, который произносил слово «мама» не менее семи тысяч раз в сутки.

– Мама, ты что? – возмущались дети.

– У нас игра, – улыбалась Мария кавалеру. – Я типа мама. Они типа дети. Так, детки, все идут смотреть жирафа. Быстренько! Пошевеливаемся!

Кроме того, Мария щедро одалживала вредоносных микробов бездетным знакомым.

– Возьмите, например, Эдика, – страстно агитировала она. – Попробуйте себя в роли родителей. Потренируйтесь. Вам понравится, я уверена.

Эдик дожидался решения приемных родителей, скромно опустив полуметровые ресницы и надув алым сердечком губы. Внешне он походил на ангела. Между его правой ляжкой и диваном покоилось десятисантиметровое грязное шило, украдкой пронесенное с улицы в дом. Он размышлял, каким образом незаметно спрятать инструмент в коробке с «Лего». Его меланхоличность вводила в заблуждение.

– Берете?

– Берем! – наконец-то соглашались друзья.

– На субботу – воскресенье, – быстро добавляла Мария.

Эдика возвращали через три часа. «Мама» была покрыта розовыми нервными пятнами, у почти седого «папаши» дергались веко, щека и скальп.

– Наверное, мы еще не готовы к роли родителей, – оправдывались несчастные…

Но Мария не сдавалась. Она грузила детей в «ниссан» и везла их за город, к свекрови.

– Внуки соскучились, – нагло заявляла программистка. – Пусть они побудут у вас денек-другой. Я пыталась предупредить, но у вас не работал телефон. Сейчас достану из багажника продуктовый паек.

И выгружала четыре огромные коробки, тонко намекая, что выражение «денек-другой» – всего лишь изящная литота, а понимать ее надо как «пару неделек». Надо признаться, Илюшина мама «съедала» у Маши столько же нервных клеток нотациями и нравоучениями, сколько дарила взамен свободного времени, периодически избавляя от детей.

А когда спихнуть короедов было совсем уж некому, когда от милых выходок потомства Марию начинало трясти, она вспоминала о Полине и понимала, что веселые, энергичные, изобретательные дети – это огромное счастье…

– Проходите, – пригласила Маша Вепрецкого. – Выпьете кофе?

Кофе соблазнил Яна Николаевича. Или его соблазнила точеная Машина фигура под скользким шелком платья?

По дороге в гостиную (которая конечно же была не гостиной, а всем сразу: залом-спальней-кабинетом) Вепрецкий попытался убиться еще раза три, а в довершение сел на ежика-фыркалку, чем очень напомнил Маше Здоровякина. Тот обожал посидеть на предметах, не приспособленных для этого. У Марии защемило сердце. Она почему-то некстати подумала, что предает Здоровякина, принимая в пустой квартире почти незнакомого мужчину. Вепрецкий нравился ей безумно. Но последний секс с Илюшей был блистателен. Душа Марии металась, как бразильский форвард по футбольному полю.

Милая программистка, насмотревшись сериала «Секс в большом городе», поняла, что отстала от жизни. Ну, если не от жизни, то от героинь сериала точно. Блондинка Саманта, богиня оральных забав (пиара и минета), меняла мужчин чаще, чем ежедневные прокладки. Рыжеволосая Миранда (уважаемый юрист) насчитала более сорока сексуальных партнеров, а затем сбилась со счета. И даже скромница Шарлотт меняла комплектацию кровати каждую третью серию.

Мария была шокирована и морально растоптана: за неполных двадцать девять лет она обзавелась лишь одним партнером. Нетрудно угадать его имя из четырех букв, начинается на «и».

– Я вам кое-что объясню. – Ян ухнул на диван пачку документов. – Садитесь поближе.

Мария поскорее пристроила на столе чашку растворимого кофе – она боялась пролить, так как у нее дрожали пальцы.

– О, как пахнет, – кивнул Вепрецкий. Или не хотел обидеть хозяйку, или просто не болел снобизмом и потому не знал, что растворимый кофе – жуткая гадость.

