Домби и сын

– Въ которомъ часу приходитъ паровозъ? – спросилъ м-ръ Каркеръ слугу, который на разсвѣтѣ пришелъ въ его комнату со свѣчею въ рукахъ.

– Въ четверть пятаго, сэръ. Ровно въ четыре приходитъ, сударь, экстренная машина, но она здѣсь не останавливается никогда. Летитъ напроломъ, сэръ.

Каркеръ приставилъ руку къ своей пылающей головѣ и взглянулъ на свои часы. Было около половины четвертаго.

– Кажись, сэръ, никто съ вами не поѣдетъ, – замѣтилъ слуга. – Есть тутъ два джентльмена, но они дожидаются лондонскаго поѣзда.

– Вы, помнится, говорили, что y васъ никого не было, – сказалъ Каркеръ съ призракомъ своей старинной улыбки, назначавшейся для выраженія его подозрѣній.

– Это вчера, сэръ. Два джентльмена прибыли ночью съ малымъ поѣздомъ, который останавливается здѣсь. Угодно теплой воды, сэръ?

– Нѣтъ. Унесите назадъ свѣчу. Свѣтло и безъ огня.

Едва ушелъ лакей, онъ вскочилъ съ постели и подошелъ къ окну. Холодный утренній свѣтъ заступалъ мѣсто ночи, и небо покрывалось уже багровымъ заревомъ передъ солнечнымъ восходомъ. Онъ умылъ холодною водой свою голову и лицо, одѣлся на скорую руку, спустился внизъ, расплатился и вышелъ изъ трактира…

Утренній воздухъ повѣялъ на него прохладой, которая, какъ и вода, не имѣла для него освѣжительнаго свойства. Онъ вздохнулъ. Бросивъ взглядъ на мѣсто, гдѣ онъ гулялъ прошлую ночь, и на сигнальные фонари, безполезно теперь бросавшіе слабый отблескъ, онъ поворотилъ туда, гдѣ восходило солнце, величественное въ своей утренней славѣ.

Картина прекрасная, великолѣпная, божественно-торжественная! Когда м-ръ Каркеръ смотрѣлъ своими усталыми глазами, гдѣ и какъ въ безпредѣльномъ океанѣ всплывало спокойное свѣтило, которое отъ начала міра съ одинаковымъ привѣтомъ бросаетъ свои лучи на добродѣтель и порокъ, красоту и безобразіе, – кто скажетъ, что въ его, даже въ его грѣшной душѣ не родилась мысль о другой надзвѣздной жизни, гдѣ всемогущая рука положитъ несокрушимыя преграды распространенію зла? Если онъ вспоминалъ когда-нибудь о сестрѣ и братѣ съ чувствомъ нѣжности или угрызенія, кто скажеть, что это не было въ такую торжественную минуту?

Но теперь онъ не имѣлъ нужды въ братьяхъ и сестрахъ. Рука смерти висѣла надъ нимъ. Она вычеркнула его изъ списка живыхъ созданій, и онь стоитъ на краю могилы.

Онъ заплатилъ деньги за поѣздку въ то село, о которомъ думалъ, и до пріѣзда машины гулялъ покамѣстъ одинъ около рельсовъ, углубляясь по долинѣ и переходя чрезъ темный мостъ, какъ вдрутъ при поворотѣ назадъ, недалеко отъ гостиницы онъ увидѣлъ того самаго человѣка, отъ котораго бѣжалъ. М-ръ Домби выходилъ изъ двери, черезъ которую только что онь вышелъ самъ. И глаза ихъ встрѣтились.

Въ сильномъ изумленіи онъ пошатнулся и отпрянулъ на дорогу. Спутываясь больше и больше, онъ отступилъ назадъ нѣсколько шаговъ, чтобы оградить себя большимъ пространствомъ, и смотрѣлъ во всѣ глаза на своего преслѣдователя, насилу переводя ускоренное дыханіе.

