Полная версия
Богиня Модильяни
Евгения Грановская
Богиня Модильяни
Глава 1
Странный художник
1
Николай закурил папиросу и, выпустив дым, сказал:
– Ты обратила внимание, как здешние мужчины смотрят на тебя? Ты производишь настоящий фурор. Один франт, по виду – успешный стряпчий, сказал тебе вслед: «Она похожа на пантеру!»
Анна взглянула в окно кафе на проходящих мимо людей и пожала плечами:
– Может быть. Я не обращаю внимания. А ты что, ревнуешь?
– С какой стати? Мне льстит, что моя жена нравится мужчинам. Вот если бы кто-нибудь из них позволил себе грубость, я бы содрал с него шкуру живьем.
Анна прищурила глаза и вновь посмотрела в окно. На улице какой-то мужчина, довольно потасканный с виду, флиртовал с торговкой цветами – совсем еще юной, белокурой девушкой.
– И все же здешние мужчины слишком раскованны, – сказала Анна. – И мне от этого немного не по себе.
– Что делать. Ты красивая женщина, и от мужских взглядов тебе никуда не деться.
– Я вовсе не красивая, и ты это знаешь. Моя внешность далека от модных канонов. Просто я иностранка. Экзотика в некотором роде.
– Именно за это я тебя и полюбил, – засмеялся Николай. – Ты ведь знаешь, как я отношусь к экзотике!
Он взял ее руку и быстро поднес к губам. Анна посмотрела на него задумчивым взглядом.
– Коля, в этом сером Париже я умираю от скуки, – сказала она.
Николай взглянул на молодую жену удивленно.
– Тебе не кажется, что это звучит дико? – сказал он. – Умереть от скуки в Париже!
Анна вздохнула:
– Ты целые дни бегаешь по музеям, а я сижу в четырех стенах. Как какая-нибудь пленница.
– Я предлагал тебе ходить со мною.
Анна поморщилась:
– Ты же знаешь, я этого не выношу. От музеев у меня делается мигрень. – Анна отпила вина, подперла щеку кулаком и грустно посмотрела на мужа. – Сижу одна и грущу. Может, завести черепаху? Она станет ползать, а я смотреть. Все-таки развлечение.
– Не говори ерунды, – проговорил Николай. – Мы почти каждый день ходим в театры и рестораны.
Анна хмыкнула.
– Ну, уж и каждый день. Всего два раза были.
– Неправда. Три.
Анна улыбнулась – сдержанно, как всегда.
– И все равно мне одиноко, – сказала она. – Ты добивался меня несколько лет, брал приступом, как крепость. Теперь я вижу тебя не больше часа в день. А ведь у нас медовый месяц. Пока я была невестой, мы виделись гораздо чаще. Что происходит, Коля?
Николай стряхнул с папиросы пепел и усмехнулся:
– Это называется браком.
Анна грустно покачала головой.
– Не удивлюсь, если по возвращении в Петербург ты снова умчишься в свою любимую Африку. А я буду жить соломенной вдовой.
Николай накрыл ладонью руку жены.
– Не умчусь, – мягко сказал он. – Теперь ты – моя Африка и Америка.
Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент перед столом остановился высокий красивый блондин в светлом костюме.
– Николай Степанович? Гумилев! – удивленно проговорил он. – Вы ли это?
Николай посмотрел на блондина и вдруг возбужденно воскликнул:
– Андрей? Линьков? Какая встреча!
Гумилев вскочил со стула, и мужчины крепко обнялись. Люди за соседними столиками стали на них оглядываться, но Гумилев и блондин не обращали на них никакого внимания.
– Сколько лет, сколько зим! – восторженно воскликнул Гумилев. – Чертовски рад тебя видеть!
Блондин перевел взгляд на Анну.
– Ты представишь меня? – проговорил он, учтиво улыбнувшись.
– Да, конечно. Аня, познакомься – это поручик Андрей Иванович Линьков. Мой старый друг. Он отличный офицер и просто хороший человек. Мы с ним вместе охотились на львов в Африке.
– Очень приятно, – сказала Анна.
– А это Анна Андреевна, моя жена, – отрекомендовал Гумилев.
Линьков поцеловал даме руку.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, – проговорил он мягким, красивым баритоном.
«Вероятно, он очень хорошо поет», – подумала, слушая этот голос, Анна.