Объяснения Яна Николаевича были энергичными, туалетная вода – бесподобной, пальцы – сильными, твердый подбородок – гладковыбритым… «Странно, – подумала Мария. – Среднестатистический мужчина к этому времени суток обычно вновь зарастает щетиной. Неужели он побрился перед встречей со мной?»

– Вы меня не слушаете, Маша, – заметил Вепрецкий.

– Я все поняла, – возразила Мария. – Мы отправим в отдельный ресурс средства, выделяемые обладминистрацией на реализацию целевых программ, и разнесем по окнам источники финансирования – федеральный, областной, городской бюджеты. Я все сделаю.

Ян Николаевич посмотрел на Машу с уважением.

– Я думал, вы витаете в облаках. Собрался повторять заново.

– Зачем повторять, – улыбнулась Мария. – Я довольно сообразительна.

– И потрясающе сексапильна!

Маша зарделась. Ее никогда не называли красавицей, да она бы и сама не поверила. Но с эпитетом «сексапильна» было гораздо легче согласиться – ведь мужчине конечно же виднее, как реагирует его физиология на внешность дамы.

Вепрецкий накрыл ладонью ручку Марии. Та окончательно залилась румянцем. Ее пальцы были испачканы зеленкой. На днях Маша мазала коленку Эдику и в очередной раз убедилась в подлости «бриллиантовой зелени». Резиновые перчатки, респиратор и валенки мало помогли медсестре: к концу процедуры в зеленый цвет окрасились не только травмированная коленка, но и большая часть поверхностей кухни, а также восемьдесят процентов Машиного кожного покрова. Успел ли Вепрецкий заметить это, а еще и отсутствие маникюра?

– Если мы во всем разобрались, я пойду. Спасибо за кофе.

Вепрецкий поднялся с дивана. Он явно собрался уходить. В названном сериале мужчины так не поступали. Уж если они брали женщину за руку, то не отказывали себе и в остальных частях тела партнерши.

– Жена ждет? – изящно поинтересовалась Мария семейным положением Вепрецкого.

– Я не женат.

– Вау!

– Что «вау!»? – усмехнулся Ян. Он смотрел на Машу сверху вниз и разговаривал с ней покровительским тоном. – Вы живете здесь одна? Или с родителями?

– Ну, я… Нет, не с родителями.

Они стояли в прихожей. Мария вдруг ясно осознала, что Вепрецкий глубоко заблуждается насчет ее возраста и социального статуса. Естественно, он не представляет, что она – престарелая матрона с выводком шустрых термитов. Ей даже нечем было накрасить губы к его приходу – косметичку на днях разорил Эдик. С тремя губными помадами он обошелся, как Гоген: сочное панно «Красное солнце на фоне розового неба погружается в вишневое море» украсило стену детской комнаты.

– Маша… – улыбнулся Вепрецкий.

У Маши почему-то закружилась голова. Ян Николаевич сделал неуловимое движение, будто хотел придавить программистку к стене. Она шарахнулась в сторону испуганной породистой лошадкой.

– Да что ж ты так пугаешься, – усмехнулся Ян. – Я всего лишь пытался завладеть плащом. Твоей невинности ничто не угрожает.

Машиной невинности на самом деле ничто не угрожало. Так как данное понятие относилось к далекому прошлому.

– Вовсе я не пугаюсь, – вспыхнула Мария. – Я вам позвоню. Когда программа будет готова.

– Или я тебе. Чтобы проконтролировать.

– Хорошо. Контролируйте.

И все-таки он не отпускал ее руку. Ну как понять мужчин? И как понять себя? Впервые после долгих лет верности Здоровякину Мария заинтересовалась кем-то другим.

Ян Николаевич притянул программистку к себе. Он запустил руку в ее волосы, здраво рассудив, что прическу он не погубит, по причине отсутствия таковой, заставил запрокинуть голову, прижался щекой к ее щеке и сказал на ухо:

– А не остаться ли мне для дополнительных разъяснений?

Маша не могла пошевелиться. Вепрецкий держал крепко, и от него пахло коктейлем различных умопомрачительных мужских запахов.

