Утро генеральской казни

Выстрел грохнул вновь – и снова за дверью истошно завизжали. Звякнуло, осыпаясь, стекло; судя по тяжелому грохоту, это был оконный стеклопакет. Генерал испуганно прикрыл голову руками, ссутулился, словно в ожидании удара, и попытался найти форменные брюки с лампасами. Брюк он, однако, не нашел, зато отыскал влажный банный халат, который тут же и накинул на голое тело. Осторожно поднялся с кровати и, силясь подавить икоту и отрыжку, подошел к двери, прислушался…

Третий выстрел наложился на истеричный женский взвизг, и за дверью грохнулось что-то массивное, не иначе как шкаф. Рубинов отскочил от двери и, вжавшись в стену, прислушался… В неожиданно наступившей тишине было слышно, как в унитазе за стенкой журчит вода, да на прикроватной тумбочке мерно и тихо тикают часы. Скосив глаза на циферблат, Анатолий Никодимович механически отметил, что теперь половина шестого утра.

Несколько минут он боязливо вжимался в стену, размышляя, что ему делать: оставаться в спальне, изобразив, будто бы он ничего не слышал, или все-таки выйти за дверь. Пока в соседней комнате царила могильная тишина, и Анатолий Никодимович посчитал за лучшее выглянуть наружу.

Хотя генерал Рубинов и прослужил в армии почти тридцать лет, увиденное донельзя впечатлило даже его.

В простенке между окнами стояла абсолютно нагая девушка, но в генеральской фуражке на голове. Непосредственно на тулье возвышалась только что открытая бутылка с шампанским, притом пена сочилась из бутыли по лицу барышни, смывая остатки косметики. Напротив, в каких-то пяти метрах, пьяно пошатываясь, стоял генерал-майор Владимир Павлович Васьков. Его рука сжимала табельный пистолет, из которого он и пытался прицелиться в бутылку на голове девушки. Пистолет в генеральской руке предательски подрагивал, и можно было не сомневаться, что Васьков не попадет в бутылку и на этот раз.

Появление Анатолия Никодимовича заставило присутствующих невольно обернуться. При этом обнаженная девица механически приложила руку к козырьку фуражки – бутыль шампанского тут же свалилась на пол и с мерзким деревянным звуком покатилась к ногам Рубинова. Владимир Павлович подумал, опустил пистолет и после паузы почти осмысленно поинтересовался:

– Что, Толян… Разбудили? Ну, ты уж извини, просто так вышло…

Анатолий Никодимович, окончательно протрезвевший, даже не знал, что ответить. Несколько секунд он растерянно молчал, затем поискал глазами, нашел стул и уселся, осматривая обстановку.

В комнате царил форменный разгром. Из простреленного окна тянуло пронзительным холодом. На полу, загаженном растоптанными бутербродами с черной и красной икрой, битой посудой, осколками бутылочного стекла и какими-то мятыми бумагами, лежал поваленный сервант. Почему-то бросалась в глаза штампованная алюминиевая бляха с инвентарным номером, привинченная к тыльной части мебели. Подполковника Слижевского нигде видно не было, и Рубинов почему-то со страхом подумал, что Владимир Павлович вполне мог его пристрелить, а тело спрятать в шкаф.

Тем временем генерал Васьков подсел к московскому гостю и, не глядя на обнаженную девушку в простенке, скомандовал:

– Зинка, вольно. Вали на хрен отсюда, тут мужики будут говорить!

Барышня тут же опустила руку и, стыдливо прикрывая промежность фуражкой, а грудь – рукой, скользнула за дверь. А Владимир Павлович как ни в чем не бывало отыскал на столе две рюмки, выплеснул из них на пол остатки спиртного и, налив водки, спросил:

– Ну что, Толик… Давай похмелимся!

Генерал Рубинов механически пригубил спиртное и тут же отставил рюмку. Потер виски, командирским взглядом обвел комнату.

– Что тут происходит? – спросил он, стараясь придать голосу начальственную окраску.

– В этого… Тиля Уленшпигеля решили поиграть, – с умным видом пояснил Васьков.

– В смысле, в Вильгельма Телля? – догадался Рубинов.

– Да один хер! Тут весь прикол вот в чем: надо кому-нибудь на голову мишень установить и выстрелить так, чтобы не в голову, а точненько в мишень. Что характерно – попасть следует с первого раза.

– И что? Попал ты с первого раза? – Анатолий Никодимович сразу вспомнил, что выстрелов было три.

