Скалолаз

Сарацин стоял на коленях, опершись о землю одной рукой. Вторая, простреленная в плече, висела окровавленной плетью. Но он не походил на жертву, а скорее, наоборот, виделся палачом, который только что вынул руку из груди жертвы, выдирая сердце. И не справился с эмоциями, рухнул на колени, был готов в любой момент хватануть широко раскрытым ртом воздух, а затем вытолкнуть его в экстазе, получив полное удовлетворение.

Шеель подошел к нему вплотную и толкнул ногой в плечо. Сарацин упал. Командир снова, как и минуту назад, цокнул языком:

– Ранен? Как же так… Надо было пригнуться.

Он прицелился Сарацину в голову и добил его двумя выстрелами. И – опустил оружие. Словно был один, а вокруг не свистели пули, не скопировал командира его заместитель. Он вынырнул из скоротечной горячности боя так, как будто оставил место за игральным автоматом.

Шеель исправился и с лихвой отблагодарил Дитера Крамера, поприветствовав его:

– Здравствуй, Дитер! Отличная работа.

Крамер расплылся в улыбке.

Стрельба прекратилась. Кепке и Вестервалле прошлись вдоль тел, фиксируя на каждом оружие. Присоединившись к товарищам, Дитер, привлекая внимание командира, поднял средний палец, означающий у немцев победу. Шеель степенно улыбнулся. И вслух добавил:

– Я знаю.

Водитель «Волги» успел занять место за рулем, как и распорядился Ларс Шеель, и развернул машину к складу – задом, к выезду из этого тупика – передом. Он посматривал в зеркальце заднего вида и в любой момент был готов утопить педаль газа в пол. А когда увидел в зеркале земляков, высунулся из окошка: все четверо были живы, шли одной шеренгой и не помещались в зеркале.

По приказу Шееля оружие осталось на месте перестрелки: немецкие «шпаллеры» – не зацепка. К тому же «Красное спасение» отработало в своем стиле: прибыли впритык, убыли в последнюю минуту, что являлось важным пунктом эвакуационных мероприятий. Кепке, Вестервалле и Крамер выписались из гостиницы. Самолет, следующий рейсом в Прагу через Москву, вылетал через полтора часа ровно. Когда его шасси оторвутся от таджикской земли, колеса поезда застучат по рельсам, унося Ларса Шееля к афганской границе. Боевики ступят на чешскую землю, а командир на афганскую, когда «немецкий след» прозвучит как одна из версий.

3

Шеель встретился с одобрительным взглядом Сухроба Тохарова. Они молча пришли к обоюдному соглашению: таджик не задает вопросов, немец не отвечает на них. Шеель еще раз убедился, что в любой стране мира новости распространяются со сверхзвуковой скоростью.

– Твои люди отдохнули? – спросил он.

– Я не спрашивал, – ответил Тохаров. – А надо было?

– Нам придется идти быстро, но так же осторожно. Усталость и бдительность несовместимы – об этом я хотел сказать.

Он говорил по-русски, но все равно выходило по-немецки, как через переводчика.

Этот короткий разговор состоялся в вагоне поезда. Шеелю показалось, пассажиры не выходили из вагона, а ждали, когда иностранец покончит с делами и вернется, чтобы тронуться в обратный путь. Все те же дети, чья взрослая невозмутимость удивляла; все те же взрослые и желание Шееля лишиться обоняния. Все та же «железка» общей протяженностью пятьсот километров, замыкающаяся, казалось, на «восьмитысячнике» Пяндж. Ларс многое отдал бы за то, чтобы этот городишко, напичканный пограничниками, имел не восемь тысяч жителей, а восемь тысяч метров в высоту.

Под стук колес Шеель задремал. Проснулся от резкого толчка – поезд остановился. Немца посетила дикая мысль: на дозаправку. И – другая нелепица: он хлопнул себя по бедру, проверяя, на месте ли автомат. Он не мог вспомнить, что ему снилось, но оружие во сне присутствовало точно. Не горячее от стрельбы, но теплое от соприкосновения с телом. Привычно тяжелое и надежное. Эти «теплые» мысли вызвали кратковременный озноб: до чего же все было реально.

Еще никогда Шееля не тянуло так домой, в чешский Жатец, место, которое он исподволь называл второй родиной. Но сколько станций и полустанков придется пересчитать, пересидеть, пережить, прежде чем он перешагнет символическую границу базы, на воротах которой до сих можно было прочесть: «Дом рыбака. Управление Государственной Безопасности. г. Жатец».

