Дар великой любви, или Я не умею прощать

Вставала я поздно и сразу шла на набережную. Здесь немыслимо носить черную или серую одежду, которую я не снимала дома, в России. Моими привычными цветами стали белый, красный, синий – цвета настоящей морячки. Белые брюки и туфли оставались чистыми даже после прогулки. Я сразу же купила себе мягкую широкополую шляпу и такую же плетеную сумку через плечо – для рынка.

Барселонский рынок Боккерия – одна из главных достопримечательностей города, как ни банально это звучит. Здесь его пульс и настроение чувствуются очень остро. Рынок – мир в мире. Особенно рынок южный, испанский. О нем можно написать роман в романе, но ведь у нас совсем другая история, да? Возможно, когда созрею, непременно использую это в одной из своих книг, кто знает…

Я всегда покупала сыр, пристрастившись даже к овечьему, овощи-фрукты, иногда мясо. И обязательно – свежую рыбу. Готовить я ее правильно не умела, но быстро научилась нехитрым приемам – лимонному соку и соли. К слову сказать: я так и не полюбила испанскую кухню по-настоящему и продолжала готовить по наитию из местных продуктов совсем простые блюда – жарила мясо, запекала на решетке рыбу, тушила овощи. Для меня, природной лентяйки, готовить для себя одной равносильно подвигу, однако здесь я даже не замечала, сколько времени трачу на обед или ужин: это приносило мне удовольствие.

Рынок находится как раз рядом с главной рамблой всей страны – эдакий живой южный вариант московского Арбата. Сюда я всегда заходила за цветами, покупая их у одной и той же женщины – тучной бразильянки. У нас с ней не было ни одного общего языка, но она сумела рассказать мне, что в Бразилии у нее остались дочь и зять, дочь у нее – повар, а зять ничем не занимается, даже не ловит рыбу – только поет. Рядом с ней стоял человек неведомой раньше мне породы – птичник. По всей улице стояли торговцы живым поющим товаром в клетках. Барселонцы покупали птиц, как и цветы, – часто для удовольствия, в подарок или просто для радости. В моем детстве этот процесс был сложным, назывался «завести животное», часто сопровождался детскими слезами и разговорами об «ответственности». Здесь же слово «ответственность» отсутствует как в языке, так и в людях – слово, подразумевающее что-то тяжелое, просто не находит себе места в их сердцах, под этим соленым солнцем.

Ветер дул с моря постоянно – и даже мне, не умевшей отдыхать, здесь легко и свободно. Ветер задирал скатерть, уносил то салфетку со стола, то мою шляпу – а я не злилась, не раздражалась, впервые в жизни поняв, что эти мелочи лишний раз заставляют улыбнуться, но не более. Тот ресторанчик, куда ходила ужинать, я мысленно называла «поплавок» – он находился на самом краю пляжа, к слову сказать – пляжа довольно нового, так как раньше у Барселоны – страшно подумать! – не было никакого пляжа, только порт.

Я проводила дни совершенно бездумно. Я даже забыла о том, что где-то есть Москва, где-то на сером холодном ветру у меня остались Марго и Джеф, партнер Виктор и мои подопечные, которых теперь он вынужден тренировать один.

Здесь же были легкие цветные браслеты, истертые песком ноги, постепенно раскрывающееся свободное осознание того, что все в мире бывает по-разному. Надо только понять и захотеть. Очень сильно захотеть. Стоя ночью на маленьком, закрытом от чужих глаз балконе, я смотрела на огни города, который никогда не смогу понять, которому я не нужна, но который так жадно люблю и желаю быть принятой – вместе с прочим мелким морским мусором – ракушками, огрызками, бумажками, заодно и со случайными девочками-мечтательницами, возжелавшими быть особенными, другими, проскочить через сито времени и пространства вместе с песком, не замеченными строгим взглядом неумолимой судьбы.

Мысль о том, чтобы вернуться сюда, не приходила в мою голову – я прожила этот этап жизни. Ничего невозможно прожить дважды. Любить Барселону отныне я буду издали.

