Серебряный ятаган пирата

Кавецкому почему-то мое предложение не понравилось. Он надулся, словно ребенок, у которого попытались отобрать любимую конфету.

– Репродукция и распространение рукописи без согласия владельца противозаконны! – заявил он.

Я не смог сдержать иронической усмешки, заметив:

– Ведь это вы позволили Русанову в нарушение всех правил переснять манускрипт, не так ли?

Кавецкий сразу сник. Я продолжил додавливать его:

– А если в тексте находится объяснение того, почему Русанов так внезапно отправился на Мальту, то ваши слова можно расценить как создание препятствий поиску пропавшего человека. А за это положена уголовная ответственность! Так ведь, Валерий Иванович?

Я не был уверен, что за это Кавецкого можно было посадить хотя бы на пятнадцать суток, но Тавров меня полностью поддержал. Придав своей и без того мрачной физиономии вид, метко обозначаемый в народе выражением «сделать морду кирпичом», Тавров сурово произнес:

– Вот именно! И благодарите бога, что это объясняем вам мы, а не следователь!

– Да-да… копируйте, разумеется, – убитым голосом произнес Кавецкий.

Я отодвинул его локтем от монитора и переслал письмо Игоря вместе с вложением на свой почтовый ящик. Убедившись, что послание получено, я удовлетворенно сказал Кавецкому голосом голливудского персонажа:

– Благодарю за содействие!

Кавецкий только обреченно вздохнул.

* * *

Текст я получил, но теперь возник другой вопрос: как прочитать текст на латыни. Изучать язык Цицерона и Вергилия у меня не было ни времени, ни желания.

– Как у вас с латынью, Валерий Иванович? – спросил я старого сыщика, когда мы направлялись к станции метро «Боровицкая». К моему изумлению, Тавров жизнерадостно отозвался:

– С латынью у меня отлично! Думаю, уже дня через три мы будем иметь перевод рукописи.

– Как?! – поразился я. – Вы знаете латынь? Я имею в виду: знаете именно свободно, а не на уровне юридических терминов вроде «Cui prodest» и «Quo vadis»?

– Quo vadis не юридический термин, – сухо заметил Тавров. – Это название романа Сенкевича. С этими словами апостол Петр обратился к Иисусу. Помните такую легенду?

Я легенду, разумеется, помнил. Вот оно, старое поколение сыщиков! Готов биться об заклад, что семеро из десяти современных сыскарей без колебаний скажут, что Quo Vadis – это сорт коньяка многолетней выдержки, а остальные трое так же уверенно заявят, что это марка элитного виски.

– Помню, разумеется, – ответил я и поспешил уточнить: – Я имею в виду, что вряд ли ваши знания латыни позволят вам перевести средневековую хронику. Как и мои, разумеется!

– Вряд ли я там пойму хоть слово, – признался Тавров. – Но я знаю человека, который с легкостью выполнит эту работу.

– У вас есть знакомый специалист по мертвым языкам? – с тенью недоверия поинтересовался я.

– Если профессора кафедры древних языков истфака МГУ можно считать таковым, то есть, – невозмутимо поведал Тавров. – Но самое главное, что в свое время он консультировал наше ведомство в качестве эксперта и даже написал работу по графологии. Я думаю, что он сумеет в тексте увидеть больше, чем простой знаток латыни. Нет?

Кто бы спорил!

* * *

Тавров быстро дозвонился до профессора, и тот любезно согласился пообщаться с нами у себя дома.

– Зовут профессора Знаменский Павел Николаевич, и не вздумайте отпускать шуточки по этому поводу, – предупредил меня Тавров, когда мы ехали на квартиру профессора в Сокольники.

– Какие шуточки? – удивился я.

– Сериал «Следствие ведут знатоки» помните? Был там такой персонаж, майор Знаменский Павел Павлович, – напомнил Тавров. – Профессора еще тридцать лет назад достали шуточки вроде: «А давно ли вы видели Томина и Кибрит?». Именно это я и имел в виду.