Дорога, усеянная острыми пиками рубежей.

Шеель, забегая вперед, представил себе встречу с Клаусом в Пешаваре. В офисе «Дипкорпуса» он односложно отвечает на его вопросы – как все прошло, как там земляки, как там «задание партии». Ему интересно? Ничуть. Это бизнес. Хороший бизнес там, где тебя нет? Наверное, лишь в одном случае: если это место – Антильские острова. Исключая Кубу. А почему, собственно, исключая? Командир «Красного спасения» не раз получал приглашения высших руководителей Острова свободы укрыться там «от бурь и невзгод». Это было единственное социалистическое государство в Западном полушарии и единственное место на планете, где Шеель на сто процентов был свободен. Странно, подумал он, ведь запах свободы витает над всей Европой и Америкой, а настоящая свобода для таких, как он, отщепенцев, там, где свободой и не пахнет.

Он понимал, что вот сейчас больше отвлекался от назойливых мыслей, неоправданно торопил время. Хотя оно и так бежало – не догонишь. Позади Пяндж, а впереди знакомые уже тропы и перевалы, горные вершины. В руках автомат Калашникова, тот самый, с которым он перешел границу. Оружие дожидалось на окраине города, в преддверии ключевых событий. Там, где валуны превосходили все мыслимые размеры, где и так еле приметная тропа все время пропадала из виду, их поджидал «уазик» с мужиком лет сорока; то ли бритый таджик, то ли обросший русский, то ли просто неопрятный немец, вывел Шеель странноватую формулу.

Ларс машинально повторил за проводниками, которые проверили оружие: передернули затворы, взвесили на ладонях рожки. И тут вдруг понял, что не смог бы командовать этими людьми, которых до сей поры называли «басмачами». Над ними мог стоять такой же «басмач». Вот в чем все дело.

Он смотрел вслед пыльному облаку, которое перемещалось и росло, а внутри него – невидимая машина со странным названием «УАЗ». Когда Шеель произносил его вслух, у него невольно округлялись глаза, как у заговорщика.

Из задумчивости его вывел голос Тохарова:

– Заснули, герр Шеель? Или хотите повернуть?

Можно было не отвечать, но Шеель сказал:

– Я иду.

Пройдя несколько сотен метров, Ларс обрел прежнее равновесие. Теперь его не тревожили мысли о доме, он не торопился в Жатец. Под ногами горная тропа. Он дышит с заметной натугой, как будто выкурил пачку сигарет. Такое состояние было ему хорошо знакомо. Нужно привыкнуть к разряженному, словно высушенному воздуху, а точнее – не замечать его. Не жить очередным привалом, как это делают новички, смотреть не только под ноги, но и по сторонам, впитывать в себя красоты гор, высматривать до слез в глазах орлов, парящих на недосягаемой высоте, насмехаться над ними, стоя на высоте, недоступной даже для них. Незаметно такие мысли прогоняют панические настроения, дышится пусть не легко, но свободно, так, как и положено на такой высоте, и, понимая это, ты говоришь себе: «Да, я справился». А дальше начинаешь фантазировать. Кажется, что и сердце перешло на иной режим.

– Так сколько дают за контрабанду наркотиков в вашей стране?

Это были последние слова Шееля, произнесенные с оживлением, и, что важнее всего, произнесенные на русском языке. Дальше командир «Красного спасения» перешел на немецкий, взяв командование группой проводников на себя. Если бы не он, пограничники накрыли бы всех плотным огнем. Он увел за собой проводников, отстреливаясь из «калашникова», по едва приметной тропе, стелящейся по дну расселины. Он не слышал, что кричит позади него Тохаров, который, как и Шеель, от волнения перешел на родной язык. А Шеель по-таджикски не понимал. Он понял все, когда очутился на плато, как на вершине горы, а один из проводников, не мешкая, занял позицию и отрезал пограничников длинной очередью из пулемета.

Тохаров раздул ноздри и стукнул себя кулаком в грудь:

– Я проводник.

– Тогда принесите мне свежую постель, – моментально отреагировал Шеель. Он понял все, окинув опытным взглядом эту местность. Как и положено плато, оно было окружено не только пограничниками, но и четко выраженными уступами. И выход отсюда, судя по всему, был только один. Именно его блокировал, как нельзя кстати, пулеметчик.

