Колечко с бирюзой

И все же кое-что Анастасию Семеновну настораживало в Петре: кроме качеств доброго, заботливого хозяина и отличного здоровья, ничем другим он не мог похвастаться. Книг почти не читал, ограничиваясь газетами и телевизором, и то лишь потому, что этого требовал замполит. И разговоры его вертелись вокруг собственного дома, хозяйства и автомобиля. А она никак не могла представить Наташу в роли клушки-хозяйки, заглядывающей мужу в рот и радующейся каждому новому приобретению в хозяйстве.

До диплома еще далеко, а ее Наташа уже строила грандиозные планы освоения Крайнего Севера или, например, Байкало-Амурской магистрали. Анастасия Семеновна даже не пыталась ее отговаривать, зная, что через год очередные призывы партии и комсомола способны в корне изменить намерения внучки. Бабушка понимала, что ее уговоры только укрепят строптивую Наташу в ее романтических стремлениях.

Петр достаточно быстро разобрался в ситуации и убедился в том, что в Наташиных планах на будущее места для него нет. Однако продолжал бывать у них с настойчивостью, достойной лучшего применения. Но в последнее время до Анастасии Семеновны стали доходить слухи о том, что его родители недовольны выбором сына. Она попробовала узнать об этом подробнее, но Петр отказался говорить с ней на эту тему:

– Анастасия Семеновна, мне давно уже не пятнадцать лет, и я в состоянии разобраться во всем без подсказки родителей. А что касается сплетен, сами знаете, собака лает – ветер носит! Мои намерения серьезны. И если Наташа надумает выйти за меня замуж, будьте уверены, никогда об этом не пожалеет.

Вот таким образом обернулась для Наташи прошлогодняя встреча в осеннем лесу…

Наташа взглянула на часы. До начала торжества оставалось чуть более часа, и она вприпрыжку помчалась вниз по склону сопки. Опаздывать было не в ее правилах!

Глава 8

Петр, против ее ожиданий, встретил Наташу у калитки и место за столом определил рядом с собой. И сразу же возбужденный шепоток пробежал по рядам разодетых в яркие наряды дам и затих на противоположной стороне стола, где сидели отец и мать Петра. Наташа удивилась: обычно родители сидят поблизости от любимого чада, но Петр в ответ на ее вопрос пояснил:

– Это наши семейные фокусы! Они решили меня уму-разуму поучить! Видишь девицу рядом с толстой теткой в розовом платье? Сегодня нас пытались познакомить на предмет скорой женитьбы. Девчонка, конечно, дура дурой, не понимает, куда ее эти две клушки толкают.

– Я ее знаю, – Наташа глянула в сторону Милки и ее расстроенной мамаши, – мы в одном классе с ней учились.

Петр ласково сжал под столом ее ладонь:

– Я уже выбрал одну из одноклассниц. Не обращай на них внимания! Сегодня мой праздник, и ты только моя гостья!

Но Наташа чувствовала себя не в своей тарелке под косыми, почти ненавидящими взглядами родственников Петра.

Честно говоря, она уже пожалела, что согласилась прийти на эту вечеринку. Весельем, как она и ожидала, здесь и не пахло. Гости, едва усевшись за столы, налегли на выпивку и закуски, словно десяток дней до этого усердно постились и сидели только на хлебе и воде.

Наташа почти ничего не ела, и вскоре ее тарелочка стала напоминать живописный натюрморт из разнообразных салатов и закусок, которые ей без устали подкладывал Петр. Первой это заметила Галина и, склонившись к Наташиному плечу, ехидно прошептала:

– Зря нос воротишь, дорогуша! В жизни небось ничего слаще редьки не пробовала, а корчишь из себя английскую королеву!

Наташа побледнела, но спорить не стала. Из противоположного угла комнаты за ними наблюдала Мария Андреевна, мать Петра. Девушка старалась не встречаться с ней взглядом: без сомнения, материнский гнев приближался к точке кипения.

