Ничто не вечно под луной

– Я ничего больше не хочу! Ни-че-го! – удалось ей вставить во время внезапно возникшей паузы.

Это были последние ее слова. Она встала, вышла из гостиницы, села за руль и поехала домой.

Дениса она больше до суда не видела. От всех встреч, на которых он настаивал, Аля отказывалась. Иван Алексеевич землю рыл, чтобы облегчить участь своего молодого партнера. Кое-что ему, правда, удалось: и срок дали неимоверно малый, учитывая обстоятельства этого жуткого убийства, и исправительное учреждение было предоставлено исключительно по выбору.

– Там у меня начальником кореш мой давний, – радовался непонятно чему Иван, потирая руки. – Так что Дениска наш будет там как у Христа за пазухой…

Денис, видимо, неплохо там обосновался, раз позволял себе еженедельные звонки. Да и по энтузиазму в его голосе о переживаниях судить было трудно.

Но все это проносилось как бы мимо нее, совершенно ее не затрагивая. Да, она разговаривала с ним по телефону. Да, как всякая порядочная супруга, отсылала ежемесячно положенные посылки, но переломить себя, взять и поехать к нему сейчас Алевтина не могла. И хотя с момента заключения под стражу Дениса прошел почти год, боль от потери не становилась менее острой…

Глава 3

Алевтине снился удивительный сон. Скорее и не сон – это было что-то среднее между полузабытьем и явью. Она видела себя совершенно обнаженной, лежащей поверх одеяла. Одна рука безвольно свешивается с кровати, а другая судорожно сжимает угол подушки. Свет уличного фонаря, единственного уцелевшего на этой улице, беспрепятственно проникает в комнату, делая тускло освещаемые им предметы неестественно громоздкими. Ночная тишина нарушается лишь тиканьем будильника в ее изголовье, тихий обыденный звук которого вдруг начинает сбиваться с положенного ритма, обрастая непонятным металлическим скрежетанием. «Видимо, это звук поворачиваемого в замке ключа», – облегченно вздыхает она, поняв наконец природу невнятного скрежета.

«Кто-то пришел», – рождается в голове мысль, которая совершенно не будит любопытства.

Пришелец между тем неслышно входит в комнату и замирает подле ее кровати.

– Ты красивая… – говорит он, не разжимая губ.

– Зачем ты здесь? – задает она вопрос, не испытывая при этом стыдливости и не делая попытки прикрыть наготу.

Мужчина, теперь она точно видела, что это высокий красивый мужчина, склоняется почти к самому ее лицу и тихим шепотом выдыхает:

– Я вернулся…

Алевтина приподнимается на локте, пытаясь понять – зачем он здесь. Но тело ее вдруг делается безвольным, движения вялыми. Единственное, что ей удается сделать, – это заглянуть в его глаза. Увиденное мгновенно шибает адреналином в кровь и заставляет замереть от ужаса – там пусто. Нет, нет, не выражение глаз было отсутствующим, а отсутствовали сами глаза. На нее смотрели пустые глазницы жутко скалящегося человеческого лица, узнать которое, казалось, просто невозможно. Но невзирая на гримасу, она его узнала и почти тут же проснулась с диким воплем.

– Ох, господи! – было первое, что выдохнула она, обведя безумными глазами залитую солнцем комнату. – Приснится же такое…

Первым порывом было нестись в ванную, так как часовые стрелки давно указывали на начавшийся рабочий день. Но вспомнив о том, что сегодня суббота, Аля заметно расслабилась.

Чего рваться, коли все ее старания сводятся на нет?! Да пошли они все! Суббота у нее сегодня – выходной день, значит, и она имеет полное право на отдых.

Захочет – в постели проваляется еще часа три, а может, и четыре. Захочет – поедет прогуляться, а может быть, и развлечься немного. Когда она бывала в приличном месте последний раз? Да целую вечность назад…

А захочет – друзей поедет навестить, хотя с последними было сложновато. Их и раньше можно было по пальцам пересчитать, а после того как посадили Дениса, остались два-три близких человека. Один из них, кстати, утюжил сейчас спиной больничную койку и был зол на весь белый свет, а на прекрасную половину человечества в особенности. Второй отбыл в неизвестном направлении, не оставив ни адреса, ни телефона. А третий, вернее, третья, последнее время возымела привычку осквернять любое человеческое действо скотским своим мировосприятием, посему особого желания видеться с ней у Али не было.