Онъ услышалъ свистокъ, другой, третій, увидѣлъ, что на лицѣ его врага чувство злобной мести смѣнилось какимъ-то болѣзненнымъ страхомъ, почувствовалъ дрожь земли, узналъ, въ чемъ дѣло, испустилъ пронзительный крикъ, наткнулся на багровые глаза, потускнѣвшіе отъ солнечнаго свѣта, – и огненный гигантъ сбилъ его съ ногъ, растиснулъ, засадилъ въ зазубренную мельницу, разорвалъ его члены, обдалъ кипяткомъ, исковеркалъ, измололъ и съ презрѣніемъ выбросилъ на воздухъ изуродованныя кости.

Оправившись отъ изумленія, близкаго къ обмороку, путешественникъ, узнанный такимъ образомъ, увидѣлъ, какъ четверо убирали съ дороги что-то тяжелое и мертвенное, какъ они положили на доску этотъ грузъ, и какъ другіе люди отгоняли собакъ, которыя что-то обнюхивали на дорогѣ и лизали какую-то кровь, подернутую пепломъ.

Глава LVI

Радость за радостью и досада Лапчатаго Гуся

Мичманъ въ большой суетѣ. М-ръ Тутсъ и Сусанна, наконецъ, пріѣхали. Сусанна безъ памяти побѣжала на верхъ; м-ръ Тутсъ и Лапчатый Гусь вошли въ гостиную.

– О, голубушка моя, миссъ Флой! – кричала Сусанна Нипперъ, вбѣгая въ комнату Флоренеы. – Дойти до такихъ напастей въ собственномъ домѣ и жить одной безъ всякой прислуги, горлинка вы моя, сиротинка безпріютная! Ну теперь, миссъ Флой, не отойти мнѣ прочь ни за какія блага въ свѣтѣ: я не то чтобы какой-нибудь мокрый мохъ или мягкій воскъ, но вѣдь мое сердце и не камень, не кремень, съ вашего позволенія!

Выстрѣливъ этими словами залпомъ и безъ малѣйшихъ знаковъ препинанія, миссъ Нипперъ стояла на колѣняхъ передъ Флоренсой и теребила ее на всѣ стороны своими крѣпкими объятіями.

– Ангельчикъ мой! – кричала Сусанна. – Я знаю все, что было, и знаю все, что будетъ, и мнѣ душно, миссъ Флой!

– Сусанна! милая, добрая Сусанна!

– Благослови ее Богъ! Я была ея маленькою нянькой, когда она была ребенкомъ, и вотъ выходитъ она замужъ! Правда ли это, горлинка вы моя, красавица моя, правда ли? – восклицала Сусанна, задыхаясь отъ усталости и восторга, отъ гордости и печали, и еще Богъ знаетъ отъ какихъ противоположныхъ чувствъ.

– Кто вамъ это сказалъ? – спросила Флоренса.

– Силы небесныя, да это невинное созданье, м-ръ Тутсъ! – отвѣчала Сусанна. – Я знаю, что онъ говоритъ сущую правду, и убѣждена въ ней, какъ нельзя больше. Это самый преданный и невинный ребенокъ, какого съ огнемъ не найти среди бѣлаго дня. И будто горлинка моя, миссъ Флой, на самомъ дѣлѣ выходитъ замужъ? О, правда ли это, правда ли?…

Сусанна цѣловала милую дѣвушку, ласкала ее, клала свою руку на ея плечо, плакала, смѣялась, рыдала, и эти смѣшанныя чувства радости, состраданія, удовольствія, нѣжности, покровительства и сожалѣнія, съ какими она постоянно возвращалась къ своему предмету, были въ своемъ родѣ столь женственны и вмѣстѣ прекрасны, что не много подобныхъ явленій можно встрѣтить на бѣломъ свѣтѣ.

– Перестаньте, моя милая! – сказала, наконецъ, кроткимъ голосомъ Флоренса. – Вамъ надобно отдохнуть, успокоиться, Сусанна.

Миссъ Нипперъ усѣлась y ногъ Флоренсы вмѣстѣ съ Діогеномъ, который въ изъявленіе искренней дружбы уже давно вилялъ хвостомъ и лизалъ ея лицо. Поглаживая одной рукою Діогена и приставляя другую къ своимъ глазамъ, она призналась, что теперь гораздо спокойнѣе, и въ доказательство принялась рыдать и смѣяться громче прежняго.

– Я… я… право, душечка моя, миссъ Флой, я въ жизнь не видала такого созданія, какъ этотъ Тутсъ. Да и не увижу никогда, никогда.