Наконец старшая Романова не выдержала и присела рядом с сыном.

– Послушай, Петя, я, конечно, понимаю, мое мнение для тебя мало что значит, но Людмила очень хорошая девушка, и я советую все-таки подойти и поговорить с ней. Язык ведь не отвалится! – Тут она сделала вид, что вдруг заметила Наташу, и подчеркнуто любезно справилась: – А тебе, Наташа, не пора ли домой? Я слышала, ты завтра дежуришь?

Наташа почувствовала, как кровь прилила к лицу. Матушка Петра ясно дала понять, что ее присутствие здесь нежелательно. Обида, которая так долго таилась в Наташиной душе, вырвалась наружу, и девушка не выдержала:

– Извините, Мария Андреевна, что нарушила ваши планы и посмела прийти на день рождения вашего сына. Через минуту меня здесь не будет, и я никогда больше не переступлю порог вашего дома. Но напоследок я скажу все, что думаю. – Она перевела дух и с вызовом оглядела притихших гостей. – Хотя я и голь перекатная, как вы трубите об этом на всех перекрестках, но клещами за вашего Петра не держусь и держаться не собираюсь! И если вы желаете свести его с подходящей для вас девицей, то ради бога, мне от этого ни жарко, ни холодно!

Петр взвился на стуле:

– Я вам не бык колхозный, чтобы меня с телкой сводили! Я сам в состоянии решать, с кем мне встречаться и на ком жениться! Сегодня я уже просил вас, мама, не лезть в мои дела! Вашими советами и рекомендациями, – он провел ребром ладони по горлу, – я сыт по горло! Мила, – он повернулся к побледневшей девушке, такой нелепой в своем бело-голубом кружевном великолепии итальянского производства, – я не спорю, вы – девушка хорошая, но поверьте, нельзя мужа выбирать по маминой подсказке. И я сразу предупреждаю: между нами ничего не сложится, потому что я люблю другую девушку. – Он потянул Наташу за руку, и она, подчинившись, поднялась со стула. Петр пристально посмотрел ей в глаза и громко, так, что услышали все гости, произнес: – Наташа, милая, при всех прошу тебя выйти за меня замуж.

Наташа ошеломленно уставилась на него. Меньше всего она ожидала подобного предложения, да еще при таком стечении народа. Но ответить ничего не успела. Мать Петра, схватившись за сердце, сползла по стене. Галина и отец бросились к ней. Но Петр, казалось, не замечал возникшей суматохи, не отрываясь, он глядел в глаза любимой. Но видел в них лишь испуг и растерянность…

Заплаканная Милка метнулась к выходу, чуть не сбив с ног баяниста, за несколько минут до этого бойко наигрывавшего «Златые горы», а сейчас в воцарившейся неразберихе не менее резво прятавшего бутылку водки за пазуху.

Галина подскочила к брату:

– Сейчас же уведи отсюда свою сучку, пока я ей глаза не выцарапала!

Петр побледнел:

– Ну что ж, сестренка, в конце концов, вы сами настаивали на этой гулянке. Я видел ее в гробу и в белых тапочках! Желаю от души повеселиться! – Он подхватил Наташу под руку и увлек за собой.

Они вышли за ворота, и Петр, что-то вспомнив, попросил Наташу немного подождать и вернулся в дом. Минут через десять он выскочил на крыльцо с большой сумкой в руках. Следом за ним почти бежали старшие Романовы.

Тучный папаша, запыхавшись, судорожно хватал ртом воздух, мамаша же, подпитав боевой дух валерьянкой, голосила что было мочи. При этом она совершенно забыла, что уже завтра все село будет злословить о скандале в благородном семействе Романовых.

– Ты мне больше не сын! – что было сил орала Романова, пробудив ото сна окрестных собак, с готовностью поддержавших ее. – Твоей ноги здесь больше не будет! Дом и хозяйство завтра же отпишем Галине, а ты чтоб ближе чем на километр к усадьбе не подходил!