Существовала, правда, еще Верочка, с которой она заметно сблизилась, но вот этот ее муж…

Вспомнив о Сеньке, Аля заметно поскучнела. Опять придется вызывать его к себе и отчитывать. На более радикальные меры она пока не решалась, но парень обнаглел окончательно. Если так пойдет и дальше, то придется ставить вопрос о его увольнении. В памяти всплыла одна из его поездок, когда он по неосторожности загубил большую часть груза и, пытаясь оправдаться, начал валить вину на какого-то пьяного лихача, якобы подрезавшего его в самом неподходящем месте. Все ее вопросы о номере машины, об участке пути, о возможных свидетелях так и остались без ответа. Сенька лишь пожимал плечами и озлобленно сверлил ее взглядом из-под белесых ресниц.

«Саботажник!» – не сдержавшись, выкрикнула она ему тогда, на что он жутко обиделся.

«Я так и знал, что ты меня заподозришь… – Он нервно повернул козырек бейсболки назад. – Кому же, как не мне, отвечать за все твои неудачи?! Кто же еще виноват?!»

Он вышел, громко хлопнув дверью, оставив ее с жутким чувством вины за нанесенное ему оскорбление. Первым желанием было догнать его и извиниться, но что-то ей в тот момент помешало. То ли раздавшийся не к месту телефонный звонок, то ли Олька-секретарша впорхнула с документами. Но Сеньку она не вернула. А через пару недель история повторилась. И опять, как и прежде, он злился, ничего не в силах объяснить.

– Учти, это последний раз, – сурово предупредила она его.

– Давай, давай, увольняй! – зашипел он, двинувшись на Алю через весь кабинет. – Самое время! Верка только-только смогла забеременеть, после полугода скитаний по поликлиникам, а ты давай, сюрприз ей преподнеси!

И опять Алевтине сделалось стыдно. Ну действительно, чего это она?! Черт с ним, с грузом! Тут вон новый человечек того и гляди на белый свет появится, а она со своей меркантильностью. Ладно, как-нибудь выкрутимся.

Ничего себе выкрутились! Это ведь именно из-за него, а не из-за кого-нибудь пришло вчерашнее сообщение о прекращении договорных обязательств…

Нет, Верочку все же стоит навестить. И будет очень даже кстати, если этот настырный конопатый парень, с завидным постоянством отрицающий свою причастность к неприятностям, будет дома. Неизвестно, как ему, а ей есть о чем с ним поговорить…

Глава 4

Верочка стояла у кухонного стола и осторожными движениями замешивала тесто на пирожки. Начинка, правда, еще не была готова, но это не беда. Пока еще тесто подойдет. Она к тому времени и яблок нарежет, и капусты натушить успеет. Сенечка как раз из гаража вернется.

Но тот пришел раньше положенного времени. Зло запустив бейсболкой в черного кота, тут же обвившего ему ноги, он тяжело опустился на табуретку возле стола и молча уставился на жену.

– Что так рано? – машинально спросила она, потому что должна была о чем-то спросить. – Хотя сегодня суббота…

– К черту! – выпалил он и угрюмо насупился. – Все брошу к черту!

– Что-то случилось? – не меняя интонации, спросила Верочка. – Ты вроде не в себе?

– Будешь тут не в себе!

Последняя командировка закончилась еще более плачевно, чем две предыдущие. Мало того, что он забыл накрыть на ночь тентом кузов, и в результате большая половина груза была испорчена, так он ухитрился еще и обматерить клиентов, не желающих, видите ли, подпорченный товар у него принимать. А те в отместку за его грубость отказались регистрировать его командировочное удостоверение, и пойди теперь докажи этой кудлатой стерве, где он был и что делал…

– Сенечка. – Верочка задумчиво посмотрела на супруга. – А почему ты не накрыл машину? Дожди передавали повсеместно. Ты и сам говорил, когда в дорогу собирался. Как же так?

– А черт его знает! – Он озадаченно потер затылок и виновато буркнул: – Уснул я… Только-только кофе выпил, что ты мне в дорогу дала, и тут же полнейший провал. Понимаешь?

– Нет, если честно. Кофе готовила тебе я. Мой кофе способен мертвого из могилы поднять, а не усыпить живого здорового мужика. Ты мне чего-то не договариваешь. – Она в сердцах швырнула тряпку, которой вытирала до этого руки, и пошла прочь из комнаты. – Когда решишь в следующий раз мне соврать, то придумай историю поубедительнее, я буду в огороде…

Верочка, его покладистая милая Верочка, ушла, громко шарахнув дверью. А за что, собственно, обижается? За то, что последнее время у него все идет наперекосяк? Так у каждого человека бывают черные полосы в жизни. Видимо, у него как раз сейчас эта самая полоса и заполонила все, застит белый свет. Сенька обхватил голову руками.

