Петля Афродиты

Надежда Алексеевна вспомнила, что ее проблемы не должны портить жизнь людям, тем более Богдану. Он всегда относился к ней с предельным вниманием и пониманием, всегда принимал ее сторону во время ссор с мужем, давал дельные советы, лечил все их семейство. Очень хороший человек Богдаша. И смешной. Торчащие во все стороны волосы, торчащие усы, круглые голубоватые глаза, обиженно оттопыренные губы (на самом деле Богдан обижался крайне редко) и большие уши – разве не смешно? Если б не крупная фактура, он был бы похож на добряка-гнома из диснеевской сказки, способного превратить жизнь в праздничный фейерверк. Когда Надежда Алексеевна смотрела на него, ее губы сами собой растягивались в улыбке, но не сегодня, не сейчас.

– Божественно, – вскоре причмокивал он, пережевывая шедевр из слоеного теста с дивным кремом. – Ты лучшая в мире хозяйка.

– Думаешь, комплимент кинул? – надулась она. – Хозяйка! Хм! Современную женщину устроит сравнение только с королевой.

– Амбиции, Нюша, яд. Они сводят в могилу всех без разбору: слабых и сильных, бедных и богатых, молодых и старых, сводят раньше срока. А жизнь так прекрасна… и быстро проходит. Так на фиг ее сокращать? Ну-ка давай по чесноку: чего тебя плющит?

– Фу, Богдан! – сморщила она нос. – Выражаешься, как молодняк на пятаке… как наш Артемка! Толковый словарь нужен, когда его слушаешь.

– Стараюсь не отстать от жизни. Так что там у тебя? Колись.

– Ты серьезно… считаешь, со мной что-то не так?

Если честно, не хотелось бы Надюше услышать, что именно с ней не так, а Богдан, казалось, легко считывает ее тревоги вместе с мыслями. Это, извините, никому не нравится. К счастью, щелкнул замок в прихожей. Надежда Алексеевна подхватилась, обрадовавшись, что диалог с Богдашей прерван. Иначе она не удержалась бы и вывалила на него свои подозрения, досаду, негодование, упреки и… в запале можно такого наговорить, что потом стыдно будет даже в зеркало смотреть, не то что в глаза Богдану.

– Это Валера, – бросила она ему, идя к выходу, но телефонный звонок заставил ее вернуться к столику у дивана и взять трубку, данная мелодия стояла на номере матери. – Наконец-то! Мама, куда ты пропала?..

– Извините, – послышался в трубке незнакомый мужской голос, – я врач «Скорой помощи». Мы нашли вашу мать в парке. Она лежала на дне оврага, который находится за деревянной беседкой…

– Что-что? Лежала? – не могла с ходу включиться Надежда Алексеевна, встревожившись. – Почему лежала? Как это?..

– Видимо, упала…

– У деревянной беседки? А что она делала в парке в такую погоду?

– Наверное, гуляла. Нам позвонили, мы приехали и…

– Она жива?!

– Жива, жива, но… в стабильно тяжелом состоянии. В сумочке мы обнаружили телефон и позвонили вам, чтобы сообщить, где искать ее.

– Я сейчас приеду…

Вошел муж. В кои-то веки Надя не обратила на него внимания, не кинулась встречать – нет, она вообще отвернулась, будто один его вид мешал вести диалог по телефону. А Болотов сразу же надул губы, потому что… искал повод! Хотя бы косвенный. Надо же как-то начать, за что-то зацепиться?

– Обязательно приезжайте, но не в парк, – говорил тем временем доктор в трубке. – Мы отвезли ее в четвертую больницу, там вы сможете навестить свою мать и поговорить с врачом.

– Я… да… я приеду… конечно. Спасибо.

Когда она убежала, ничего не объяснив мужу, Болотов повернулся к жующему другу, представляя собой один большущий вопрос. Богдаша, научившийся без слов понимать его, пожал плечами:

– Не знаю. Ей позвонили только что, о чем шла речь, я не вслушивался.

– Странно… – разгуливая по гостиной, словно это чужой дом, произнес Болотов. К чему он бросил это слово «странно»? Что странного в том, если жена получила плохие новости? Плохие? Валерий Витальевич насторожился: – Боня, речь обо мне шла?

– Нет, – беспечно ответил тот, беря очередной кусок торта. Во всяком случае, половину кто-то съел, а утром торта на столе Болотов не видел, значит, Надя приготовила его днем. – Точно нет. А чего это ты так всполошился, м? Боишься стукачей, да?