– Совсем не собирался, – заверил я.

– Ну и хорошо, – согласился Тавров. – И не вздумайте его случайно назвать «Пал Палыч» – Знаменский терпеть не может этот сериал и приходит в ярость от малейших ассоциаций с его персонажами.

Основательно запуганный Тавровым, я пообещал вести себя тихо и немногословно. Профессор жил недалеко от станции метро «Сокольники», в старом доме по Песочному переулку. Тавров уверенно нашел нужный подъезд и набрал номер квартиры профессора на клавиатуре домофона.

– Кого черт принес? Какого…?! – гаркнул хриплый голос из динамика.

Тавров озадаченно взглянул на меня, я ответил ему тем же. Одно можно было утверждать уверенно: это не профессор мертвых языков. Возможно, что и профессор, но очень живого языка: такого изощренного матерка я не слышал давно.

– Не узнаешь, что ли? – хитрым ментовским приемом продолжил беседу с невидимым собеседником Тавров. Метод сработал: на том конце провода слова Таврова вызвали живейший отклик.

– Колян? Ты, что ли?! От… твою мать… Где ты… Какого… Бутылку купил или опять…

Цветастые выражения «живого великорусского языка» я, разумеется, опустил, да они и не важны: важно, что заждавшийся безвестного Коляна наш невидимый собеседник нажал на кнопку открытия замка, и мы благополучно проникли в подъезд.

– Не помню точно номер квартиры, – объяснил Тавров. – Помню, что четвертый этаж и квартира слева.

– Надо было бутылку захватить, – заметил я.

– Это еще зачем? – с подозрением посмотрел на меня Тавров.

– Вдруг опять ошибемся? А человек, как выяснилось, бутылку ждет, – пояснил я. Тавров бросил на меня неодобрительный взгляд и насупился.

Ох, не любит критики старшее поколение!

* * *

Знаменский Павел Николаевич оказался не таким уж суровым, как его описал Тавров. Он угостил нас отличным кофе, выслушал суть дела, мельком взглянул на фотографии рукописи и пообещал подготовить перевод текста в течение недели.

* * *

Знаменский выполнил работу за четыре дня. Эти дни я занимался текущими делами, которых накопилось достаточно из-за суеты с исчезновением Русанова и связанными с этим печальным фактом событиями.

– Я отправил на ваш почтовый ящик перевод основного текста рукописи одним файлом, а другим файлом текст, дописанный позже измененным почерком, – сообщил Знаменский.

– Большое спасибо, Павел Николаевич! – поблагодарил я. – Не ожидал, что вы так быстро справитесь с работой!

– Мне было интересно, – коротко отозвался Знаменский. – Уже сама по себе история братьев Барбаросса и Драгута весьма занимательна. Кроме того, по ряду особенностей могу, как эксперт, утверждать, что текст писал человек образованный, склонный к научной деятельности, но не монах и не ученый-теолог. Более того, судя по всему, автор манускрипта действительно являлся современником братьев Барбаросса и Драгута и, скорее всего, либо принимал участие в описываемых событиях, либо получал сведения о них из первых рук.

– А что вы можете сказать о втором? – спросил я.

– О каком втором? – с удивлением отозвался Знаменский.

– Ну как же! Вы сказали, что основной текст писал один человек, а позднейшую вставку – другой, – напомнил я.

– Я этого не говорил! – возразил Знаменский. – Я сказал, что позднейшая вставка сделана измененным почерком. Писал тот же самый автор основного текста, но почему-то левой рукой. Это я утверждаю как эксперт-графолог.

* * *

Вот это да! Интересно, зачем человек делал вставку текста левой рукой в свою собственную рукопись? Тоже загадка.

– Теперь о файле с переводом основного текста, – прервал мои размышления Знаменский. – Файл в формате «doc» Word-2003. В круглых скобках я счел необходимым дать свои справочные комментарии к тексту. Косыми скобками выделены комментарии на полях соответствующих страниц. Кстати, автор комментариев тот же, что и автор текста. Вот, пожалуй, и все. Если будут вопросы, звоните.