– Я думаю, имеет смысл, – обессиленно прошептала Маша.

Ян легко подхватил ее на руки, быстро, пока добыча не передумала, потащил в комнату и там бросил на диван.

– А!!! – закричала Маша, вытаскивая из-под себя пластмассовую машину.

– У тебя здесь опасно! – заметил Вепрецкий.

– Очень.

Ян придавил Марию к дивану. Он оказался гораздо тяжелее, чем она предполагала, но значительно легче Здоровякина. Черт, возмутилась Маша, никуда не деться от мыслей об Илье! Он незримо присутствовал в комнате и осуждающе взирал на парочку, упавшую на диван. Пятнадцать быстрых и горячих поцелуев в лицо, шею и грудь Маши заставили призрак Здоровякина поблекнуть, раствориться в пространстве.

И вот, когда Мария окончательно расслабилась и собралась пустить все на самотек, она в последний момент вспомнила, что две беременности оставили на ее плоском животе несколько перламутровых растяжек. Ей никак не удавалось найти время, чтобы отполировать их лазером.

Ужас охватил Машу. Чужой мужчина увидит ее несовершенство! Илью она ни капли не стеснялась, он был родным и привычным. Но Вепрецкий! Элегантный, безукоризненный, идеальный, он, несомненно, будет шокирован.

Маша резко дернулась, взбрыкнула и освободилась из плена. «Что я делаю?! – изумилась Мария. – Идиотка!» И она пришла в себя.

– Нет! – твердо сказала она Вепрецкому. – Не надо.

Если бы она сейчас достала из бюстгальтера алюминиевый ковшик и врезала им партнера по голове, Ян удивился бы меньше.

– Как – не надо?! Почему?!

– Мы погорячились, – объяснила Мария. – Не будем. Не надо. Я не готова.

– Я сейчас подготовлю, – пообещал Вепрецкий и опять устремился с поцелуями.

Марии пришлось отталкивать его от себя, оттаскивать чуть ли не за волосы.

– Да нет же! – сказала она. – Я морально не готова. Нет!

– Да в чем проблема?! – изумился Ян.

Маша взглянула на ситуацию его глазами. Вепрецкому было чему изумляться. Девушка, свободная, не обремененная узами брака и детьми, несколько недель проработала с ним в плотном тандеме, благосклонно выслушивала его тонкие намеки, мило улыбалась, не отодвигала руку или ногу, когда их тела вдруг случайно соприкасались. Прелюдия, достойная средневекового романа. Более длинная и замысловатая, чем того требуют современные правила любовных игр.

По мнению Вепрецкого, они с Машей давно обязаны были переспать. Где угодно – в квартире Маши, у него, в его машине, в гараже, на автостоянке, в туалете ресторана, в его рабочем кабинете. Они могли пригласить вторую пару и заняться сексом два на два. Они могли позвать Машину подругу и устроить лесбийский сеанс с последующим превращением дуэта в трио. Жизнь, полная веселья и удовольствий! Бесконечное утоление жажды плоти! Фейерверк! А вместо этого? Томные вздохи, детский румянец и в конце концов жестокий, непонятный отказ!

Да, Вепрецкий удивился и был прав. Но Маша не собиралась устранять его душевный и физический дискомфорт путем насилия над собственным достоинством. Она чувствовала – если сейчас уступит Яну, то потом будет долго мучиться и грызть себя, как ванильную сушку. Нет, она не будет спешить. А если Вепрецкому не нравится – скатертью дорога!

Но Ян Николаевич оказался на высоте. Он не попытался силой закончить виртуозно начатый этюд и не устроил скандал. И не надулся, как обиженный ребенок, взывая к сочувствию.

Ян Николаевич хладнокровно сполз с Маши и застегнул все, что уже успел расстегнуть.

– Ладно, – произнес он с очередной усмешкой, – женщина всегда вправе сказать «нет»!

Настал черед для Машиного удивления.

– Всегда-всегда? – уточнила она. – Даже если… это… ну, в общем, уже… и… Все равно?!

