Гарики на все времена. Том 2

зато стократ сильней целебен

дух чуши и белиберды.

11

Забавно, как тихо и вкрадчиво

из воздуха, быта, искусства —

проникла в наш дух азиатчина

тяжелого стадного чувства.

12

Мне чудится порой: посланцы Божьи,

в безвылазной грязи изнемогая,

в российском захолустном бездорожье

кричат во тьму, что весть у них благая.

13

Российская судьба своеобразна,

в ней жизненная всякая игра

пронизана миазмами маразма

чего-нибудь, протухшего вчера.

14

Не зря мы гнили врозь и вместе,

ведь мы и вырастили всех,

дарящих нам теперь по чести

свое презрение и смех.

15

Воздух вековечных русских споров

пахнет исторической тоской:

душно от несчетных прокуроров,

мыслящих на фене воровской.

16

Увы, приметы и улики

российской жизни возрожденной —

раскаты, рокоты и рыки

народной воли пробужденной.

17

Если вернутся времена

всех наций братского объятья,

то, как ушедшая жена, —

забрать оставшиеся платья.

18

Среди совсем чужих равнин

теперь матрешкой и винтовкой

торгует гордый славянин

с еврейской прытью и сноровкой.

19

Прохвосты, проходимцы и пройдохи,

и прочие, кто духом ядовит,

в гармонии с дыханием эпохи

легко меняют запахи и вид.

20

В России после пробуждения

опять тоска туманит лица:

все снова ищут убеждения,

чтобы опять закабалиться.

21

Сквозь общие радость и смех,

под музыку, песни и танцы

дерьмо поднимается вверх

и туго смыкается в панцирь.

22

Секретари и председатели,

директора и заместители —

их как ни шли к ебене матери,

они и там руководители.

23

В той российской, нами прожитой неволе,

меж руин ее, развалин и обломков —

много крови, много грязи, много боли —

много смысла для забывчивых потомков.

24

Слепец бежит во мраке,

и дух его парит,

неся незрячим факел,

который не горит.

25

Нас рабство меняло за долгие годы —

мы гнулись, ломались, устали...

Свободны не те, кто дожил до свободы,

а те, кто свободными стали.

26

Послушные пословицам России,

живя под неусыпным их надзором,

мы сора из избы не выносили,

а тихо отравлялись этим сором.

27

Часы истории – рывками

и глазу смертному невнятно

идут, но, трогая руками,

мы стрелки двигаем обратно.

28

Стал русский дух из-за жестоких

режимов, нагло-самовластных, —

родильным домом дум высоких

и свалкой этих дум несчастных.

29

Я мало, в сущности, знаком

с душевным чувством, что свободен:

кто прожил век под колпаком,

тем купол неба чужероден.

30

В чертах российских поколений

чужой заметен след злодейский:

в национальный русский гений

закрался гнусный ген еврейский.

31

От марша, от песни, от гимна —

всегда со стыдом и несмело

вдруг чувствуешь очень интимно,

что время всех нас поимело.

32

Я свободен от общества не был,

и в итоге прожитого века

нету места в душе моей, где бы

не ступала нога человека.

33

Уже до правнуков навряд

сумеет дух наш просочиться,

где сок и желчь, где мед и яд,

и смысла пряная горчица.

34

Играть в хоккей бежит слепой,

покрылась вишнями сосна,

поплыл карась на водопой,

Россия вспряла ото сна.

35

Ровеснику тяжко живется сейчас,

хотя и отрадно, что дожил,

но время неслышно ушло из-под нас

ко всем, кто намного моложе.

36

Сами видя в себе инородцев,

поперечных российской судьбе,

очень много душевных колодцев

отравили мы сами себе.

37

Всегда из мути, мглы и марева

невыносимо черных дней

охотно мы спешим на зарево

болотных призрачных огней.

38

Российской бурной жизни непонятность

нельзя считать ни крахом, ни концом,

я вижу в ней возможность, вероятность,

стихию с человеческим яйцом.

39

Россия обретет былую стать,

которую по книгам мы любили,

когда в ней станут люди вырастать

такие же, как те, кого убили.

40

Я, в сущности, всю жизнь писал о том, как

мы ткали даже в рабстве нашу нить,

достанет ли таланта у потомка

душой, а не умом нас оценить?

41

В России ни одной не сыщешь нации,

избегнувшей нашествия зверей,

рожденных от безумной радиации,

текущей из несчетных лагерей.