– Онъ очень добръ, – сказала Флоренса.

– И очень смѣшенъ, – прибавила Сусанна. – Послушали бы вы, какъ онъ изъяснялся со мной въ каретѣ, между тѣмъ какъ этотъ бѣшеный Гусь сидѣлъ на козлахъ.

– Насчетъ чего, Сусанна? – робко спросила Флоренса.

– Да насчетъ лейтенанта Вальтера, капитана Гильса, насчетъ васъ, миссъ Флой, и безмолвной могилы, – сказала Сусанна.

– Безмолвной могилы? – повторила Флоренса.

– Онъ говоритъ, – продолжала Сусанна, разражаясь бурнымъ истерическимъ смѣхомъ, – говоритъ, что непремѣнно и безъ малѣйшаго замедленія сойдетъ въ могилу, благословляя вашу судьбу и желая всевозможныхъ благъ лейтенанту Вальтеру. Тутъ однако нечего тревожиться, милая моя миссъ Флой: онъ слишкомъ счастливъ чужимъ счастьемъ и будетъ жить на славу. М-ръ Тутсъ – не Соломонъ – этого о немъ нельзя сказать, онъ и не будетъ Соломономъ, но въ томъ могу поручиться, что еще никто не видалъ на свѣтѣ такого честнаго, великодушнаго, безкорыстнаго добряка.

Сдѣлавъ эту энергичную декларацію, миссъ Нипперъ продолжала хохотать до упаду и едва собралась съ силами извѣстить, что м-ръ Тутсъ дожидается внизу, въ сладкой надеждѣ вознаградить себя лицезрѣніемъ Флоренсы за усердные труды, поднятые въ послѣднюю экспедицію.

Флоренса поручила сказать, что она надѣется имѣть удовольствіе благодарить лично м-ра Тутса, и Сусанна, спустившись внизъ, немедленно привела этого молодого джентльмена, наружность котораго все еще была въ ужасномъ безпорядкѣ и обличала сильное внутреннее волненіе.

– Миссъ Домби, – началъ м-ръ Тутсъ, – быть представленнымъ опять… я нахожусь… имѣя позволеніе… относительно вашего здоровья… то есть, я рѣшительно не знаю, что я говорю; но это ничего, миссъ Домби, ей Богу, ничего!

Флоренса съ улыбкой подала ему обѣ руки, и на ея лицѣ заискрилась самая граціозная благодарность.

– Вы такъ много для меня сдѣлали, добрый м-ръ Тутсъ, что y меня недостаетъ словъ для выраженія вамъ своей глубокой признательности.

– Если бы вы, миссъ Домби, – сказалъ м-ръ Тутсъ какимъ-то благоговѣйнымъ голосомъ, – могли какъ-нибудь, при своемъ ангельскомъ характерѣ, или, по крайней мѣрѣ, захотѣли проклясть меня, будьте увѣрены, отъ вашихъ проклятій было бы мнѣ не легче, чѣмъ отъ этихъ незаслуженныхь выраженій благодарности и небесной доброты. Ваши слова дѣйствуютъ на меня… такъ сказать… но это собственно ничего, и не въ этомъ рѣчь.

На это, разумѣется, трудно было пріискать приличньгй отвѣтъ, и Флоренса ограничилась лишь тѣмъ, что поблагодарила его опять.

– Я бы желалъ, миссъ Домби, воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы войти въ нѣкоторыя объясненія, разумѣется, если вы позволите.

– Сдѣлайте милость.

– Мнѣ слѣдовало имѣть удовольствіе привести къ вамъ Сусанну гораздо раньше; но, во-первыхъ, мы не знали имени родственника, къ которому она уѣхала, a во-вторыхъ, оказалось, что она оставила домъ этого родственника и переселилась куда-то въ другое мѣсто. То есть, я вамъ скажу, если бы не Лапчатый Гусь, который уменъ, какъ нельзя болѣе, то я бы никакъ не добился толку относительно мѣста жительства миссъ Нипперъ.

Флоренса улыбнулась.