Гумилев усадил старого друга за стол и потребовал у официанта еще один бокал. Когда бокал был принесен, Николай Степанович наполнил его вином и протянул Линькову.
Тот принял, поклонился.
– За вас, Анна Андреевна! – провозгласил Линьков и сделал большой глоток.
«А он забавный, – подумала Анна. – Похож на американского ковбоя. Было бы здорово обрядить его в сапоги и шляпу!» Линьков заметил улыбку Анны и улыбнулся в ответ.
– Давно ли вы в Париже? – поинтересовался он.
– Несколько дней, – ответил Гумилев.
– В эту пору здесь очень хорошо, – сказал Линьков, обращаясь к супругам. – Еще не наступила изматывающая жара. Правда, через день идут дожди, но не нам, петербуржцам, жаловаться на погоду.
– Это верно, – кивнул Гумилев. – Ну, рассказывай, где ты, что ты?
– Получил наследство и вышел в отставку, – ответил Линьков. – Сейчас веду дела с одним американцем.
«Угадала!» – подумала Анна.
– Что за дела? – поинтересовался Гумилев.
– Тебе это будет неинтересно.
– И все же?
Линьков слегка стушевался.
– Мы изготавливаем кое-какие вещи… для дамского гардероба, – сказал он. – Не стоит об этом. Ну, а ты? Осуществил свое большое путешествие по Азии и Африке?
Гумилев покачал головой:
– Еще нет. Но собираюсь. Кстати, я бы не отказался от хорошего товарища и надежного компаньона. Не желаешь поехать со мной?
Линьков вежливо улыбнулся:
– Коля, я бы с радостью, но я теперь деловой человек. Каждый день расписан по часам. Вот только на три дня и сумел вырваться в Париж.
– А что у тебя здесь?
– Оформлял кое-какие бумаги, касающиеся наследства, – уклончиво ответил Линьков. – Бюрократия процветает не только в России.
– Это точно, – кивнул Гумилев. Он взглянул на часы и нахмурился. – О, черт!
– Ты спешишь?
Николай взглянул на бледное лицо жены и чуть покраснел.
– Видишь ли… У меня назначена встреча с одним профессором этнографии. Мы встречаемся в антропологическом музее, и… Анна выразила желание пойти со мной.
– Что это ты выдумал? – вскинула брови Анна. – Я согласна прыгнуть за тобой в бездну и вскарабкаться на спину дикому слону, но в музей ты меня не затащишь никакими силками.
Николай перевел взгляд на Линькова и пожал плечами.
– Вот так всегда, – проговорил он с досадой. – А потом она жалуется, что я никуда ее с собой не беру.
– Когда я говорю так, то имею в виду совсем другое, и ты это знаешь, – сказала Анна.
Гумилев смутился, но в эту секунду старый товарищ пришел ему на помощь.
– Анна Андреевна, я сегодня устроил себе выходной, – сказал он. – Решил погулять по городу. И если вы и ваш супруг согласны, буду рад совершить эту прогулку вместе с вами.
– В самом деле? – оживился Николай.
– Конечно.
Гумилев перевел взгляд на жену.
– Аня, как тебе такое предложение?
Анна посмотрела на мужа и чуть прищурила серые глаза:
– И ты действительно не против?
– Конечно! – заверил ее Гумилев. – Мы приехали в Париж за удовольствиями. Вот и бери их. И потом, должен же кто-то показать тебе Париж! – Гумилев перевел насмешливый взгляд на Линькова. – Смотри, Андрей, поручаю тебе свою жену и надеюсь, что ты вернешь мне ее в целости и сохранности.
– Я позабочусь о том, чтобы она не скучала, – пообещал Линьков. – Клянусь честью офицера и охотника на львов!
Мужчины засмеялись.
– Честное слово, жаль, что ты стал дельцом! – весело проговорил Гумилев. – Ну, да это жизнь. Встретимся вечером!
Он поднялся из-за стола, поцеловал Анну в щеку, пожал Линькову руку и стремительно зашагал к выходу.
2
Линьков проводил его взглядом до двери и повернулся к Анне.
– Неугомонная натура, – сказал он.
– О да, – улыбнулась Анна.
Несколько секунд они молчали. Анна осторожно разулась под столом. Туфли были новые и жали неимоверно. Разувшись, она облегченно вздохнула. Восприняв это как сигнал к началу беседы, Линьков сказал:
– Париж – прекрасный город. И он совершенно не похож на Петербург.