Разумеется, он знал о подпольной жизни друга, не одобрял, но и не считал своей обязанностью доносить Надюше. Фактически Богдаша являлся тормозом, мешавшим осуществить перемены, он отговаривал Валерия Витальевича от неосмотрительного поступка, но кто же слушает голос разума?

– Перестань жрать сладости килограммами, ты безобразно толст, – не нашел ничего лучшего Болотов, кроме как наехать на обжору.

– Мы не в духе? – хохотнул Богдан. – Что, опять? Опять тебя крутит?

– На что ты намекаешь?

– Я разве намекаю? Хм! Я всегда говорю в лоб.

Стремительно вошла Надюша при полном параде, на ходу застегивая сумочку, и невольно Валерий Витальевич посмотрел на жену взглядом постороннего. Ей пятьдесят один, но слова «состарилась, старая» Нюше не подходят. Она до сих пор фигуристая, яркая, эффектная, до сих пор у нее аквамариновые глаза, а губы не потеряли естественного цвета. Но Надя… Надя уже не та, она другая.

– Богдан, не отвезешь меня в четвертую больницу? – спросила Надежда Алексеевна. – Я не смогу вести машину.

Она обожает одеваться в один цвет, по ее мнению, это изысканный стиль, Болотову пристрастие к однотонности не нравилось. Сейчас на ней темно-бордовый костюм, такая же по цвету водолазка – скучновато. Только одна-две мелких детали могли быть другого цвета – маленький шарфик, брошь, платок. Про детали Нюша забыла, к тому же и сумку схватила из другой оперы – коричневую, а это нонсенс. Значит, дело серьезное. И она действительно была перевозбуждена. Однако Болотова задело, что жена игнорирует его. А вдруг узнала об Инночке и приняла оборонительную стойку, для начала исключая мужа из поля зрения?

– Тебе не кажется, что с подобными просьбами обращаются к мужу? – заметил он слегка раздраженно. – То есть ко мне?

– Ты устал, а мы с Богдашей бездельничали…

– Ничего, я справлюсь, – перебил он. – А что, собственно, случилось?

– Мама… она… – У Надюши дрогнул голос. – Ее нашли без сознания в парке и повезли в четвертую больницу. Меня просили приехать.

У Болотова появился мощный повод… отложить перемены! Да, да, да! Отложить на неопределенный срок! Это его безумно обрадовало. Как гора с плеч!

* * *

Дождь лил полдня, к вечеру поутих. Инна вышла на балкон, выставила руку – капли все же срывались, но были редкими и теплыми. Она решила пройтись. Ну хотя бы в магазин сходить, что ли, а то сама по себе прогулка не вдохновляла, как-то не до того. Поставленная цель сокращает время ожидания, пока туда-сюда сходишь, глядишь – час пролетел. А если сходить подальше, то и два часа пролетят.

Инна переоделась, не забыла телефон, посмотрела – хватит ли зарядки… Хватит, хватит. Только он все равно не звонит и вряд ли позвонит, догадывалась девушка и огорчалась с каждым часом все больше и больше. Так не пойдет, нужна какая-то перемена, смена места, развлечение. И вот она вышла из подъезда, накинула на голову капюшон плаща и не торопясь отправилась в дальний супермаркет, обходя лужи, в которых отражались печальные огни фонарей. Переходя по диагонали сквер, заросший густой травой, загадала: если будет нечетное количество шагов, он позвонит в течение пяти минут… Количество оказалось четным, Инна усмехнулась:

– Фу, какая глупость.

В супермаркете она обошла все отделы, изучила, наверное, каждое наименование товаров, накупила всякой ерунды (половина покупок точно не пригодится в ближайшее время) и пустилась в обратный путь. Не торопилась. А куда, собственно, торопиться? На улице хотя бы пространство, воздух, которого не хватает в квартире, и время не ползет с черепашьей скоростью.

Бульвар пустовал, прохожие встречались редко, с неба лениво капало. Небо плакало, и Инне хотелось плакать. О, как хотелось плакать, потому что ужасно жалко себя. Чтобы отвлечься, она вполголоса бубнила в такт шагам:

– Мне… нужно… ра-ботать… Завтра… пойду… искать… А что я умею? Ни-че-го. Я ничего не умею, но хочу ра-бо-тать.