Алекс

Он часто видел ее в маленьком ресторанчике на набережной. Белая широкополая шляпа, свободные брюки, длинная футболка, босоножки, темные очки в пол-лица… Неизменный мундштук, чашка кофе и изредка – бокал красного вина. Мэри выглядела обычной туристкой, отрешенно наблюдавшей за морскими волнами. Алекс нарочно выбирал в ресторане такое место, откуда ему хорошо была видна Мэри, но ей не виден он сам, и часами сидел с чашкой кофе. Искушение подойти к ней иногда бывало столь велико, что приходилось буквально приказывать себе не делать этого. Ему никак нельзя контактировать с ней – мало ли, каким образом Мэри попала сюда, на чьи деньги, с кем. Правда, он хорошо помнил ее принцип не одалживать ни у кого и – уж тем более – не жить за чужой счет. Но осторожность все же не мешала. Алекс знал, что живет она в однокомнатных апартаментах во втором этаже довольно старого дома, часто сидит вечерами на балкончике, увешанном горшками с геранью, курит и пишет что-то, нахмурив лоб и сосредоточенно глядя в монитор. Он развлекался тем, что устраивался на чердаке дома напротив с биноклем и пытался рассмотреть текст, черной мошкарой усеивавший белое пространство экрана.

Мэри ни с кем не общалась, никому не звонила, выходила из дома после полудня, бродила по рынку или просто бесцельно шаталась по набережной, иногда заворачивая в ресторанчик перекусить. Судя по всему, она была тут одна и просто отдыхала. У хозяйки пансиона Алекс аккуратно вызнал, что апартаменты оплачены на месяц, у девушки никто не бывает, и вообще – сеньора Мерседес очень довольна своей квартиранткой.

«Значит, действительно решила отдохнуть», – заключил он, испытав странное облегчение от полученного подтверждения: у Мэри действительно никого нет.

Он думал о ней часто – наверное, гораздо чаще, чем хотел бы, однако никак не мог определиться в собственных чувствах. Назвать их любовью он не мог, дружбой – не хотел. Но и потерять боялся. Возможно, за время знакомства он просто свыкся с мыслью, что в его жизни, кроме Марго, появилась еще одна составляющая, еще один объект заботы и постоянной тревоги. Возможно, что настойчивая холодность Мэри будила в нем протест здорового самца – как так, нашлась женщина, не упавшая к его ногам, не готовая принести себя в жертву, не желающая быть игрушкой. Как бы то ни было, Алексу никогда не приходила в голову мысль о том, что о Мэри можно просто забыть.

В Испании он наткнулся на нее совершенно случайно. Приехал в Барселону по делам и вдруг в один из вечеров прямо на набережной едва ли не нос к носу столкнулся с ней. К счастью, Мэри была погружена в свои мысли и даже не заметила его, не узнала. Зато сам Алекс здорово напрягся по этому поводу. Казалось невероятным, что Мэри, которую он с такой кровью вырвал из этой страны не так давно, снова вернулась сюда. Неужели хотела побывать там, откуда едва выбралась живой? Или…

Догадка посетила его ночью, Алекс сел в постели, как подброшенный вырвавшейся из матраса пружиной, нашарил сигареты и закурил. Неужели она знает?! Знает – и затеяла игру, чтобы… О черт! Только этого не хватало – чтобы противницей в операции оказалась Мэри! Этого просто не может быть!

Мэри

Вернувшись из Испании, я почувствовала неожиданный прилив сил и желание танцевать. Мы с Виктором начали готовить новую программу своим деткам, а заодно поставили и себе пару свежих номеров. К тому же была причина. Виктор попросил помочь ему и отработать несколько концертных номеров в одном из ночных клубов. Ну, что ж – дополнительные деньги еще никому карман не оттянули.

Ночной клуб находился довольно далеко от дома, Виктор заехал за мной на машине часа за три, пробки, правда, уже схлынули, но нам нужно было еще прорепетировать, привыкнуть к сцене. Всю дорогу я дремала, заткнув уши наушниками плеера и плавая в волнах нового альбома популярной группы, исполнявшей танго. К сожалению, танцевать нам предстояло все-таки латину – румбу, чача-ча и пасодобль, но бог с ним, оттанцую что просят.

Меня весь день не покидало странное ощущение, будто что-то произойдет. У меня часто бывало такое – я предчувствовала какие-то события, и они непременно происходили. Но сегодня вроде бы ничто не предвещало – обычное выступление в ночном клубе, какие могут быть происшествия? Разве что каблук сломаю…

Переодевшись в латинское платье и натянув поверх него спортивные брюки и кофту, я поправила гетры и посмотрела на заканчивавшего прическу Виктора:

– Ты с бриолином не погорячился?

– В смысле? – не отрывая взгляда от большого зеркала, проговорил он, тщательно выверяя пробор.

– Блестит голова, как салом смазанная, – фыркнула я.