42

Бурлит людьми река Исхода,

уносит ветви от корней,

и молча ждет пловца свобода

и сорок лет дороги к ней.

43

Еврей весьма уютно жил в России,

но ей была вредна его полезность;

тогда его оттуда попросили,

и тут же вся империя разлезлась.

44

Мы ушли, мы в ином окаянстве

ищем радости зренья и слуха,

только смех наш остался в пространстве

флегматичного русского духа.

45

Мой жизненный опыт – вчерашен,

он рабской, тюремной породы,

поэтому так ошарашен

я видом иной несвободы.

46

Я скучаю по тухло-застойной

пошлой жизни и подлой морали,

где, тоскуя о жизни достойной,

мы душой и умом воспаряли.

47

Я уезжал, с судьбой не споря,

но в благодетельной разлуке,

как раковина – рокот моря,

храню я русской речи звуки.

48

Я пишу тебе письмо со свободы,

все вокруг нам непонятно и дивно,

всюду много то машин, то природы,

а в сортирах чисто так, что противно.

49

Навеки в нас российская простуда;

живем хотя теплично и рассеянно,

но все, что за душой у нас, – оттуда

надышано, привито и навеяно.

50

Чисто русский, увы, человек —

по душе, по тоске, по уму,

я по-русски устроил свой век

и тюрьму поменял на суму.

51

От моей еврейской головы

прибыль не объявится в деньгах,

слишком я наелся трын-травы

на полянах русских и лугах.

52

Боюсь с людьми сходиться ближе,

когда насквозь видна их суть:

у тех, кто жил в вонючей жиже,

всегда найдется что плеснуть.

53

Один еврей другого не мудрей,

но разный в них запал и динамит,

еврей в России больше, чем еврей,

поскольку он еще антисемит.

54

Игра словами в рифму – эстафета,

где чувствуешь партнера по руке:

то ласточка вдруг выпорхнет от Фета,

то Блок завьется снегом по строке.

55

И родом я чистый еврей, и лицом,

а дух мой (укрыть его некуда) —

останется русским, и дело с концом

(хотя и обрезанным некогда).

56

Люблю Россию: ширь полей,

повсюду вождь на пьедестале...

Я меньше стал скучать по ней,

когда оттуда ездить стали.

57

Мечтал я тихой жизнью праздной

пожить последние года,

но вал российской пены грязной

за мной вослед хлестнул сюда.

58

До боли все мне близко на Руси,

знакомо, ощутимо и понятно,

но Боже сохрани и упаси

меня от возвращения обратно.

59

Храпит и яростно дрожит казацкий конь при слове «жид»

В евреях легко разобраться,

отринув пустые названия,

поскольку евреи – не нация,

а форма существования.

60

Давным-давно с умом и пылом

певец на лире пробренчал:

любовь и голод правят миром;

а про евреев – умолчал.

61

Развеяв нас по всем дорогам,

Бог дал нам ум, характер, пыл;

еврей, конечно, избран Богом,

но для чего – Творец забыл.

62

Везде цветя на все лады

и зрея даже в лютой стуже,

евреи – странные плоды:

они сочней, где климат хуже.

63

Я прекрасно сплю и вкусно ем,

но в мозгу – цепочка фонарей;

если у еврея нет проблем —

значит, он не полностью еврей.

64

Я подлинный продукт еврейской нации:

душа моя в союзе с диким нравом

использует при каждой ситуации

мое святое право быть неправым.

65

Пучина житейского моря

и стонов, и криков полна,

а шум от еврейского горя

тем громче, чем мельче волна.

66

Евреи рвутся и дерзают,

везде дрожжами лезут в тесто,

нас потому и обрезают,

чтоб занимали меньше места.

67

В истории все повторяется вновь

за жизнь человечества длинную,

история любит еврейскую кровь —

и творческую, и невинную.

68

Как тайное течение реки,

в нас тянется наследственная нить:

еврей сидит в еврее вопреки

желанию его в себе хранить.

69

Евреи собираются молиться,

и сразу проступает их особость,

и зримо отчуждаются их лица,

и смутная меня тревожит робость.

70

Есть мечта – меж евреев она

протекает подобно реке:

чтоб имелась родная страна

и чтоб жить от нее вдалеке.

71

На пире российской чумы

гуляет еврей голосисто,

как будто сбежал из тюрьмы

и сделался – рав Монте-Кристо.

72

Думаю, что жить еврею вечно,

капая слезу на мед горчащий;

чем невероятней в мире нечто,

тем оно бывает с нами чаще.