– Я еще не успела как следует с ним ознакомиться, – сказала Анна. – Но думаю, что с вашей помощью я… – Внезапно она осеклась и пристально посмотрела на что-то за спиной у Линькова. – Андрей Иванович, – снова заговорила она, слегка понизив голос, – вы не знаете, что за странные мужчины сидят за дальним столиком?
Линьков повернул голову и, не смущаясь, взглянул на трех молодых людей, распивающих вино в самом темном углу кафе.
– Это художники, – сказал он.
– Художники, – тихим эхом отозвалась Анна. – Я в Париже уже несколько дней, но художников вижу впервые.
Линьков пожал плечами:
– Это странно, поскольку здесь они встречаются на каждом шагу. Некоторые из них известны, но в основном это шантрапа всех национальностей. Вон тот, маленький, с черными пронзительными глазами, самый знаменитый. В Париже его любят и ценят, а его картины неплохо продаются по всему миру.
– Как его зовут?
– Пабло Пикассо.
– Я о нем слышала. А тот, что рядом с ним?
– Этот? – Линьков усмехнулся. – Утрилло. Горький пропойца. Рисует только парижские пейзажи. Забавный малый. Часто забывает подписывать картины, а потом, как проспится, не может с точностью сказать, какую из картин написал сам, а какую – его приятель из подворотни.
Анна поджала губы.
– Мне кажется, это страшно, – медленно проговорила она.
Линьков тут же стер улыбку с лица.
– Вы правы, – согласился он. – Эти ребята совсем себя не жалеют. Я слышал, что многие из них балуются кокаином и гашишем. Неудивительно, что реальность на их картинах распадается на части.
Анна чуть прищурила серые глаза и тихо поинтересовалась:
– А тот франт в желтом бархатном костюме и с красным бантом на шее?
Линьков взглянул на «франта».
– Этого не знаю, – сказал он. – Наверняка какой-нибудь бездарный мазила. Их много таскается за Пикассо.
– У него приятная внешность. Если бы не одежда…
– На Монмартре встречается множество подобных попугаев. Если хотите, можем прогуляться по Монмартру.
– Да, конечно. – Анна вдруг покраснела и отвела взгляд от группы молодых художников.
Линьков заметил ее смущение и вновь недовольно взглянул на группу художников. Парень в желтом костюме, о котором они только что говорили, неотрывно смотрел на Анну. Только сейчас Линьков разглядел, что, несмотря на идиотскую одежду, он был замечательно хорош собой. Смуглое лицо с правильными чертами, густые черные волосы, зачесанные назад, спокойный, доброжелательный взгляд. Он был похож на знатного аристократа, по какой-то странной прихоти напялившего на себя яркие лохмотья.
Вдруг мужчина в желтом костюме поднялся со стула и двинулся к их столу. Линьков нахмурился еще больше. Он знал, что эти чертовы художники, напившись вина, превращаются в настоящих буянов. Их не пугает даже полицейский участок. Ладно, пусть идет. Если позволит себе грубость, придется отвесить ему пару хороших тумаков.
Красавец остановился возле стола, поклонился Анне и сказал по-французски с легким итальянским акцентом:
– Мадам, позвольте вам сказать, что вы самая красивая женщина в Париже. Я художник и говорю это со знанием дела.
Анна взглянула на нечаянного собеседника с любопытством. Незаметно было, чтобы она смутилась. Негромкий голос художника казался горячим, походка – стремительной и летящей, лицо – спокойным, чистым и бесстрашным, как у ангела-воителя, низвергнувшего Люцифера в адскую пропасть.
– Мсье, если вы не заметили, дама здесь не одна, – грубо проговорил Линьков.
Художник на него даже не взглянул.
– Вы смотрели на меня, – снова заговорил он, обращаясь к Анне. – Прежде всего…
– Прежде всего, вы забыли представиться, – сказала Ахматова спокойно.
– В самом деле? – Мужчина смутился. – Иногда я бываю дьявольски неучтив. Но это не из-за невоспитанности, а по рассеянности. Меня зовут Амедео Модильяни. Я художник.
– И, конечно же, гениальный? – с усмешкой вопросил Линьков.