– С первого раза – нет. Но если бы у меня волына с глушаком была – тогда бы точно попал. – Подняв рюмку, Владимир Павлович выпил залпом и, поморщившись, принялся осматривать стол в поисках закуски.

– Почему это с глушителем ты бы точно попал? – искренне удивился Анатолий Никодимович.

– Потому что тогда бы тебя не разбудил… У меня ж в обойме «табеля» еще пять патронов осталось!

На распухшем языке Рубинова некстати завертелась мерзкая казенная фразочка «моральное разложение». Со стороны Владимира Павловича это было минимум бестактно – втягивать гостя и своего старинного друга во весь этот жуткий бардак со стрельбой по шлюхам. Ситуация выглядела предельно скользкой. Ведь неизвестно, что происходило в этой комнате, пока сам Анатолий Никодимович спал, кто все это мог видеть и кому в перспективе настучать. Да и рубиновского помощника, подполковника Слижевского, нигде не наблюдалось, и это беспокоило больше всего.

– Меня, Вова, подставляешь, – вздохнул тыловой генерал. – Неужели сам не можешь понять? И вообще – сколько тебе говорить, что в пьяном виде оружие в руки брать нельзя! И вообще – развел тут бардак…

– Да ладно, Толя, – отмахнулся Васьков. – Насчет бардака не переживай, твои замечания мы сию секунду устраним. А насчет всего остального не волнуйся. Я на этой земле царь и бог. Да мне никто и слова поперек тут не скажет!

Рубинов подумал – стоит ли ссориться с Васьковым, и решил, что не стоит. И не только потому, что оба генерала были дружны еще с Суворовского училища. Ведь в Карелию начальник департамента тылового обеспечения прибыл не просто с обычной инспекторской проверкой. Эту поездку Анатолий Никодимович готовил долго и тщательно: изучал нормативную базу, гонял финансы из графы в графу, прикидывал сметы и, естественно, подстраховывался нужными связями. На кону стояло около двадцати пяти миллионов евро, которые, при благоприятном стечении обстоятельств, можно было бы грамотно и тихо распилить с тем же Владимиром Павловичем. Это же, в свою очередь, значило, что в отставку, до которой тыловому генералу оставалось всего лишь полтора года, он бы вышел весьма обеспеченным человеком.

А уж потому Рубинов посчитал за лучшее стерпеть все: и солдафонские замашки старого друга, и утомительные поездки по дальним гарнизонам, и некоторые неудобства, с этими поездками связанные…

– А мой подполкан где? – спросил Анатолий Никодимович.

– Слижевский или как там его? Так он еще в сауне нажрался в хлам и заснул. Не боец, банку не держит… Ладно, похмеляться будем или как? – повторил вопрос Васьков и, не дождавшись ответа, принялся вновь разливать водку. – Анатолий Никодимович, ты же свою не допил…

– Может, не стоит пить? – осторожно предложил Рубинов. – У нас же сегодня на север поездка, в этот, как его, гарнизон…

– Первомайский, – подсказал Владимир Павлович. – Так это когда еще будет! После обеда вылетаем. Я уже распорядился, чтобы нас там по полной программе встретили. А до обеда у тебя со мной знаешь сколько еще времени? Давай, давай, когда еще вот так со старым другом посидим! – с неискренним воодушевлением воскликнул Васьков, подливая собеседнику спиртного.

– Ну, уговорил, – поколебавшись, сдался Рубинов.

Конечно же, пить ему совершенно не хотелось; возраст, болячки, хмурое утро за простреленным окном… Однако Анатолия Никодимовича еще со вчерашнего дня мучил один вопрос, и лишь Васьков мог более или менее прояснить ситуацию. Тем более что разговор происходил с глазу на глаз.

Хлопнув рюмку, тыловой генерал заговорщицки произнес:

– Вова, я тут прямо вчера одно непонятное письмо получил. С угрозами. Просто в сауне все было недосуг с тобой поговорить. Из головы вылетело.

– Что за угрозы? – лениво осведомился Васьков, рассматривая этикетку на водочной бутылке.

Рубинов поискал по карманам, вспомнил, что на нем не китель, а банный халат, и, тяжело поднявшись, проследовал в спальню. Вернулся он только минут через десять, разглаживая толстыми пальцами странную бумагу.

– Посмотри, – буркнул Анатолий Никодимович, бросив листок через стол.

