Закатные гарики (сборник)

бедняга был зачат нечаянно

и со взаимным отвращением.

162

Если хлынут, пришпоря коней,

вновь монголы в чужое пространство,

то, конечно, крещеный еврей

легче всех перейдет в мусульманство.

163

Я достиг уже сумерек вечера

и доволен его скоротечностью,

ибо старость моя обеспечена

только шалой и утлой беспечностью.

164

К чему усилий окаянство?

На что года мои потрачены?

У Божьих смыслов есть пространство,

его расширить мы назначены.

165

Льются ливни во тьме кромешной,

а в журчании – звук рыдания:

это с горечью безутешной

плачет Бог над судьбой создания.

166

Себя из разных книг салатом

сегодня тешил я не зря,

и над лысеющим закатом

взошла кудрявая заря.

167

К нам тянутся бабы сейчас

уже не на шум и веселье,

а слыша, как булькает в нас

любви приворотное зелье.

168

За то, что теплюсь легким смехом

и духом чист, как пилигрим,

у дам я пользуюсь успехом,

любя воспользоваться им.

169

Та прорва, бездонность, пучина,

что ждет нас распахнутой пастью,

и есть основная причина

прожития жизни со страстью.

170

В любом пиру под шум и гам

ушедших помяни;

они хотя незримы нам,

но видят нас они.

171

Есть у меня один изъян,

и нет ему прощения:

в часы, когда не сильно пьян,

я трезв до отвращения.

172

Мы с рожденья до могилы

ощущаем жизни сладость,

а источник нашей силы —

это к бабам наша слабость.

173

Женился на красавице

смиренный Божий раб,

и сразу стало нравиться

гораздо больше баб.

174

Твой разум изощрен, любезный друг,

и к тонкой философии ты склонен,

но дух твоих мыслительных потуг

тяжел и очень мало благовонен.

175

Листая календарь летящих будней,

окрашивая быт и бытие,

с годами все шумней и многолюдней

глухое одиночество мое.

176

Нелепо – жить в незрячей вере

к понявшим все наверняка;

Бог поощряет в равной мере

и мудреца, и мудака.

177

Друзья мои, кто первый среди нас?

Я в лица ваши вглядываюсь грустно:

уже недалеко урочный час,

когда на чьем-то месте станет пусто.

178

Нам потому так хорошо,

что, полный к жизни интереса,

грядущий хам давно пришел

и дарит нам дары прогресса.

179

Когда растет раздора завязь,

то, не храбрейший из мужчин,

я ухожу в себя, спасаясь

от выяснения причин.

180

Людей обычно самых лучших,

людей, огнем Творца прогретых,

я находил меж лиц заблудших,

погрязших, падших и отпетых.

181

Боюсь бывать я на природе,

ее вовек бы я не знал,

там мысли в голову приходят,

которых вовсе я не звал.

182

Я б не думал о цели и смысле,

только часто мое самочувствие

слишком явно зависит от мысли,

что мое не напрасно присутствие.

183

Явил Господь жестокий произвол

и сотни поколений огорчил,

когда на свет еврея произвел

и жить со всеми вместе поручил.

184

Ничуть не больно и не стыдно

за годы лени и гульбы:

в конце судьбы прозрачно видно

существование судьбы.

185

Нас боль ушибов обязала

являть смекалку и талант;

где бабка надвое сказала,

там есть и третий вариант.

186

Потоки слов терзают ухо,

как эскадрилья злобных мух;

беда, что недоросли духа

так обожают мыслить вслух.

187

Со всеми гибнуть заодно —

слегка вторичная отвага;

но и не каждому дано

блаженство личностного шага.

188

Везде, где можно стать бойцом,

везде, где бесятся народы,

еврей с обрезанным концом

идет в крестовые походы.

189

Не по воле несчастного случая,

а по времени – чаша выпита —

нас постигла беда неминучая:

лебедой поросло наше либидо.

190

Нечто круто с возрастом увяло,

словно исчерпался некий ген:

очень любопытства стало мало

и душа не просит перемен.

191

Весна – это любовный аромат

и страсти необузданный разлив;

мужчина в большинстве своем женат,

поэтому поспешлив и пуглив.

192

Я к веку относился неспроста

с живым, но отчужденным интересом:

состарившись, душа моя чиста,

как озеро, забытое прогрессом.

193

Жизнь моя как ни била ключом,

как шампанским ни пенилась в пятницу,

а тоска непонятно о чем

мне шершавую пела невнятицу.