73

Хотя они прославлены на свете

за дух своекорыстья и наживы,

евреи легкомысленны, как дети,

но именно поэтому и живы.

74

Знак любого личного отличия

нам важней реальных достижений,

мания еврейского величия

выросла на почве унижений.

75

В еврейском духе скрыта порча,

она для духа много значит:

еврей неволю терпит молча,

а на свободе – горько плачет.

76

У Хаси энергии дикий напор,

а вертится – вылитый глобус,

и если поставить на Хасю мотор,

то Хася была бы автобус.

77

От ловкости еврейской не спастись:

прожив на русской почве срок большой,

они даже смогли обзавестись

загадочной славянскою душой.

78

Забыв, что дрожжи только в тесте

растут махрово и упруго,

евреи жить стремятся вместе,

травя и пестуя друг друга.

79

Горжусь и восхищаться не устану

искусностью еврейского ума:

из воздуха сбиваем мы сметану,

а в сыр она сгущается сама.

80

Еврейской мутной славой дорожа,

всегда еврей читает с одобрением,

как жили соплеменники, служа

любой чужой культуры удобрением.

81

Может, потому на белом свете

так евреи долго задержались,

что по всей планете на столетия

дружно друг от друга разбежались.

82

Еврейский бес весьма практичен,

гордыней польской обуян,

слегка теперь по-русски пьян

и по-немецки педантичен.

83

На месте, где еврею все знакомо

и можно местным промыслом заняться,

еврей располагается как дома,

прося хозяев тоже не стесняться.

84

В евреях есть такое электричество,

что все вокруг евреев намагничено,

поэтому любое их количество

повсюду и всегда преувеличено.

85

В мире нет резвее и шустрей,

прытче и проворней (будто птица),

чем немолодой больной еврей,

ищущий возможность прокормиться.

86

Все ночью спит: недвижны воды,

затихли распри, склоки, розни,

и злоумышленник природы —

еврей во сне готовит козни.

87

Везде на всех похож еврей,

он дубом дуб в дубовой роще,

но где труднее – он умней,

а где полегче – он попроще.

88

Нынче нашел я в рассудке убогом

ключ ко всему, чему был изумлен:

да, у евреев был договор с Богом,

только он вовремя не был продлен.

89

Поверхностному взгляду не постичь

духовность волосатых иудеев;

во многих – если бороду остричь —

немедля станет видно прохиндеев.

90

Ни одной чумной бацилле

не приснится резвость Цили.

А блеснувшая монета

в ней рождает скорость света.

91

Это кто, благоухая,

сам себя несет, как булку?

Это вышла тетя Хая

с новым мужем на прогулку.

92

Содержимому наших голов

мир сегодняшний сильно обязан,

в мире нету серьезных узлов,

где какой-то еврей не завязан.

93

Еврей везде еврею рад,

в евреях зная толк,

еврей еврею – друг и брат,

а также – чек и долг.

94

Все гипотезы, факты и мнения

для здоровья полезны еврею:

посещая научные прения,

я от мудрости сладостно прею.

95

Логичность не люблю я в человеке,

живое нелогично естество,

та логика, что выдумали греки, —

пустое для еврея баловство.

96

Наука расщелкать пока что слаба

характера нашего зерна;

еврейство – не нация, это судьба,

и гибельность ей жизнетворна.

97

Народ любой воистину духовен

(а значит – и Создателем ценим)

не духом синагог или часовен,

а смехом над отчаяньем своим.

98

А знает ли Бог в напряженных

раздумьях о высшей морали,

что пеплом евреев сожженных

недавно поля удобряли?

99

Еврейский огонь затухал, но не гас,

и тем отличаемся мы,

но желтые звезды пылают на нас

заметней в периоды тьмы.

100

Тайной боли гармоничные

с неких пор у целой нации,

у еврея с дымом – личные

связаны ассоциации.

101

Печально, если правы те пророки,

слепые к переменным временам,

которые все прошлые уроки

и в будущем предсказывают нам.

102

Нравы, мода, вкус, идеи —

все меняется на свете,

но все так же иудеи

состоят за все в ответе.

103

В истории бывают ночь, и день,

и сумерки, и зори, и закаты,

но длится если пасмурная тень,

то здесь уже евреи виноваты.

104

Ту тайну, что нашептывает сердце,

мы разумом постичь бы не могли:

еврейское умение вертеться —

влияет на вращение Земли.

105

Мы в мире живем от начала начал,

меж наций особая каста,

и в мире я лучше людей не встречал,

и хуже встречал я не часто.

