Адвокат ангела, или Дважды не воскресают

Вику вполне устраивал сарай; заниматься огородно-полевыми работами она не собиралась, дачу рассматривала как место, куда можно иногда свалить и оторваться по полной, но все изменилось, когда на ее горизонте появился Дэн. Вот тогда-то она и заговорила по-другому.

– Надо бы участок до ума довести, – сказала она как-то, наморщив лоб.

– Что ты имеешь в виду? – Я тогда была уже замужней дамой, приехала на неделю из Швеции погостить в Москву, рада была увидеть свою подругу и ее слова пропустила мимо ушей.

– Дом построить, и все такое.

– Тебе же это раньше не парило.

– Да… но теперь у меня есть Дэн. Нам нужно куда-то выезжать летом.

– Сарай вас не устраивает? – фыркнула я.

Вика покрутила пальцем у виска.

– Какой сарай? Мы что, не люди, что ли? Вон ты как обустроилась в своем шведском городишке. Собственный дом, и все прочее!

– Делай как хочешь! – махнула я рукой. Ссориться с подругой мне не хотелось. – Если Дэн считает, что вам нужен приличный дом, то стройтесь. Карты вам в руки.

– Так считаю прежде всего я, – отрезала Вика.

С тех пор утекло много воды. Я рассталась с Берном. У меня отобрали Лизу. А Вика понемногу строилась. Сначала был поставлен фундамент – могильная плита устрашающих размеров. Когда я увидела ее в первый раз, то мимоходом поинтересовалась:

– Ты хочешь отгрохать летнюю резиденцию олигарха?

Вика шутки не поняла и обиделась. Больше я на эту тему не шутила. Ей хотелось выглядеть не хуже, чем другие, в их садовом товариществе с претенциозным названием «Дарина». А между тем там покупали землю и строились люди весьма состоятельные: дома росли быстро, споро. И один дом не был похож на другой. Хотя, на мой взгляд, все это была сплошная безвкусица: все дома – с колоннами внизу и башенками наверху. С широкими балконами-террасами, как у вилл на юге Италии. А потом эти постройки обносились массивными высокими заборами, за которыми ничего нельзя было разглядеть.

Я поймала себя на мысли, что так много думаю о Викиной даче, потому что это меня отвлекает и не дает полностью погрузиться в свои траурные мысли. Я понимала, почему я не поехала из аэропорта в свою «холостяцкую» квартиру, где уже в течение многих месяцев царил полный бардак, на который, честно говоря, мне было абсолютно наплевать.

Сегодня вечером мне не хотелось оставаться одной…

– Приехали! – Вика энергично потрепала меня по руке. – Вылезай.

Едва я вышла из машины, как порыв холодного мокрого ветра обдал меня волнами промозглой сырости. Я поежилась:

– Бр-р-р!

Вокруг стояла непроницаемо-кромешная темнота. Про такую обычно говорят: хоть глаз выколи.

– Пошли! – скомандовала Вика.

Немного поковырявшись с воротами, Дэн открыл их и качнул головой:

– Я пока загоню машину. А вы – в дом!

Мы потопали по тропинке, выложенной белыми плитами, к дому. Даже в темноте дом производил впечатление – трехэтажный, большой, с широкой застекленной верандой.

– Ну как? – не удержалась Вика.

– Гр-ран-дио-зно! – задрала я вверх голову. – А зачем три этажа? Не много?

– В самый раз! – Вика быстро открыла ключом дверь и пропустила меня вперед: – Не упади. Постой на месте, пока я свет зажгу.

Вспыхнувший свет осветил все великолепие дома. Первый этаж был почти закончен и готов для жилья.

– Осталось наверху кое-что доделать, – сказала Вика. – Проходи в гостиную. Сейчас я чай тебе приготовлю, или ты хочешь поужинать?

– Без разницы. Давай чай. Пряники какие-нибудь есть? Только не черствые. А то у меня один зуб подозрительно шатается.

– Печенье, шоколад, конфеты?

– Этого вполне достаточно.

Я плюхнулась на синий диван и потерла озябшие руки.

Вика ушла в кухню, а я осталась сидеть на диване, тупо смотря прямо перед собой. «Мама, ты насовсем приехала?» – звенел в моих ушах Лизин голос. Я тряхнула головой.

– Вик! – крикнула я.

– Иди сюда, – отозвалась она. – А то мне неудобно с тобой перекрикиваться. Я Дэну ужин готовлю. Он к вечеру, как троглодит, голодный становится. Говорит: пока не накормишь – свои бла-бла не разводи.