– Но не въ этомъ сущность дѣла, – продолжалъ м-ръ Тутсъ. – Общество Сусанны, увѣряю васъ, миссъ Домби, было для меня утѣшеніемъ и отрадой въ этомъ проклятомъ состояніи духа, которое легче вообразить, чѣмъ описать. Путешествіе было для меня истинной усладой и, такъ сказать, вознагражденіемъ. Но не въ этомъ сущность дѣла. Миссъ Домби, я имѣлъ счастье замѣчать вамъ и прежде, что я далеко не изъ числа людей, y которыхъ, что называется, мозгъ въ здоровомъ состояніи. Мнѣ это очень хорошо извѣстно. Едва ли сыщется еще человѣкъ, который бы такъ отлично понималъ всю пустоту своей головы, какъ я, и если нѣкоторые люди называли меня безмозглымъ, то я нахожу, что они были въ этомъ отношеніи совершенно правы. Все это однако, миссъ Домби, отнюдь не мѣшаетъ мнѣ представлять въ ясномъ свѣтѣ свои отношенія къ лейтенанту Вальтеру. Пусть, если можно, увеличится еще больше моя душевная пытка, я обязанъ сказать, что лейтенантъ Вальтеръ – прекрасный молодой человѣкъ и, по моему мнѣнію, достоинъ благословенія; которое нисходитъ на его… на его чело. Дай Богъ ему силу и возможность оцѣнить во всей полнотѣ неземное блаженство, котораго оказался недостойнымъ другой человѣкъ, несчастнѣйшій изъ всѣхъ животныхъ въ этомъ мірѣ! Но все-таки не въ этомъ сущность дѣла. Миссъ Домби, капитанъ Гильсъ мой истинный другъ, и я не хочу сомнѣваться, что ему по временамъ было бы пріятно видѣть меня въ своемъ домѣ, точно такъ же, какъ я, съ своей стороны всегда съ особеннымъ удовольствіемъ сталъ бы принимать y себя капитана Куттля. Мы понимаемъ и цѣнимъ другъ друга. Но я не могу забыть, что разъ въ своей жизни я велъ себя неприлично на одномъ изъ угловъ Брайтонской площади, и если въ этомъ послѣднемъ отношеніи мое присутствіе будетъ вамъ казаться непріятнымъ, то я прошу только сказать мнѣ объ этомъ теперь, и, будьте увѣрены, я пойму васъ совершенно. Я не огорчусь, не посѣтую, не приду въ отчаяніе; напротивъ, я почту себя счастливымъ и стану гордиться, что имѣлъ честь удостоиться вашего довѣрія. Вотъ въ чемъ сущность дѣла, миссъ Домби.

– М-ръ Тутсъ, – отвѣчала Флоренса, – вы мой старинный и вѣрнѣйшій другъ, какъ же пришло вамъ въ голову, что мнѣ было бы непріятно васъ видѣть въ этомъ домѣ? Встрѣча съ вами, будьте увѣрены, всегда доставить мнѣ большое удовольствіе, и только одно удовольствіе.

– Миссъ Домби, – сказалъ м-ръ Тутсъ, вынимая платокъ изъ кармана, – если теперь я пролилъ слезу, то это – слеза радости. Будьте, однако, спокойны: это ничего, и премного вамъ обязанъ. Послѣ того, что вы сейчасъ сказали, я считаю нужнымъ предувѣдомить васъ, миссъ Домби, что я. не намѣренъ впередъ неглижировать своимъ костюмомъ и не обращать никакого вниманія на свою наружность, какъ это дѣлалъ вѣ послѣднее время.

Флоренса, не безъ нѣкотораго смущенія, должна была одобрить это намѣреніе.

– Относительно этого пункта, – продолжалъ м-ръ Тутсъ, – я держусь собственно тѣхъ мыслей, что всякій порядочный человѣкъ, прежде чѣмъ опуститься въ безмолвную могилу, долженъ вести себя приличнымъ и всегда нѣсколько изящнымъ образомъ. Поэтому съ этой поры я тщательно стану наблюдать, чтобы сапоги мои были вычищены и высвѣтлены самою лучшею ваксой. Такое замѣчаніе, миссъ Домби, конечно, не имѣетъ для васъ никакой важности, но я осмѣлился его сдѣлать въ вашемъ присутствіи первый и послѣдній разъ. Благодарю васъ отъ всего моего сердца. Если вообще я не имѣю той чувствительности, какую бы хотѣли во мнѣ видѣть мои искренніе друзья, зато могу увѣрить честнымъ и благороднымъ словомъ, я чувствую всегда вовремя и кстати, что требуютъ приличія и любезность отъ всякаго порядочнаго человѣка. Если, напримѣръ, въ этомъ отношеніи мнѣ нужно выразить то, что я чувствую въ настоящую минуту, то я… я уже давно понимаю, что мнѣ пора идти.