Ничего – это она загнула. Просто опыта работы нет, а высшее образование есть, как у большинства. Впрочем, о какой работе она грезит? Обстоятельства не те, чтобы начинать работать…

И вдруг звонок! Наверняка у Болотова был долгий и тяжелый разговор, поэтому не звонил, а она, глупая, невесть что думала. Инна бросила пакеты на скамью, мимо которой проходила, иначе покупки очутились бы на мокром асфальте. И сама присела на край скамьи, прошептав в трубку:

– Да, Валера?

– Инночка, прости, что не звонил так долго, но случилось непредвиденное…

О, начало – хуже некуда, Инна повесила нос:

– И что же случилось?

– Я сейчас в больнице. Теща в реанимации, ее вытаскивают с того света, мы ждем результата.

– Понимаю…

– Извини, дорогая, идет врач… Завтра утром приеду. Пока.

Ничего нового: опять уважительная причина. В сущности, она и не рассчитывала на иной результат, разве что самую малость, ну, совсем капельку…

Внезапно ее внимание привлек человек, он пересекал бульвар, шагая быстро и решительно, Инне показалось, шел по направлению к ней. Да ведь к ней! Вон слева и справа в нескольких метрах от Инны другие скамейки, а человек стремительно идет по точному курсу. Фигура незнакомая.

И что-то екнуло внутри, испуганно забилось, панически приказывая: а ну-ка, бегом отсюда! Девушка огляделась – вокруг никого. Может, человек спешит по своим делам, а Инне что-то там мерещится после новостных передач о всяческих ужасах. Однако действовать в данных обстоятельствах следует только по одному нехитрому принципу: от греха подальше.

Она подхватила сумки и двинулась вдоль бульвара. Вскоре услышала шаги сзади, оглянулась… Человек был недалеко. Может быть, ему нет никакого дела до нее, но насильники, маньяки, уроды… этого добра слишком много, чтобы устраивать здесь демонстрацию бесстрашия. Инна ускорила шаг. Но и человек сзади ускорил! А если он все же пытается догнать ее? Зачем? На всякий случай Инна побежала…

Что должна думать девушка, уверенная, что за ней бегут? Знать – это одно, видеть – совсем другое. Инна оглянулась. Нет, не ошиблась, человек сзади тоже бежал. И еще раз оглянулась… О боже, да он совсем близко. Она заметила темную куртку, капюшон и даже шарф, обмотанный вокруг горла и закрывающий нижнюю часть лица… Вот тут Инна испугалась по-настоящему, ее прошиб пот, в голову ударила кровь, в глазах пульсировали круги. И как нарочно – никого! Вымер город, что ли?

Инна бежала, оглядываясь и с каждым разом убеждаясь, что человек преследует ее. Кто он? Что хочет сделать? Строить предположения она не успевала, это потом – когда достигнет безопасного места. А вон и дом вдали, за сквером, сверкает окнами. Инна не испугалась ринуться в чащу, она знала местоположение всех деревьев и кустов, посему не ошибется, а незнакомец будет бежать на звук и кто знает – может, врежется лбом в ствол дерева?

Последний раз оглянулась Инна… Сомнения если и теплились мизерные, то рассеялись в миг – он тоже бросился в чащу за ней! Инна дунула со всех ног, больше не оглядываясь. Она неслась, ловко огибая кусты, иногда хваталась за ветки, чтобы выбраться из липких комьев земли, к сожалению, в сквере не везде посеяли травку. Наконец выскочила на асфальт почти у самого дома. Естественно, оглянулась, присматривалась к скверу, но ни человека не увидела, ни характерных для погони звуков не расслышала. Он отказался от преследования? Видимо, так. Инна с облегчением вздохнула, повернулась и… врезалась в мужскую фигуру. От ужаса девушка вскрикнула…

* * *

Доктор слишком скупо обозначил положение:

– Мне нечем вас обнадежить. Инсульт. Тяжелый. Надо ждать – это все, что могу посоветовать.

М-да, медиков в красноречии не упрекнешь. Нет, то, что плохо – Надежда Алексеевна усвоила еще дома, а насколько плохо? Доктору некогда, он перепоручил ее медсестре, которая дала команду идти за ней, сам же удалился.

– Успокойся, Надя, – утешал жену Болотов. – Вера Ефимовна жива, это уже обнадеживает.

– Всего несколько фраз… – хлюпала она носом. – Коротких. Неужели нельзя чуточку больше дать информации родным людям, которые сами близки к сердечному приступу? Хотя бы сказать, какие нужны лекарства, есть же суперсовременные препараты, мы в состоянии приобрести… Или какое следует организовать питание… уход…

– Тише, Нюша. Могло ведь быть хуже.