– Петр, учти… – Отец почти справился с одышкой, но в запале подрастерял значительную часть словарного запаса. Романов-старший хрипел и напоминал большую толстую лягушку, надсадно квакающую на берегу пруда. – Мы… тебя… добром… просили. Од-дума…ешься… только… поздно… будет! Смотри, Петр!

Вопли родственников провожали их всю дорогу вплоть до берега реки, куда Петр и Наташа бежали, взявшись за руки. Последнее, что они успели разобрать, было истошное:

– Прокляну тебя, скотина, и детей твоих прокляну, если женишься на этой девке!

Петр тихо чертыхнулся. Пробираясь сквозь покрытые ночной росой кусты, они основательно вымокли, к тому же Наташа повредила каблук, и, когда они ступили на покрытый галькой берег Суйфуна, он и вовсе отлетел.

– Секундочку! – Петр перебросил сумку на плечо и подхватил девушку на руки.

– Петя, ты что? Отпусти сейчас же! – Наташа попыталась освободиться, но он только крепче прижал ее к груди и ускорил шаг.

Вскоре впереди из темноты выступило низкое бревенчатое сооружение – домик сторожа лодочной станции. Старик умер еще по весне, и его убогое жилище пустовало все лето. Как-то раз Наташа и Петр пережидали здесь грозу, захватившую их на пляже. В тот раз Петр открыл замок гвоздем, но сейчас воспользовался невесть откуда взявшимся ключом.

К удивлению Наташи, домик выглядел обжитым: полы чисто вымыты, кровать застелена, хотя и стареньким, но еще приличным одеялом.

Она подошла к плите. Аккуратно сложенные рядом дрова и чисто вычищенные кастрюли окончательно убедили ее в том, что в домике кто-то поселился.

– Петя, тебе не кажется, что мы залезли в чужие владения?

– Не боись! – Петр весело подмигнул ей. – Это я все здесь устроил. Узнал в сельсовете, что никто на дедову хибару не зарится, взял и выкупил за энную, совсем небольшую сумму. Так что добро пожаловать в мой загородный особняк!

– Здорово! – Наташа захлопала в ладоши. – Что ж ты раньше об этом не сказал?

– Да я только вчера все документы оформил. А в секрете держал, чтобы сюрприз тебе преподнести. К слову сказать, родичи мои не в курсе. Я ведь планировал оборудовать себе здесь берлогу на случай критических ситуаций вроде сегодняшней. Правда, не знал, что она понадобится так скоро.

– Ты серьезно? – удивилась Наташа. – Ты решил уйти из дома?

Не ответив, Петр поджег щепу в печке. Огонь весело заплясал по поленьям, озарив комнату дрожащим светом. Петр снял с кровати одеяло, постелил его на пол перед печью. Приглашающе похлопал по нему ладонью.

– Садись, в ногах правды нет. А насчет того, серьезно или несерьезно я решил тут обосноваться, одно скажу – серьезнее не бывает. Осточертело мне, Наташка, под материнскую дудку плясать. Я ведь поэтому в свое время на Курилы смотался! Здесь на автобазе у меня была прекрасная работа, приличный заработок. Чего скрывать, жениться даже собирался. Девушка у нас диспетчером работала. – Он виновато посмотрел на Наташу. – Не обижаешься?