Раскланявшись, какъ слѣдуетъ порядочному джентльмену, м-ръ Тутсъ, утѣшенный и успокоенный, сошелъ внизъ и отыскалъ въ магазинѣ капитана Куттля.

– Капитанъ Гильсъ, – началъ м-ръ Тутсъ, – настоящая наша бесѣда съ вами должна быть покрыта не иначе, какъ священною печатью довѣрія и совершеннѣйшей искренности. Это, собственно говоря, будетъ продолженіемъ того, что сейчасъ происходило наверху между мною и миссъ Домби.

– Начинай, дружище, начинай!

– Миссъ Домби, я полагаю, скоро будетъ соединена съ лейтенантомъ Вальтеромъ? Такъ ли, капитанъ Гильсъ?

– Такъ, любезный другъ. Мы всѣ товарищи по этому дѣлу и причаливаемъ въ одну сторону. Валли и общая услада нашего сердца будутъ соединены, тотчасъ же послѣ того, какъ ихъ окликнутъ въ домѣ благодати, – шепталъ ему на ухо капитанъ Куттль.

– Окликнутъ! – повторилъ Тутсъ.

– Да, мой другъ, въ церкви, вонъ тамъ! – сказалъ капитанъ, указывая своимъ пальцемъ черезъ плечо.

– Вотъ что! охъ!

– A потомъ, – продолжалъ капитанъ своимъ хриплымъ шепотомъ, разглаживая спину и плечи м-ра Тутса, – затѣмъ что послѣдуетъ? Наша услада, какъ залетная птичка, выпорхнетъ изъ родного гнѣздышка и отлетитъ далеко, далеко, за широкія моря! Они ѣдутъ въ Китай, пріятель!

– Великій Боже! – воскликнулъ м-ръ Тутсъ.

– Да, любезный другъ. Корабль, принявшій его на свой бортъ, когда онъ носился по бурнымъ волнамъ, ведетъ торговлю съ Китаемъ, и Вальтеръ въ продолженіе своего путешествія заслужилъ себѣ всеобщую благосклонность. Его полюбили на землѣ и на морѣ, такъ какъ онъ, видишь ты, прекрасный и очень смышленый молодой человѣкъ. И вотъ, когда умеръ въ Кантонѣ суперкаргъ, т. е. главный корабельный приказчикъ, то мѣсто его досталось Вальтеру, и теперь онъ станетъ завѣдывать въ этой должности другимъ кораблемъ, который принадлежитъ тѣмъ же владѣльцамъ. По этой-то причинѣ, любезный другъ, наша общая услада и поѣдетъ вмѣстѣ съ Вальтеромъ въ Китай.

М-ръ Тутсъ и капитанъ разомъ испустили по глубокому вздоху.

– Что же дѣлать, любезный другъ? – продолжалъ капитанъ. – Она любитъ его сердечно. Онъ любитъ ее сердечно. Тотъ, кто задумалъ бы ихъ разлучить и оторвать другъ отъ друга, былъ бы лютымъ звѣремъ, a не человѣкомъ. Когда она безпріютной и бездомной сиротой пришла сюда и упала на эти доски, ея израненное сердце было разбито, сокрушено. Я это знаю; я это видѣлъ собственными глазами, я, Эдуардъ Куттль, мореходъ великобританскій. Но теперь въ ея сердцѣ истинная, вѣрная, постоянная любовь, которую не сокрушатъ человѣческія силы. Если бы, напримѣръ, случилось такъ, что я не зналъ бы этого, и не вѣдалъ, что Вальтеръ ея истинный братъ и возлюбленный, a она его сестра и первая любовь, я скорѣе отрубилъ бы здѣсь эти руки и ноги, чѣмъ допустилъ бы ее улетѣть за широкія моря. Но я знаю дѣла такъ, какъ они есть, – и что же такое? Пусть, они ѣдутъ съ миромъ, и да будетъ воля Божія! аминь!