Тохаров снова было открыл рот, но Шеель перебил его:

– Я все знаю. Еды и питья у нас на пятнадцать суток. Героина у вас пятнадцать килограммов, и на нем мы продержимся не больше пятнадцати дней. Но до того с вертолета на нас сбросят пятнадцать бомб. Что за противная цифра!

– Они узнали меня, – скрипнул зубами Тохаров. – Засада была слишком близко к тропе, и пограничники разглядели мое лицо.

– Что это значит? Теперь они нашлепают ваших масок?

– Живыми они нас брать не станут – вот что. Я в розыске.

Шеель хмыкнул:

– Ну и что? Я тоже в розыске. Сколько душ вы загубили, любезный?

Немец быстро сбросил с себя нервозность.

– Я не новичок в горах. Давайте думать, как выбираться из капкана. Кроме этого, – спросил Шеель, указав на блокированную тропу, – отсюда есть выход?

Вместо ответа Тохаров указал на небеса.

– Сильно сомневаюсь, – сказал ему Ларс.

Плато представляло собой миниатюрную равнину с травяным покровом из костры, парнолистника, мака. По краю западного склона, усыпанного камнями, протянулась лощина. По северному краю, за которым чернел крутой обрыв, выросли яблони, фисташки и туркменский клен.

То, что нужно, подумал Шеель. Во время экспедиции в Непальские Гималаи ему с товарищами приходилось наводить мосты, сооружать перила по краям расщелин и террас с крутыми склонами, и для этого альпинисты использовали сосны, которых было в избытке неподалеку от базового лагеря. Западная часть этого плато, по мнению Тохарова, была непригодна для спуска – нашумишь. И пограничники знают об этом. А все потому, что среди них нет опытных альпинистов. Проводник – далеко не альпинист, как и альпинист – не скалолаз. Здесь много тонкостей.

Шеель обнажил мачете и подбежал к лощине. Первым сдался ствол бухарского миндаля.

Тохаров понял немца и метнулся было к кленам, но Шеель остановил его. В этот раз он проявил себя как военный тактик:

– Не трогай клены. Их верхушки видно с площадки, склона и основной тропы, где сейчас рассредоточились пограничники. Руби орешник, очищай его от ветвей, стволы складывай в кучу. Пока пограничники не вызвали подкрепление, мы должны успеть наладить переправу.

Он мешал русские и немецкие слова, но таджик хорошо его понял.

Двое проводников остались на огневых позициях, остальные, включая Шееля, стараясь не шуметь, валили орешник.

В представлении немца «переправа» выглядела длинной лестницей с частыми перекладинами, состоящей из множества звеньев. Первая задача – подготовить эти звенья, по сути своей готовые лестницы, которые лягут на камни и не дадут им скатиться, но позволят людям спустится по ним и выйти засаде за спину, уйти от нее, а в крайнем случае – неожиданно ударить в спину.

Длина склона составляла порядка семидесяти метров. Высота стволов орешника не превышала трех. Придется соорудить больше двадцати звеньев, используя вместо гвоздей лоскуты одежды. Другого пути ни местные проводники, ни Шеель не видели. И дело не только в шуме, который привлечет на эту сторону пограничников, а в самой осыпи. Камни могут осыпаться на середине пути, а масса, которая последует за ними, будет называться камнепадом.

Шеель дал волю чувствам. Он выругался, проклиная в первую очередь таджика, который напоролся на патруль. На то он и проводник, чтобы знать не только маршруты пограничников, но и расписание. Они же не могут круглые сутки лазать по горам. Шеель и Тохаров мало общались, и наблюдательный немец сделал единственно верный вывод: это безнаказанность привела к столь плачевному результату. Удачные переходы через границу наслоились один на другой, вот по этой твердой почве и шагал Тохаров. Возможно, пограничники намеренно пошли на этот оригинальный ход, усыпив бдительность неуловимого таджика.

Шеель содрогнулся от одной только мысли. Не заметь он этого прохода на плато, внизу завязался бы бой, и пусть даже силы были равны. У Тохарова сработала моторная память – он не полез в ловушку, а Шеель, не зная о ней, посчитал этот путь спасительным. Но он подарил всей группе шанс – не бог весть что; по нему также можно было судить об ограниченных мозгах таджика. И вот сейчас Шеель снова поднимал планку представившейся возможности на приличную высоту, не давая Тохарову прорываться из кольца с боем.