Петр нерешительно обнял ее за плечи, и Наташа, прижавшись к его теплому боку, положила голову ему на плечо. Он облегченно вздохнул и продолжал свой рассказ:

– Ту девушку Верой звали. Ее мать была алкоголичкой, сама Вера росла в детдоме. Окончила ПТУ, поэтому ни о каком приданом и речи не шло. – Петр тяжело вздохнул и прижал Наташу к себе. – До сих пор не знаю, кто сообщил моим родичам, что я встречаюсь с ней. В тот же день маменька встретила Веру по дороге на работу, и что уж ей такого наговорила, не знаю, но только моя Вера в одночасье собрала вещи и уехала. Я чуть с ума не сошел, когда об этом узнал. Вот тогда и завербовался на Курилы. Пять лет в море на сейнере ходил и домой вряд ли вернулся бы, но Галина дала телеграмму, что мать, дескать, тяжело больна. – Петр наклонился к Наташе и слегка коснулся губами ее щеки. – И вот теперь началось новое наступление, и опять против той, которую я сам себе выбрал.

– Петя, не сердись на меня, но, может, тебе и вправду жениться на Милке? – спросила Наташа. – Она – девушка спокойная, добрая, хозяйственная. Я ее по школе хорошо знаю. Никогда она ни с кем не конфликтовала, с учителями не спорила, а мне, ведь знаешь, всегда доставалось на орехи!

Петр немного отодвинулся от Наташи и с тревогой посмотрел на нее. В голосе его звучало сожаление:

– Эх, Наташка, родная моя, неужели ты так и не поняла, как сильно я к тебе присох? Я по тебе с ума схожу, а ты так и норовишь опустить меня на землю. Зачем постоянно плюешь мне в душу, я ведь готов ее дьяволу заложить, чтобы ты осталась со мной.

Он опять прижал ее к себе, склонился к Наташиному лицу, и она почувствовала его дыхание на своих губах. Поняла, что он собирается ее поцеловать, ловко вывернулась из его рук и вскочила на ноги.

– Петр Васильевич, хватит меня кормить разговорами. Проводи лучше домой, а то уже терпения нет, так проголодалась после твоего дня рождения!

Петр облегченно вздохнул и улыбнулся:

– Напугала ты меня! Думал, сейчас дверь вынесешь и убежишь домой. – Он поднялся на ноги и подошел к сумке, которую захватил из дома. – Я ведь знал, что ты проголодаешься. Ни ты, ни я почти ничего за столом не ели. – Он расстегнул баул и заглянул в него. – Давай-ка посмотрим, что нам бог послал с родительского стола. Надеюсь, в последний раз, зато в изобилии.

Петр достал тарелки, которые, оказывается, тоже водились в его хозяйстве, разложил вилки. Потом, словно фокусник из заветного сундучка, достал из сумки пару бутылок вина, шампанское, жареную индейку, кастрюльку с картофельным пюре и десятком котлет, круг копченой колбасы, яблоки, коробку конфет и напоследок – большую хрустальную салатницу, полную салата «Оливье».

Наташа потрясенно следила за его манипуляциями, потом не выдержала:

– Петр, ты же гостей оставил без закуски!

– Ничего, им жратвы тоже прилично осталось и водки море. Но, думаю, теперь им не до веселья, хотя, может, и тризну сейчас по мне правят с тем же удовольствием.

– Ты что? – ужаснулась Наташа. – Нельзя так говорить! Ты хотя бы знаешь, что означает это слово?

– Чего ж не знать! В школе тоже учились! Да и мамаша успела сказать мне, когда я у нее котлеты конфисковал, что ей легче увидеть меня в гробу, чем женатым на тебе!

– Господи, ну чем мы с бабушкой им не угодили? Живем вроде не хуже других.

– Не в этом дело, Наташа, мои родичи судят о людях по толщине кошелька и количеству сберкнижек, а у кого этого не имеется, тот для них вроде плесени. – Петр принес от окна две табуретки и подставил их к столу. – Садись, разговорами сыт не будешь! – Он открыл бутылку шампанского, разлил по стаканам. – Извини, хрусталем еще не успел обзавестись. – И предложил: – Давай выпьем за нас, больше ни о ком я сейчас слышать не желаю.

Они выпили, и Петр снова наполнил стаканы, теперь уже вином.