– Капитанъ Гильсъ, – сказалъ м-ръ Тутсъ, – позвольте мнѣ имѣть удовольствіе пожать вашу руку. Вы говорите такъ хорошо, такъ хорошо, что невольно распространяется теплота по всему тѣлу, особенно когда вы произносите: аминь. Вамъ извѣстно, капитанъ Гильсъ, что и я до безумія любилъ миссъ Домби.

– Развеселись, пріятель! – сказалъ капитанъ, положивъ свою руку на плечо м-ра Тутса. – Стой и держись крѣпче,

– Я и хочу развеселиться, – капитанъ Гильсъ и по возможности держаться крѣпче. Только когда откроетъ свою пасть передъ моими глазами широкая могила я приготовлюсь къ похоронамъ, но не прежде. Не имѣя въ настоящую минуту никакой власти надъ собою, я покорнѣйше прошу васъ быть такъ добрымъ, принять на себя трудъ передать лейтенанту Вальтеру слѣдующій пунктъ.

– Пунктъ, пріятель, – повторилъ капитанъ, – какой же?

– Миссъ Домби, въ своемъ неизреченномъ снисхожденіи, – продолжалъ м-ръ Тутсъ, вытирая глаза, – изволила сказать, что мое присутствіе можетъ ей доставить нѣкоторое удовольствіе, и я увѣренъ, что всѣ въ этомъ домѣ, со включеніемъ васъ, капитанъ Гильсъ, будутъ снисходительно смотрѣть на присутствіе безталаннаго горемыки, который, очевидно, рожденъ на свѣтъ по какой-то непростительной ошибкѣ. Поэтому, Капитанъ Гильсъ, я теперь безъ церемоніи стану заходить сюда по вечерамъ, пока всѣ мы будемъ вмѣстѣ. Но просьба моя, собственно говоря, такого рода. Если, паче чаянія, мнѣ покажется когда-нибудь, что я не могу вынести взоровъ лейтенанта Вальтера и выбѣгу изъ комнаты, я надѣюсь, вы оба, капитанъ Гильсь, будете считать это несчастьемъ и отнюдь не преступленіемъ съ моей стороны и будете убѣждены, что я ни къ кому не питаю въ своей душѣ злобы или ненависти, и всего менѣе къ лейтенанту Вальтеру. Надѣюсь также, вы оба примете на себя трудъ дѣлать по этому поводу замѣчанія, что я вышелъ, вѣроятно, прогуливаться на свѣжемъ воздухѣ, или, всего вѣрнѣе, посмотрѣть, какъ идетъ время на часахъ королевской биржи. Если, капитанъ, вы войдете со мной въ эти планы и дадите положительный отвѣтъ за лейтенанта Вальтера, это будетъ величайшимъ облегченіемъ для моихъ чувствъ и такой отрадой, за которую я не постоялъ бы удѣлить значительную часть своей собственности.

– Любезный другъ, – отвѣчалъ капитанъ, – ни слова больше. За какую бы веревку ты ни ухватился, я и Вальтеръ Гэй будемъ тянуть ее изо всей мочи.

– Капитанъ Гильсъ, благодарю васъ, вы утѣшили горемыку и сняли грузъ съ его сердца. Я желаю сохранить доброе мнѣніе обо всемъ и обо всѣхъ, хотя рѣшительно не знаю, какъ выразить свои чувства. На душѣ такъ полно, что кажется, будто льется черезъ край, a захочешь высказаться, – языкъ ии съ мѣста, какъ будто привинтили его къ зубамъ. Это все равно, если бы, напримѣръ, Борджесъ и компанія обѣщали своему заказчику сдѣлать какія-нибудь необычайныя панталоны и потомъ не могли бы выкроить того, что y нихъ на душѣ.

Пояснивъ такимъ образомъ свою оригинальную мысль, м-ръ Тутсъ пожелалъ капитану Куттлю всевозможныхъ благъ и отправился во свояси.