Васьков взял письмо. Выглядело оно весьма загадочно. Это был обычный канцелярский лист формата А4 с наклеенными буквами, явно вырезанными из газет маникюрными ножничками. Обычно письма подобного свойства получали положительные герои советских детективов середины семидесятых. Удивительно, что в век компьютерных шрифтов и лазерных принтеров человек, составивший письмо, прибегнул к такому архаичному способу сокрытия своего почерка.

– «Вали урод на хрен если с квартирами будешь хомутать ответишь по полной нам все известно», – прочитал Владимир Павлович и вопросительно уставился на Рубинова. – Так, я типа не понял. Как ты это получил?

– Вчера, в утренней почте было. Как оно туда попало – ума не приложу.

– А кто это мог написать? – напряженно прищурился собеседник. – Прям не письмо, а какая-то анимация соплями.

– А вот об этом я у тебя как раз и хотел спросить, – мрачно ответил Анатолий Никодимович. – Ты ведь тут командующий… или как?

– То есть получается, что этому типу… как бы все известно, что мы с программой «Жилье для военнослужащих» придумали?

– Вот, – тыловой генерал протянул собеседнику еще один листок, на этот раз – ксерокопию финансового документа с грифом «Совершенно секретно».

Пробежав глазами совсекретный документ, Васьков помрачнел.

– Херня какая-то. Вроде все сходится, но ведь к этим документам только несколько человек имели право доступа… Нет, слушай, тут без поллитры действительно не разберешься. Короче, давай сделаем так: я по своим каналам пробью, какой пидор это мог сделать, а мы с тобой пока выпьем.

– За наши успехи, – насилу улыбнулся Рубинов, поднимая рюмку, и, невольно скосив глаза на странное письмо с угрозами, прошептал на выдохе: – Действительно, полная херня…

Глава 4

Фирменный поезд Москва – Выборг мерно стучал колесами по рельсам, пробегая километры, отделяющие столицу России от Карелии. За окном купе СВ сгущались поздние летние сумерки. Ларин ехал один. О том, чтобы рядом с ним не было соседа, позаботились люди Дугина, выкупив оба места.

И вагон, и купе были выбраны не случайно. В соседнем купе – последнем в вагоне, направлялся в Карелию представитель строительной фирмы «Дас Хаус», которой в перспективе предстояло застраивать участок на полигоне гарнизона Первомайский. К немцу Андрей хорошенько присмотрелся еще на вокзале, когда тот топтался возле вагона и, абсолютно не скрывая плотского любопытства, разглядывал девушек на перроне, отдавая предпочтение тем, кто в мини-юбках. Уже немолодой, лет на пять старше Ларина. Волосы тронула седина. Подтянут, строен, вот только лицо болезненное, скорее всего, от пристрастия к спиртному. Хотя могли и почки барахлить. Звали высокопоставленного менеджера «Дас Хаус» Курт Бирхоф, и направлялся он в тот самый гарнизон Первомайский, чтобы встретиться с представителем заказчика – Министерства обороны, с местными властями. Наверняка во время этих встреч и должны были окончательно оформиться неофициальные договоренности: то, что и составляло суть аферы.

Багажа немец имел немного. Чемодан на колесиках и серебристый кейс с вставками из натуральной кожи, который привычно не выпускал из рук. По цепким пальцам было понятно, что, даже напившись в стельку, он не разожмет их. Кое-что о Курте Бирхофе Ларин уже знал, информацию предоставил Дугин. Он являлся доверенным посланником от руководства строительной фирмы, имевшей в Германии не самую лучшую репутацию. Не в смысле качества строительства – тут-то как раз все было идеально. «Дас Хаус» специализировался на сомнительных заказах: брался за подряды на Ближнем Востоке, где финансовые схемы не отличались прозрачностью и требовали умения давать откаты и легализовать серые деньги; строил и в России. Официально Бирхоф являлся мелкой сошкой, менеджером среднего звена, но на самом деле ему доверялись деликатные поручения, связанные с заказчиками. И в случае чего руководство фирмы всегда могло объявить его действия несогласованной самодеятельностью. За риск немец получал неплохой заработок, сопоставимый с заработками высокопоставленных менеджеров.

