Алмазный остров

Ольга быстро поднялась, оделась так, будто только что пришла с бала или затянувшегося великосветского раута. Мазнула за ушками французским одеколоном, тщательно причесалась, оставив в волосах легкую небрежность, и тихонько вышла из нумера. Мягко, без звука открыла соседнюю дверь ключом, любезно предоставленным ей Дворжаком, и на цыпочках ступила в узкий коридор гостиничного нумера. Подождала, когда глаза привыкнут к предрассветной мгле, и…

Глава 3

ВЫ КО МНЕ, ГОСПОДА ПОЛИЦЕЙСКИЕ?

Есть люди, которые всегда чувствуют опасность. Даже если она от них пока еще далеко. В подобных людей как будто встроен некий будильник, который дает сигнал: внимание, скоро случится беда. И если человек спит, то неожиданно просыпается перед опасностью, а если бодрствует, то сосредоточивается и становится осторожным…

Артура будто кто-то толкнул кулаком в бок. Маркиз открыл глаза и в неясном предутреннем свете увидел силуэт женщины. Она по-хозяйски шарила в его дорожной сумке. Первым его порывом было встать и скрутить воровке руки. Но затем он решил понаблюдать за похитительницей. Кажется, она была прехорошенькой, а движения ее были так выверены и ловки, что в ней сразу чувствовался профессионал своего дела. Маркиз даже невольно залюбовался ее работой.

Вытащив из дорожного саквояжа все, что ее заинтересовало: инкрустированную жемчугом шкатулку, подаренную ему как посланнику далекой, но дружественной страны Франции, пачку облигаций четырехпроцентного займа (разумеется, фальшивых) и два ордена Станислава второй и третьей степеней (настоящих), которые Артур надевал, когда представлялся кавалергардским полковником, дамочка принялась за сюртук. Ловкие пальчики мигом нащупали тугое портмоне с паспортом и десятью тысячами рублей, отыскав которые она едва не захлопала в ладоши. Потом, оглянувшись на Артура – он едва успел прикрыть глаза, – грабительница прошла к шкапу и мягким движением открыла дверцу, повернувшись на сей раз к нему спиной. «Граф» осторожно сбросил с себя одеяло и, моля Бога, чтобы не скрипнула кровать, присел и опустил ноги на пол. Кровать не скрипнула. Артур медленно встал и, как был, в одной ночной рубашке до колен, тихо прошел к настенному выключателю и повернул его.

Люстра мгновенно вспыхнула всеми двенадцатью лампами по десять свечей. Женщина замерла, а затем быстро обернулась, и на лице ее отразилось крайнее удивление.

– Боже мой, – громко воскликнула она, оглядывая комнату. – Это же не мой нумер!

– Не ваш, – насмешливо подтвердил Артур. – Смею вас уверить.

Ольга растерянно посмотрела на портмоне в руках и раскрытый дорожный саквояж.

– Саквояж весьма похож на мой, а вот портмоне не мое…

– Не ваше, – эхом повторил Артур.

– А это какой нумер?

– Сорок восьмой, – ответил Артур.

– Господи ты боже мой, – воскликнула Ольга. – А я живу в нумере пятидесятом. Надо же, – она очаровательно улыбнулась и влажно сверкнула глазами, – я просто перепутала нумера! Понимаете, я была на вечеринке, и мы немного… засиделись. И в темноте я, – она коротко хохотнула, – перепутала вашу дверь со своей.

– Бывает, – улыбнулся в ответ «граф».

– Ну что ж, – Ольга Григорьевна смущенно развела руками, – тогда я, пожалуй, пойду…

– Куда? – вежливо поинтересовался Артур.

– К себе.

Она сделала движение, направляясь к двери, но Артур перегородил ей дорогу:

– Прошу прощения, сударыня, но не соизволите ли вы вернуть мне паспорт и портмоне.

И протянул руку.

– Что? Ах да, ну конечно, простите, – Ольга судорожно сунула в руку Артура паспорт и портмоне. – Теперь я могу наконец идти?

– Одну минутку, – ответил «граф» и раскрыл портмоне. Оно был пусто. Артур посмотрел во влажные глаза женщины и печально произнес: – Смею вас уверить, сударыня, здесь до вашего случайного прихода лежали деньги. А теперь их нет…

– Уж не хотите ли вы сказать, – Ольга постаралась как можно негодующе сверкнуть глазами, и у нее это получилось, – что это я взяла ваши деньги? Да как вы…

– Именно это я и хочу сказать, сударыня, – перебил ее Артур. Затем он протянул руку к декольте женщины и, быстро сунув два пальца за лиф, ловко вытащил деньги.