– Совершенно верно, могло, – подключилась медсестра, бодро шагая впереди. – Не сердитесь на доктора, у нас переполнено отделение, ему правда некогда. Знаете, я больше двадцати лет здесь работаю, могу сказать, что вас ждет, если желаете.

– Ну, ну? – подключился к диалогу Болотов.

– Ничего хорошего. Никто не знает, сколько времени ваша мать пролежала без помощи. Когда ее привезли, одежда на ней была насквозь мокрая, значит, она лежала под дождем, переохладилась. А ведь именно в первый час медицинская помощь наиболее эффективна. Препараты у нас есть, вы зря волнуетесь. Проведут обследование, тогда скажут, каких лекарств не хватает, вы приобретете. Но поймите: возраст! Сейчас все зависит от силы организма, захочет ли он жить.

Как образцовая дочь Надежда Алексеевна обожала свою мать, чего нельзя сказать о зяте – но это же классика жанра! Правда, Валерий Витальевич не то чтобы не любил тещу, точнее будет сказать, не доверял ей. Недоверие базировалось на слабой платформе: ну, воровала теща спиртное и тайком попивала – это небольшой грешок, ну, болтлива бывала, ну, немного раздражала глупыми советами. По большому счету ему и упрекнуть-то ее не в чем, а вот не питал он к ней доверия. Впрочем, было несколько эпизодов, когда теща вылезала из оболочки рафинированной барышни на выданье, перепутавшей века. Нечаянно милейшая теща перерождалась в злобную мегеру – это было что-то. Думала, никто из знакомых не видит ее, а Болотов случайно оказался вблизи. Он поразился двуликости и лицедейству тещи. Однако! Кто из нас в определенных обстоятельствах не бывал злым, несправедливым, грубым? Жену она, без сомнения, учила премудростям, почерпнутым из сериалов, Валерий Витальевич вмиг раскусывал, где жена пела под тещину дудку, ставил обеих на место. Однако в общих чертах его дом – царство мира, а по требованию – и благодати. В конце концов, теща доживала свой век в тепле, уюте и достатке с единственной дочерью и тремя внуками, имеет право на сладкую старость. Мешать не мешала – места в квартире хватит на пять тещ, стало быть, причины неприятия матери жены надуманны. Болотов попросту придирался, присвоив ей статус: посторонняя. Очень точное слово – посторонняя, именно так теща и вела себя в семье дочери, ей все пофиг, кроме собственной персоны. Удивительно эгоистичная старушка. Смерти Вере Ефимовне он, разумеется, не желал, но и переживать – не переживал за ее состояние.

На первом этаже больницы медсестра завела их в пустую, если не считать пары стульев, комнату с окошком. Пожилая женщина в белом халате и небрежно повязанном платке на голове выдавала вещи Веры Ефимовны, сверяясь с описью. Процедура нудная, Валерий Витальевич откровенно скучал, барабанил пальцами по подоконнику, насвистывал и получал замечания – кастеляншу (это, видимо, она) раздражал свист.

– Кукла… – назвала следующий предмет кастелянша.

– Кукла? – переспросила Надюша. – Это не наша…

– Ваша, ваша, – заверила кастелянша.

– У моей матери не было кукол… тем более таких…

– У меня все по описи, – рассердилась кастелянша. – Женщина, не задерживайте меня, за сверхурочные мне никто не платит. Тут горы всякого барахла, которое завтра рассортировать надо, а некоторые вещи и высушить, нам негде хранить ваше добро. Сделайте одолжение, заберите куклу и хоть выбросьте.

Странно, что медсестра не ушла по своим неотложным делам, а присутствовала при выдаче вещей. Скорей всего, она находилась здесь в качестве свидетельницы, чтобы родственники больной не предъявили претензий. А то бывает, орут, будто у их матери, помимо ободранного кроликового манто, в ушах болтались бриллиантовые серьги до плеч, которых нет в описи. Медсестра и внесла некоторые разъяснения:

– Ваша мама держала эту куклу обеими руками, когда ее нашли в парке. Медики «Скорой» пальцы не смогли разжать, это сделали только у нас, но с трудом. Ваша мама не просто держала куклу, она ее к груди прижимала. Так прижимают очень дорогую вещь… Неужели вы никогда не видели этой куклы?

– Никогда, – уверенно ответила Надежда Алексеевна.