194

Споры о зерне в литературе —

горы словоблудной чепухи,

ибо из семян ума и дури

равные восходят лопухи.

195

Давно по миру льются стоны,

что круче, жарче и бодрей

еврей штурмует бастионы,

когда в них есть другой еврей.

196

Судьба не зря за годом год

меня толчет в житейской ступке:

у человека от невзгод

и мысли выше, и поступки.

197

Переживет наш мир беспечный

любой кошмар как чепуху,

пока огонь пылает вечный

у человечества в паху.

198

Подонки, мразь и забулдыги,

мерзавцы, суки и скоты

читали в детстве те же книги,

что прочитали я и ты.

199

До точки знает тот,

идущий нам на смену,

откуда что растет

и что в какую цену.

200

Недолго нас кошмар терзает,

что оборвется бытие:

с приходом смерти исчезает

боль ожидания ее.

201

Мы в очень различной манере

семейную носим узду,

на нас можно ездить в той мере,

в которой мы терпим узду.

202

В устоях жизни твердокамен,

семью и дом любя взахлеб,

мужик хотя и моногамен,

однако жуткий полиеб.

203

С тоской копаясь в тексте сраном,

его судить самодержавен,

я многим жалким графоманам

бывал сиятельный Державин.

204

Наш разум тесно связан с телом,

и в том немало есть печали:

про то, что раньше ночью делал,

теперь я думаю ночами.

205

Неволю ощущая, словно плен,

я полностью растратил пыл удалый,

и общества свободного я член

теперь уже потрепанный и вялый.

206

Пришли ко мне, покой нарушив,

раздумий тягостные муки:

а вдруг по смерти наши души

на небе мрут от смертной скуки?

207

Вся планета сейчас нам видна:

мы в гармонии неги и лени

обсуждаем за рюмкой вина

соль и суть мимолетных явлений.

208

В зоопарке под вопли детей

укрепилось мое убеждение,

что мартышки глядят на людей,

обсуждая свое вырождение.

209

А то, что в среду я отверг,

неся гневливую невнятицу,

то с радостью приму в четверг,

чтобы жалеть об этом в пятницу.

210

На пороге вечной ночи

коротая вечер темный,

что-то все еще бормочет

бедный разум неуемный.

211

Разумов парящих и рабочих

нету ни святее, ни безбожней,

наши дураки – тупее прочих,

наши идиоты – безнадежней.

212

Что я люблю? Курить, лежать,

в туманных нежиться томлениях

и вяло мыслями бежать

во всех возможных направлениях.

213

Блаженство алкогольного затмения

неведомо жрецам ума и знания,

мы пьем от колебаний и сомнения,

от горестной тоски непонимания.

214

Дается близость только с теми

из городов и площадей,

где бродят призраки и тени

хранимых памятью людей.

215

И хотя уже видна

мне речушка Лета,

голова моя полна

мусора и света.

216

Бывают лампы в сотни ватт,

но свет их резок и увечен,

а кто слегка мудаковат,

порой на редкость человечен.

217

Не только от нервов и стужи

болезни и хворости множатся:

здоровье становится хуже,

когда о здоровье тревожатся.

218

Был некто когда-то и где-то,

кто был уже мною тогда;

слова то хулы, то привета

я слышу в себе иногда.

219

Не слишком я азартный был игрок,

имея даже козыри в руках,

ни разу я зато не пренебрег

возможностью остаться в дураках.

220

Сегодня исчез во мраке

еще один, с кем не скучно;

в отличие от собаки

я выл по нему беззвучно.

221

Конечно, всем вокруг наверняка

досадно, что еврей, пока живой,

дорогу из любого тупика

находит хитрожопой головой.

222

Ворует власть, ворует челядь,

вор любит вора укорять;

в Россию можно смело верить,

но ей опасно доверять.

223

Чтобы душа была чиста,

жить не греша совсем не тупо,

но жизнь становится пуста,

как детектив, где нету трупа.

224

Хотя неволя миновала,

однако мы – ее творение;

стихия зла нам даровала

высокомерное смирение.

225

Тонко и точно продумана этика

всякого крупного кровопролития:

чистые руки – у теоретика,

чистая совесть – у исполнителя.

226

Не помню мест, не помню лиц,

в тетради века промелькнувшего

размылись тысячи страниц

неповторимого минувшего.

227

В силу душевной структуры,

дышащей тихо, но внятно,

лучшие в жизни халтуры

делались мною бесплатно.