Правду ей сказать! А какую ей правду говорить? Ту, что она сочтет за бредни сумасшедшего, или ту, что ввергнет ее в панику и лишит покоя? Не-ет! Он не такой дурак, чтобы волновать свою беременную женушку. Это удел слабовольных идиотов, ищущих утешения в бабских подолах. Он, Сенька, не из таких. Он и в одиночку справится со всем. Лишь бы эта стервозина ему не мешала. При воспоминании об Алевтине у него задергалось веко на левом глазу. Вот допусти бабу до власти, что из этого получится? Бардак полнейший получится! Что она может своим куриным умом понять? Он, может быть, и рассказал бы ей все по-человечески и про тот отрезок пути, где в кювет улетел, и про номер машины, подрезавшей его, он даже номер случайного свидетеля запомнил, если уж на то пошло. Так она слушать с самого начала не захотела. Глазищи свои немигающие уставила на него и зашипела по-змеиному, стоило ему в кабинет к ней войти.

– С-сс-ука, – едва ли не с отвращением выдавил Сенька еле слышно. – Из-за нее все! И что Денис в ней нашел?!

Дениса ему было особенно жалко. Парится мужик на нарах, а все опять же из-за кого? Опять же из-за бабы! Все зло от них…

– С-сс-ука, – снова прошипел Сенька, скрипнув зубами и едва не подпрыгнул от неожиданности, услышав осторожный шепот над головой.

– Ты звал меня, дорогой товарищ? Вот я и пришла… – Алевтина стояла перед ним, сунув руки в карманы плаща, и вызывающе улыбалась. – Сука, надо полагать, это я? И чем же вызвано столь лестное обращение? Уж ни тем ли, что ты опять нагадил нам в карман? А может быть, это сугубо личностный интерес? Так ты скажи. Я проникнусь. К чему же фирме свинью за свиньей подкладывать!

– Начинается! – обреченно выдохнул Сенька и кинул взгляд за ее спину. Слава богу, что хоть Верки нет в доме, а то двойного наезда ему не выдержать.

– Нет ее, – понимающе кивнула Аля и, по-хозяйски прошествовав по кухне, уселась за обеденный стол. – Я специально дождалась, пока она в огород уйдет. Не к чему ее расстраивать. А вот тебе… Тебе мне основательно хочется портрет лица подпортить. Ты что же, гад, творишь?! Третья ходка нам в убыток! Если это не вредительство, то как ты это назовешь?

– Злой рок, – торжественно изрек Сенька, вспомнив коронную фразу одного из киногероев-неудачников. – Или судьба. Назови, как хочешь, но я и сам не пойму, в чем дело…

– Только не темни со мной, – Аля постучала указательным пальцем по столешнице. – Мне дерьма без тебя хватает разгребать в этой долбаной фирме. Все будто сговорились: то сырье на брак пустят, то установку разгерметизируют, а это сотни и сотни тысяч рублей, так тут ты еще! Ты хотя бы знаешь, мудак, каких сил нам стоило произвести этот препарат? Представляешь, какие это бабки?! Что я Ваньке скажу?! Я и так тебя покрывала два предыдущих раза!

– Спасибо, – буркнул Сенька. Хотелось ему того или нет, но чувство вины потихоньку начало глодать его изнутри.

– Жене своей спасибо скажи! – отрезала Аля, не смягчая тона. – Только и милосердствую из-за нее. Правду говорят: скажи мне – кто твой друг, и я скажу – кто ты…

Она совсем не это хотела сказать, но удивительно дело, произнеся это, совсем не раскаивалась. Былая сдержанность и разборчивость в выражениях канули в Лету вместе со спокойной и безоблачной жизнью. И какого черта?! Кто церемонится с ней?! Кто постарался оградить ее от всех, мягко говоря, неприятностей?! Все только валят и валят на ее бедную голову все новые и новые проблемы, не удосужившись поинтересоваться: а каково ей самой?

– Ну! Что скажешь? – зло уставилась она на Сеньку и, к удивлению своему и стыду, обнаружила, что последняя ее фраза, не совсем удачно позаимствованная из народного фольклора, сразила его наповал.

