Учение о сущности

Внутреннее определено, как форма рефлектированной непосредственности или сущности в противоположность внешнему, как форме бытия, но и то, и другое суть одно и то же тожество. Это тожество есть, во-первых, самообоснованное единство их обоих, как полная содержания их основа, или как абсолютная (мыслимая) вещь, оба определения которой суть безразличные, внешние моменты. Тем самым оно есть содержание и полнота, которая есть внутреннее в той же мере, как и внешнее, но притом есть не ставшее или перешедшее, а равное самому себе. Внешнее по этому определению не только равно по содержанию внутреннему, но оба суть одна и та же (мыслимая) вещь. Но эта вещь, как простое тожество с собою, различна от своих определений формы, и последние ей внешни; поэтому она сама есть нечто внутреннее, отличное от своей внешности. Но эта внешность состоит в том, что ее образуют эти самые оба определения, именно внутреннее и внешнее. Но самая вещь есть не что иное, как их единство. Тем самым обе эти стороны снова тожественны по содержанию. Но в вещи они суть взаимно проникающее себя тожество, полная содержания основа. Но во внешности они, как формы вещи, безразличны к этому тожеству, а потому и взаимны одна к другой.

2. Таким образом, они суть различные определения формы, имеющие тожественную основу не в них самих, а в некотором другом, определения рефлексии, сущие для себя: внутреннее, как форма рефлексии в себя, существенности; а внешнее, как форма рефлектированной в другое непосредственности или несущественности. Но природа отношения показала, что эти определения составляют просто одно тожество. Сила в своем обнаружении состоит в том, что предположенное и возвращающееся в себя определение есть одно и то же. Поэтому, поскольку внутреннее и внешнее рассматриваются, как определения формы, то они суть, во-первых, сама простая форма, а, во-вторых, так как они в ней определены вместе с тем, как противоположные, то их единство есть чистое отвлеченное опосредование, в коем одно есть непосредственно второе и второе потому, что оно есть одно. Таким образом, внутреннее есть непосредственно лишь внешнее, и оно потому есть определенность внешности, что оно есть внутреннее; наоборот, внешнее есть лишь внутреннее, так как оно есть лишь внешнее. Так как именно это единство формы содержит в себе оба его определения, как противоположные, то их тожество есть лишь этот переход; и в нем дано лишь другое обоих, а не их полное содержания тожество. Или, иначе, это сохранение формы есть вообще сторона определенности. То, что положено по ней, есть не реальная полнота целого, а полнота или сама вещь лишь в определенности формы; так как последняя есть просто связанное вместе единство обоих противоположных определений, то, поскольку одно из них берется за первое, – а все равно, какое берется таким образом – об основе или вещи, следует сказать, что она тем самым имеет столь же существенно другую определенность, но также лишь в другой; также, как уже было сказано, что она есть лишь в первой.

Таким образом нечто, которое есть еще лишь внутреннее, именно потому есть лишь внешнее. Или наоборот нечто, которое есть лишь внешнее, именно потому есть лишь внутреннее. Или, иначе, так как внутреннее определено, как сущность, а внешнее – как бытие, то некоторая (мыслимая) вещь, поскольку она есть в своей сущности, именно потому есть лишь непосредственное бытие; или вещь, которая только есть, именно потому находится еще в своей сущности. Внешнее и внутреннее суть определенность, положенная так, что каждое из этих определений не только предполагает другое и переходит в него, как в свою истину, но что оно, поскольку оно есть эта истина другого, остается положенным, как определенность, и указывает на полноту их обоих. Внутреннее есть тем самым завершение сущности по форме. Сущность, поскольку она именно определена, как внутреннее, содержит в себе указание на то, что она недостаточна и есть лишь отношение к своему другому, к внешнему; но последнее есть равным образом не только бытие или также осуществление, а относящееся к сущности или к внутреннему. Но дано не только взаимное отношение обоих, а то определенное отношение абсолютной формы, по коему каждое непосредственно есть его противоположность, и их обоюдное отношение к их третьему или, правильнее, к их единству. Их опосредование лишено однако этой содержащей их оба тожественной основы; их отношение есть поэтому непосредственное превращение одного в другое; и это связывающее их отрицательное единство есть простая бессодержательная точка.