План, предложенный Лариным Дугину, был прост и надежен. Изобретать «велосипед» не стали. Андрею предстояло дождаться, когда пассажиры в поезде улягутся спать, и отключить герра Бирхофа, ехавшего в гордом одиночестве в соседнем купе. Отключить можно было по-разному: оглушить, ударив сзади по голове, сделать инъекцию. Главное – не оставлять следов. На промежуточной станции бесчувственного немца дожидались люди Дугина. Очнулся бы Курт уже в гостиничном номере с несовершеннолетней проституткой в одной постели. Классическая вербовочная ситуация. На прикроватной тумбочке нашлись бы наркотики. Немец бы еще не понял, что к чему, как в номере появились бы люди Павла Игнатьевича и кое-что ему доходчиво объяснили. Мол, или возбуждается уголовное дело, или же они договариваются о взаимовыгодном сотрудничестве.

Ларин не сомневался, что не слишком-то законопослушный немец выберет последнее. Взамен за свободу сольет все, что ему известно о генеральской афере, объяснит истинный смысл документов, которые везет с собой. После чего, уже в компании с Андреем, Бирхоф прибудет в Выборг и представит Ларина генерал-лейтенанту Рубинову как своего помощника. Внедрившись и получив надежное прикрытие, Андрей бы легко сумел раздобыть компромат.

До исполнения плана оставалось немного. Хождения по вагонным коридорам прекратились, стихали в купе голоса, люди укладывались спать. Ларин сидел на мягком велюровом диване, смотрел в темное окно на редкие огоньки и вертел в руках трехгранный железнодорожный ключ, открывающий в пассажирских поездах все без исключения двери. Время от времени он прикладывался ухом к перегородке и прислушивался к доносящимся из соседнего купе звукам. Курт Бирхоф то шелестел газетой, то булькал какой-то жидкостью, наливая ее в стакан.

– Скорее бы ты уже угомонился, – прошептал Ларин.

И тут послышалось шуршание. Курт то ли раздевался, собираясь лечь спать, то ли, наоборот, одевался. Андрей приоткрыл дверь в своем купе и сел так, чтобы видеть происходящее в коридоре.

Немец вышел, одетый в костюм, и сразу же двинулся в тамбур. Насколько понял Ларин еще на вокзале в Москве, Бирхоф не курил. А туалет, находившийся в самом конце вагона, немец миновал, даже не тронув дверную ручку. Да и странно было то, что Курт нарядился в деловой костюм.

Андрей решил не медлить. Он выскочил в тамбур, сжимая в руке тугую полуторалитровую пластиковую бутылку с газированной минералкой. С виду безобидно, но вполне достаточно, чтобы оглушить человека, не оставив при этом на его затылке даже царапины или синяка. Ларин успел как раз вовремя. Немец уже открывал дверь, ведущую в узкий тамбур между вагонами. Тускло горела лампочка. Под ногами покачивался стальной рифленый мостик, в щелях которого стремительно проносились мелькающие шпалы, поблескивали рельсы. Андрею требовалось всего секунд десять-пятнадцать, чтобы нанести удар, подхватить обмякшее тело под руки и затащить его назад в купе. Но этих-то секунд и не оказалось в его распоряжении.

Глядя в стекло вагонной двери, он увидел отражение – приближающуюся проводницу в форменной одежде.

– Вот же черт, – Андрей спрятал бутылку с минералкой в рукав куртки.

Пришлось идти вслед за немцем, а тот особо не спешил, поскольку был немного пьян, – топал, придерживаясь за поручень. Проводница уже дышала в спину Андрею.

– Проходите, – предложил он, надеясь, что женщина обгонит их и в следующем тамбуре он останется с Куртом наедине.

– Нет-нет, – возразила проводница с милой улыбкой, – не беспокойтесь. Здесь очень узко, а я не спешу.

Миновали один вагон, второй. Наконец-то стало понятно, куда направляется немец. Пришлось и Ларину зайти вслед за ним в вагон-ресторан.

Негромко играла музыка. Скучал, протирая бокалы, официант за стойкой. Народу было немного – всего три компании. Время все-таки было позднее. Курт осмотрелся, выбирая, куда сесть, а затем устроился поближе к барной стойке.

Ларин расположился в другом конце вагона, неподалеку от выхода.

«Не нажрался? Или не напился? – прикидывал Андрей, поглядывая на немца. – И дернул же черт проводницу идти вдоль состава. Все мне испортила. Но – это ее работа. У меня же своя служба. И мои проблемы ее не касаются».

Официант положил перед Бирхофом меню, тот принялся вчитываться, хрустя запакованными в прозрачный пластик страницами.

– А вы что желаете? – обратился официант к Ларину. – Можем предложить фирменный супчик, салат, лангет…

– Время не обеденное, – поглядывая на Бирхофа, проговорил Андрей. – Мне чего-нибудь попроще. Скажем, стакан морковного сока, сто граммов водки и кофе с бисквитом.