Капитанъ Куттль, окруженный въ домѣ усладой сердца и Сусанной, былъ счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ и наслаждался неподдѣльнымъ блаженствомъ, которое съ каждымъ днемъ увеличивалось все больше и больше. Онъ почасту и подолгу производилъ глубокомысленныя совѣщанія съ миссъ Сусанной Нипперъ, необычайная мудрость и рѣшительное могущество которой служили для него предметомъ постояннаго удивленія, ибо никогда не забывалъ Куттль, какъ сія дѣвица изъявила нѣкогда желаніе ополчиться противъ самой м-съ Макъ Стингеръ, женщины экстраординарной и непобѣдимой въ своемъ родѣ. Послѣ одного изъ такихъ совѣщаній, онъ явился къ Флоренсѣ съ докладомъ, что нѣкоторыя основательныи причины и разумныя соображенія заставляютъ его желать, чтобы въ домѣ поселилась какая-нибудь женщина, всего лучше знакомая, которая бы по хозяйству имѣла верховный надзоръ надъ дочерью пожилой леди, засѣдавшей по обыкновенію подъ синимъ зонтикомъ на птичьемъ рынкѣ. Сусанна, вызванная подать свой голосъ, немедленно объявила, что, по ея мнѣнію, ничего не можетъ быть лучше м-съ Ричардсъ. Флоренса засіяла при этомъ имени, и совѣщаніе окончилось само собою. Въ тотъ же день послѣ обѣда, Сусанна отправилась къ жилищу м-ра Тудля, навела необходимыя справки, и вечеромъ съ большимъ тріумфомъ воротилась домой вмѣстѣ съ розовою, вѣчно цвѣтущею Полли, которая, при видѣ Флоренсы, обнаружила почти такія же эксцентричныя чувства, какъ сама миссъ Нипперъ.

Когда, такимъ образомъ, къ общему благополучію былъ устроенъ этотъ важный хозяйственный пунктъ, Флоренса начала вдумываться, какъ бы ей приличнымъ образомъ приготовить Сусанну къ ихъ неизбѣжной и уже скорой разлукѣ. Дѣло нелегкое и чрезвычайно щекотливое, ибо миссъ Нипперъ объявила наотрѣзъ, что она ни за что и никогда не разстанется съ нею, a извѣстно, что миссъ Нипперъ не охотница отставать отъ своихъ плановъ.

– Ну, a насчетъ жалованья вы не безпокойтесь, милая моя миссъ Флой, и не хлопочите о такихъ пустякахъ: y меня есть деньженки въ сберегательной кассѣ и хватитъ надолго, a если бы не хватило, я не площадная торговка, чтобы продавать свою любовь. До денегъ ли теперь, горлица вы моя, ангельчикъ, миссъ Флой! Пусть прахъ поберетъ все, знать ничего не хочу, только бы вы были со мной! Съ той поры, какъ скончалась ваша бѣдная маменька, я неотлучно была при васъ, дѣлила съ вами радость и горе, и вы сами ко мнѣ привыкли во всѣ эти годы. Я не хвастаюсь, миссъ Флой, и не горжусь, a все-таки вы безъ меня не уѣдете, не должны уѣзжать и не можете уѣхать.

– Я ѣду далеко, милая Сусанна, очень далеко!

– Тѣмъ, стало быть, я нужнѣе для васъ, миссъ Флой. Боже ты мой, Боже, я не робкаго десятка, чтобы испугаться далекой дороги.

– Но я ѣду съ Вальтеромъ, милая Сусанна, и готова съ нимъ на всякія путешествія, на всякія опасности! Вальтеръ бѣденъ, и я очень бѣдна: мой долгъ научиться помогать ему и помогать самой себѣ.

– Развѣ вамъ учиться помогать себѣ и другимъ, милая моя миссъ Флой! – вскричала Сусанна, замотавъ головой и явно обнаруживая нѣкоторое нетерпѣніе. – Вы были благодѣтельницею для всѣхъ, кто ни окружалъ васъ, и только Богу извѣстно, сколько перенесло страданій ваше благородное сердце. Дайте мнѣ переговорить самой съ м-ромъ Вальтеромъ Гэемъ, и я непремѣнно устрою такъ, что вы не поѣдете одна.