И снова немецкий альпинист подал пример, сорвав с себя куртку и располосовав ее ножом на лоскуты. Нарезав из веток перекладины, привязал к жердине первую из них. И поторопил Тохарова:

– Почаще, почаще вяжи перекладины. – И снова выругался. Он так мечтал о горах, а когда поднялся в горы, то вдруг не обнаружил при себе элементарного молотка, крюка, похожего на штопор, карабина, репшнура, да что там карабины и страховочные шнуры – не было даже простой веревки. Впервые он поднимался исхоженными тропами, но с завистью смотрел на неприступные скалы, на облака…

Он, натурально ляпая лестницы из стволов орешника, жалел о легкой лестнице из нержавеющей стали – перекладины на стальном тросе, легко сматывающейся в бобину. Он представил, как отпускает бобину из рук, и на глазах происходит чудо – готовая переправа…

Глава 2

2 сентября 1993 года – 11 февраля 1994 года

1

Справка

о специальной операции по ликвидации главаря бандформирования Сухроба Тохарова.

2 сентября 1993 года, согласно личному распоряжению начальника оперативного управления и агентурному сообщению, личный состав оперативно-боевой группы на автомобиле «ГАЗ-66» выдвинулся в район проведения спецоперации с целью захвата С. Тохарова и лиц его ближайшего окружения.

После проведения рекогносцировки и дополнительной информации от командира погрангруппы приступил к осуществлению захвата вышеуказанных лиц.

Распределил личный состав отделения на подгруппы. Два снайпера и два пулеметчика осуществляют блокирование возможного выхода членов бандформирования с высоты, занятой С. Тохаровым и его боевиками, с задачей в случае огневого контакта подавить огневые точки противника до выхода штурмовой группы из зоны обстрела. Вторая подгруппа, также состоящая из четырех человек, получила задание обеспечить безопасное проникновение штурмовой группы на высоту. Штурмовая группа в случае сопротивления получила приказ уничтожить С. Тохарова и находящихся с ним лиц.

В 17.45 две подгруппы заняли места согласно распоряжениям. В 17.55 на ключевую позицию выдвинулась штурмовая группа…

Майор Рогозин еще по пути к месту проведения операции, которое он в рапорте обозначит как район, предугадал события и в этом ключе думал о подлоге как мере необходимой и зачастую обыденной. Штурмовая группа в его представлении «усохла» до одного человека. Просто он знал район, где укрылись боевики Сухроба Тохарова, как свою квартиру. И в этой связи дополнил: квартиру, которую он сдал квартиранту. «Квартиросъемщика» звали Сергей Курочкин. Из всей группы егерей лишь он один свободно поднимался на плато как по горной расселине, так и по вертикальному монолиту.

После затяжных спусков и подъемов по горному серпантину машина остановилась у блокпоста, который представлял собой охраняемый шлагбаум. Одетые в бронежилеты и «сферы» (в связи с обострившейся обстановкой в республике) военнослужащие внутренних войск и пограничники столпились у заднего борта грузовика. Больше всего прибывшая группа вызвала интерес среди пограничников. Они редко контактировали с егерями, а патрулировать вместе границу доводилось всего несколько раз.

– Здорово, Саша! Давно не виделись. Как доехали? – спросил капитан Максумов, за руку здороваясь с Рогозиным.

– Привет! Нормально доехали. По пути ни одной машины не попалось, а такое чувство, что плелись в пробке, бампер в бампер. Подъем – спуск. Спуск – подъем. Голова кругом. Как будто не из Пянджа ехали, а из Душанбе. Если бы водитель был не из моего подразделения, я бы пристрелил его, – пошутил майор.

Он стукнул в борт машины:

– Выходим, парни.

Егеря были одеты в обычную полевую форму без знаков различия. Вооружены «калашниковыми» с приборами беспламенной и бесшумной стрельбы. Егерское подразделение комплектовалось призывниками. В охране границы они не участвовали. Их использовали как «мобильный резерв командования» для решения специальных задач. Это подразделение егерей негласно называлось Икс-группой.

– Десять человек вместе с тобой, – посчитал Максумов. – Срочники?