Я еще раз горячо поблагодарил Знаменского, попрощался и дал отбой. Перед тем как приступить к чтению перевода, я решил не торопясь просмотреть фотокопии оригинала. Проглядывая одну за другой фотографии страниц рукописи, я обратил внимание на то, что на довольно широких полях рукописи не было видно никаких комментариев, о которых говорил Знаменский. Несколько озадаченный, я тут же позвонил Знаменскому. Но телефон эксперта оказался занят, и я решил позвонить Кавецкому. Тот ответил сразу.

– Здравствуйте, Вениамин Аркадьевич! Это Булгарин. Я вот что хотел спросить: на полях «Хроник Драгута» должны быть комментарии, но на фотокопиях я их не вижу. Как это может быть?

– Какие комментарии на полях?! – изумился Кавецкий. – Уверяю вас: я просмотрел рукопись от корки до корки, но никаких комментариев на полях не видел!

– Извините, значит, я что-то не так понял, – обескураженно отозвался я и принялся дозваниваться до Знаменского. Когда он наконец ответил, я сказал:

– Павел Николаевич! Вы тут упомянули какие-то комментарии на полях рукописи, но я на фотокопиях их не обнаружил.

– А вы увеличьте в просмотровщике эти самые поля! Где-то примерно с середины рукописи, – посоветовал Знаменский.

Я так и сделал и действительно обнаружил едва видимые строчки текста на полях указанных страниц.

– Да, но тут почти ничего не видно! – воскликнул я. – Как же вы умудрились прочитать комментарии?

– У меня есть специальная программа, – пояснил Знаменский. – Видите ли, скорее всего, автор не хотел, чтобы посторонние читали эти комментарии, потому использовал для их написания симпатические чернила. Невооруженному взгляду они не заметны, но на фотокопиях, освещенные при съемке под определенным углом, они стали видны. Примерно так же происходит с инфракрасным пультом дистанционного управления бытовой техникой: обычным взглядом излучение не видно, но если вы посмотрите на излучатель через объектив, скажем, цифрового фотоаппарата, то сразу увидите яркое световое пятно. Так, видимо, получилось и со скрытым текстом.

Я хотел спросить, что же там автор зашифровал такого важного, но решил, что вопрос излишен: ведь Знаменский прислал мне файл с комментариями. Поэтому я поблагодарил эксперта за разъяснения и приступил к чтению сделанного им перевода «Хроники Драгута».

* * *

Автор манускрипта явно не собирался создавать восторженную апологетику или назидательную книгу для потомства. Похоже, это были некие черновые записи для будущего капитального труда, поскольку автор не утруждал себя какими-либо предысториями, а сразу приступил к изложению истории братьев Барбаросса и их соратника Драгута. Начиналась хроника словами: «В 840 году хиджры, 1462 году по христианскому летосчислению султан Мухаммед Второй (Мехмед Второй. – Здесь и далее примечания Знаменского.) отнял у знатного генуэзского рода Гателузо остров Лесбос, называемый ныне турками по главному городу острова Митилена, или Улудаг. Род Гателузо получил этот остров во владение в качестве приданого дочери римского (византийского) императора Иоанна Палеолога Марии, вышедшей замуж за Франческо Гателузо. Вскоре после захвата турками Лесбоса на острове, в городе Бонаве, поселился вышедший в отставку румелийский спаг Якуб Ениджевардар (спаги – франц., сипах – турецк.: воин из тяжеловооруженной турецкой конницы; в общем случае – название военных ленников тимариотов и займов, получавших от султана земельные пожалования тимары и зеаметы, обязанных нести за это военную службу в конном феодальном ополчении, выступая в поход с определенным числом содержавшихся за их счет воинов. Ениджевардар – это имя по месту происхождения, то есть выходец из города Ениджевардар в Румелии (ныне греческая Македония). Якуб женился на вдове местного православного священника Екатерине и от этого брака сперва имел двух дочерей, получивших христианское воспитание. Поселившись на острове, он приобрел барку и занялся торговлей в Архипелаге».