228

Взывая к моему уму и духу,

все встречные, галдя и гомоня,

раскидывают мне свою чернуху,

спасти меня надеясь от меня.

229

Судить подробней не берусь,

но стало мне теперь видней:

евреи так поили Русь,

что сами спились вместе с ней.

230

Пусты потуги сторожей

быть зорче, строже и внимательней:

плоды запретные – свежей,

сочней, полезней и питательней.

231

Я рад, что вновь сижу с тобой,

сейчас бутылку мы откроем,

мы объявили пьянству бой,

но надо выпить перед боем.

232

Наступило время страха,

сердце болью заморочено;

а вчера лишь бодро трахал

все, что слабо приколочено.

233

Везде на красочных обложках

и между них в кипящем шелесте

стоят-идут на стройных ножках

большие клумбы пышной прелести.

234

Есть в ощущениях обман,

и есть обида в том обмане:

совсем не деньги жгут карман,

а их отсутствие в кармане.

235

Вновь меня знакомые сейчас

будут наставлять, кормя котлетами;

счастье, что Творец не слышит нас —

мы б Его затрахали советами.

236

В неправедных суждениях моих

всегда есть оправдание моральное:

так резво я выбалтываю их,

что каждому найду диаметральное.

237

Известно лишь немым небесным судьям,

где финиш нашим песням соловьиным,

и слепо ходит рок по нашим судьбам,

как пес мой – по тропинкам муравьиным.

238

Эпоха лжи, кошмаров и увечий

издохла, захлебнувшись в наших стонах,

божественные звуки русской речи

слышны теперь во всех земных притонах.

239

В доставшихся мне жизненных сражениях

я бился, балагуря и шутя,

а в мелочных житейских унижениях —

беспомощен, как малое дитя.

240

До славной мысли неслучайной

добрел я вдруг дорогой плавной:

у мужика без жизни тайной

нет полноценной жизни явной.

241

На высокие наши стремления,

на душевные наши нюансы,

на туманные духа томления —

очень грубо влияют финансы.

242

Стали бабы страшной силой,

полон дела женский треп,

а мужик – пустой и хилый,

дармоед и дармоеб.

243

Я был изумлен, обнаружив,

насколько проста красота:

по влаге – что туча, что лужа,

но разнится их высота.

244

Наш век в уме слегка попорчен

и рубит воздух топором,

а бой со злом давно закончен:

зло победило, став добром.

245

Я, друзья, лишь до срока простак

и балдею от песни хмельной:

после смерти зазнаюсь я так,

что уже вам не выпить со мной.

246

Я живу, незатейлив и кроток,

никого и ни в чем не виня,

а на свете все больше красоток,

и все меньше на свете меня.

247

Еще родить нехитрую идею

могу после стакана или кружки,

но мысли в голове уже редеют,

как волос на макушке у старушки.

248

Давно живя с людьми в соседстве,

я ни за что их не сужу:

причины многих крупных бедствий

в себе самом я нахожу.

249

Во что я верю, горький пьяница?

А верю я, что время наше

однажды тихо устаканится

и станет каплей в Божьей чаше.

250

Несчетны русские погосты

с костями канувших людей —

века чумы, холеры, оспы

и несогласия идей.

251

Повсюду, где гремит гроза борьбы

и ливнями текут слова раздоров,

евреи вырастают, как грибы,

с обилием ярчайших мухоморов.

252

Сегодня только темный истукан,

изваянный из камня-монолита,

отвергнет предлагаемый стакан,

в который благодать уже налита.

251

Компотом духа и ума

я русской кухне соприроден:

Россия – лучшая тюрьма

для тех, кто внутренне свободен.

254

О нем не скажешь ничего —

ни лести, ни хулы;

ума палата у него,

но засраны углы.

255

В неполном зале – горький смех

во мне журчит без осуждения:

мне, словно шлюхе, жалко всех,

кто не получит наслаждения.

256

Со мной, хотя удаль иссякла,

а розы по-прежнему свежи,

еще приключается всякое,

хотя уже реже и реже.

257

Давно я заметил на практике,

что мягкий живителен стиль,

а люди с металлом в характере

быстрее уходят в утиль.

258

В земной ума и духа суете

у близких вызывали смех и слезы,

но делали погоду только те,

кто плюнул на советы и прогнозы.

259

Зная, что глухая ждет нас бездна,

и что путь мы не переиначим,

и про это плакать бесполезно —

мы как раз поэтому и плачем.