Примечание. Движение сущности есть вообще становление понятия. В отношении внутреннего и внешнего именно выступает тот существенный момент понятия, что каждое из них есть непосредственно не только свое другое, но также полнота целого. Но эта полнота в понятии, как таковом, есть общее, – основа, которой в отношении внутреннего и внешнего еще нет. В отрицательном тожестве внутреннего и внешнего, составляющем непосредственное превращение одного из этих определений в другое, еще не достает также той основы, которая была ранее названа мыслимою вещью (Sache).

Весьма важно обратить внимание на неопосредованное тожество формы, как оно положено здесь еще без полного содержанием движения самой вещи. Оно выступает в вещи, как последняя есть в своем начале. Так чистое бытие есть непосредственно ничто. Вообще, все реальное в своем начале есть такое лишь непосредственное тожество; ибо в его начале моменты еще не противоположены и не развиты, с одной стороны, еще не приняты внутрь (errinert) из внешности, а с другой – еще не обнаружены и не выделены извнутри через свою деятельность; поэтому оно есть внутреннее, лишь как определенность относительно внешнего, и внешнее, лишь как определенность относительно внутреннего. Тем самым оно есть отчасти лишь непосредственное бытие; отчасти же, поскольку оно есть также отрицательность, долженствующая стать деятельностью развития, оно, как таковое, есть по существу пока лишь нечто внутреннее. Во всяком природном, научном и духовном развитии вообще оказывается, и очень важно убедиться в этом, что первое, пока нечто есть лишь внутреннее или также внутри своего понятия, именно потому есть лишь непосредственное, пассивное существование последнего. Так, обращаясь к ближайшему примеру – рассмотренное здесь существенное отношение прежде, чем оно получило движение и реализовалось через опосредование, через отношение силы, есть лишь отношение в себе, его понятие, или есть пока внутреннее. Но именно потому оно есть лишь внешнее, непосредственное отношение, отношение целого и частей, стороны которого имеют одна против другой безразличную устойчивость. Так, сфера бытия вообще есть сначала просто лишь еще внутреннее, и потому она есть сфера сущей непосредственности или внешности. Сущность есть сначала лишь внутреннее; и именно потому она принимается также за вполне внешнюю бессистемную совокупность; говорят сущность школы, сущность газеты, разумея под этим нечто сочетанное через внешнюю связь существующих предметов, поскольку она возникает без всякого существенного соединения, без организации. Или, обращаясь к конкретным предметам, зародыш растения или дитя еще внутреннее растение, внутренний человек. Но именно потому растение или человек, как зародыш, есть нечто непосредственное, внешнее, не сообщившее еще себе отрицательного отношения к себе самому, нечто пассивное, преданное инобытию. Так, и Бог в своем непосредственном понятии не есть дух; дух не есть непосредственная, противоположная опосредованию, но, напротив, вечно полагающая свою непосредственность и возвращающаяся от нее к себе сущность. Непосредственно Бог есть поэтому лишь природа. Или, иначе, природа есть лишь внутренний, действительный не как дух и потому не истинный Бог. Или, иначе, Бог в мышлении, как первом мышлении, есть лишь чистое бытие, или также сущность, отвлеченное абсолютное, а не Бог, как абсолютный дух, составляющий единственно истинную природу Бога.

3. Первое из рассмотренных тожеств внутреннего и внешнего есть безразличная как к отличению этих определений, так и к какой-либо их внешней форме основа или содержание. Второе есть неопосредованное тожество различаемого в них, непосредственное превращение каждого в свою противоположность или чистая форма. Но оба эти тожества суть лишь стороны одной и той же полноты, или, иначе, она сама есть лишь превращение одной из них в другую. Полнота, как основа и содержание, есть эта рефлектированная в себя непосредственность лишь через предполагающую рефлексию формы, снимающей свое различение и полагающей себя против него, как безразличное тожество, как рефлектированное единство. Или, иначе, содержание есть сама форма, поскольку она определяет себя, как различие, и обращает себя саму в одну из своих сторон, как внешность, в другую, как рефлектированную в себе непосредственность или внутренность.