106

Полон гордости я, что еврей,

хоть хулу изрыгает мой рот;

видя ближе, люблю я сильней

мой великий блудливый народ.

107

Наверно, это порчи знак,

но знаю разумом и сердцем,

что всем евреям я никак

быть не могу единоверцем.

108

Евреи уезжают налегке,

кидая барахло в узлах и грудах,

чтоб легче сочинялось вдалеке

о брошенных дворцах и изумрудах.

109

Неожиданным открытием убиты,

мы разводим в изумлении руками,

ибо думали, как все антисемиты,

что евреи не бывают дураками.

110

Еще я не хочу ни в ад, ни в рай,

и Бога я прошу порой как друга:

пугай меня, Господь, но не карай,

еврей сильнее духом от испуга.

111

В лабиринтах, капканах и каверзах рос

мой текущий сквозь вечность народ;

даже нос у еврея висит, как вопрос,

опрокинутый наоборот.

112

Мне приятно, что мой соплеменник

при житейском раскладе поганом

в хитроумии поиска денег

делит первенство только с цыганом.

113

Напрасно я витаю в эмпиреях

и столь же для химер я стар уже,

но лучшее, что знаю я в евреях, —

умение селиться в мираже.

114

Душе бывает тяжко даже бремя

лишения привычной географии,

а нас однажды выкинуло время —

из быта, из судьбы, из биографии.

115

Так сюда евреи побежали,

словно это умысел злодейский:

в мире ни одной еще державе

даром не сошел набег еврейский.

116

Еврею от Бога завещано,

что, душу и ум ублажая,

мы любим культуру, как женщину,

поэтому слаще – чужая.

117

Из-за гор и лесов, из-за синих морей,

кроме родственных жарких приветов,

непременно привозит еврею еврей

миллионы полезных советов.

118

Еврей с отвычки быть самим собой,

а душу из личины русской выпростав,

кидается в израильский запой

и молится с неистовостью выкрестов.

119

Сметливостью Господь нас не обидел,

ее нам просто некуда девать,

евреи даже деньги в чистом виде

умеют покупать и продавать.

120

Я то лев, то заяц, то лисица,

бродят мысли бешеной гурьбой,

ибо я еврей, и согласиться

мне всего трудней с самим собой.

121

Израиль я хвалю на всех углах,

живется тут не скучно и упруго,

евреи – мастера в чужих делах,

а в собственных – помеха друг для друга.

122

Не молясь и не зная канонов,

я мирской многогрешный еврей,

но ушедшие шесть миллионов

продолжаются жизнью моей.

123

Расчислив жестокого века итог,

судить нас не следует строго:

каков он у нас, отвернувшийся Бог,

такие евреи у Бога.

124

Загробный быт – комфорт и чудо;

когда б там было не приятно,

то хоть один еврей оттуда

уже сыскал бы путь обратно.

125

Увы, подковой счастья моего кого-то подковали не того

Вчерашнюю отжив судьбу свою,

нисколько не жалея о пропаже,

сейчас перед сегодняшней стою —

нелепый, как монах на женском пляже.

126

Декарт существовал, поскольку мыслил,

умея средства к жизни добывать,

а я, хотя и мыслю в этом смысле,

но этим не могу существовать.

127

Любая система, структура, режим,

любое устройство правления —

по праву меня ощущают чужим

за наглость необщего мнения.

128

Моих соседей песни будят,

я свой бюджет едва крою,

и пусть завистливо осудят

нас те, кто сушится в раю.

129

Я пить могу в любом подвале,

за ночью ночь могу я пить,

когда б в уплату принимали

мою готовность заплатить.

130

Главное в питье – эффект начала,

надо по нему соображать:

если после первой полегчало —

значит, можно смело продолжать.

131

А пьянством я себя не истреблял,

поскольку был доволен я судьбой,

и я не для забвения гулял,

а ради наслаждения гульбой.

132

Канул день за чтеньем старых книг,

словно за стираньем белых пятен, —

я сегодня многого достиг,

я теперь опять себе понятен.

133

В тюрьму однажды загнан сучьей сворой,

я прошлому навеки благодарен

за навык жить на уровне, который

судьбой подарен.

134

Вчера я пил на склоне дня

среди седых мужей науки;

когда б там не было меня,

то я бы умер там со скуки.

135

Ценя гармонию в природе

(а морда пьяная – погана),

ко мне умеренность приходит

в районе третьего стакана.