– Черт! – Ольга закусила губку и вызывающе посмотрела на Артура. – Поверьте, это вышло случайно… Даже не знаю, как это произошло.

– Верю, верю, – участливо произнес «граф» и, взяв Ольгу под локоток, провел ее обратно в комнату. – Случается. А теперь, сударыня, будьте добры, верните мне платиновые запонки, галстучную булавку и наручные часы. Знаете, я очень дорожу этими вещами. Особенно запонками. Простите мне эту слабость.

Ольга хотела было вознегодовать, но быстро раздумала и, вздохнув, выложила на стол все перечисленные Артуром предметы.

– Что, будете вызывать полицию? – дерзко спросила она и нахально задрала прелестный носик.

– Ну-у… Я еще не решил, – раздумчиво ответил Артур, заинтересованным взором оглядывая женщину. Его взгляд не ускользнул от Ольги, и она приосанилась. Затем метнула в «графа» свой знаменитый взгляд, разящий мужчин наповал, будто бы кинжальный удар. Но мужчина в ночной рубашке не испепелился от спалившего его желания и даже не упал замертво, агонизируя всеми членами. Правда, его слегка бросило в дрожь от предвкушения наслаждения, которое вот-вот случится, ибо был он из костей и плоти, одна частичка которой, превратившись во внушительную часть, уже заметно выпирала из-под рубашки.

Ольга, скользнув по ней взглядом, успокоилась и стала расстегивать шнуровку на лифе. Конечно, ни в какую полицию граф обращаться не будет. Возможно, от него все же получится взять какие-то комиссионные.

Когда она разделась донага, Артур снял рубашку и потянул Ольгу к кровати. Уже почти рассвело, хотя и было довольно пасмурно. День обещал начаться утренним дождиком, ласками и неистовством, против чего ни мужчина, ни женщина совершенно не возражали.

* * *

Кто бы мог подумать, что Ольге Григорьевне фон Штайн, блестящей даме столичного света, о которой с завистью и восхищением говорили в лучших гостиных Санкт-Петербурга, генеральше, известной самому действительному тайному советнику Победоносцеву, короткой знакомой нескольких сенаторов, двух членов Государственного совета, троих депутатов Государственной думы и самого петербургского градоначальника Клейгельса, придется заниматься гостиничными кражами? То есть воровством в общем и гостиничными кражами в частности. А ведь поначалу все складывалось так славно, и денежки просто рекой текли прямиком в карман Ольги Григорьевны…

Закончив осуществление первой части плана, а именно перезнакомившись с сильными мира сего и заручившись тем самым их непреложной поддержкой – по крайней мере, в чужих глазах, – генеральша фон Штайн приступила к реализации второй части плана, то есть к непосредственному отъему денег у простаков. Начала она с того, что поместила в нескольких газетах объявление о найме управляющего сибирскими золотыми приисками, которыми якобы владела Ольга Григорьевна фон Штайн, генеральша, весьма известная всему петербургскому свету.

Буквально на следующий день после публикации в «кабинет» Ольги Григорьевны первым вошел представительный мужчина с купецкой русой бородой на два раствора. Представился он как купец второй гильдии Филипп Меркурьевич Квасников, промышленник средней руки, владеющий родовым пиво– и квасоваренным заводом. Дела у него шли ходко, пиво было отменным и много лучше «Баварского», а квас и вовсе продавался в одночасье. Но вот попала купцу и промышленнику вожжа под хвост: захотелось ему сделаться владельцем золотых приисков, а для того чтобы знать, которые из них золотоносны, а какие пусты или уже истощены, решил он изучить сию тему досконально, для чего возжелал сделаться покудова управляющим.

Ольга встретила Квасникова дружелюбно и по-простому, что сразу расположило купца к генеральше, титулом не кичилась и спросила с него залог в тридцать тысяч, каковые денежки Филипп Меркурьевич без зазрения и выложил. Причем, заметьте, добровольно. Да и как было не выложить, коли во время их сделки к генеральше фон Штайн пришли приложиться к ручке и по-свойски попить чайку два депутата Государственной думы. И Ольга Григорьевна приняла их в своем кабинете как старых и добрых друзей!

Дабы не мешать государственным мужам, Квасников откланялся и ушел, неся в душе радость от столь удачно проведенной операции (он думал, что генеральша потребует с него в качестве залога никак не менее пятидесяти тысяч рублей), договор о принятии его на службу управляющим сибирскими золотыми приисками с окладом четыреста пятьдесят рублей и оговоренными полутора процентами с добычи.