– Да, – кивнул Рогозин. – У меня есть знакомый – подполковник, заместитель командира мотострелкового полка. Так вот он рассказывал: «Срочники, эти мальчишки, не знали страха, у них он просто еще не сформировался. Мне приходилось их бить по затылку, чтобы пригибались в окопах». Вот и с моими так же. А сколько твоих на месте? – Рогозин указал рукой в сторону дороги, уходящей в горы. Крутизна ее составляла сорок градусов. Предел для танка. Машина может подняться, но рисковать не стоит. Майор поднимался по этой дороге, которая через двести метров сужалась до тропы, не один десяток раз. Наркокурьеров здесь пропасть. Ледники и снега начинают в горах таять, так эта нечисть просачивается по хребтам, перевалам и тропам с грузом на территорию Таджикистана. Здесь идет гражданская война, только российские военные по привычке называют это конфликтом. Он вспыхнул, когда выходцы из отдаленных районов «поддались влиянию фундаменталистских исламских идей». Бандформирования прорывались через границу в направлении Пянджа и Тавильдары, вырезали целые поселки. Год назад боевики Движения исламского возрождения Таджикистана предприняли попытку массового прорыва на равнинных участках границы – где Московский и Пянджский погранотряды, чтобы доставить оружие и боеприпасы в районы боевых действий. С той поры начались регулярные обстрелы погранзастав и нарядов, предпринимались попытки захвата погранзастав.

Присутствие российских спецподразделений в независимой республике было реализовано на основе двустороннего договора между Россией и Таджикистаном, где были определены задачи и полномочия российских подразделений. «Глобальная» задача – «создание вдоль таджикско-афганской границы зоны мира».

– Двадцать человек успели перебросить, – ответил Максумов. – Да под рукой полста – из гражданского населения. Если сказать «на всякий случай», значит, ничего не сказать. И «пожарный» сюда не воткнешь. Ну что, пойдем?

– Да, пора двигать. – Майор пропустил вперед командира отделения сержанта Камбарова. За ним поспешили остальные егеря.

– Местных «духов» называем религиозными экстремистами – язык сломаешь, – продолжил разговор Максумов, вышагивая рядом с майором. Майор – русский, в курсе здешних проблем, которые собрались, как морщины на лбу старца, но проникнуться, что ли, глубиной проблемы мог только местный. Так считал Максумов. Отсюда и его недоверие к русским егерям. По его мнению, в горах не место военным из российской глубинки, хотя большинство офицеров-пограничников окончили российские военные училища. Куда эффективней отряды самообороны, батальоны и полки из таджиков. – Радикалы-фундаменталисты прорываются с Афгана. Занимают, сволочи, такие позиции, что выбить их можно только огнем из танков и пушек. А их еще надо втащить на высотки. А высоты порой до трех тысяч, склоны завалены камнями. Для танка дорогу бульдозерами расчищать надо. Мы научили афганцев воевать. Некоторые не мыслят для себя иного способа существования. В Таджикистане, Узбекистане, Киргизии столько оружия, боеприпасов, денег, что взорвать республики изнутри особого труда не составит. Если их не сдержать, бои перекинутся на Поволжье.

– Говоришь, Тохаров с боевиками на плато залез? – переменил тему Рогозин. – Я знаю Тохарова. Его нужно обыгрывать, сам он ничего не отдает.

Максумов посмотрел на Рогозина так, словно тот только что сошел с экрана в виде красноармейца Сухова. И про себя заметил: «Здесь тебе не кино». И все же высказал свои мысли вслух:

– Здесь тебе не кишлак и не восточный музей. А Тохаров – не Абдулла. Его через трубу не возьмешь. У него пулемет.

Рогозин рассмеялся. Максумов плюнул с досады: все-таки сбился на красноармейца.

За беседой время в пути пролетело незаметно.

За сотню метров до подъема на плато группу остановили дозорные. Обменявшись с егерями приветствиями, они дали расклад на положение вещей.

Фактически за четыре часа обстановка в районе не изменилась. Тохаров и четверо его боевиков по-прежнему заперты на плато. По-прежнему действует приказ обезвредить бандитов малой кровью, малыми силами, не вызывая шумиху даже в горах. Шумиха больше на руку бандитам. Ради этой цели порой и переходят границу «духи», поднимаются в горы и завязывают боестолкновения с пограничниками местные боевики. Одним словом, бить нужно было сильно, но аккуратно, как требовала классика.