– Пришлось бы трудно, – вздохнул Вепрецкий. – Но что поделаешь. Нет так нет. Женщина, убил бы такую, имеет право передумать даже за пять секунд до высадки десанта сперматозоидов.

– Подозреваю, подобным образом рассуждает только два процента мужчин на планете. И из этих двух процентов одна треть – мазохисты, другая – импотенты.

– А еще одна?

– Настоящие джентльмены.

– Я не импотент и не мазохист. Да и на звание джентльмена не претендую. Однако не собираюсь принуждать женщину к тому, чего она не хочет.

«Славная тактика, – подумала Мария. – Сейчас, потрясенная его невиданным благородством, я сама попрошу Вепрецкого, чтобы он меня хм-хм».

Она проводила Вепрецкого обратно в прихожую. Он наконец-то облачился в свой плащ.

– До свидания, – сказала Маша. – Не сердитесь. Увидимся как-нибудь.

– А мы опять на «вы»? – спросил Ян.

– Я – да. А что? Думаю, наше кратковременное па-де-де на диване не дает повода для фамильярности.

– Как хочешь, ребенок, – улыбнулся Ян. – Чао.

И поскакал по лестнице совсем не как сорокалетний старикан, а молодым резвым скакуном.

«Ребенок! – умилилась Мария. – Он назвал меня ребенком… Нашел, тоже мне… Надо держаться от него подальше. Что-то я себе не нравлюсь. Совсем распустилась. Куда, блин, смотрит Здоровякин?»

Здоровякин в данный момент смотрел в сторону удаляющегося автомобиля Вепрецкого. Если Ян Николаевич был неудовлетворен, то его ощущения не шли ни в какое сравнение с неудовлетворенностью Здоровякина.

Илья хотел разворотить темно-зеленую пузатую «ауди» Вепрецкого – и не сделал этого. Он хотел измочалить отвратительного Машкиного ухажера – и не сделал этого. Он хотел ворваться в квартиру и залепить пощечину Марии – но ни за что на свете не сделал бы этого.

Инфаркт и язва – радостное будущее человека, позволяющего неутоленным желаниям разрывать его изнутри в клочья. Илюша примерился к осветительному столбу и попытался вырвать его из асфальта. Не получилось. Тогда он ухватил поперек деревянную скамейку на квадратных бетонных ногах и шарахнул ею о фонарный столб…

Глава 5

Глубоким вечером Виктория подъехала к дому на Дебютной улице, где они с Данилой снимали однокомнатную квартиру. Возможно, она сделала это автоматически. Потом так же заторможенно поднялась на свой этаж и попыталась найти в серебряной сумочке ключи. Ключей у нее не было.

– Как глупо! – поняла Вика. – Я не могу попасть в квартиру. Но как же хочется упасть на кровать и отрубиться! Я устала! И у меня все болит!

Внезапно дверь перед ней приоткрылась.

– Что вы тут возитесь? – недовольно спросила у нее женщина, оглядывая с ног до головы. – Что вам надо?

Виктория потеряла дар речи.

– Но это моя квартира! – воскликнула она. – Я снимаю ее за две тысячи в месяц.

– Какие глупости вы говорите, девушка! – сумрачно ответила женщина. – Я уже полгода снимаю эту квартиру. Причем за три тысячи.

Если минуту назад Виктория онемела от изумления, то сейчас она вообще впала в ступор.

– Что? – медленно произнесла она наконец. – Полгода? Но это… это… это невероятно! Я здесь живу! С сыном. Пустите, там мои вещи!

Женщина приготовилась грудью защищать частную собственность.

– Там нет никаких ваших вещей! – отрезала она. – Девушка, не нарывайтесь на конфликт. Вы, часом, не пьяны? А?

– Я не пьяна! – возмутилась Виктория. – Пустите, это моя квартира! Я вам сейчас все объясню!

– Где же ваш ключ?

Виктория попятилась. Да, ключа у нее не было.

– Я объясню!

– Не надо ничего объяснять. Идите отсюда, пока я не вызвала милицию! Да вы, наверное, домом ошиблись, или подъездом, или этажом. Девушка, милая, идите подобру-поздорову, а? Вечер уже, отдохнуть хочется.