На сковороде жарился сочный кусок мяса. Вика время от времени тыкала в него вилкой и переворачивала его. Из мяса вытекал сок, шипя и пузырясь на сковороде.

Я пила чай с шоколадными конфетами, маленькими глотками. Чай был слишком горячим.

– Вик! У тебя что-нибудь покрепче есть? Водочка там, коньячок…

– Опять? – поджала губы Вика. – Ты же обещала!

– Ну, я замерзла! Должна же я согреться? – разыграла я законное возмущение.

Вика прекрасно помнила, как год тому назад она возилась со мной, спасая меня от пьянства. Она приезжала ко мне и выгребала целые батареи бутылок, нещадно ругая меня при этом. Я же вяло отбрехивалась, понимая всю справедливость Викиных слов. Но менять что-либо я тогда не хотела.

– Ладно, одна рюмка тебе не повредит. Возьми в баре. Как входишь в гостиную, направо. Там и найдешь.

– Ага! Спасибо! – Я чмокнула ее в щеку. Мне и в самом деле жутко хотелось напиться. Надо как-то спереть эту бутылку, утащить ее к себе в комнату и там оттянуться как следует. Если я не напьюсь до чертиков, то со мной случится форменная истерика! А в гостях истерить – нехорошо. С этими мыслями я повернулась к Вике спиной и пошла в гостиную. Бар был набит разными бутылками. Я высмотрeла водку и только было собралась взять ее, как вдруг мне пришла в голову одна мысль.

– Слушай! А где я буду спать? – спросила я.

– У нас пока только две комнаты отделаны. В одной ляжем мы с Дэном, в другой – ты. Устраивает?

– Вполне. А где она находится?

– Ты уже хочешь уйти к себе?

– Да. Что-то в сон тянет. Перелет… нервы. То да се. Хочется бухнуться в койку и отоспаться.

– Подожди, сейчас Дэн придет. А то он обидится.

Я скорчила шутливую гримаску, но осталась. Дэн появился, когда мясо пожарилось, как специально подгадал. Он встал посреди кухни и обвел ее внимательным взглядом:

– Ужин готов?

– А как же! – откликнулась Вика. – Мясо, салат овощной. Есть еще пирожки.

– О’кей.

Дэн уселся на табурету и развалился, глядя на меня таким взглядом, что я могла бы решить: он меня клеит, – если бы не знала, что Дэну я по барабану.

Я съежилась: от этого взгляда мне стало неуютно, как-то не по себе.

– Я пойду! – вскочила я со своей табуретки.

– Иди! Твоя комната на втором этаже по коридору и направо. Предпоследняя дверь. Блин, там же холодно. Балда я! Надо было сразу включить рефлектор. Сейчас бы там уже потеплело, – сказала Вика.

– Ничего. Сойдет и так. Я сама включу, на этот счет не беспокойся.

– Еще… туалет в другом конце коридора. Запомнишь?

Я утвердительно кивнула.

– Тогда до утра. Ты можешь проснуться, а нас уже не будет. Мы уедем рано, вернемся только к вечеру. Но я еще позвоню тебе в течение дня. Буду держать руку на пульсе, – заявила Вика.

– Завтра я хочу уже поехать к себе домой, – сказала я.

– Поживи здесь несколько деньков, – принялась уговаривать меня Вика. – Здесь хорошо. Тебе понравится! Соседей никаких нет. А если кто-то и есть, то они тебе не помешают. Живем мы тут замкнуто, никто друг с другом не общается. Тихо, cпокойно. По-моему, то, что тебе надо.

– Посмотрим…

– Вот и хорошо. – Викин покровительственный тон был неискореним. Все понятно – она взяла надо мной шефство, без моего ведома. Но спорить с ней, огрызаться у меня не было ни сил, ни желания.

– Я пошла спать! – махнула я рукой.

Дэн молча кивнул мне.

Взяв бутылку из бара и стараясь производить при этом как можно меньше шума, я двинулась в том направлении, где должна была располагаться моя комната.

В помещении стояла холодрыга, и я пожалела, что не взяла с собой куртку. Включив свет, я сразу увидела у окна электрообогреватель-батарею. Я оттащила его поближе к кровати и включила. Комната была средних размеров, предметов меблировки в ней имелось раз-два и обчелся. Возле стены – полуторная кровать, маленький светлый шкафчик, пара стульев и прикроватная тумбочка. Похоже на номер в отеле средней руки. Только «абстрактные», в бирюзово-серебристых разводах, обои выделялись на фоне общей скучноватой обстановки.