– Водка, кофе, бисквит – пожалуйста. А вот морковного сока нет, – удивился такому странному выбору официант, но все же поддержал репутацию родного ресторана на колесах: – До сегодняшнего дня просто никто не заказывал, но в следующий раз обязательно найдете его в нашем меню.

– А тогда можно почистить морковку и принести ее? Вот такую, – попросил Ларин, показывая пальцами, какого размера должна быть морковка. – Будем считать, что я заказал салат. Не удивляйтесь. У меня странность такая. Я люблю запивать водку морковным соком. Удивительное сочетание.

– Охотно верю… Что ж, чищеную морковку – это можно. Ну, и, наверное, все же двести граммов водки?

Ларин удивленно вскинул брови:

– Хватит и ста.

– Все так говорят, а потом все равно заказывают еще одну «сотку».

– И рассчитайте, пожалуйста, сразу, – предложил Андрей.

Он всегда так делал, когда приходилось вести объект в ресторане или кафе – это давало возможность, во-первых, избавиться от ненавязчивого внимания обслуги, а во-вторых, позволяло уйти в любой момент.

Немец сделал свой заказ. Когда же перед ним поставили графинчик с виски, чашечку со льдом и тарелку с порезанными фруктами, поманил официанта пальцем, что-то прошептал ему на ухо и положил на стол купюру. Официант понимающе и угодливо кивнул, ладонью сдвинул деньги в кармашек фартука, а потом уже за стойкой принялся названивать кому-то по мобильнику. В обычной обстановке Ларин, возможно, и расслышал бы просьбу немца и телефонный разговор официанта. Но мчащийся по рельсам поезд гремел. Андрей потихоньку грыз морковку и пил кофе, к водке не притрагивался. Заказал ее лишь для того, чтобы не бросилось в глаза, что в ресторан он отправился лишь с целью не упустить из виду Бирхофа.

Курт неторопливо цедил спиртное, явно ждал. Вскоре стало понятно кого. В ресторан впорхнула миловидная девушка в короткой юбке. Одета и накрашена она была настолько вульгарно, что у Ларина и сомнений не возникло в ее профессии – проститутка. Об этом же свидетельствовал и ее взгляд, с виду соблазнительный и томный, но на самом деле циничный.

Девица, игриво покачивая бедрами, подошла к столику Курта и оперлась на столешницу ладонями, продемонстрировав накладные ногти, украшенные золотистыми блестками. Потом склонила голову к плечу и неторопливо облизала губы острым язычком.

Бирхоф молча рассматривал ее, а затем указал рукой на диван по другую сторону столика. Официант тут же принес девушке высокий стакан с коктейлем. На краю стакана белели крупинки сахара, желтел ломтик апельсина. Девушка сразу же припала к пластиковой трубке, испачкав ее помадой.

– Вы по-русски говорите? – осведомилась она.

– Естественно, и не только говорю.

– Вау. – Проститутка хихикнула.

Андрей про себя выругался. Время шло, а чертов немец теперь когда еще окажется в одиночестве? Но делать было нечего. Оставалось только ждать подходящего момента.

Андрей видел, как проститутка, сбросив туфлю, босой ногой забирается немцу под штанину, как тот криво ухмыляется, манит ее к себе пальцем и что-то шепчет на ухо.

Надеюсь, у него все в порядке со здоровьем. И он не за тем вызвал проститутку, чтобы коротать с ней время в вагоне-ресторане. Девчушка-то и трех грамотных фраз связать не может. Все «вау» да «упс». А он мужик неглупый, по глазам видно.

Проститутка чуть заметно кивнула официанту и, прихватив стакан с коктейлем, поднялась из-за стола. Немец, чуть пошатываясь, пошел за ней следом, придерживая ладонью за талию. В другой руке он держал низкий стеклянный бокал с темным спиртным, в котором, серебрясь, переливался кубик льда.

– А вы кем работаете? – проворковала девица своему спутнику, когда миновала Ларина.

– Строительным менеджером.

– Как прикольно…

Парочка исчезла за дверью ресторана. Андрей неторопливо, делая вид, что это никак не связано с уходом немца, поднялся из-за стола, изобразил, будто вытаскивает из кармана несуществующую сигарету, и вышел в тамбур.

Сквозь стекла перехода он увидел, как Курт и девица задержались. Немец лапал проститутку, задирая ее и без того короткую юбку. Та смеялась и пыталась его образумить – мол, успеется, уединимся, и все будет по полной программе.