136

Судьбу свою от сопель до седин

я вынес и душою и горбом,

но не был никому я господин

и не был даже Богу я рабом.

137

Ввиду значительности стажа

в любви, скитаниях и быте

совсем я чужд ажиотажа

вокруг значительных событий.

138

Исполняя житейскую роль,

то и дело меняю мелодию,

сам себе я и шут, и король,

сам себе я и царь, и юродивый.

139

Подвальный хлам обшарив дочиста,

нашел я в памяти недужной,

что нету злей, чем одиночество

среди чужой гулянки дружной.

140

Сполна уже я счастлив оттого,

что пью существования напиток.

Чего хочу от жизни? Ничего;

а этого у ней как раз избыток.

141

Услышь, Господь, мои рыдания,

избавь меня хотя б на год

и от романтики страдания,

и от поэзии невзгод.

142

Когда мне часто выпить не с кем,

то древний вздох, угрюм и вечен,

осознается фактом веским:

иных уж нет, а те далече.

143

Кофейным запахом пригреты,

всегда со мной теперь с утра

сидят до первой сигареты

две дуры – вялость и хандра.

144

Дыша озоном светлой праздности,

живу от мира в отдалении,

не видя целесообразности

в усилии и вожделении.

145

Дар легкомыслия печальный

в себе я бережно храню

как символ веры изначальной,

как соль в житейское меню.

146

С людьми я избегаю откровений,

не делаю для близости ни шага,

распахнута для всех прикосновений

одна лишь туалетная бумага.

147

И я носил венец терновый

и был отъявленным красавцем,

но я, готовясь к жизни новой,

постриг его в супы мерзавцам.

148

Я нашел свою душевную окрестность

и малейшее оставил колебание;

мне милее анонимная известность,

чем почетное на полке прозябание.

149

В толпе не изобилен выбор масок

для стадного житейского лица,

а я и не пастух, и не подпасок,

не волк я, не собака, не овца.

150

Чертил мой век лихие письмена,

испытывая душу и сноровку,

но в самые тугие времена

не думал я намыливать веревку.

151

У самого кромешного предела

и даже за него теснимый веком,

я делал историческое дело —

упрямо оставался человеком.

152

Явившись эталоном совершенства

для жизни человеческой земной,

составили бы чье-нибудь блаженство

возможности, упущенные мной.

153

Я учился часто и легко,

я любого знания глоток

впитывал настолько глубоко,

что уже найти его не мог.

154

Увы, не стану я богаче

и не скоплю ни малой малости,

Бог ловит блох моей удачи

и ногтем щелкает без жалости.

155

Я, слава Богу, буднично обычен,

я пью свое вино и ем свой хлеб;

наш разум гениально ограничен

и к подлинно трагическому слеп.

156

От боязни пути коллективного

я из чувства почти инстинктивного

рассуждаю всегда от противного

и порою – от очень противного.

157

Сижу с утра до вечера

с понурой головой:

совсем нести мне нечего

на рынок мировой.

158

Напрасно умный очи пучит

на жизнь дурацкую мою,

ведь то, что умный только учит,

я много лет преподаю.

159

Полным неудачником я не был,

сдобрен только горечью мой мед;

даже если деньги кинут с неба,

мне монета шишку нашибет.

160

Причины всех бесчисленных потерь

я с легкостью нашел в себе самом,

и прежние все глупости теперь

я делаю с оглядкой и умом.

161

Вон живет он, люди часто врут,

все святыни хая и хуля,

а меж тем я чист, как изумруд,

и в душе святого – до хуя.

162

Единство вкуса, запаха и цвета

в гармонии с блаженством интеллекта

являет нам тарелка винегрета,

бутылкой довершаясь до комплекта.

163

Я повторяю путь земной

былых людских существований;

ничто не ново под луной,

кроме моих переживаний.

164

Я проживаю жизнь вторую,

и как бы я ни жил убого,

а счастлив, будто я ворую

кусок чужой судьбы у Бога.

165

Житейская пронзительная слякоть

мои не отравила сантименты,

еще я не утратил счастье плакать

в конце слезоточивой киноленты.

166

Болезни, полные коварства,

я сам лечу, как понимаю:

мне помогают все лекарства,

которых я не принимаю.

167

В нашем доме выпивают и поют,

всем уставшим тут гульба и перекур,

денег тоже в доме – куры не клюют,

ибо в доме нашем денег нет на кур.

168

Я курю, бездельничаю, пью,

грешен и ругаюсь как сапожник;

если бы я начал жизнь мою

снова, то еще бы стал картежник.