Валерий Витальевич заинтересовался, что там за куколка, подошел ближе. Ничего особенного. Кукла оказалась непрезентабельной – тряпичной и весьма потрепанной, стало быть, игрушка старая, да и сшита кустарным способом. Всего сантиметров тридцать-сорок. Вышитые глазки, бровки и ротик, из желтых ниток сделаны волосы и разделены на два хвостика, есть и спутанная челочка. Носа не имелось, но он был когда-то, о чем свидетельствовала вмятина с остатками нитей – оторвали кукле носик. Ручки сшиты неплохо, да и ножки тоже, на одной сохранилась обувь – некое подобие ботинка. Одели куклу в веселенькое платье – зеленое в желтый горошек, украшенное множеством оборочек и рюшей. А новой игрушка была очень даже симпатичной и забавной. Нет, самоделка добротная, шила ее мастерица, тем не менее это самоделка. Безусловно, кукла – не тещина работа, эта мадам вряд ли держала в руках иголку хоть когда-нибудь. Болотов даже засомневался: а знает ли его дорогая теща, что на свете существуют иголки с нитками, что ими шьют платья или, например, таких симпатичных куколок?

– Заберите, – настаивала медсестра, обращаясь к Надежде. – Даст бог, мама ваша поправится, вы и спросите ее, что это за кукла.

Надежде Алексеевне ничего не оставалось делать – она брезгливо сунула тряпичную куклу в пакет с вещами матери и вдруг вспомнила:

– А зонт?

– Какой зонт? – спросила медсестра.

– Обычный. Мама пошла в парк, а погода с утра грозилась дождем, в таких случаях она обязательно берет зонт.

– Зонта не было, – заявила кастелянша.

– Не было, – подтвердила и медсестра.

– Я, видимо, кажусь вам мелочной, – залепетала в извиняющейся тональности Надюша, – но у моей матери особые зонты… эксклюзивные… авторские… она ими очень дорожит…

Медсестра смотрела на нее с жалостью, и Надюша осеклась, опустив глаза, соединив брови, ибо за жалостью читалось: пусть мама сначала выживет, потом будет зонтики считать.

– Я помогала раздевать вашу маму, – сказала медсестра, – сумка была, кукла была, газовый баллончик был…

– Газовый баллончик? – пожала плечами Надежда Алексеевна. – Зачем ей газовый баллончик?

– Для самообороны, – предположила медсестра. – Он находился в нагрудном кармане жилета. А зонта не было.

Махнув рукой, мол, и бог с ним, с зонтом, Надежда Алексеевна взяла два пакета в одну руку, но Валерий Витальевич забрал их. Поблагодарив медработников, оба вышли в длинный темный коридор. Шли молча. Между ними давно образовался вакуум, по негласному договору тема «почему у нас так?» находилась под запретом, оставшись наедине, он и она ощущали себя в разных точках галактики. И оба это понимали.

Выйдя из здания в парк, прилегающий к больнице, они с облегчением выдохнули сжатый больничный дух незаметно друг для друга. Болотовы стали скрывать и свои эмоции. Как чужие. А ведь конфликтных ситуаций у них будто бы и не было. Однако у кого рыльце в пуху? Кто час за часом исподволь сооружал эту разобщенность? Болотов и не отрицал бы вину, появись обвинитель, потому в данную минуту решился пойти на сближение с женой, а начинать лучше всего с шутки:

– Я и не знал, что моя любимая теща играется в куколки.

– Хочешь сказать, моя мать впала в маразм?

Надин голос напомнил «дворники», разгребающие воду на лобовом стекле, – такой же скрипучий, невыразительный, монотонный и действующий на нервы. Валерий Витальевич про себя признал, что шутка действительно неудачная, но, с другой стороны, Надя могла бы и смягчиться.

Остаток пути до машины, потом до дома прошел в натянутом молчании. Когда людям не о чем поболтать и уже ничто их не объединяет, время, проведенное вместе, отравляет обоих.

3

Любовница

– Пойми, я не мог ее добить… просто не мог, – винился Болотов утром, находясь у той, с которой хотел бы встретить старость, но при этом не хотел порвать с семьей.

– Я знаю, ты благородный человек, – тускло вымолвила Инна, опустив длинные ресницы, от которых тень упала на скулы. – Но почему-то твое благородство мало распространяется на меня…

– Да при чем тут благородство! – взорвался Болотов.