Сенька сжался как-то сразу, словно из него, как из надувного шарика, выпустили весь воздух. Цвет его лица приобрел окрас уличной пыли, скрыв под пепельной серостью россыпь его веснушек. А глаза! Боже правый! Надо было видеть его глаза. И страх, и боль, и недоумение, и растерянность, короче, целая гамма чувств, обозначавших все, что угодно, но только не озлобленность и не вызов всем и вся, а ей в первую очередь.

Алевтина была озадачена. Она, если честно, ожидала увидеть все, что угодно, но только не раздавленного испугом мужика.

– Что скажешь? – осторожно подтолкнула она его на откровение.

– Ты знаешь… – Сенька прокашлялся, прочищая горло, и как-то жалко улыбнулся. – Ты, наверное, права… За все в этой жизни нужно платить… Он погиб страшной смертью, а мы с Веркой счастливы…

– И что? – не сразу поняла Аля.

– Вот бог нас и наказывает…

– Ну а меня-то за что наказывать, по-твоему? – Она скептически приподняла бровь, не веря ни одному его слову. – Каким таким счастьем меня одарил всевышний? Мужа-убийцу послал? Или заведомо убыточное дело вложил в руки, от которого у меня чес идет по всему телу…

– Как это?

– А так! – Она вновь повысила голос и, встав, направилась к выходу. – Что послать все к чертовой матери хочется!

– Так и пошли, – миролюбиво предложил Сенька. – Кто тебя от этого удерживает?

– Да не могу! Идиотское чувство долга и привязанности не позволяют мне это сделать! Понимаешь? Не могу бросить все на произвол судьбы! Не могу бросить этого жалкого старика, раздавленного инфарктом. Не могу выбросить из головы Дениса, хотя он заслужил того, чтобы о нем вспоминали только в преисподней. Даже тебя, дурака, не могу выбросить за ворота. И знаешь почему? – Неожиданная мысль, посетившая ее в процессе столь пафосного монолога, должна была иметь продолжение, и Аля таинственно закончила: – Потому что ты мне что-то не договариваешь… Что-то скрываешь ты, Сеня… То ли боишься кого-то. То ли боишься, что тебя неправильно поймут. То ли затеял какую-то двойную игру…

– Прорицательница, – насмешливо фыркнул Сенька, но глаза от Али старательно прятал, еще не хватало, чтобы она обнаружила там невольное беспокойство, вызванное ее проницательностью.

– Ладно… – Она приоткрыла дверь. – Я ухожу. И даю тебе времени неделю. Или ты мне все выкладываешь и мы вместе постараемся во всем разобраться. Или…

– Или?!

– Или мне придется отрыть топор войны…

Глава 5

Ребенок плакал, не переставая, вторые сутки. Не помогли ни патронажная сестра, ни сиделка, ни легкое успокаивающее средство, которое настоятельно советовал участковый педиатр.

Маленькое личико сморщилось от боли и приобрело синюшный оттенок. Крепко сжатые кулачки и судорожно подрагивающие ножки, поджатые к животику, не могли вызвать ничего, кроме слез сострадания и растерянности от сознания собственного бессилия перед бедой крохотного создания.

Но Лидочка и не собиралась рыдать. Все мелкие эмоции слились у нее подобно весенним ручьям в полноводную реку небывалого раздражения, безжалостно топя на самом дне души и жалость, и милосердие.

– Сколько можно орать?! – скрипела она зубами, меняя пеленки грудному ребенку. – Что тебе нужно?! Как же мне все это надоело!!!

Разве так ей виделась семейная жизнь с Иваном? Да черта с два! Путешествия, роскошь, подарки… Одним словом, все, о чем она только могла мечтать. Все, что было ей обещано щедрым и состоятельным мужем. Поначалу, правда, все именно так и было. И разъезжали они по свету, посетив многие страны континента и не меньшее их количество за океаном. И шик был во всем этом и такой лоск, что у Лидочки от впечатлений голова шла кругом и дыхание перехватывало. А уж о подарках и говорить нечего. Она настолько привыкла к обязательным покупкам в любом стоящем бутике, что со временем начала принимать все это как должное.

Нет, она, конечно же, ловила порой себя на мысли, что рано или поздно это может закончиться и надо бы заначить себе немного средств на черный день. Но безоблачный небосвод их семейной идиллии не давал к тому никаких поводов, и Лидочка продолжала с завидным аппетитом вкушать все радости дарованного ей счастья. Проблемы, о которых она и не мыслила, начались с рождением ребенка.