Я скинула сапоги и забралась с ногами на кровать. Достала из-за пазухи бутылку водки и отвинтила. Сделав пару глотков прямо из горла, я прислушалась: мне показалось, что Вика и Дэн о чем-то громко спорят. Но тут же я поняла, что ошиблась. Это дико завывал ветер, издавая разные по громкости и протяженности звуки. Поставив бутылку на пол, я встала и подошла к окну. Сапоги надевать мне не хотелось, и я прошлепала по холодному полу в одних тонких носках. Подойдя к окну, я села на подоконник и уставилась на пейзаж за стеклом. В такой темноте было трудно различить отдельно стоявшие деревья и соседний дом, точнее, его верхнюю половину. В одном из окон горел свет, и, вспомнив Викины слова насчет отсутствия соседей, я подумала, что она, очевидно, не в курсе насчет их появления. Увиденное за окном не прибавило мне оптимизма, напротив: из-за этих завываний ветра и непроглядной темноты мне стало еще хуже. Если только мне вообще могло статьеще хуже…

Я вернулась к кровати и, сев по-турецки, отпила еще несколько глотков водки из бутылки. Тепло растеклось по моему телу, я ощутила жжение в груди; неожиданный толчок изнутри – и через минуту я уже залилась слезами. Я вспомнила лицо Берна, когда я сказала ему о разводе, его презрительно-брезгливый взгляд и заявление, что Лизу он мне не отдаст. Я тогда не могла осознать, что он говорит правду и у меня отнимут Лизу; мне показалось, что он пытается таким способом надавить на меня, вернуть меня обратно. Но Берн не шутил; он просто решил меня наказать. По его мнению и по мнению всех его родных, я должна была денно и нощно молиться и благодарить бога за свой выигрышный лотерейный билет – брак с ним, с Берном. И уходить от него я не имела права. Но уж если я решила это сделать, то мне четко дадут понять: кто есть кто…

Но тогда я ничего этого не осознавала. Я просто решила, что, раз мы стали друг другу противны, то зачем мучиться и страдать – лучше обрубить все сразу и расстаться. Мне не казалось это такой уж большой проблемой, меня даже не пугало слово «развод», как многих моих знакомых. Я встречала столько женщин, которые даже не представляли себе жизни без мужа – уж лучше сразу помереть или забиться в угол и никуда не высовываться, думали они. Эти клуши на все закрывали глаза: на маленькую зарплату супруга, на его многочисленных любовниц, на воскресные попойки в кругу друзей, на бесконечное вранье и подарки два раза в год: на Новый год и на Восьмое марта… И все это прощалось – ради самого факта присутствия мужика рядом.

Но я-то была не такой! Я всегда считала себя сильной и самостоятельной женщиной, способной крепко стоять на собственных ногах. Но я не учла одного: что у меня отнимут дочь. Вот этого я не могла себе представить даже в самом кошмарном сне. А уж наяву…

Берн все продумал: судья была его не то бывшей, не то будущей любовницей – высокая крупная женщина с жидким светлыми волосами и холодным немигающим взглядом. Она-то и объявила окончательный вердикт: Лиза остается с отцом. Я не поняла и переспросила два раза, подумав, что здесь какая-то ошибка. Но нет, все было правильно. В тот момент мною владели лишь два чувства: растерянность и дикая усталость. Я кинулась к Берну, но он разговаривал со мной, как с прокаженной, и только повторил слова судьи. Я бросилась на него с кулаками, но он отскочил в сторону, сказав, чтобы я не глупила, иначе мне придется иметь дело с полицией. И все-таки я не могла до конца поверить, что мой бывший муж-иностранец оказался такой скотиной! Я пыталась воззвать к его благородным чувствам, но он лишь улыбался, наблюдая за моими напрасными потугами. По-моему, это его даже забавляло. Помощи мне было ждать абсолютно неоткуда, все были против меня. Просто раньше они тщательно cкрывали свои чувства, а теперь маски были сброшены, и они могли показать себя во всей красе. Особенно, на мой взгляд, обрадовалась Герда. Она с самого начала невзлюбила меня, а теперь у нее не осталось надобности притворяться. Она даже не стала меня слушать и сказала, чтобы я забыла дорогу к их дому. Дочь мою они прекрасно воспитают и без меня. Конечно, добавила она, поджав губы, ты можешь видеться с дочерью, но постарайся не оказывать на нее дурного влияния. В противном случае тебя лишат и этого общения! Что значит – дурного, вскинула я на нее глаза? Это значит, невозмутимо отчеканила Герда, нельзя рассказывать ей гадости об отце или расписывать вашу Москву. У девочки может возникнуть желание поехать туда. И это ее очень, очень травмирует. Нельзя калечить психику ребенку! В ответ я громко расхохоталась. Я смеялась и тогда, когда Герда повернулась ко мне спиной. Мы встретились на нейтральной территории: в кафе, в центре города, я хотела обсудить с ней это ненормальное положение. Но она целиком встала на сторону сына. А впрочем, разве я ожидала чего-то другого от этой старой мегеры?