260

Опершись о незримую стену,

как моряк на родном берегу,

на любую заветную тему

помолчать я с друзьями могу.

261

Все, что было – кануло и сплыло,

есть еще в мехах моих вино;

что же мне так вяло и уныло,

пусто, равнодушно и темно?

262

Повсюду смерть, но живы мы,

я чувством света – тьме обязан,

и даже если нет чумы,

наш каждый пир с ней тесно связан.

263

Идея, что мною владеет,

ведет к пониманию важному:

в года, когда небо скудеет,

душа достается не каждому.

264

Напористо, безудержно и страстно —

повсюду, где живое колыхание, —

в российское духовное пространство

вплетается еврейское дыхание.

265

Человек – существо такое,

что страдает интимным жжением,

и в заветном живет покое

с нарастающим раздражением.

266

До поры, что востребую их,

воплощая в достойных словах,

много мыслей и шуток моих

содержу я в чужих головах.

267

Все дружно в России воздели глаза

и в Божье поверили чудо,

и пылко целует теперь образа

повсюдный вчерашний Иуда.

268

Устав болеть от наших дел,

порой лицо отводит Бог,

и страшен жизненный удел

живущих в этот темный срок.

269

Среди любого поколения

живя в обличии естественном,

еврей – повсюдный червь сомнения

в духовном яблоке общественном.

270

Реальность – это то, где я живу;

реальность – это личная окрестность;

реальность – это все, что наяву;

но есть еще совсем иная местность.

271

Еще свой путь земной не завершив,

российской душегубкой проворонен,

по внешности сохранен я и жив,

но внутренне – уже потусторонен.

272

Сполна я осознал еще юнцом

трагедию земного проживания

с кошмарным и заведомым концом,

со счастьем и тоской существования.

273

Полистал я его откровения

и подумал, захлопнув обложку,

что в источник его вдохновения

музы бросили дохлую кошку.

274

Души мертвых терпят муки

вновь и вновь, пока планета

благодушно греет руки

на пожарах наших гетто.

275

Я щедро тешил плоть,

но дух был верен чести;

храни его, Господь,

в сухом и теплом месте.

276

Вчера ходил на пир к знакомым;

их дом уютен, как кровать;

но трудно долго почивать,

когда не спится насекомым.

277

Господь, услышав жалобы мои,

подумал, как избыть мою беду,

и стали петь о страсти соловьи

в осеннем неприкаянном саду.

278

Нам, конечно, уйти суждено,

исчерпав этой жизни рутину,

но, закончив земное кино,

мы меняем лишь зал и картину.

279

Чисто чувственно мной замечено,

как незримо для наблюдения

к нам является в сумрак вечера

муза легкого поведения.

280

Подвержен творческой тоске,

Господь не чужд земного зелья,

и наша жизнь на волоске

висит в часы Его похмелья.

281

Я вижу Россию не вчуже,

и нет у меня удивления:

разруха – в умах, а снаружи —

всего лишь ее проявления.

282

Злоба наша, в душах накопляясь,

к небу воспаряет с ними вместе;

небо, этой злобой воспаляясь,

вяжет облака вражды и мести.

283

И жизнь моя не в тупике,

и дух еще отзывчив к чувству,

пока стакан держу в руке,

а вилкой трогаю капусту.

284

Не чувствую ни капли облегчения,

осваивая новую реальность,

где плотские порывы и влечения

теряют остроту и актуальность.

285

Вся наша склонность к оптимизму

от неспособности представить,

какого рода завтра клизму

судьба решила нам поставить.

286

Бог необузданно гневлив

и сам себя сдержать не может,

покуда ярости прилив

чего-нибудь не уничтожит.

287

Держусь я тем везде всегда,

что никогда нигде

я не даю себе труда

усердствовать в труде.

288

Из века в век и год от года

смеясь над воплями старателей,

бренчит российская свобода

ключами сменных надзирателей.

289

Взгляд ее, лениво-благосклонный,

светится умом, хоть явно дура,

возраст очень юный, но преклонный,

и худая тучная фигура.

290

Я догадался очень рано

себя от пакости беречь

и не смотрю, когда с экрана

двуликий анус держит речь.

291

Я чтенью предал жизнь мою,

смакую тон, сюжет и фразу,

а все, что жадно узнаю,

я забывать умею сразу.

292

Я жизнь мою прошел пешком,

и был карман мой пуст,

но метил я в пути стишком

любой дорожный куст.

293

Творец живет сейчас в обиде,

угрюмо видя мир насквозь —

и то, что вовсе не предвидел,

и то, что напрочь не сбылось.