Уж как Ванечка радовался, узнав о ее беременности, как радовался! Его телячьи восторги могли растопить лед любого недоверия и растерянности, а уж что говорить о Лидочке, с обожанием в то время смотрящей на мужа.

Но восхитительная атмосфера свершившегося таинства пошла на убыль по мере того, как начал увеличиваться объем ее талии. У супруга мгновенно появились неотложные дела вне дома. Отлучки становились все длиннее, а пребывание в доме подле скучающей от безделья супруги все короче. Вот тогда-то, почти с отвращением разглядывая в зеркале свою изменившуюся до неузнаваемости, идеальную прежде фигуру, Лидочка впервые и призадумалась: а так ли уж ей был нужен этот ребенок. И вообще… Что хорошего в ее браке? Ну пусть обеспечена она и упакована по полной программе. Пусть заботы о хлебе насущном больше не гложут ее мозг, но удовлетворения-то от этого союза она по-настоящему так и не получила.

Память вкрадчиво пыталась возвратить ее к событиям двухгодичной давности, когда она была готова подметки на сандалиях рвать, лишь бы заслужить благодарный взгляд своего хозяина. Но Лидочка лишь возмущенно фыркала и раздраженно отмахивалась: то было, когда она в работницах у него состояла. Этакая обрусевшая Никита, готовая под кого угодно завалиться и кого угодно под монастырь подвести ради похвалы, приятного шуршания купюр, а может, и адреналина, будоражащего кровь…

Теперь-то она жена! А это все напрочь меняет. Разве могла она, к примеру, предположить, что этот волевой, с виду вытесанный будто бы из камня Иван Алексеевич страдает множественными недугами, в числе которых был такой неблаговидный, как несварение желудка.

А секс?! Боже правый, разве это секс?! Уж кто-кто, а она-то имеет об этом полнейшее представление. И жалкие потуги супруга под названием «Лидок, пойдем-ка займемся делом» она со временем начала принимать как наказание.

А теперь еще и этот его инфаркт! Увидев впервые мужа в больнице, Лидочка едва не выдала вслух: «Господи! Где были мои глаза!!!»

Иван лежал, распластавшись на больничной койке, и слабо шевелил пальцами. Глаза его были полузакрыты. На лбу выступила испарина. И впервые за все время их супружества Лидочка вдруг со всей скрупулезностью разглядела, как он стар. Бросились в глаза и старческие пятна на скулах, и покореженные полиартритом суставы пальцев, и донельзя дряблая кожа на шее.

– Лидок… – хрипло позвал он ее и попытался улыбнуться. – Подвел я тебя… Прости…

Она попыталась что-то ответить тогда, но не смогла. Слова сочувственного понимания или утешения в тот момент просто не шли на ум. Волна горестного разочарования захлестнула ее с головой, мешая сосредоточиться на главном – ее муж болен. Потом, конечно, были и угрызения совести, и проблески жалости, не такой уж бесчувственной она была, как могло показаться со стороны, но это все было не то. Совсем не то, что она пыталась наскрести со дна своей души, в которой постепенно воцарялось чувство пустого циничного равнодушия ко всем и ко всему. Этого чувства, господствовавшего в душе во времена ее шальной молодости, она откровенно побаивалась. Ведь никому так хорошо, как ей, не было известно, что таит оно в себе, и какие последствия может повлечь за собой это сокрушающее безразличие…

– Вот так-то вот, – горько выдохнула она, осторожно покачивая коляску, в которой, окончательно измучившись, задремал ее сын. – От чего шла, к тому и вернулась…

Горечь ее была вполне объяснимой: с утра позвонил Иван из больницы и после долгого перечисления всех своих обид и претензий посоветовал быть поаккуратнее со средствами. У них, видите ли, там неприятности и трудности с деньгами. А какое, собственно, ей дело до всего этого? Он брал на себя обязательства по содержанию семьи? Брал. Вот пусть и раскошеливается! Лето на носу, а ей на улицу выйти не в чем.

Конечно же, Лидочка преувеличивала – гардероб ее был полон еще ни разу не надетых нарядов и на каждый из туалетов имелось по паре туфель, но сердце все равно сжималось от тоски: что-то ее ждет там, впереди…

О сыне, об этом маленьком беспомощном комочке, она в тот момент даже не подумала. Все, что ее заботило, так это собственное благополучие. И еще… как сделать так, чтобы это самое благополучие продлилось подольше.