– И что? Это клуб, тут свет другой, хочется, чтобы все было ярко. Ты бы, кстати, с макияжем что-то сделала – бледновато накрасила глаза, не будет четкости.

– Ой, Вить! Кому это надо, а?

– Мне! – отрезал он неожиданно жестким тоном, и я вдруг поняла, что от этого выступления мой партнер ждет каких-то дополнительных бонусов, а потому трепетно относится даже к мелочам вроде моего макияжа.

Ну, что ж – значит, сделаю так, как он хочет. Мне было прекрасно известно, что Виктор живет один, но вынужден помогать старшей сестре, которая очень больна и нуждается в постоянном уходе. Сиделка стоит приличных денег, а потому Виктор старается заработать везде, где только возможно. Мне вдруг стало стыдно за то, что я, как всегда, думаю только о своем удобстве, своих амбициях, крайне редко обращая внимание на окружающих и их проблемы. Мой отказ выступить в турнире лишний раз подтвердил это – там была возможность заработать хоть что-то, а я уперлась и твердо сказала: «Нет, не буду». Виктор тогда смолчал… Господи, нельзя быть такой эгоисткой.

Я решительно схватила косметичку и вынула коробку с тенями, нанесла щедро на веки, придав лицу вполне устрашающее выражение.

– Вить, помаду какую?

– Красную, – совсем мирным тоном подсказал партнер. – Спасибо, Мэри, – он подошел ко мне сзади, обнял и положил подбородок на плечо, рассматривая меня в зеркале.

– За что? Это работа, и ты прав – ее нужно делать профессионально даже в мелочах.

– Ты умница, Мэри.

Да уж… я, разумеется, умница, но мой эгоизм начисто уничтожает порой все.

…Мы танцевали пасодобль, когда вдруг в зале клуба, битком набитого людьми, появился ОМОН. Люди в масках без объяснений начали усаживать посетителей за столики, а некоторых просто укладывать на пол. Мы остановились, и я почувствовала, как с ног до головы меня окатило ледяным душем – нехорошее предчувствие нахлынуло вновь с новой силой. К нам подошел высокий мужчина в сером костюме и вежливо предложил пройти в гримерку. Там он тщательно осмотрел вещи Виктора и взялся за мой кофр. Я спокойно наблюдала за тем, как он выкладывает содержимое на диван, и вдруг напряглась – в руке у мужчины мелькнул белый увесистый пакетик, который – я могла поклясться – он вынул из кармашка, где обычно лежали мои туфли…

– Та-ак… – с иезуитской ухмылкой протянул мужчина, держа двумя пальцами находку. – Сумка чья?

– Моя. Но я не понимаю…

– Разумеется… – он заглянул в мой паспорт и хмыкнул: – Разумеется, Лей-ла Вагифов-на, – протянул, с каким-то особенным выражением растягивая по слогам имя и отчество, – разумеется, вы этого не понимаете. А я вот понимаю – кокаинчик это, ко-ка-ин-чик! Осталось только выяснить, где вы его взяли и кому собирались передать. Отследим, так сказать, цепочку.

Я рассвирепела – надо же, нашел наркоторговку! Даже выслушать не хочет, твердо уверен, что не ошибся. Откуда взялся этот кулек, господи?! И Витька смотрит так, словно верит этому менту, а не мне…

– Что за бред?! Дверь в гримерку не запирается, сюда мог войти кто угодно!

– Конечно, Лейла Вагифовна! – подхватил мент. – И из двух висящих сумок выбрать именно вашу!

– Что?! – Я отступила на шаг, уперлась бедром в высокий гримерный столик, чтобы не упасть – ноги ощутимо тряслись. – Вы хотите сказать, что я вру?

Мент ухмыльнулся, но взял себя в руки, перешел на официальный тон:

– Я хочу сказать, Лейла Вагифовна, что в вашей сумке с костюмами…

– В кофре, – машинально поправила я, и он, чуть сбившись, продолжил:

– Пусть так – в кофре. Так вот, в вашем кофре обнаружен пакет с белым порошком. Вряд ли вам удастся доказать, что это тальк. Что, по-вашему, Лейла Вагифовна, я должен делать?

– Искать того, кто его мне положил.