294

Евреи всходят там, где их не сеяли,

цветут и колосятся где не просят,

растут из непосаженного семени

и всюду безобразно плодоносят.

295

Умелец мастерит лихую дрель

и сверлит в мироздании дыру,

а хлюпик дует в тонкую свирель

и зябнет на космическом ветру.

296

Я завидую только тому,

чей азарт не сильнее ума,

и довольно того лишь ему,

что судьба посылает сама.

297

Сам в отшельнический скит

заточился дух-молчальник;

всюду бурно жизнь кипит,

на плите кипит мой чайник.

298

Весьма наш мир материален,

но вожжи духа отпустив,

легко уловишь, как реален

сокрытой мистики мотив.

299

Когда по пьянке все двоится,

опасно дальше наливать,

и может лишняя девица

легко проникнуть на кровать.

300

Созерцатель и свидетель,

я по жизни зря кочую,

я не славлю добродетель

и пороки не бичую.

Посторонен я настолько,

что и чувствую иначе:

видя зло – смеюсь я горько,

а добру внимаю – плача.

301

Я не был накопительства примером

и думаю без жалости теперь,

что стал уже давно миллионером

по счету мной понесенных потерь.

302

Гражданским пышешь ты горением,

а я – любуюсь на фиалки;

облей, облей меня презрением

и подожги от зажигалки.

303

Как пастырь, наставляющий народ,

как пастор, совершающий молебен,

еврей, торгуя воздухом, не врет,

а верит, что товар его целебен.

304

Несложен мой актерский норов:

ловя из зала волны смеха,

я торжествую, как Суворов,

когда он с Альп на жопе съехал.

305

Виновен в этом или космос,

или научный беспредел:

несовращеннолетний возраст

весьма у дев помолодел.

306

Пока себя дотла не износил,

на баб я с удовольствием гляжу;

еще настолько свеж и полон сил,

что внуков я на свет произвожу.

307

Молчу, скрываюсь и таю,

чтоб даже искрой откровения

не вызвать пенную струю

из брюк общественного мнения.

308

Я к вам бы, милая, приник

со страстью неумышленной,

но вы, мне кажется, – родник

воды весьма промышленной.

309

С того слова мои печальны,

а чувства миром недовольны,

что мысли – редки и случайны,

а рифмы – куцы и глагольны.

310

Покуда есть литература,

возможны в ней любые толки,

придет восторженная дура

и книгу пылко снимет с полки.

311

Когда порой густеют в небе тучи,

я думаю: клубитесь надо мной,

бывали облака гораздо круче,

но где они? А я – сижу в пивной.

312

Нисколько от безделья я не маюсь,

а ты натужно мечешься – зачем?

Я – с радостью ничем не занимаюсь,

ты – потно занимаешься ничем.

313

Творец порой бывает так не прав,

что сам же на себя глядит зловеще

и, чтоб утихомирить буйный нрав,

придумывает что-нибудь похлеще.

314

Нет часа угрюмей, чем утренний:

душа озирается шало,

и хаосы – внешний и внутренний —

коростами трутся шершаво.

315

Когда мы спорим, наши головы

весьма легки в тасовке фактов,

поскольку сами факты – голые

и для любых годятся актов.

316

В местах любого бурного смятения,

где ненависти нет конца и края,

растут разнообразные растения,

покоем наши души укоряя.

317

Я чую в организме сговор тайный,

решивший отпустить на небо душу,

ремонт поскольку нужен капитальный,

а я и косметического трушу.

318

Все течет под еврейскую кровлю,

обретая защиту и кров, —

и свобода, политая кровью,

и доходы российских воров.

319

Дожрав до крошки, хрюкнув сыто

и перейдя в режим лежания,

свинья всегда бранит корыто

за бездуховность содержания.

320

Тоскливы русские пейзажи,

их дух унынием повит,

и на душе моей чем гаже,

тем ей созвучней этот вид.

321

Иссяк мой золота запас,

понтуюсь я, бренча грошами,

а ты все скачешь, мой Пегас,

тряся ослиными ушами.

322

Только самому себе молчащему

я могу довериться как лекарю;

если одинок по-настоящему,

то и рассказать об этом некому.

323

Те идеи, что в воздухе веяли

и уже были явно готовые,

осознались былыми евреями,

наша участь – отыскивать новые.

324

Где все сидят, ругая власть,

а после спят от утомления,

никак не может не упасть

доход на тушу населения.