Егеря обошли простреливаемый участок стороной, преодолев покатый склон, усеянный камнями, – морена в миниатюре и осыпь по сути своей. Но под ногами спецназовцев не покатился вниз ни один камень.

Они вышли к вертикальной скале высотой тридцать метров. Ниже скалы, глубоко под ее подошвой, заняли позиции стрелки Максумова, вооруженные ручными пулеметами Калашникова, и держали, как это ни покажется странным, высоту снизу. Это стало возможным в связи с немногочисленностью бандгруппы Тохарова. Его пулеметчик и автоматчики были сосредоточены в одном месте, самом важном в стратегическом плане: на выходе из плато. А выход – это дорога в расселине, почти прямая и отлично простреливаемая. То был жизненно важный путь для Сухроба Тохарова. Пограничники загнали его на равнину с крутыми склонами и уступами, захлопнули дверь, а замки закрылись с двух сторон – пограничниками и бандитами.

Это называлось осадой. Но дело не в том, сколько продержатся боевики, пока не опухнут с голоду, а в терпении армейского начальства. А терпение лопнуло, едва натянувшись. Майору Рогозину дали двадцать четыре часа на устранение проблемы, которую он назвал мухой в супе начальства. Рогозин в Пяндже заикнулся было насчет вертолета: мол, неплохо было бы ахнуть огневыми средствами «двадцатьчетверки». Но привлечение к операции боевого вертолета раздуло бы значимость банды Тохарова и превратило бы этот регион в «маленький Афган». То есть, по большому счету, речь шла об откате назад, к «мосту дружбы», по которому был выведен из Афганистана ограниченный контингент советских войск.

Майор Рогозин с полвзгляда оценил ситуацию. Еще раз уточнил у Максумова:

– «Духов» точно пятеро?

– По головам посчитали, когда гнали их на плато.

– Откуда получена информация о попытке нарушения границы?

– Из агентурного источника, – сказал Максумов тоном: «Откуда же еще?» – В этот раз, насколько мне известно, источник – стукач.

– Все источники стукачи, – заметил Рогозин. – Кто-то имеет зуб на Тохарова?

– Или на кого-то конкретно из его банды.

– Точно?

– Так мне дали понять. Ты же знаешь, Тохаров не брезгует ничем. Год назад он со своими головорезами напал на кишлак, убил восемь человек, среди них – две женщины и два ребенка. По нашей информации, он тесно связан с пакистанским лагерем «Ансарадион», где готовят боевиков. Берется за любую грязную работу. Может пойти проводником, может – наркокурьером. Но чаще всего он переходит границу как наемник. Вонючий пес.

– Значит, с ним четверо. А всего – пять.

– Один вооружен «РПД».

– Точно «дегтяревым», не «калашниковым»?

– Хамраев! – негромко позвал подчиненного Максумов. Когда подошел лет двадцати рядовой, повторил вопрос майора.

– Глаз – алмаз, – улыбнулся таджик. – Я на слух отличу «РПК» от «РПД», а так – глазами смотрел. Жалко, не попал из своего автомата.

– А говоришь, глаз – алмаз. Ладно, иди, мазила.

Рогозин открыл планшетку, где поверх карты лежали чистые листы бумаги. Набросав простенький план, майор подозвал командира отделения сержанта Камбарова, таджика по национальности, и рядового Курочкина:

– Расклад такой. Я буквально парю над плато и вижу, как рассредоточились «духи». По сути дела, с равнины, а она размером с футбольное поле, два выхода. Это основной, тропа в расселине то есть, и, так скажем, резервный – натуральное бездорожье по склону. Но там будто состав со щебнем выгрузили. Днем или ночью все равно нашумишь. И голову сложишь. Это минное поле. Но ни мы, ни «духи» этот путь из списка не вычеркнули. К чему это я говорю? А к тому, что этот склон, – майор очертил его кругом, – не остался без внимания Тохарова. Минимум одного пулеметчика к выходу он поставил. А может быть, и двух. Таким образом, ключевая точка, – майор обозначил на плане самый верх расселины, которую он нарисовал в виде молнии, – охраняется тремя боевиками. Во-первых, это пулеметчик. Он в одиночку сдержит роту, а то и две. Во-вторых – автоматчик и сам главарь банды, вооруженный, может быть, наганом.