Поэтому же, наоборот, отличения формы, внутреннее и внешнее, суть каждое положенное в нем самом, как полнота себя и своего другого; внутреннее, как простое рефлектированное в себя тожество, как непосредственное и потому также как бытие и внешность, как сущность; и внешнее, как внешнее лишь в смысле многообразного определенного бытия, т. е. положенное, как несущественное и возвратившееся в свое основание, стало быть, как внутреннее. Этот переход одного в другое есть их непосредственное тожество, как основа; но он есть также их опосредованное тожество; а именно каждое из них есть то, что оно есть, полнота отношения, лишь через свое другое. Или, наоборот, определенность каждой из этих сторон тем, что она в ней есть полнота, опосредована с другою определенностью; полнота опосредывается, таким образом, через форму или определенность с самою собою, и определенность опосредывается с собою через свое простое тожество.

То, что есть нечто, есть поэтому вполне в его внешности; его внешность есть его полнота, первая есть также его рефлектированное в себя единство. Его явление есть рефлексия не только в другое, но и в себя, и его внешность есть поэтому обнаружение того, что оно есть в себе; и так как его содержание и его форма, таким образом, совершенно тожественны, то оно в себе и для себя есть не что иное, как то, что обнаруживает себя. Оно есть откровение своей сущности так, что сущность состоит именно в том, чтобы быть тем, что открывает себя.

Существенное отношение в этом тожестве явления с внутренним или сущностью определило себя, как действительность.

Третий отдел

Действительность

Действительность есть единство сущности и осуществления; в первой имеют свою истину лишенная образа сущность и лишенное удержа явление или неопределенная устойчивость и непостоянное многообразие. Осуществление есть, правда, возникшая из основания непосредственность, но она еще не положила формы в ней; и так как эта, определенная, лишь как рефлексия в другое, устойчивость развивается в рефлексию в себя, то она становится двумя мирами, двумя полнотами содержания, из коих одна определяется, как рефлектированная в себя, другая, – как рефлектированная в другое. Существенное же отношение представляет собою их отношение формы, завершение которого есть такое отношение внутреннего и внешнего, в котором содержание их обоих есть лишь одна и та же же тожественная основа и равным образом одно и то же тожество формы. Так как и это тожество оказалось касающимся формы, то отношение формы их различия снято и положена их одна абсолютная полнота.

Это единство внутреннего и внешнего есть абсолютная действительность. Эта действительность есть ближайшим образом абсолютное, как таковое, – поскольку оно положено, как единство, в котором форма сняла себя и обратила себя в пустое или внешнее различение внешнего и внутреннего. Рефлексия относится к этому абсолютному, как внешняя, которая скорее рассматривает его, чем оказывается его собственным движением. Поскольку же она по существу есть последнее, она есть отрицательный возврат в себя.

Во-вторых, действительность собственно. Действительность, возможность и необходимость образуют собою формальные моменты абсолютного или его рефлексию.

В-третьих, единство абсолютного и его рефлексии есть абсолютное отношение или, правильнее, абсолютное, как отношение к себе самому; субстанция.

Первая глава

Абсолютное

Простое самостоятельное абсолютное есть неопределенное, или правильнее, в нем разрешилась вся определенность сущности и осуществления как бытия вообще, так и его рефлексии. Поэтому определение того, что есть абсолютное, оказывается отрицательным, и само абсолютное является лишь отрицанием всех предикатов и пустотою. Но так как оно должно быть высказано также, как положение всех предикатов, то оно является формальнейшим противоречием. Поскольку эти отрицания и положения принадлежат внешней рефлексии, то тут оказывается та формальная несистематическая диалектика, которая с легкостью нападает там и сям на многие определения и с такою же легкостью обнаруживает, с одной стороны, их конечность и совершенную относительность, а с другой, так как абсолютное предносится ей, как полнота, высказывает о нем все определения, не будучи в состоянии возвести этих положений и отрицаний к некоторому истинному единству. Но должно быть изображено, что такое абсолютное; однако это изображение не может быть некоторым определением, ниже внешнею рефлексиею, через которую возникли бы эти определения, а есть изложение (Auslegung) и притом собственное изложение абсолютного и лишь некоторый указатель того, что такое оно есть.

А. Изложение абсолютного

Абсолютное не есть только бытие, ниже также сущность. Первое есть нерефлектированная, вторая рефлектированная непосредственность; то и другая есть далее полнота в них самих, но притом определенная. В сущности бытие выступает, как осуществление, и отношение бытия и сущности развилось в отношение внутреннего и внешнего. Но внутреннее есть сущность, как полнота, имеющая то существенное определение, что она отнесена к бытию и есть непосредственно бытие. Внешнее также есть бытие, но с тем существенным определением, что отнесенное к рефлексии оно есть также непосредственно чуждое отношению тожество с сущностью. Само абсолютное есть абсолютное единство обоих; оно есть то, что вообще образует основание существенного отношения, которое, как отношение, еще не возвратилось к этому своему тожеству, и основание которого еще не положено.