– А теперь выпьем за надежду, не возражаешь?

Наташа не возражала и довольно лихо выпила вино. Обида, которую она носила в своем сердце с момента разговора с Милкой в гарнизонном универмаге, засела в ее сердце, и боль от незаслуженного унижения с каждой минутой становилась все сильнее и невыносимее. Впервые она ощутила себя беззащитной перед людской несправедливостью и злобой. Она с надеждой посмотрела на Петра, может, он действительно тот человек, который ей нужен, и будет не просто любить ее, но станет надежной опорой и покровителем?

– Ну, ты сильна! – Петр с веселым изумлением посмотрел на ее стакан. – Будешь еще?

– Буду, – заплетающимся языком ответила Наташа и подставила свой стакан. Разве могла она признаться, что пьет вино второй раз в жизни? Причем первый ее опыт был ограничен одним бокалом шампанского на дне рождения у подруги.

На этот раз Петр плеснул ей всего полстакана и приказал:

– Выпьешь после того, как хорошо поешь, а то Анастасия Семеновна мне не простит, что я ее внучку спаиваю. – Он отломил ножку индейки и положил ее на Наташину тарелку. – Ешь давай, а то ведро воды тяжелее нести, чем тебя.

Наташа поперхнулась от неожиданности:

– Это как же тебя понимать?

– А так и понимай! Совсем исхудала со своей работой… – Петр протянул руку и осторожно коснулся ее подбородка. – Щеки ввалились, глаза, но все равно ты самая красивая, Наташка. – Его пальцы нежно скользнули по ее лицу, и Наташа испуганно отпрянула назад, но слишком резко и, покачнувшись от сильного головокружения, чуть не упала с табуретки. Петр подхватил ее.

Он прижал ее к своей груди и, задыхаясь, прошептал:

– Господи, Наташка! Ну почему ты так меня боишься? Поверь, я умею быть очень нежным и ласковым. – Его правая рука уже смелее обхватила ее плечи, а левая прижалась к спине, и Петр почти сдавил ее в своих объятиях. Наташа невольно вздрогнула, прикоснувшись к колючей щеке.

Но уже в следующее мгновение забыла об этом. Его губы, пахнущие вином и табаком, прильнули к ее губам. Петр покрывал поцелуями ее лицо, шею и плечо, до которого добрался, отогнув воротник платья.

Наташа попыталась оттолкнуть его, но вино так приятно кружило голову, поцелуи Петра смущали и волновали, и она в его объятиях уже почти не ощущала ни страха, ни обиды. Наоборот, все тревоги и сомнения в одночасье улетучились. Разумом она понимала, что эти поцелуи и не в меру настойчивые объятия следует немедленно прекратить, пока дело не зашло слишком далеко. Но ладонь Петра на ее щеке была такой теплой, пальцы так нежно поглаживали кожу, и Наташа поняла, что окончательно теряет голову от этих ласковых, возбуждающих прикосновений. И даже не удивилась, когда он поднял ее на руки, отнес и уложил на кровать.

И вдруг, едва вновь коснувшись ее губ, Петр отпрянул.

– Наташа… – Голос его изменился, звучал хрипло и незнакомо. – Наташка, – повторил он, – я ведь могу не остановиться.

– И не надо. – Наташа закрыла глаза, не понимая, во сне или наяву лежит она в чужой постели с мужчиной, но менее всего ей хотелось сейчас рассуждать по этому поводу. Она просто отдалась необыкновенно приятным ощущениям, которые ей доставляли поцелуи Петра.

И тут Петр приподнял ее с постели. Его подрагивающая от возбуждения рука скользнула ей за спину, пальцы легко пробежались по позвонкам, будто сыграли нежнейшую из мелодий, и запутались в Наташиных волосах. Другая рука обхватила ее за талию, прижала к горячему мужскому телу. Поцелуи, поначалу такие легкие, робкие, стали более настойчивыми и требовательными. И Наташа внезапно поняла, что навсегда переступила тот рубеж, за которым остаются детство и мимолетные поцелуйчики, совсем ничего не значащие и вызванные одним-единственным желанием доказать, что ты достиг заветного порога взрослости и теперь можешь свободно посещать вечерние киносеансы и ложиться спать после десяти вечера.