Осторожный, едва слышный звонок в дверь прервал ее хаотично скачущие прагматичные мыслишки, и Лидочка, для надежности еще пару раз качнув коляску, поплелась открывать дверь.

Алевтина, стоявшая на пороге, не могла не вызвать ее зависти. Вот уж кому действительно все нипочем. Фирма на грани банкротства, мужик на нарах парится, сама при этом более чем в двусмысленном положении, а она знай себе расцветает. И стрижку модную уже успела сделать, и макияж, пусть едва заметный, но от этого не менее подчеркивающий ее очарование, успела нанести, да и плащишко на ней новенький и не на местной барахолке, видно, купленный.

– Чего уставилась, как на привидение? – приветливо улыбнулась Аля, делая шаг вперед. – Зайти-то можно? Или здесь будем разговаривать?

– Заходи, – буркнула Лидочка, широко распахивая дверь.

Не оборачиваясь на засуетившуюся с плащом гостью, Лида пошла в гостиную, попутно бросив мимолетный взгляд в зеркало. Занимало оно большую часть стены просторного холла, сработано было кем-то из прославленных мастеров и отображало все с какой-то преувеличенной точностью и доскональностью. Ее собственное отражение, выхваченное из полумрака назойливым зеркалом, Лидочке не понравилось. Да и кому может понравиться изнуренная баба с давно не мытыми волосами и синими полукружьями вокруг глаз? А на что похож ее домашний костюм? Темные пятна на кофточке от пролившегося детского питания. Брюки вытянуты на коленях и смяты до невозможности. А когда-то… Когда-то она была одной из самых высокооплачиваемых девочек проспекта. И чтобы заполучить ее, нужно было заранее созваниваться с ее сутенером. Видели бы они ее сейчас, вот потешились бы! А прошло-то всего ничего, каких-то три с половиной года.

– Спит? – легонько тронула Лидочку за локоток Аля, врываясь в ее мрачные размышления. – Пусть спит. Пойдем куда-нибудь поговорим. Гостинцы я на столике оставила…

Лида молча подала ей знак следовать за ней, и спустя пару минут они рассаживались в глубокие кресла гостиной напротив огромного электрокамина.

– Эко громадина какая, – Алевтина бросила неодобрительный взгляд на бездействующий калорифер. – Наверное, больших денег стоит, да и энергии жрет больше положенного. Твоя наверняка прихоть. А к чему, если у вас отопление? Любишь ты, Лидка, всякие помпезные штучки. Да, в трудные времена нелегко тебе придется…

– А что, грядут трудные времена? – прикинулась та неосведомленной. – Просвети…

Она томно, может, даже излишне театрально изогнулась и, взяв сигарету со столика, прикурила.

– Что же ты, корова нечесаная, куришь?! В доме грудной младенец, а ты ему легкие травишь?! – грозным шепотом набросилась на нее Алевтина. – Сидит, понимаешь, на последнее пугало похожа. Жалеешь себя наверняка безмерно. Локти кусаешь да злобу точишь на всех. Так, что ли, Лидка?!

С тех давних пор, когда Лидия ухаживала за раненой Алевтиной и полностью владела ситуацией, минуло немало времени. Перестановка сил сейчас была налицо, и главенствующая роль отводилась Але. Под ее напором и под взглядом ее гневно сверлящих глаз Лидочка невольно стушевалась.

– Попробовала бы сама! – она огрызнулась все же на всякий случай. – Пацан орет вторые сутки. Я с ног сбилась со всеми этими няньками-сиделками. Мне пожрать некогда. Лекции мне тут пришла читать!..

– Вторые сутки, говоришь? – Алевтина зло прищурилась. – А что неделю к мужу не появляешься, кто виноват? Он больной, пожилой человек…

– Пожилой! – против воли насмешливо фыркнула Лидочка. – Он древний старец, милая моя! Древний! И если честно, видеть мне его последнее время что-то уж совсем не хочется…

– Ага! Зато хочется его денежки по соседству в баре вечерком спускать. Так, что ли, а?! Хоть и дружны мы были с тобой, Лидка, все это время, но вот что я тебе скажу! – Алевтина поднялась со своего места и нервно прошлась по пушистому ковру, застилающему огромную территорию гостевой комнаты. – Не смей обижать Ивана! Слышишь?! Не смей! Он сейчас прежде всего должен стать на ноги, а потом…