После Квасникова соискатели на должность управляющего сибирскими приисками повалили один за другим. Ольга Григорьевна со всеми кандидатами была проста в обращении, дружелюбна и лишь увеличивала сумму залога. И все соискатели уходили довольными, потирая руки и пряча во внутренних карманах договоры о принятии их на службу.

Последний, кто вышел из Ольгиного кабинета, сияя во всю ширь своих толстых щек, был некто Иван Казимирович Штуцер, не моргнув глазом выложивший залог в пятьдесят пять тысяч рублей. Подсчитав доход, который принесло лишь одно объявление о найме управляющего мифическими приисками, Ольга Григорьевна пришла в благоговейный трепет: триста тридцать тысяч рублей за один присест! «Коммерция» складывалась весьма удачно. Эдак, при желании, можно насобирать пару миллионов и жить припеваючи где-нибудь на Лазурном Берегу, оставив всяких профессоров и генералов прозябать в немытой России.

Задумано – сделано! И Ольга Григорьевна наняла петербуржца Коковцева, из мещан, дабы он поехал в Ниццу для покупки виллы с бассейном и непременно большим садом. Отдав залог в размере четырех тысяч рублей (фон Штайн не преминула и с него слупить залоговую сумму), Коковцев получил двести рублей «командировочных» и отправился за границу подыскивать нанимательнице заказанную недвижимость. Он был еще в дороге, когда Ольга Григорьевна принялась раздавать – под залог, естественно, – должности начальника лазарета, управляющего посреднической фирмой и директора картинной галереи, в которой она намеревалась выставлять «подлинных» Рубенса, Делакруа и Моне.

Денежки текли рекой!

Помимо шикарных нарядов и ужинов в ресторанах, Ольга Григорьевна прикупила себе по случаю карету знаменитого мастера Иоганна Иохима, тройку дорогущих рысаков-парадеров и спортивно-прогулочное авто «Олдсмобиль», отделанное красным деревом и серебром, научившись управлять автомобилем одной из первых женщин в России.

«Недовольные» появились не сразу.

Поначалу управляющие домами и фирмами, «принадлежащими» фон Штайн, терпеливо выжидали. Попробуй, сунься в особняк на Литейном проспекте, куда запросто заходят испить чайку сенаторы и члены Государственного совета, а иной раз заявляется и сам обер-прокурор Синода! Да еще осмелься попросить назад залог. Взашей вытолкают!

Именно так и поступили с «начальником» лазарета для сифилитических больных, стариком Цыбулько, который пришел как-то истребовать с Ольги Григорьевны свою залоговую сумму в пять тысяч рублей, – единственные деньги, что у него были. Возмущению генеральши не было предела, и слуги просто вышвырнули Цыбулько за порог. Опечаленный старик, оставшийся без накоплений, пришел домой, а вечером его хватил апоплексический удар, и вскорости он отдал Богу душу. Еще трое «начальников» сифилитического лазарета, принятых генеральшей на «вакантную» должность, узнав о случившемся с их товарищем по несчастью Цыбулько, смирились с утратой своих денег и дали себе зарок не попадаться более на подобного рода предложения.

Двое из восьми «директоров» картинной галереи, отдавших в залог сей должности по четыре тысячи рублей, ходили на прием к генеральше фон Штайн всем скопом и получили в качестве отступных по пятьсот рублей, чем и удовлетворились, рассуждая, очевидно, по мудрой поговорке: с паршивой овцы хоть шерсти клок. Да еще четырнадцать тысяч неизвестно каким образом выторговал у генеральши «управляющий» сибирскими золотыми приисками Иван Казимирович Штуцер. Собственно, и все. Более никаких претензий ни к Ольге Григорьевне, ни в Окружную прокуратуру не поступало, потому как тягаться с сильными мира сего, тем более в России, дело всегда неблагодарное, а часто и вовсе опасное, и может выйти боком. Кроме того, не хотелось выставлять себя на посмешище перед всем городом, и тем самым загубить репутацию, заработанную долгой безупречной службой.

Кто потом доверится облапошенному дураку?

Ольга же чувствовала себя прекрасно и жила припеваючи, тратя денежки направо и налево. На письма Квасникова, рыскающего по Сибири в поисках мифических приисков генеральши фон Штайн, она не отвечала, полагая, что дело это как-нибудь само рассосется.

Но – увы! – не рассосалось. Купец Квасников, околпаченный, крепко потратившийся и привыкший сам околпачивать своих клиентов, озлился не на шутку, вернулся в Петербург и прямиком отправился к генеральше.

Ольга Григорьевна, как это водилось с ее околпаченными соискателями, его не приняла и велела слугам вышвырнуть его вон, что и было ими проделано с большой охотой.