– Одна, Сусанна? одна, говорите вы? Какъ одна? A развѣ Вальтеръ не беретъ меня съ собою?

Какая свѣтлая, изумленная, восхитительная улыбка озарила ее! Молодой человѣкъ дорого бы далъ, чтобы быть свидѣтелемъ этого мгновенія.

– Надѣюсь, Сусанна, вы не будете говорить съ Вальтеромъ, если я сама не попрошу васъ объ этомъ, – прибавила Флоренса кроткимъ тономъ!

– Почему же нѣтъ, миссъ Флой? – рыдала Сусанна.

– Потому что, дѣлаясь его женою, я отдаю ему все свое сердце и рѣшаюсь жить съ нимъ вмѣстѣ и умереть. Если бы вы стали говорить съ нимъ такъ же, какъ теперь со мной, онъ могъ бы подумать, что я опасаюсь за свою будущность, и что вы, въ свою очередь, боитесь за меня. Что дѣлать, милая Сусанна? Я люблю его!

И прекрасное лицо молодой дѣвушки озарилось тѣмъ животворнымъ свѣтомъ, которому суждено бросить свои лучи на весеннюю жизнь чистаго и дѣвственнаго сердца! И Сусанна Нипперъ еще и еще разъ бросилась въ объятія своей милой барышни, заплакала, зарыдала и повторяла съ умилительнымъ эффектомъ, неужели ея горлинка летитъ изъ родного гнѣздышка на чужую, дальнюю сторону!

Но при такой женской слабости, миссъ Нипперъ была столь же способна обуздывать свои собственныя чувства, какъ и нападать на страшную Макъ Стингеръ. Съ этой поры, не возвращаясь никогда къ этому предмету, она была весела, дѣятельна, суетлива и отважна. Впрочемъ, однажды она объявила по секрету м-ру Тутсу, что она «храбрится» только до времени, и что ей никакъ не выдержать, когда миссъ Домби будетъ уѣзжать.

– Все тогда кончено, – сказала она, – и я боюсь, что съ тоски совсѣмъ закружится моя голова.

М-ръ Тутсъ объявилъ, съ своей стороны, что онъ вовсе потеряетъ голову, и они усердно плакали вмѣстѣ, смѣшивая свои слезы; но никогда СусаннаНипперъ не обнаруживала подобныхъ чувствъ въ присутствіи Флоренсы или въ предѣлахъ молодого мичмана.

Какъ ни былъ ограниченъ гардеробъ Флоренсы – какой контрастъ съ приготовительными церемоніями послѣдней свадьбы, въ которой она принимала участіе! – однако все-таки дѣла было довольно, и Сусанна Нипперъ, засѣдая подлѣ своего друга, работала во весь день съ озабоченнымъ усердіемъ пятидесяти швей. Удивительная дѣятельность капитана Куттля могла бы значительно подвинуть впередъ и распространить эту экипировку, если бы позволили ему съ полнымъ жаромъ предаться своей дѣятельности, и онъ уже начиналъ хлопотать насчетъ зонтиковъ, шелковыхъ чулокъ, синихъ башмаковъ и насчетъ другихъ весьма важныхъ статей, совершенно необходимыхъ для морского путешествія; но остальные члены компаніи убѣдили его, посредствомъ разныхъ хитростей, ограничить свое дѣйствіе рабочими ящичками и платяными коробками, за которыми онъ тотчасъ же поспѣшилъ въ самый модный магазинъ, гдѣ и выбралъ матеріи самаго лучшаго качества. Совершивъ этотъ подвигъ, онъ двѣ недѣли сряду отъ утра до обѣда то и дѣло любовался на свою покупку, выбѣгая по временамъ на улицу, чтобы промыслить какую-нибудь новую дополнительную статью. Но его главнѣйшая, мастерская штука состояла въ томъ, что въ одно прекрасное утро ящикъ и коробка украсились двумя мѣдными дощечками, на которыхъ искусная рука вырѣзала сердце, пронзенное стрѣлою, и подъ нимъ красовалась надпись: Флоренса Гэй. Этимъ утромъ онъ разомъ одну за другою выкурилъ четыре трубки и ухмылялся во весь день.