Модильяни скользнул взглядом по его лицу и небрежно проговорил:
– Полагаю, это вопрос риторический, и мне не нужно на него отвечать. – Он вновь перевел взгляд на Анну. – Мадам, я бы хотел написать ваш портрет с египетским убором на голове. Думаю, в одном из прошлых воплощений вы вполне могли быть женой египетского фараона. Это читается в вашем лице. И не только в лице. Эта длинная гордая шея, этот изящный, полный достоинства поворот головы… А в ваших северных глазах таится поистине южная страсть. Вы согласитесь мне позировать?
– Послушайте, вы… – зарокотал Линьков и стал угрожающе подниматься с места.
Анна положила ему руку на предплечье:
– Андрей Иванович, прошу вас, не надо затевать скандал.
Модильяни взглянул на бывшего поручика открытым, смелым взглядом.
– Париж кормится скандалами, – сказал он с холодной улыбкой. – И время от времени я даю ему эту пищу.
Несколько секунд Линьков и художник смотрели друг другу в глаза. Если бы взглядом можно было убить, оба были бы уже мертвы.
Анна поняла: еще немного, и эти двое набросятся друг на друга, как дикие звери. Нужно срочно что-то предпринять. Она вынула из кармана платок, положила на край стола, а затем осторожно столкнула его локтем на пол.
Модильяни среагировал мгновенно. Он быстро нагнулся, поднял платок и с учтивым поклоном протянул его Анне.
– Благодарю вас, – улыбнулась она.
– Чертов итальяшка! – выругался поручик Линьков по-русски.
Модильяни вперил в него пылающий взгляд.
– Мсье, позвольте вам напомнить, что вы находитесь в Париже. Соблаговолите говорить по-французски.
– Я буду говорить на том языке, на каком захочу! – все более закипая, заявил Линьков и опять по-русски.
Глаза Модильяни сузились. Его смуглое лицо окаменело. Поняв, что окаменелость эта не что иное, как затишье перед бурей, Анна вновь поспешила сгладить конфликт.
– Господин Линьков говорит, что русскому языку, изобилующему флексиями, свойственна неповторимая гибкость, поэтому он не променяет его ни на какой другой, – спокойно и вежливо сказала она по-французски.
– С этим трудно не согласиться, – проговорил Модильяни несколько озадаченно. Он поклонился Анне и сказал с мягкой улыбкой: – Надеюсь, мы еще встретимся, мадам.
Он повернулся и, сунув руки в карманы своей дикой желтой блузы, беззаботно зашагал к выходу.
– Каков наглец, а? – продолжал кипеть Линьков и после его ухода. – Будь мы в России, я взял бы его за шиворот и свел в полицейский участок. Там бы ему назначили двадцать пять ударов плетью за дерзость. А здесь, в Париже, все смотрят на художников с пиететом и ждут от них каких-то необыкновенных откровений!
Анна улыбнулась.
– Вы сами сказали, что Париж – прекрасный город, – спокойно проговорила она.
* * *Пять минут спустя Анна удалилась в дамскую комнату. Оказавшись в одиночестве, она быстро сняла туфельку и достала из нее сложенный листок бумаги.
«Vous etes en moi comme une hantise!»[1] – прочла она и улыбнулась. Все-таки какие эти французы (даже итальянского происхождения) хваты! Одному богу известно, как это Модильяни успел положить в ее туфельку записку. Написал-то он ее заранее, это понятно.
Улыбаясь, Анна скользнула взглядом ниже и слегка нахмурилась. Это был адрес мастерской. «Неужели дерзкий юноша думает, что я приду к нему?» – подумала Анна.
Впрочем, рассердиться у нее не получилось. Слишком учтивыми были его манеры, слишком ангельским – лицо и слишком жгучими – его черные глаза. Глаза, которые могут принадлежать только сумасшедшему, убийце или гению.
Вернувшись за столик, она сказала Линькову, что неважно себя чувствует, хочет отправиться к себе и немного отдохнуть. Линьков тут же вызвался проводить ее, но Анна отказалась под тем предлогом, что обожает одинокие прогулки по незнакомому городу. Линькова предлог не убедил, но возражать он не посмел.
3
Он встречал эту надменную красавицу и раньше. Это было в Петербурге, пару лет назад. Тогда она была совсем еще юной девушкой, почти девочкой, влюбленной в приятеля Линькова – Володю Голикова-Кутузова.
Голиков-Кутузов был на несколько лет младше поручика, но, познакомившись в одном из злачных мест Петербурга, они быстро сдружились. Их объединила любовь к картам, вину и другим, более пикантным удовольствиям, до которых оба были большими охотниками.