– Извините, – пробормотала Вика. – Я просто не понимаю, что происходит.

– Я искренне вам сочувствую, – вздохнула женщина. Сникшая фигура интервентки внушила ей жалость. – Руку, пожалуйста, уберите, чтобы я вам, не дай бог, пальчики не придавила. Маникюр у вас какой шикарный…

И квартиросъемщица аккуратно прикрыла дверь. Щелкнул замок.

– Прекрасно! – вымолвила Виктория. – А мне куда идти?..

Вскоре она уже ехала в сторону улицы Кафки. Там жила собственница жилья.

– Здрасте, Тамара Никитична. Почему вы сдали мою квартиру? – выпалила она, едва увидев предательницу.

Тамара Никитична несколько минут молча вглядывалась в лицо девушки, вдумчиво изучала ее наряд.

– Вы, наверное, не туда попали, – выдавила в конце концов она.

– Тамара Никитична, вы что, с елки свалились? – настойчиво двинулась вперед Вика. – Это я, Виктория. Я у вас квартиру снимала четыре месяца. И вдруг вы меня выставили на улицу. Где мои вещи? И вообще, что за хамство так поступать с людьми!

Женщина отпрянула.

– Я вас не знаю! Что вам от меня нужно! – заволновалась она. – Не знаю я никакой Виктории! И вас вижу впервые! Уходите, иначе вызову милицию!

– Только что оттуда, – рявкнула Виктория. – Тамара Никитична, неужели вы меня не узнаете?

Квартиросдатчица скорчила страшную физиономию, означавшую «Отстаньте от меня» и захлопнула дверь.

– Какой кошмар! – прошептала Виктория. – Я схожу с ума. Я ее знаю, я четыре месяца отстегивала ей по две тысячи честно заработанных рублей! А она меня, видите ли, не знает!

Желание принять горячую ванну и расслабиться заставило Викторию проявить чудеса сообразительности. Она пролистала паспорт Алисы, нашла штамп с пропиской и вскоре уже припарковала «рено-символ» во дворе дома в Яблочном переулке. Ключ от домофона и ключ от квартиры нашлись в сумочке. Там же, кстати, лежала целая пачка денег – рубли, доллары, евро, а еще косметика, презервативы, две авторучки, носовой платок с буквами DIOR.

– Даже платок фирменный, – вздохнула Вика. – Комильфо, куда деваться. Эх, если бы у меня перестала болеть голова!

Коробкин приучил ее быть выносливой и стойко терпеть боль. Сколько раз, вся в синяках и ссадинах, она пускалась в путь, вместо того чтобы передохнуть, отлежаться. Она убегала от своего злого демона, схватив в охапку Данилку и вещи, и у нее темнело перед глазами, потому что треснувшие ребра не хотели пускать воздух в грудную клетку.

– Эй, есть кто-нибудь? – не без опаски спросила Виктория, проникая в чужую квартиру. Внутри было совершенно темно.

Нашарив выключатель, Вика замерла. Она отвыкла от подобной роскоши. Интерьер апартаментов был настолько же изыскан, насколько безжизнен – словно сошел с фотографии из глянцевого журнала. Ни одна милая вещица не оказалась здесь случайно – все было продумано и соответствовало твердой руке и своеобразному вкусу архитектора.

Плазменный телевизор огромным гобеленом повис на стене. Диваны, обтянутые пурпурно-красной кожей, упирались серебряными ножками-копытцами в белый паркетный пол, в центре распласталась полосатая шкура зебры.

Вика обессиленно опустилась в нечто, отдаленно напоминающее кресло, и задумалась. Кусочек чужой богатой жизни, таинственным образом перепавший ей, заставил вспомнить время, когда она сама жила в роскоши…

…Не только жюри оценивало девушек, дефилировавших в купальниках по сцене. Из темноты зала «Красавиц Приморья» образца 1996 года вдумчиво разглядывали влиятельные лица города, фабриканты, предприниматели, жадные до хрупкой девичьей красоты.