Мне показалось самым разумным уехать в Москву и разобраться с ситуацией там. Ведь не может быть, чтобы ребенка так просто взяли и отобрали у матери! Я понимала всю наивность своих вопросов и размышлений. Но в тот момент я еще не могла по-другому рассуждать… Мне все представлялось достаточным простым и легким. Мало ли что решили в Швеции! Но есть еще и российский суд, который обязательно встанет на мою сторону. Я приготовилась к новому суду, однако в Москве меня ждал удар. Моя ситуация оказалась безвыходной. Мне ничем не могли помочь. Все было правильным и законным, и мне оставалось только смириться с ситуацией и проклинать тот день, когда я согласилась выйти замуж за Берна.

Когда я узнала истинное положение дел у адвоката, меня словно ударили со всего размаху каким-то тяжелым предметом по голове, и я на время потеряла способность чувствовать, слышать и говорить. Я упала в обморок. Секретарша адвоката привела меня в чувство, приложив к моей голове лед из холодильника. Когда я очнулась, она предложила мне вызвать «Скорую». Я мотнула головой и выдавила: «Не надо». Миниатюрная брюнетка смотрела на меня холодно-равнодушно. А чего ты ожидала, читала я в ее взгляде. Раньше нужно было думать, дорогуша, когда ты женихалась с заморским принцем! Теперь уже поздно.

Я поднялась с пола на ватных ногах.

– Вы все поняли? – спросил меня адвокат, холеный мужчина пятидесяти с небольшим лет, cклонный к полноте. На его лице было написано выражение скуки и досады, cловно я отвлекла его от важного дела. Для него я была невыгодным клиентом, отнимающим его драгоценное время.

Я не помнила, как оказалась на улице и как пошла к метро. Перед моими глазами все расплывалось от слез, превращаясь в сплошное мутно-серое пятно. Было лето, cтояла жара, но я ничего не чувствовала. Очнулась я только от резкого скрежета тормозов машины и громкой ругани.

– Совсем кукукнулась? – повертел пальцем у виска высокий рыжий парень в синей футболке. – Под колеса лезешь, чокнутая! Если ты решила полный крантец себе устроить, то сделай это в другом месте, подальше от меня! Мне лишних неприятностей не надо! Я только права недавно переоформил.

– Простите, – выдавила я.

– Мне твои извинения ни к чему! Шлепай с дороги и больше никому под колеса не суйся. Идиотка!

Парень уехал, выдав мне на прощание порцию отборной ругани, а я поехала домой, cтараясь сосредоточиться, хотя удавалось мне это с огромным трудом.

Добравшись до дома, я рухнула на кровать – и дала себе волю. Я стонала и каталась по подушке, как раненый зверь, сотрясаясь от рыданий. Только теперь до меня дошло, что у меня отобрали Лизу!

Я потеряла счет времени и полностью ушла в себя, отгородившись от внешнего мира. Я выходила из дома, только чтобы купить продукты и cпиртное, без которого я уже не мыслила своей жизни. Только алкоголь давал мне чувство временного, отупляющего забвения. Мимолетного, краткого, но все равно мучительно-желанного. Я не подходила к телефону и не отвечала на звонки в дверь. Моя мать умерла семь лет тому назад, родных у меня не было, кроме троюродной сестры в Рязани, так что спасать меня было некому… Кроме Вики. А она проявила недюжинное упорство в борьбе с моей склонностью к забвению в алкоголе. Она приезжала и чуть ли не караулила меня у дверей моей квартиры, стучала кулаком в дверь и требовала, чтобы я открыла, иначе она вызовет милицию, психушку, МЧС и прочие органы помощи несознательным и опустившимся гражданам, к которым, без всякого сомнения, принадлежала и я. Затаив дыхание, я стояла у двери и молчала. Мне ужасно хотелось, чтобы она поскорее смоталась прочь, отвалила и не действовала мне на нервы! Так продолжалось три месяца. Вика взяла в союзники Петровича – моего соседа-пенсионера, упросив его присматривать за мной и иногда по-соседски заходить ко мне с просьбами о соли и спичках. При этом Вика не перестала атаковать меня своими приездами, во время которых она стояла у двери и тупо нажимала на звонок, а я, притихнув, так же тупо ждала в коридоре, когда она уедет.