Тогда купец проник в дом с черного хода. Он почти дошел до кабинета Ольги фон Штайн, когда два лакея взяли его под руки.

– Что такое! – взревел Квасников, но тут из кабинета генеральши вышел сам петербургский градоначальник их высокопревосходительство генерал от кавалерии Николай Васильевич Клейгельс.

– Ты что здесь шумишь? – хмуро спросил градоначальник и недобро посмотрел на Квасникова. – По арестантскому дому соскучился?

– Да я… дыкть… веть…

– Пшел вон! – безапелляционно заявил ему Клейгельс. – И чтоб ноги твоей не было больше в этом доме…

Больше в особняк на Литейном купец Квасников на хаживал. От греха подальше… И притих. Однако потеря тридцати тысяч целковых сжигала его нутро и не давала ему покоя. Он по-тихому стал сводить знакомства с прокурорскими и вышел на некоего Илью Ильича Писемского, дворянина из бывших офицеров, вынужденного уйти в отставку из-за дуэли, случившейся в полку. Илья Ильич только что был брошен любимой женщиной, которая променяла его на какого-то богатого старика, и по этой причине он смертно возненавидел поголовно весь женский пол: особенно доставалось от него хорошеньким молодым дамам и ветреным кокоткам.

– Вот такие они, пироги, – закончил купец свое невеселое повествование.

– Не сладкие, надо сказать, получились пироги, батенька.

Квасников вздохнул и посмотрел Писемскому в глаза.

– И я об том же! – подхватил купец. – Всю Сибирь исколесил. Даже грузчиком пришлось подрабатывать, чтобы набрать денег на обратный путь. Где же это видано!.. Обвели меня вокруг пальца как дитя малое.

– А как зовут сию особу? – раздумчиво спросил прокурорский.

– Ольга Григорьевна фон Штайн, – быстро ответил Квасников.

– Это супруга генерала Федора Карловича фон Штайна? – удивленно поднял брови Писемский.

– Она самая, – подтвердил купец.

– Ну ты, брат, угодил… Доводилось видывать, – как-то непонятно для Квасникова заметил Писемский. – Шикарная особа.

Слово «шикарная» было произнесено с таким оттенком, с каким обычно произносится слово «курва».

«Ну, все, – обреченно подумал купец. – И этот не возьмется тягаться».

Однако купчина ошибся. Писемский не только взялся за это дело, заставив Квасникова написать подробно о случившемся, сняв с него, таким образом, официальные показания, но и занялся сбором материалов на Ольгу Григорьевну. Люди, обобранные ею, отвечали неохотно, а то и вовсе отказывались что-либо говорить, опасаясь связываться с ней и ее всесильными покровителями. Уговаривая, щедро раздавая обещания и даже угрожая потерпевшим привлечением к ответственности за недоносительство, Писемский все же собрал на мошенницу необходимый материал. Потом, несмотря на противодействие генерала Клейгельса, протащил несколько публикаций о делах генеральши фон Штайн в газетах «Новое время» и «Санкт-Петербургский листок», чем подготовил общественное мнение о деяниях генеральши в нужном для него направлении.

Общественность негодовала на нравы правящего класса, разносчики газет выкрикивали на улицах звонкими голосами имя генеральши в соседстве со словами «мошенница» и «аферистка». Теперь можно было открывать против Ольги Григорьевны фон Штайн официальное следствие. Что прокурор Писемский незамедлительно и произвел…

* * *

Профукать триста тысяч рублей с лишком весьма не просто. Для этого нужно огромное желание и сноровка.

Всем этим Ольга Григорьевна обладала в достаточной мере, так что к моменту начала следствия от былых капиталов у нее мало что и осталось. Возвращать потерпевшим утраченные сбережения и «гасить» следствие, как советовал обер-прокурор Священного Синода действительный тайный советник Победоносцев, было уже нечем. Тем паче не на что было купить виллу в Ницце, которую присмотрел-таки для нее мещанин Коковцев. Он слал ей подробные письма, фотографические карточки выбранных им вилл, но Ольга Григорьевна не отвечала. Да и что можно было ответить, коли самая дешевая из выбранных Коковцевым вилл стоила шестьдесят тысяч франков? Конечно, ничего.

Посланник тем временем давно истратил двести рублей командировочных и был с позором выставлен из гостиницы за неуплату суточных. Скоро он дошел до того, что начал воровать ресторанные объедки и натуральным образом побираться. Затем, доведенный до отчаяния, Коковцев решил пешком добираться до дома и даже умудрился каким-то образом перейти две границы. В Румынии он был арестован и отсидел два месяца в бухарестской тюрьме за бродяжничество, покудова не был вызволен из нее российским консулом. Консул же отправил его домой, в Санкт-Петербург.