«Нетерпеливый. На сексуального гиганта не похож. Значит, все быстро и кончится. Скорей бы уж», – подумал Ларин, открывая дверь.

Теперь он особо не спешил, уже не боясь потерять Бирхофа из виду. Ведь тому некуда было идти, кроме как в свое купе.

Немец открыл дверь, пропустил проститутку вперед и, буквально подталкивая ее животом, зашел внутрь. Лязгнула защелка.

Андрей приоткрыл свое купе и встал в коридоре, глядя в черное, словно залитое битумом, стекло. Вагон раскачивался, грохотал, несся сквозь ночь. Где-то негромко плакал грудной ребенок, и мать его успокаивала. За дверью сопел и постанывал немец, а девица с неискренней чувственностью имитировала возбуждение негромкими вскриками.

Андрей ждал и слушал.

– Ну, вот, и мне еще придется изображать помощника этого человека… Не думаю, что генерал-лейтенант Рубинов со своим дружком Васьковым окажутся пристойнее его. И для пущей убедительности придется участвовать в их оргиях с попойками и бабами… Однако сам виноват. Предлагал же сперва мне Дугин и другие варианты внедрения, – бурчал себе под нос Андрей. – Ну, вот. Дело подошло к развязке…

Вроде бы все звуки свидетельствовали об этом. Курт довольно замычал, а потом почему-то совсем затих. Слышался лишь невнятный шорох одежды.

– Одевается. Сейчас выйдет, – решил Ларин. – Ну, а потом… – и он взвесил в руке тугую полуторалитровую бутыль с газированной минералкой.

Однако сегодня явно что-то не заладилось у Андрея. Хлопнула дверь в тамбуре, и в коридор вошли двое: один – долговязый с унылым лицом, второй – коренастый с рожей типичного уголовника. Даже фикса из желтого металла поблескивала все время в открытом рту. И у одного, и у другого руки густо покрывала паутина тюремных татуировок.

Ларин посторонился, желая, чтобы эти двое быстрее миновали его. Но тут случилась заминка. Коренастый уголовник смерил Андрея взглядом, явно желая, чтобы он вернулся к себе в купе. Ларин, естественно, сделал вид, что не понимает этого взгляда. Братки переглянулись. Долговязый пожал плечами, что-то вроде: пусть фраер стоит, не связывайся. Коренастый слегка прикрыл рот и занес согнутые пальцы над дверью купе Курта, чтобы постучать.

– Мужики, – абсолютно миролюбиво проговорил Андрей. – Вы дверью ошиблись, в этом купе мой приятель едет, и с вами он незнаком.

Коренастый так и не постучал, опустил руку. Еще раз смерил Ларина взглядом.

– Дядя, иди отсюда, пока тебя по-хорошему просят. И не лезь в чужие дела.

«Сутенеры, – уже окончательно убедился Андрей, – только их мне не хватало».

– Мужики, вы дверью ошиблись, – повторил Ларин. – Это точно.

– Мужики – на зоне вкалывают, – с типично уголовными интонациями проговорил коренастый. – Свалил, фраер, и быстро.

Как бы невзначай угрюмый скользнул рукой в карман и вынул складной нож-бабочку. Эффектно засверкало лезвие, завертелось между пальцами. Угрюмый делал это отстраненно, глядя при этом в другую сторону, словно рука его жила своей собственной жизнью. Наверняка этот фокус был отработан до автоматизма и использовался уже не первый раз, когда следовало отпугнуть слишком любопытного и назойливого свидетеля.

Андрей прикидывал, как следует поступить. Затевать драку прямо здесь, в коридоре, было небезопасно. На шум наверняка кто-нибудь да выглянет. И вот тогда незаметно отключить Бирхофа не получится. Немец, под дверями которого все и произойдет, будет держаться настороже.

Внезапно сверкающая бабочка погасла, исчезла в ладони. Выражения лиц уголовников стали вполне мирными. По коридору проследовал один из засидевшихся в ресторане пассажиров. Все это время коренастый присматривался к Ларину и наверняка сообразил, что дело не так просто, как представлялось с самого начала. Не имей Андрей определенного интереса к купе немца, то постарался бы воспользоваться моментом и позвать кого-нибудь на помощь. Как минимум попробовал бы задержать проходившего, подключить к конфликту. Во всяком случае, не изображал бы, что между ним и сутенерами ничего не происходит.