– Погоди, Мэри, – вмешался вдруг молчавший дотоле Виктор. – Не горячись, я думаю, что сотрудники разберутся…

Я повернулась в сторону партнера, раздула ноздри и, уперев руки в бока, поинтересовалась:

– Ты только сейчас вошел? Или все-таки слышал, о чем говорил многоуважаемый сотрудник? Он же свято верует, что порошок в пакете, чем бы он там ни оказался, принадлежит мне! Мне – потому что я Лейла Вагифовна Манукян, что гражданин сотрудник подчеркнул в своей короткой речи уже не менее пяти раз? А это априори делает меня потенциально подозреваемой!

Сотрудник наблюдал за нами с интересом, а потом вдруг вклинился:

– А можно вопрос по ходу? Почему ваш партнер зовет вас другим именем, Лейла Вагифовна?

– Это мой псевдоним. Можете запросить документы в федерации танцевального спорта – я Мэри и как танцовщица, и как тренер, – отрезала я, и мент умолк, а я возблагодарила бога за свое умение виртуозно врать.

На самом деле вопросы о двойном имени всегда приводили меня в состояние легкой паники. Я боялась, что когда-нибудь проколюсь, не сумею вовремя удержать язык на привязи и брякну что-то лишнее. Кроме того, меня всегда пугала перспектива быть опознанной как Мария Лащенко, которая по документам уже давно мертва. Я потому и отказалась в свое время участвовать в турнирах – из-за боязни быть узнанной. Объяснить это Виктору я не могла, а потому обставила все как капризы взбалмошной девицы, привыкшей к тому, что ее прихотям потакают. Не знал Витя и того, что его партнерша Мэри и французская писательница Мэри Кавалье – одно лицо. К счастью, мои романы не переводились на русский и в России не продавались. В общем, я по привычке до предела запутала все и жила как в паутине, сотканной из лжи, страха и недоверия. Только с Марго я могла быть откровенной и не опасаться ничего. С ней – и еще, может, с Алексом в те моменты, когда он решал, что хочет общения со мной.

– Придется вам проехать с нами, – оформил наконец конечную цель мент и взял меня под локоть.

– Я могу хотя бы переодеться?

– Не стоит. Теряем время, то-се… если будет необходимость, в управе и переоденетесь.

Он забросил на плечо мой кофр и снова взял за локоть.

– Мэри, куртка, – Виктор заботливо накинул кожанку мне на плечи.

– Позвони Марго, – только и успела проговорить я, буквально выдергиваемая из гримерки сильной рукой мента.

Надежда на то, что подруга сможет сделать что-то, была призрачной, но все же исключать ее не стоило. Когда касалось меня, Марго становилась упорной и решительной даже в мелочах.

Я не помнила задаваемых мне вопросов, тщетно пытаясь оттереть от пальцев черную дрянь, которой их покрыли, когда снимали отпечатки. Где-то в самом углу подсознания шевельнулась опасливая мыслишка, что вот по отпечаткам как раз и можно идентифицировать меня, но тут же исчезла – я никогда не переступала порога милиции, и эта процедура для меня в новинку. Разговаривавший со мной пожилой мужчина с усталыми серыми глазами только вздыхал, замечая, что я даже не вникаю в суть разговора, и, в конце концов, не выдержал:

– Что же вы, девушка, помочь себе не хотите, а только усугубляете? Ведь получите лет семь – вам оно надо? Колония – не сцена, там порядки и нравы другие.

– А что вы знаете о нравах в танцевальных раздевалках? – Я прищурилась и поправила выбившуюся из залакированной прически прядь. – Знаете, как стекло толченое в туфли закладывают и супинаторы режут? Или у платья лямки подрезают?

– Эх, девочка, – снова вздохнул следователь. – А как личико сродни твоему заточенной ложкой вдоль и поперек расписывают только за то, что кобла с интересом посмотрела?

Я подавилась словами и умолкла. Мне всегда казалось, что я-то знаю в этой жизни уже все, и хуже знаний уже не будет, ан нет. Тюрьма… с ума сойти можно – я в тюрьме! Ни за что!

– Мне действительно нечего вам сказать, – заговорила я дрожащим голосом. – Я не имею никакого отношения к этому пакету.

– Кофр ваш?

– Мой, но…

– Но порошок не ваш, – закончил за меня следователь. – Понятное дело. Лейла Вагифовна, тогда ищите того, кто вам его подбросил – это все, что я могу сказать. Хотите честно? – Он подался вперед, навалившись грудью на стол, и зашептал: – Я не верю, что это ваш кокаин. Не верю. У вас слишком открытый взгляд и слишком натуральный испуг, – его прервал телефонный звонок. – Да, я. К кому? Да, у меня. Уже отпускаю. Хорошо, под мою ответственность сюда ее впустите. Да, – положив трубку на рычаг, следователь помолчал, а потом негромко сказал: – К вам приехала подруга, я распорядился впустить. Как вы понимаете, мог бы не делать этого, но вы мне внушаете доверие. Я уверен, что все окажется так, как вы и сказали – кокаин не ваш.