Он ходил, ходил… Это такая примитивная реакция на ситуацию, в которой внутреннее неудобство выражается в тупом движении. А она сидела в углу дивана, поджав под себя ноги, укрытые пледом, и слушала его с монашеским смирением. В сущности, Болотов пустился в путешествие вокруг дивана с Инной, прячась от ее глаз. Впрочем, это было лишним, ведь она на него не смотрела. Он взмахивал руками, приглаживал волосы, тер подбородок, нос… и понимал, что выглядит дерьмом. Себя со стороны сложно увидеть, еще сложнее – дать себе же честную оценку, а он успешно делал то и другое. И на собственной фальши ловил себя, кстати, по изворотливости Валерий Витальевич просто чемпион мира.

Инна – очаровательная шатенка с волнистыми волосами и бледно-серыми глазами, чистыми, как родниковая вода. Он обожал ее сдобные губы, молочную кожу, мягкие ладони с аккуратными ноготками на пальцах, упругое и богатое тело, которым Болотов упивался до самозабвения. А как ему льстило, что его, седовласого мэна, любит хорошенькая и молоденькая девочка – почти ровесница дочери! Но сегодня Инна ощущала себя обманутой, потому робко взбунтовалась, ее голос дрожал, в родниковой воде глаз просматривалось помутнение от обиды. Она уже не верила словам-пустышкам, как догадывался Болотов, и это беспокоило его.

– При чем тут благородство? – повторил он мирно, плюхнувшись рядом с ней на диван. – У нее (между собой они никогда не произносили имени жены Болотова) мать при смерти. Мать умирает! Ты не знаешь, что это такое, и желательно, чтобы не узнала как можно дольше. Кстати, ты забыла? У меня есть еще трое детей, я бы не хотел их потерять. Для них удар по матери в этой ситуации станет ударом по ним.

– Твои дети все равно будут на стороне матери, если ты решишь уйти.

– Будут. Конечно. Но обстоятельства не будут осложнены умирающей бабушкой. Прости, Инна, я не мог… ну, правда, не мог…

И что она? А ничего. Болотов взял ее за подбородок, заглянул в дивные глаза. Я твой, только твой, – красочно нарисовано на его лице. Но Инна не верила ему. Ему! Он столько лет заботился о ней, опекал ее, она ни в чем не нуждалась. Тем не менее ей хочется большего, чего он пока не готов дать, ну, не готов Болотов отфутболить семью ради нее. Однако бедняжка находится на той стадии, когда может взбрыкнуть и попросту сбежать от него.

– Прости… – заговорил он с жаром. – Пожалуйста. Пусть пройдет немного времени. Медсестра сказала, надо готовиться к худшему. А теперь представь, еще и я говорю: «Прощай, дорогая, ухожу к другой». Представила? Просто поставь себя на ее место. И как тебе двойной удар?

Инна молча склонила голову ему на грудь, это и был ее ответ, который означал – она простила. Почувствовав облегчение, Валерий Витальевич обнял ее за плечи и устало поцеловал в голову. При всем при том Болотову, одержавшему победу, не стало легче. Он опять обманул, когда показалось, что без Инны жизнь станет скудна, никчемна, однообразна. Он обманул ее, но и себя, разумеется. А это пренеприятный факт. Обманул потому, что не желал ничего менять в своей жизни, но и не хотел терять Инну, у которой терпение на исходе, а обещания надоели. Однако муки совести еще полбеды, проблема обозначилась куда хуже.

Осознав гнусность своего зависимого от двух женщин положения, Болотов внезапно потерял интерес к Инне. Вот так сразу! Нежданно-негаданно она очутилась на одной полке с женой Нюшей, даже как-то слилась с ней, став ее отражением или двойником. Да они же похожи, как сестры, как две капли. Надя требует к себе особого отношения по праву законной жены, Инна того же хочет, но сначала приобрести законное право домашней стервы… то есть жены.

Нелепо? Только что не знал, как уговорить Инну оставить их отношения в прежнем режиме, и тут же, без паузы, без длительного переосмысления понял, что лучше б она послала его подальше. М-да… Кто-нибудь способен объяснить, что с ним происходит? Анекдот. Только не про женскую логику, а мужскую. Наверное, устал. Он просто устал. Может, Богдаша прав: пора успокоиться и ходить на рыбалку вместо беготни по свиданиям? С этими метаморфозами необходимо, как говорится, ночь переспать, может, тогда прояснится в голове – что тут к чему. Болотов мягко отстранил Инну, встал:

– Все, милая… мне пора, пора, пора…

– Ты придешь сегодня? – не поднимая головы, спросила она.

И он угадал, шкурой прочувствовал: Инна ответ знает. То есть он еще не знал, что именно скажет, а она настолько изучила его повадки, что запросто считывала информацию.