Еще до того, как подружиться, они несколько раз пересекались в красной гостиной мадам Жоли. Их вкусы совпадали, поэтому они – невольно, но часто – составляли друг другу конкуренцию, выбирая девушек одного типа: высоких, бледных, черноволосых и худых.
Такой же была и Анна. Голиков-Кутузов поначалу увлекся, даже перестал появляться у мадам Жоли. Вскоре увлечение прошло, и на смену ему пришла всегдашняя скука, отличающая людей авантюрного склада, склонных к частой перемене впечатлений.
Однажды, распивая с Владимиром бутылку шампанского, Линьков сказал:
– Что у тебя с этой девочкой?
– Ты об Анне? – Голиков-Кутузов пожал плечами. – Да ничего. Она была интересна, пока свежа. Сегодня это уже вчерашний день. А почему ты спрашиваешь?
– Я был бы не прочь закрутить с ней, – прямо сказал Линьков.
Владимир усмехнулся – тонко и чуть высокомерно, как всегда:
– Не думаю, что тебе это удастся.
– Почему? – нахмурился Линьков.
– Мы с тобой всегда откровенны друг с другом, поэтому скажу правду. Она никогда не полюбит такого, как ты. Не трать времени.
Голиков-Кутузов отпил шампанского и блаженно прикрыл глаза.
– На что ты намекаешь? – спросил его Линьков.
Владимир покосился на приятеля и спокойно объявил:
– Ты – не ее тип. Она любит мужчин утонченных, с поэтическим взглядом на мир. А ты – солдат.
– Я офицер!
Голиков-Кутузов усмехнулся и кивнул:
– Об этом я и говорю.
На этом все и закончилось. Линьков не решился даже представиться юной красавице. Причина такой нерешительности была проста: Аня совершенно не походила на всех знакомых Линькову женщин. Обладая не слишком богатым воображением, он не представлял себе, как себя вести с подобной «цацей», что ей говорить, как улыбаться.
Анна была похожа на диковатую, нелюдимую кошку, с подозрением, опаской и неприязнью глядящую на людей. Линьков оставил свои намерения, однако черноволосая красавица крепко запала ему в сердце. Он даже купил у Голикова-Кутузова фотографию Ани и часто разглядывал ее по вечерам, предаваясь разнузданным фантазиям.
С тех пор прошло почти два года. Он давно выбросил из головы Анну, как выбросил из кармана ее карточку. Но неожиданная встреча в Париже воскресила его память. Внезапно он почувствовал такое вожделение, по сравнению с которым страсть бедняги Ромео к Джульетте была не сильнее и не страшнее легкого насморка.
Теперь, когда Линьков закрывал глаза, перед его взглядом возникали видения, по смелости сопоставимые лишь с откровенными картинками, встречающимися в специальных французских журналах.
Линьков почувствовал сладострастную истому внизу живота. Кровь его закипела. Будучи человеком решительным и даже наглым, бывший поручик решил воплотить свои эротические фантазии в жизнь. И взялся он за это со всем жаром и со всем коварством, на какие только был способен.
Глава 2
Никогда не разговаривайте с незнакомцем
1
Пол – женский. Возраст – двадцать пять лет. Рост – метр семьдесят. Вес – пятьдесят пять килограммов. Волосы каштановые. Глаза зеленые, с чертовщинкой. Знакомьтесь – Маргарита Ленская, в просторечии – Марго.
Созерцать свое лицо с утра – занятие, требующее от женщины немалого мужества. Особенно если с вечера женщина позволила себе… немного расслабиться.
Пустая бутылка из-под шампанского стоит на столе, подобно памятнику женским мечтам. Остатки икры в тарелке, как маленькие красные глазки алкоголика, смотрят на Марго с немым упреком. Вчера днем наша героиня сдала статью и временно оказалась не у дел. Мужа у нее вот уже четыре дня как не было.
Что делает женщина в такой ситуации? Либо вздыхает, либо пьет шампанское. Марго выбрала шампанское.
Спустя час после пробуждения Марго сидела на диване, красила ногти на ногах и, прижав к уху мобильник, выслушивала наставления ближайшей подруги Верки. Когда женщина разводится, все вдруг бросаются ее поучать и утешать.
– Ты правильно поступила, – настраивала ее на нужный лад Верка. – Многие бабы боятся развода. А я считаю, они просто боятся свободы. И потом – все эти переживания…
– Я не переживаю, – сказала Марго, обрабатывая мизинец левой ноги. – Развелись, и дело с концом. Чего теперь-то слезы лить?