– Спасибо, – прошептала я, стараясь не расплакаться – иначе тушь растечется, отлетят наклеенные ресницы, грим пойдет прахом, а снять его полноценно здесь просто нет возможности.

Следователь распахнул дверь, и в кабинет ворвалась Марго в черной ветровке и таких же джинсах. Поверх воротника наскоро намотан голубой палантин, волосы растрепаны, губы не накрашены – торопилась. Увидев меня в полной боевой раскраске и концертном костюме, она вдруг заплакала, прислонившись спиной к стене. Я подошла вплотную и прижалась к ней, уткнувшись лицом в грудь, обтянутую черной шерстяной водолазкой. На каблуках я была почти одного роста с нею. Марго машинальным жестом погладила меня по затылку, поправила выбившуюся прядь:

– Мэри, что произошло? Как ты оказалась тут? – чуть отстранив меня и заглядывая в глаза, спросила подруга.

– Не поверишь – за кокаин взяли.

– За… что?! – в ужасе выдохнула Марго. – Ты что же – снова?! Ведь ты обещала!

– Ш-ш-ш! – Я вцепилась пальцами в ее запястье так, что Марго чуть слышно ойкнула. – Не говори лишнего, хорошо? Я тут ни при чем, а кокса там было явно не на одну «дорожку»! У меня просто нет столько денег, чтобы оптом отовариваться! И я тебе обещала – если помнишь.

Марго пару минут пристально вглядывалась в мое лицо, но я не отводила глаз, потому что говорила абсолютно честно, скрывать нечего.

– Мэри… а что же делать теперь?

– Не знаю. Тут никому ничего не докажешь, даже слушать не хотят. А благодаря моему паспорту они вообще ни в чем не сомневаются. Спасибо, удружил! – со злой досадой бросила я, и Марго мгновенно поняла, о ком речь. Это Алекс сделал мне такие документы…

– Я попробую, – не совсем уверенно проговорила Марго. – Вдруг получится…

Она оттолкнулась от стены и вышла в коридор, где все это время смиренно сидел на стуле следователь. Я услышала, как Марго спрашивает у него, где можно найти начальника. Ее шаги удалялись куда-то в глубь коридора, а я с волнением слушала их, боясь, что могу никогда больше их не услышать.

Следователь не сказал мне ни слова, вызвал милиционера, и меня отвели в «обезьянник».

– Так и быть, закрою тебя отдельно от всех, а то как бы чего не вышло – мне только драки не хватало, – добродушно проворчал полный усатый милиционер, открывая мне отдельную «клетку».

В соседней справа гоготали пятеро девиц вполне определенной профессии, а слева пьяно бормотал что-то отвратительный заросший бомж с бородой Деда Мороза. Господи, кто бы сказал мне, что я окажусь в таком месте, в такой компании… Почему я не умею жить без проблем, как все люди?

Я вдруг вспомнила, с какими приключениями выезжала впервые в Англию, в Блэкпулл. Визы мы получили с трудом, Иван несколько раз ездил в Новосибирск, где их оформляли. Особые трудности были со мной – незамужняя девушка, сами понимаете. Но, в конце концов, паспорта оказались в руках, кофры-чемоданы собраны. Улетать мы должны были через два дня. И вот тут привычка носить с собой все документы сыграла со мной злую шутку.

Я возвращалась домой после тренировки, было уже темно. Моя большая сумка болталась на плече – все как всегда. И вдруг, едва только я повернула в переулок, сильная рука крепко схватилась за ремень и рванула его на себя. От неожиданности я встала как вкопанная и выпустила сумку. Топот убегающего уже стих, когда я пришла в себя и поняла, что вместе с сумкой и кошельком, почти пустым, кстати, лишилась главного – документов и билетов на самолет. Ужас, охвативший меня, невозможно передать словами – с таким трудом получены визы, такой серьезный турнир, мы так готовились – и вот я все спустила в сточную канаву своей собственной глупостью…

Кое-как я доплелась домой, упала на кровать в своей комнате и разрыдалась. Отец, оказавшийся на удивление трезвым, сперва утешал как мог, но потом махнул рукой и объявил, что я дура и «полоротая курица». Поддержал, называется.