Отсюда следует, что абсолютное определяется, как абсолютная форма; но вместе с тем не как такое тожество, моменты которого суть простые определенности; оно есть тожество, каждый из моментов которого в нем самом есть полнота и тем самым, как безразличный к форме, есть полное содержание целого. Но, наоборот, абсолютное есть абсолютное содержание, таким образом, что содержание, будучи, как таковое, безразличным многообразием, обладает в нем отрицательным отношением формы, вследствие чего его многообразие есть одно и то же самостоятельное тожество.

Тожество абсолютного тем самым потому абсолютно, что каждая из его частей сама есть целое, или каждая определенность есть полнота, т. е. что определенность стала вполне прозрачною видимостью, некоторым исчезнувшим в своем положении отвлечением. Сущность, осуществление, сущий в себе мир, целое, части, сила, – эти рефлектированные определения являются для представления, как имеющее значение для себя истинное бытие; но абсолютное есть относительно них то основание, в коем они исчезли. А так как в абсолютном форма есть лишь простое тожество с собою, то абсолютное не определяет себя; ибо определение есть некоторое различение формы, имеющее ближайшее значение, как таковое. Но так как оно вместе с тем содержит в себе вообще всякое различение и определение формы, или так как оно само есть абсолютная форма и рефлексия, то в нем должно выступать также различие содержания. Но само абсолютное есть абсолютное тожество; это его определение, так как все многообразие сущего в себе и являющегося мира или внутренней и внешней полноты внутри его снято. Внутри его самого нет никакого становления, ибо оно не есть бытие, равным образом не есть рефлектирующее себя определение; ибо оно не есть лишь внутри себя определяющая себя сущность; оно не есть также некоторое обнаружение себя, ибо оно есть тожество внутреннего и внешнего. Но, таким образом, движение рефлексии противостоит своему абсолютному тожеству. Первое снято в последнем и таким образом есть лишь его внутреннее, а тем самым и его внешнее. Оно состоит поэтому ближайшим образом лишь в том, чтобы снимать свое действие в абсолютном. Оно есть потустороннее многообразных различений и определений и то их движение, которое совершается за спиною абсолютного; поэтому оно есть как его усвоение, так вместе и уничтожение; оно есть то отрицательное изложение абсолютного, которое было ранее упомянуто. В его истинном изображении это изложение есть достигнутое покуда целое логического движения бытия и сущности, содержание коего не выхвачено извне, как нечто данное и случайное, равным образом не погружено путем внешней ему рефлексии в пучину абсолютного, но определило себя в нем через свою внутреннюю необходимость, и, как собственное становление бытия, равно как рефлексия сущности, возвратилось в абсолютное, как в свое основание.

Но это изложение само имеет вместе с тем некоторую положительную сторону, поскольку конечное именно своим уничтожением в основании показывает свою природу – быть относимым к абсолютному или содержать абсолютное в нем самом. Но эта сторона есть не столько положительное изложение самого абсолютного, сколько изложение определений, состоящих именно в том, что они исчезают в абсолютном, как в своей пучине, и потому также имеют его своим основанием, или, иначе, в том, что то, что дает им, видимости, устойчивость, есть само абсолютное. Видимость есть не ничто, а рефлексия, отношение к абсолютному; или, иначе, видимость есть, поскольку в ней показывается абсолютное. Таким образом это положительное изложение еще удерживает конечное от его исчезновения и рассматривает его, как некоторое выражение и образ абсолютного. Но прозрачность конечного, дозволяющая абсолютному лишь просвечивать в первом, заканчивается полным исчезновением; ибо в конечном нет ничего, что давало бы ему какое-либо отличие от абсолютного; конечное есть лишь среда, поглощаемая тем, что показывается в ней.

Поэтому положительное изложение абсолютного само есть лишь видимость; ибо то истинно положительное, что содержит его, и излагаемое содержание есть само абсолютное. Какие бы ни оказывались дальнейшие определения, та форма, в коей показывается абсолютное, есть нечто уничтоженное, которое принимает изложение извне, и в котором оно приобретает некоторое начало для своего действия. Такое определение имеет в абсолютном не начало свое, а лишь свой конец. Потому хотя это изложение есть абсолютное действие через свое отношение к абсолютному, в которое оно возвращается, но оно таково не по своей исходной точке, составляющей внешнее абсолютному определение.