Короче, верный воин султана получил заслуженное вознаграждение. Однако автор тут же счел необходимым привести другую версию: Якуб на самом деле занимал должность во флоте султана Баязета Второго и, совершив проступок, бежал на удаленный остров для избежания наказания. Хотя самому автору это не представлялось правдой: Баязет Второй взошел на престол в 1481 году, когда у Якуба уже родились не только дочери, но и сыновья, то есть он уже более десяти лет проживал на Лесбосе. Скорее всего, Якуб получил на острове земельный участок, поскольку принимал участие в его штурме турками. Однако автор вскользь упомянул и такую версию, которая была популярна в среде турецких царедворцев: на самом деле Якуб был христианином, потому и женат был на христианке. И дети его соответственно были христианами, потому и дочь Якуба стала монахиней православного монастыря.

Лично мне последняя версия показалась самой убедительной: турецким корсарам братьям Барбаросса было гораздо престижнее выглядеть потомками мусульманина, турецкого служивого человека, чем ренегатами, сыновьями православного христианина.

С торговлей у Якуба, видимо, не задалось, поскольку после его смерти сыновьям не досталось никакого наследства и им пришлось самим устраиваться в жизни. Поскольку мусульманам на территории Османской империи жилось гораздо комфортнее, чем христианам, практичный старший сын Илья (Ильяс) принялся изучать Коран, чтобы в итоге стать марабутом (от арабского «мурабит», то есть живущий в монастыре, «рибате», монах-мусульманин, в более широком смысле – мусульманский святой или глава религиозного братства). Исаак (Исхак) стал плотником, Арудж (Орудж) отправился в Константинополь, чтобы стать матросом, а Хайраддин (Хызыр) занялся гончарным делом. Но так получилось, что именно Арудж определил будущее семьи.

В Константинополе Арудж, уже принявший ислам, устроился надзирателем за гребцами на турецкой галере. Он уговорил своего брата Илью, изрядно охладевшего к учебе и монашеству, тоже отправиться в море. Но братьям вскоре сильно не повезло. «Их галера наткнулась на эскадру кораблей рыцарей-госпитальеров (полное нынешнее название – Иерусалимский, Родосский и Мальтийский державный военный орден госпитальеров Св. Иоанна), в те времена еще владевших островом Родос и потому повсеместно именовавшихися Родосскими рыцарями. В сражении Илья был убит, а Арудж попал в плен и два года провел прикованным к скамье гребцов на рыцарской галере. Из опасения, что рыцари примут его за ренегата (принявшего ислам христианина), рыжебородый Арудж все это время изображал немого, дабы не называть своего имени. Поэтому христиане по цвету его бороды дали Аруджу прозвище Барбаросса, которое закрепилось за ним на всю жизнь.

Однако добросовестный автор тут же приводит и другую версию, которую выдвинул Арудж. «Арудж три года просидел в качестве пленника в Бодрумском замке на острове Зафирон. Очевидно, рыцари знали, что еще до своего пленения Арудж был тесно связан с принцем Шехзаде Коркудом, одним из сыновей турецкого султана Баязета Второго (1481–1512), и именно этот принц выкупил его из родосского плена». Понятно, почему Арудж так упорно пропагандировал именно эту версию: не имеющему связей ренегату было весьма выгодно распускать слухи о личной дружбе с сыном султана.