Нужно было позвонить Ивану, но я медлила. Если честно – просто боялась его реакции…

Назавтра утром я, как обычно, побрела на тренировку. Ноги не несли – предстоял разговор с Иваном и с тренером. Стоя на остановке, я почему-то принялась изучать объявления, расклеенные хаотично по прозрачным пластиковым стенам. И вдруг…

«Найдены документы на имя Лащенко Марии Юрьевны, обращаться по телефону…».

Я не поверила своим глазам, так не бывает, не может быть… Лихорадочно записав телефон прямо на пакете с туфлями, я кинулась к ближайшему телефону-автомату. Трубку взяла женщина, выспросила у меня все данные, перечень потерянного и только убедившись, что я это я, назвала свой адрес.

Вместо тренировки я помчалась к этой милой женщине.

Выйдя из ее квартиры, не могла поверить своему счастью. Цело все – оба паспорта, билеты, моя записная книжка – в том самом пластиковом конверте для документов, в котором они и лежали. Нет телефона и кошелька, но черт с ними. И тут… Я как раз проходила мимо мусорных баков, и на земле рядом с одним из них увидела… свою сумку. Определенно это был мой день – в ней оказался даже кошелек, хоть и пустой, косметичка, флакон духов. Получилось, что грабитель лишил меня трехсот рублей и старенького телефона. Я долго не могла поверить в собственную удачу – с таким трудом полученная виза вернулась ко мне.

…В Блэкпулле мы заняли второе место, что для пары из Сибири явилось небывалым успехом. Нам долго не верили, что мы живем и тренируемся не в столице – настолько силен по уровню был наш танец и настолько сложна программа в целом. Но, я думаю, дело было еще и в том, что я, как могла, старалась «отработать» свое везение, о котором, кстати, не рассказала никому, даже Ивану. Он так никогда и не узнал, что в нашей карьере могло не быть этого турнира и этого призового места.

К вопросу о везении – если бы не оно, вряд ли я была бы до сих пор жива. Сколько раз мне везло в прямом смысле слова – не сосчитать. И даже сейчас, сидя в «обезьяннике», я искренне верила, что и в этой ситуации мое фантастическое везение придет на помощь.

Молодой сержант кидал в мою сторону недвусмысленные взгляды, хмыкал, улыбался и, кажется, совершенно забыл о своих служебных обязанностях. Ну, еще бы – по сравнению со мной даже взятые прямо с «рабочего места» проститутки выглядели скромными выпускницами Смольного института. Концертный макияж, наклеенные ресницы, стразы на лбу, совершенно открытое латинское платье, колготки в сетку и босоножки на одиннадцатисантиметровой шпильке делали меня экзотической птицей, случайно попавшей в грязные силки птицелова вместе с воробьями и воронами. Проститутки, кстати, приняли меня за конкурентку, долго потешались и обещали на выходе «офигенную разборку».

Из приоткрытой двери до меня донесся голос Марго:

– Тогда позвоните полковнику Кондрашину! Я кто? Я его дочь!

Ого… значит, дело дрянь – если Марго решилась на звонок отцу. Интересно, чем все это закончится?

Марго вышла из кабинета начальника отделения с расстроенным лицом, и я поняла сразу – отец не помог. Не захотел. Или не смог – что вероятнее. Так и оказалось. Марго, уже всхлипывая, проговорила:

– Мэрик… они отцу сказали, что давно за тобой наблюдают, что партия крупная…

Еще бы! Мэри – кокаиновая барыга! Тот, кто решил меня упрятать сюда, не поскупился – кокаина нашли около пятидесяти граммов, золотое дно, Клондайк! Мне самой за всю жизнь не употребить…

Если честно, у меня вертелся в голове только один подозреваемый. Алекс. Но умом я понимала – зачем ему? Как раз Алексу такие сложности вообще ни к чему – искать кокаин, толкать его мне в кофр, звонить в милицию… Нет, изобретательный Призрак сделал бы все сам – если бы хотел наказать меня как-то.

– Марго, поезжай домой, – попросила я, глядя с жалостью на заплаканное бледное лицо подруги. – Поезжай, завтра будет новый день, что-нибудь придумается.

– А как же ты? Я не могу оставить тебя здесь… – запротестовала она, но я понимала, что помочь она уже ничем не может, а рассчитывать, что сержант будет долготерпелив и не выведет мою подругу за шиворот, не приходилось. Нам тут и так слишком много позволили.