Но в действительности изложение абсолютного есть его собственное действие, которое настолько же начинается от себя, насколько и приходит к себе. Абсолютное, даже как лишь абсолютное тожество, есть нечто определенное; именно оно определено, как тожественное; так положено оно рефлексиею в противоположность противоположению и многообразию; или, иначе, оно есть вообще лишь отрицательное рефлексии и определения. Поэтому не только это изложение абсолютного есть нечто несовершенное, но таково и самое это абсолютное, к которому изложение пришло. Или иначе, то абсолютное, которое есть лишь абсолютное тожество, есть лишь абсолютное некоторой внешней рефлексии. Оно есть поэтому не абсолютно абсолютное, а абсолютное в некоторой определенности или атрибут. Но абсолютное есть атрибут не только потому, что оно есть предмет некоторой внешней рефлексии и потому нечто определенное ею. Или, иначе, рефлексия есть не только внешнее абсолютному, но непосредственно, именно потому что она ему внешня, она ему и внутрення. Абсолютное есть абсолютное лишь потому, что оно есть не отвлеченное тожество, а тожество бытия и сущности или тожество внутреннего и внешнего. Оно само есть следовательно абсолютная форма, которая показывает его в себе и определяет, как атрибут.

В. Абсолютный атрибут

Употребленное выше выражение – абсолютно абсолютное – означает возвратившееся в себя в своей форме абсолютное или абсолютное, форма которого тожественна его содержанию. Атрибут же есть лишь относительное абсолютное, связь, не означающая ничего иного, кроме абсолютного в некотором определении формы. А именно форма прежде всего до ее полного изложения лишь внутрення или, что то же самое, лишь внешня, вообще есть прежде всего определенная форма или отрицание вообще. Но так как она вместе с тем есть форма абсолютного, то атрибут составляет собою все содержание абсолютного; он есть полнота, которая ранее того являлась, как мир или как одна из сторон существенного отношения, каждая из которых сама есть целое. Но оба мира, являющийся и сущий в себе и для себя, должны были быть каждый в своей сущности взаимно противоположными. Одна сторона существенного отношения была, правда, тожественна другой; целое было тем же, что и части; обнаружение силы имело то же содержание, что и она сама, и внешнее вообще было тем же, что и внутреннее. Но вместе с тем каждая из этих сторон должна была иметь еще и свою непосредственную устойчивость, одна, как сущая, другая, как рефлектированная непосредственность. Напротив того, в абсолютном эти различенные непосредственности понижаются до состояний видимости, и полнота, которая и есть атрибут, положена, как его истинная и единственная устойчивость; определение же его, – как несущественное.

Атрибут есть атрибут потому, что он есть простое абсолютное тожество в определении тожества; с этим определением вообще могут быть затем связаны и другие определения, напр., что есть также многие атрибуты. Но так как абсолютное тожество имеет лишь то значение, что не только все определения сняты, но что они суть также рефлексия, которая сама себя сняла, то в ней все определения положены, как снятые. Тожество положено, как абсолютное, или атрибут имеет абсолютное своим содержанием и устойчивостью; его определение формы, вследствие которого он есть атрибут, поэтому также положено непосредственно, как простая видимость, отрицательное, как отрицательное. Так как положительная видимость, которую изложение сообщает себе посредством атрибутов, не захватывает в свою границу конечного, как чего-либо сущего в себе и для себя, но разлагает свою устойчивость в абсолютное и расширяет последнее в атрибут, то в нем снимается даже то, что он есть атрибут; она погружает его и свое разлагающее действие в простое абсолютное.

Но так как рефлексия возвращается от своего различения только к тожеству абсолютного, то она вместе с тем не переходит из своей внешности к истинному абсолютному. Она достигла лишь неопределенного, отвлеченного тожества, т. е. того, которое состоит в определенности тожества. Или, иначе, так как рефлексия, как внутренняя форма, определяет абсолютное, как атрибут, то это определение есть еще нечто различное от внешности; внутреннее определение не проникает всего абсолютного; его обнаружение состоит в том, чтобы исчезнуть в абсолютном, как только положенное.