А Петр становился все напористее. Что-то незнакомое, властное и даже грубое проявилось вдруг в нем, полностью парализовав Наташину волю. И она уже не отдавала себе отчета, забыв обо всем: что давно пора быть дома, бабушка наверняка беспокоится и не спит, что завтра рано утром ей нужно ехать в госпиталь… Захваченная потоком чужой страсти, Наташа, точно бумажный кораблик, закружилась в водовороте эмоций и понеслась на гребне волны в неизведанные дали, не подозревая, что же они уготовили ей: грозный водопад, грохочущую стремнину порогов или спокойную гладь речного плеса…

Без всякого принуждения и стеснения Наташа потянулась к Петру, обхватила руками его голову и прижалась к нему всем телом.

Петр потрясенно вздохнул, и она ощутила, как он нащупал застежку ее платьица и начал расстегивать пуговицы.

Его пальцы коснулись ее обнаженной кожи, и приступ тревоги вдруг пронзил ее сердце. Ей захотелось заплакать, оттолкнуть Петра, но его руки держали ее крепко, и все Наташины робкие попытки освободиться ни к чему не привели; Петр как ни в чем не бывало освободил ее от платья. Наташа вздрогнула, как от ожога. И действительно, его ладони, охватившие ее грудь, были нестерпимо горячими, но почему же тогда все ее тело будто заледенело, покрылось «гусиной кожей»? Ведь еще минуту назад одних поцелуев ей стало мало, она хотела продолжения и своей уступчивостью подталкивала его на более настойчивые и откровенные ласки.

Петр моментально почувствовал перемену в ее настроении. Задыхаясь от возбуждения, он опустился рядом. Плотное, пышущее жаром мужское тело прижалось к ней, его губы приблизились к ее губам, и Петр тихо пробормотал:

– Малышка моя дорогая, теперь я не оставлю тебя в покое!

Наташа попыталась что-то прошептать, оттолкнуть его, но жадные горячие губы перекрыли ей доступ воздуха, она задохнулась и почти бессильно обвисла в его руках.

Вскоре Наташа полностью потеряла представление о существе происходящего. Волна сладостных, неизведанных ранее ощущений подхватила ее, закачала в своих объятиях, и Наташа неожиданно для себя почувствовала, что засыпает. Где-то далеко в мозгу сверкнула мысль, что сегодня она слишком много выпила вина и перед работой надо хорошенько выспаться. А все, что происходит с ней сейчас, лишь плод ее воображения, горячечные фантазии, вызванные алкоголем. И эти ласки, и поцелуи – всего лишь сон, а завтра она проснется, и все будет по-прежнему…

Она провела ладонью по волосам мужчины, лежавшего рядом, и подумала: «Интересно, почему у него серые глаза?»

Странное беспокойство овладело ею. Почему они лежат в одной постели, ведь ему еще не разрешено вставать? А если сейчас в палату войдет Герасимов? Или, не дай бог, Нина Ивановна? Что она им скажет? Как объяснит, почему вдруг оказалась в таком положении?

Но Наташа не успела придумать ни достойного ответа, ни объяснения своему поступку. Мужские руки скользнули по ее телу вниз, Наташа напряглась, пытаясь освободиться от навалившейся на нее тяжести. Теперь это был не Игорь, она знала это точно, кто-то чужой и не совсем ей приятный… Она попробовала открыть глаза, но безуспешно. Веки, как и все тело, налились свинцом, и она застонала от бессилия. Лежавший на ней мужчина, очевидно, подумал, что это проявление страсти; он прижался к ее уху губами и знакомым, хриплым от возбуждения голосом прошептал:

– Наташка, как я люблю и хочу тебя!