Похоже, что автор сам не верил в мифическую «дружбу Аруджа с принцем Коркудом», поскольку тут же переходит к подробному описанию бегства Аруджа из галерного рабства. «Спустя два года Аруджу представился случай бежать во время плавания из Родоса в Саталью. В то время Саталья принадлежала туркам, и родосская галера везла сорок знатных мусульман, выкупленных из христианского плена губернатором Карамании Хайр-Ханом. Когда перед наступлением ночи галера встала на якорь у острова Кастелло-Россо, внезапно налетел шторм. Экипаж предпринимал лихорадочные усилия для того, чтобы галеру не выбросило на прибрежные скалы, и в этой сумятице Аруджу удалось освободиться от цепей и бежать, бросившись в штормовое море. Два часа он боролся с волнами, пока, окончательно обессилевший, не добрался до берега. Там его подобрали христианские землепашцы и из сострадания укрыли в своей хижине. Никто не искал Аруджа, галера, едва исправив повреждения, нанесенные штормом, ушла в море. Немного оправившись, Арудж вместе с местными рыбаками отправился в Саталью. Прибыв туда, Арудж явился к Хайр-Хану и своим рассказом сумел убедить правителя, что перед ним храбрый человек и опытный мореход».

Да, однако старший Барбаросса умел подать товар лицом и обладал несомненным даром убеждения! Губернатор доверил Аруджу небольшое судно для крейсирования в районе Родоса. Дело осталось за малым: захватить христианский корабль и привезти губернатору богатую добычу. Но с этой частью четкого жизненного плана у Аруджа не заладилось. «В первой же поездке, когда судно Аруджа встало на якорь, чтобы пополнить запасы пресной воды, внезапно появившиеся родосские галеры захватили судно и остававшийся на борту экипаж. Те, кто находился на берегу, рассеялись, и Арудж в печальном одиночестве возвратился в Саталью, откуда был с позором изгнан разгневанным Хайр-Ханом».

Ну стыд не дым, глаза не выест – главное, голову удалось унести на плечах.

Арудж был вынужден снова вернуться в Константинополь, где он, дабы не умереть с голоду, устроился носильщиком. Понятное дело, трудно было найти такого второго благодарного слушателя, как Хайр-Хан! Но Арудж Барбаросса, похоже, был из тех людей, которых неудачи закаляют и подвигают на новые авантюры. «Вскоре ему удалось устроиться кормщиком на бригантине, снаряженной двумя местными купцами для морских разбоев. Большая доля добычи должна была поступать хозяевам судна. Аруджу без труда удалось, едва судно покинуло гавань Золотой Рог, разжечь алчность в членах экипажа. Пообещав им делить всю добычу поровну, он заручился поддержкой экипажа, убил капитана и занял его место».

Вот так! Разумеется, после такого преступления Аруджа в Турции ждала неминуемая смерть, поэтому он отправился к берегам Африки. Однако при этом Арудж питал добрые чувства к близким. «По дороге Арудж навестил свой родной город, чтобы передать деньги живущей в крайней бедности матери. Увидев щедро отсыпанные Аруджем золотые монеты, его братья Исаак и Хайраддин воспылали алчностью. Они с готовностью бросили свои малодоходные ремесла плотника и горшечника ради рискованной судьбы морского разбойника». Как это знакомо! В стране победившей «диктатуры пролетариата» инженеры и научные сотрудники часто меняли стояние у кульманов и написание диссертаций на более высокооплачиваемый труд у станка. Ну а те, кто был пооборотистей, добивались реального успеха в жизни: становились официантами, мясниками, проводниками в международных вагонах или грузчиками в аэропорту Шереметьево. А вот в далекие времена было модно идти в пираты!

Тем не менее автор хроники счел необходимым привести слова свидетелей, утверждавших: «Хайр-ад-Дин заявлял, что пошел в море лишь для того, чтобы отомстить христианам за смерть одного его брата и мучения другого».

Но самое интересное было изложено в тех самых заметках на полях манускрипта, сделанных невидимыми чернилами, которые стали видимы на фотокопиях. Именно из выполненного Знаменским перевода этих едва различимых строчек я впервые узнал о мистическом артефакте. Должен сказать, что тогда я легкомысленно воспринял упоминание артефакта всего лишь как занимательную историю из популярной серии канала ТВ-3 «Тайные знаки». Однако в будущем этот кусок железа доставил нам немало хлопот!

Глава 5

Как я уже говорил, Знаменский выделил этот перевод косыми скобками. Вот первый из фрагментов.