– Это правильный подход, – мгновенно поддакнула Верка. – Кстати, помнишь Светку Быстрову?
Перед мысленным взором Марго проплыла клуша с двумя подбородками и целым выводком кричащих детишек.
– Эту толстую корову с интеллектом болонки? – в своем обычном тоне поинтересовалась Марго.
– Ну, во-первых, она не так глупа, как кажется, – мягко возразила ей Верка. – А во-вторых, толстой коровой она стала после развода. До этого у нее была точеная фигурка.
– Вот как? – Марго прищурила глаза, разглядывая ноготь. – Может, и меня разнесет?
Отложив лак, Марго нахмурилась. «Шутки шутками, а вдруг и правда разнесет?» – подумала она.
– Подожди-ка, – буркнула Марго в телефонную трубку, – пойду на весы встану.
Она слезла с дивана и, держась за стенку, на одних пятках подошла к маленьким напольным весам. Встала и охнула. Красная стрелка, маленькая предательница, резко качнулась вправо и – о боже! – впервые за последние три года зашкалила за отметку «57».
– Боже мой! – вырвался из груди Марго громкий вздох. И вслед за ним еще один: – Какой кошмар!
– Что? – взволнованно спросила Верка. – Что случилось?
– Я потолстела на два килограмма, – сказала Марго.
– Это ужасно! – Голос Веры трагически дрогнул. – Дорогая моя, – с чувством сказала она, – я понимаю, как много ты пережила, но ты не должна ставить на себе крест! У меня была одна знакомая, которая тоже развелась, и вот однажды она…
Что случилось с Веркиной знакомой, Марго так и не узнала, так как из прихожей донеслась трель электрического звонка.
– Подожди, – сказала Марго. – Кто-то берет мою дверь на абордаж. Я потом тебе перезвоню.
Марго отключила телефон и пошла в прихожую, делая упор на пятки и стараясь не наступать на пальцы. Открыв дверь, она увидела перед собой незнакомца.
2
У молодого человека были рыжие волосы и конопатое лицо. На вид лет двадцать, не больше. Просто мальчишка, но, боже, какой высокий!
Долговязый окинул Марго недоверчивым взглядом.
– Могу я видеть М. Ленского? – поинтересовался он вежливо.
В свою очередь, Марго окинула его еще более недоверчивым взглядом.
– Я и есть М., – ответила она. – Только не Ленский, а Ленская.
Рыжий молодой человек подозрительно прищурился:
– Вы уверены?
Марго всегда знала, что среди мужчин много болванов, гораздо больше, чем среди женщин, но таких, как этот рыжий, она еще не встречала.
– Что за странный вопрос? – нахмурилась Марго. – Уверена ли я в том, что я – это я?
Рыжий помолчал, тщательно обдумывая ответ. Прямо весь покраснел от напряжения. Вдоволь насмотревшись на его вытянутую физиономию, Марго холодно поинтересовалась:
– А вам, собственно, что нужно?
Рыжий облизнул губы и спросил, чуть повысив голос и глядя на Марго пристальным взглядом:
– Вы ждете посылку?
– Посылку?
Марго нахмурилась. «Так-так. Выходит, мой бывший поленился прийти сам и прислал мне вещи с этим кретином? Форменное свинство с его стороны. Впрочем, иного и ожидать не приходится».
– Если вы принесли посылку и она предназначена М. Ленской, то я ее возьму, – сказала Марго и протянула руку.
Рыжий еще чуток поколебался, затем, хмуря брови, протянул Марго нечто прямоугольное (сантиметров тридцать на сорок), перемотанное оберточной бумагой и перевязанное грубой веревкой. Форма посылки показалась Марго подозрительной, но, конечно же, она ее взяла.
– Расписаться надо?
Рыжий курьер качнул головой:
– Нет.
– В таком случае – всего хорошего. И передайте Дронову, что он засранец!
– Но…
Марго захлопнула дверь.
Дронов – фамилия ее бывшего. Когда они заполняли бланки ЗАГСа, счастливый жених настаивал на том, чтобы будущая жена взяла его фамилию. Но она посчитала, что Марго Дронова звучит слишком ужасно, и предпочла оставить девичью фамилию. Дронов был настолько глуп, что закатил ей по этому поводу истерику, но не учел одного – по части истерик Маргарите Ленской равных не было.