В следующее мгновение ее тело пронзила резкая боль. Вскрикнув, она забилась в сильных руках, но мужчина немного приподнял руками ее бедра и начал медленное движение внутри ее, продолжая то шептать ей на ухо ласковые слова, а то принимаясь покрывать поцелуями ее лицо, шею, обнаженную грудь.

На мгновение ей показалось, что темнота, разрываемая сполохами огня в печи, расступилась, стены дома раздвинулись и она лежит не на грубом, колючем одеяле, а на горячем речном песке. Знакомые серые глаза притягивают ее, манят, зовут… Она пытается позвать своего единственного, любимого…. Но вдруг сознание ее прояснилось, Наташа открыла глаза и увидела над собой лицо Петра. Зажмурив глаза и закусив губу, он быстрыми толчками двигался в ней, вскрикивая от возбуждения.

Она ощутила саднящую боль, которая усиливалась при каждом резком движении Петра. Наташа напряглась, подтянула под себя колени, Петр открыл глаза, с недоумением посмотрел на нее и в то же мгновение вскрикнул, задвигался еще быстрее, быстрее и, громко простонав, упал на нее обессиленный, прошептав едва слышно:

– Наташка, сейчас я сойду с ума!

Она осторожно отвела от себя его руки. На душе было пусто, и хотелось плакать. И слезы не заставили себя ждать. Одна за другой покатились по щеке, проложили влажную дорожку по шее.

Но Петр будто не видел перемены в ее настроении. Восторг и счастье захлестывали его, и, очевидно, поэтому он не сразу заметил, что Наташа не разделяет его настроения, а неподвижно лежит, безучастная и равнодушная. Хотя нет! Он слизнул языком одну соленую капельку на ее щеке, потом другую… Приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Наташу.

– Что с тобой, родная? – Он попытался вновь обнять девушку, но Наташа перехватила его руку и села на постели.

Петр смотрел на ее худенькую спину, выпирающие лопатки, тонкую талию, и его сердце вдруг сжалось от предчувствия беды. Совсем не так он представлял их первую ночь.

Он сел рядом с Наташей, крепко обнял ее за плечи, развернул к себе лицом и вопросительно посмотрел ей в глаза. Но Наташа отвела взгляд и, резко дернув плечом, попыталась сбросить его руку. Петр понял, что она расстроена и, вероятно, испугана, и попробовал ласками успокоить ее.

Но тело любимой по какой-то неведомой ему причине перестало подчиняться его воле. Наташа более настойчиво отстранила руки Петра и опустила ноги на пол.

– Который час? – спросила она тихо и испуганно вскрикнула, когда услышала, что уже третий час ночи. Хмель из головы окончательно улетучился, и Наташа с ужасом поняла, что натворила на самом деле. – Господи! Что теперь будет? Как я скажу бабушке? Она же меня на порог не пустит! – Девушка упала на кровать и в голос зарыдала. И не только бабушкиного гнева она боялась, было еще что-то, затаившееся в укромных уголках ее сознания, что тревожило гораздо больше и от чего ее сердце заходилось в тоске от отчаяния и безысходности.

– Успокойся, прошу тебя! – Петр ласково погладил ее по спине и протянул ей платье. – Одевайся, я провожу тебя и объяснюсь с Анастасией Семеновной!

– Ну уж нет! Я виновата, я и отвечать буду!

Петр застыл с пиджаком в руках.

– Наверно, ты боишься, что Анастасия Семеновна рассердится на нас за то, что мы поспешили и переспали с тобой до свадьбы? – попытался догадаться Петр. – Но мы сразу же в понедельник пойдем в сельсовет и подадим заявление. У меня там бывшая одноклассница работает, я с ней договорюсь, чтобы нас расписали до конца твоих каникул.