/Со слов Драгута, которому эту тайну открыл лично Хайраддин Барбаросса, братьев Аруджа вдохновил заняться опасным воинским ремеслом ятаган, переданный Аруджу одним марабутом в Константинополе. Марабут, сам родом из альпухерийских мавров, заявил бедному носильщику, что сделает его богатым, удачливым и известным, если силу волшебного ятагана он использует для возвращения мавров в Испанию. На клинке ятагана обычно ставили клеймо мастера и клеймо с именем владельца, для которого был изготовлен клинок. Арудж с удивлением увидел на клинке свое имя и после этого уже выслушал марабута куда внимательнее. Марабут рассказал об условиях владения ятаганом, которых всего было три. Первое условие уточняло, что ятаган дает силу и удачу во всех начинаниях лишь тому, кто способен стать великим воином. Второе условие гласило: ятаган будет помогать своему владельцу до тех пор, пока тот не лишится магического клинка любым способом, при этом не важно, продаст ли он ятаган, потеряет или клинок будет украден. Второе условие также было недвусмысленно: ятаган перестанет помогать владельцу, если от него погибнет хоть один правоверный. В последнем случае с лезвия ятагана исчезнет клеймо владельца и он из могущественного магического предмета превратится в обычный клинок, пока не найдет нового владельца. И наконец, если от ятагана погибнут три правоверных, то с клинка исчезнет текст мусульманского символа веры – шахада, и клинок навсегда утратит свои магические свойства/.

Пожалуй, волшебный ятаган действительно произвел впечатление на братьев Аруджа: в те времена люди искренне верили как в мистику, так и словам старшего брата! Посетовав по поводу нынешнего огрубления и рационализации нравов, я вернулся к тексту манускрипта.

Итак, братья пустились искать приключений на море. Арудж сделал исполнительного Исаака своим лейтенантом, а энергичному Хайраддину обещал отдать под его командование первый же захваченный корабль. И слово свое сдержал очень быстро. «Едва выйдя в море, бригантина Аруджа встретила возле Негропонта (остров Эвбея в Эгейском море) турецкий галеон. Ошеломленный внезапным и смелым нападением, растерявшийся турецкий капитан сдал галеон без боя».

Похоже, что ятаган помог своему владельцу, лишив его врага воли к сопротивлению!

«Хайраддин поднял на галеоне свой флаг, и братья отправились к Сицилии, где после кровопролитной атаки овладели большим кораблем, перевозившим в Неаполь триста испанцев, между которыми находилось шестьдесят дворян». Однако на этом удача не покинула авантюриста, наконец преодолевшего черную полосу в жизни.

Вскоре султан Мулей-Ахмед принял на службу братьев Барбаросса и отдал им в пользование лучшие свои корабли. Не обошел он их и мелкими радостями: повелел выдать каждому из людей Аруджа по красному плащу и 2000 золотых на всех.

Дружба с султаном длилась недолго: он стал требовать большей доли добычи, и Арудж, послав куда подальше не в меру корыстолюбивого тунисского султана, заключил союз с независимыми корсарами, базировавшимися на острове Желва (Джерба, близ побережья Туниса). Теперь надежнейшим гарантом его безопасности являлась его корсарская слава. И он сделал все, чтобы ее приумножить, но главное, фортуна от него не отвернулась. Арудж в одном бою благодаря как стремительности, так и хитрости захватил две папские галеры, после чего стал гордостью мусульман и лютым врагом христиан.

Похоже, и на сей раз магические чары ятагана превратили врагов Барбароссы в беспечных, доверчивых существ.

Разумеется, после этого потерявший терпение арагонский король Фердинанд Второй начал беспощадное преследование братьев Барбаросса: флот Фердинанда блокировал порты Магриба (средиземноморское побережье Северной Африки), десанты наводящей ужас на мусульман безжалостной испанской пехоты захватили города Оран, Бужию (Беджайю) и стратегически важную крепость Пиньон (Ле-Пеньон) на входе в порт Алжир. Жестокая резня вынудила самых непокорных арабских правителей признать испанский протекторат.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.