Шелковая лента победительницы, песцовый полушубок и чемодан косметики были Виктории подарком от организаторов и спонсоров конкурса. А сама она стала живым подарком заезжему бизнесмену Кириллу Коробкину. Обаятельный, с ямочками на щеках, богатый, веселый Коробкин протянул руку и сорвал чудесный цветок так просто и уверенно, будто именно для него он рос во влажном климате Приморья два десятка лет.

В двадцать два года Виктория родила Данилку. Райская жизнь с умопомрачительным Коробкиным превратилась в сущий кошмар. Постепенно Виктория прозрела, каким способом Кирилл заработал деньги на шикарную квартиру, на рестораны, джипы, бриллианты для жены. Он был мошенником, строил финансовые пирамиды областного масштаба, проворачивал разнообразные аферы, которые его мозг генерировал с неистощимой изобретательностью. У него в анамнезе красовались две судимости за мошенничество, о чем Кирилл не поспешил уведомить невесту. Виктория узнала об этом случайно.

Переезды из города в город, возмущенные кредиторы, обманутые жертвы были неотъемлемым антуражем совместной жизни с Коробкиным. К тому же обаятельный, вальяжный Кирилл пользовался непреходящим успехом у женщин и активно дарил им свое внимание, деньги, свободное время. Вике была отведена роль безгласной домашней утвари. Первую оплеуху она схлопотала, когда возмутилась, увидев следы губной помады на его рубашке. Кирилл не собирался ничего объяснять. Вербальным методам воздействия он предпочитал физические. Первая трепка ознаменовала конец Викиной любви к мужу. Теперь она его тихо ненавидела.

Да, она была разодета в меха и драгоценности, к ее услугам был элегантный джип «Тойота-RAV-4». Лучшие бутики города, дорогие косметические салоны, элитные фитнес-клубы ждали в гости vip-клиентку. Взамен она должна была мириться с непостоянством Коробкина, его бесконечными адюльтерами и ясным пониманием того, что она стала половинкой для человека преступного, порочного, жестокого. Каждая копейка, потраченная Викторией на семгу или помидор, имела бесчестное происхождение.

Но и это было не самое ужасное. Страх за себя и сына изводил Викторию. Она и Данила могли заплатить жизнью за опасные игры, в которые играл Коробкин. Он балансировал на острие ножа, жена и сын являлись заложниками его страсти обманом выкачивать из людей деньги. И Виктория сбежала назад к родителям с трехлетним Данилой на руках.

Поступок молодой супруги потряс Кирилла. Арабский шейх был бы менее ошарашен. Как такое возможно! Им – сказочным и невероятным мужиком – пренебрегла белобрысая пустоголовая кукла! Коробкин воспринял уход Виктории как личное оскорбление. Холодная ярость сияла в его глазах, когда он приехал на переговоры. Никогда его еще не бросали женщины – подобная операция являлась его прерогативой.

Следующим потрясением для Коробкина стал развод. Он-то собирался лихо отсудить себе ребенка, используя деньги и знакомство с влиятельными людьми. Судья, простоватая на вид, усталая женщина, как-то очень спокойно наплевала на все телефонные звонки, посулы, записочки от начальства, намеки и угрозы и решила дело в пользу Виктории.

Окончательно добит Коробкин был тем, что из его роскошной квартиры Вика забрала только самую необходимую одежду и несколько детских игрушек. Не потребовав раздела имущества, не заявив прав на джип, шубы, драгоценности, она лишила Кирилла возможности отказать ей. А ему так хотелось, избавив жену от любимых вещей, напомнить бунтарке, из какой убогой бедности он ее вытащил.

Проиграв сражение с упрямой блондинкой, потерпев позорное фиаско, Кирилл пообещал, что превратит жизнь Виктории в ад. И сдержал обещание. Два раза он похищал ребенка из детского сада и увозил его в другой город. Возможно, он не чаял души в сыне. Но к светлому чувству отцовской любви примешивалось страстное желание отомстить Виктории за своенравие и вольнодумство.