Обиженный мещанин не стал обивать пороги особняка на Литейном, как не стал и вымаливать у Ольги фон Штайн свои залоговые деньги; прямо с поезда он прямиком отправился в прокуратуру и после недолгих разбирательств был направлен к Писемскому.

Как обрадовался Коковцеву прокурорский! Как жал ему руки, поздравляя с возвращением домой! Как радушно угощал его чаем с мягкими бубликами, поил кофеем и анисовой водочкой! Потому как следствие, которое завел на Ольгу фон Штайн Илья Ильич, шло ни шатко ни валко и всячески тормозилось многочисленными друзьями дома фон Штайн. А тут вдруг такой неожиданный свидетель! Подарок судьбы, ни больше ни меньше. К тому же готовый рассказать все, не опасаясь никаких последствий, поскольку после румынской тюрьмы человек вообще мало чего боится.

Писемский вцепился в него, как клещ, и более уже не отпускал. Появление Коковцева дало новый толчок «Делу мошенницы и аферистки генеральши фон Штайн». Машина правосудия закрутилась поэнергичнее, и пришел день, когда в дом на Литейном проспекте пришли полицейские приставы с прокурорским предписанием на арестование гражданки Ольги Григорьевны фон Штайн. Сопротивление и ругательства генеральши ни к чему не привели, и она в арестантской карете была отправлена в дом предварительного заключения.

Как рвал и метал их превосходительство Клейгельс! Как негодовали друзья дома из сенаторов, членов Государственного совета и депутатов Государственной думы! Какие препоны следствию ставили все они – то попеременно, то хором! И все-таки Илья Ильич, решивший, что «Дело Ольги фон Штайн» есть его дело чести, завершил следствие и довел его до суда. Чего это ему стоило, знает один Всевышний да немногочисленные подчиненные, коих Писемский гонял по делу нещадно днем и ночью. Единственно, чего смог добиться сам обер-прокурор Синода, так это выпустить Ольгу Григорьевну из ДПЗ под поручительское письмо.

Судебные слушания по делу Ольги Григорьевны фон Штайн открылись в половине сентября месяца. В вину ей вменялось более двадцати крупных афер, по совокупности которых генеральша должна была отправиться на поселение в Сибирь как минимум лет на пять-шесть. Открыться-то судебное следствие открылось, а вот закрыться не успело. Потому как сразу же после первого судебного заседания Ольга Григорьевна… исчезла. Куда именно – не знал ни ее муж, ни адвокаты, ни друзья дома. Кроме одного – депутата Государственной думы Генриха Осиповича Миля, как раз и присоветовавшего ей скрыться за границу и изменить свое имя.

Полиция искала Ольгу Григорьевну фон Штайн по всей Европе. Тайно вскрывались все письма от лиц, заинтересованных в побеге генеральши, однако эти акции ни к чему не привели. Равно как и обращения к полициям европейских стран с просьбами помочь в розыске указанной гражданки. Потому как искали Ольгу Григорьевну фон Штайн, урожденную Ольгу Гиршевну Загалевич, а следовало искать Амалию Шульц, немку и несчастную вдову магдебургского пастора.

В Германии Ольга Григорьевна, вернее сказать, Амалия Шульц овладела многими смежными воровскими профессиями. Она стала гостиничной воровкой, маравихершей, фармазоншей и даже скрипушницей, то есть воровкой на вокзалах и пристанях. Словом, как говорят истые мусульмане: «Заставит нужда – и свинью назовешь шурином».

Дважды Ольга попадалась на маравихере, то есть на карманных кражах, но выходила сухой из воды посредством охмурения терпил, то бишь пострадавших. Обворованный господин, подпавший под ее женские чары, отказывался от своих первоначальных показаний и «не узнавал» в Амалии ту мошенницу, что стибрила у него лопатник или часы с брелоком.

Один раз Амалия даже побывала в образе шопенфиллерши, приняв участие в ограблении ювелирного магазина. Приказчик магазина, каковому подельники Амалии проломили башку, тоже не пожелал узнать в ней грабительницу, приняв от нее в знак благодарности за свое молчание полный набор женских ласк, включая новомодный «минэт». Однако, несмотря на удачу, в полицейские списки «оставленных в подозрении» Амалия все же попала, а это значило, что за ней установили негласный надзор. Погастролировав по германским княжествам, Амалия наконец осела в Царстве Польском, в Варшаве, что все-таки было не Россией.

Здесь она довольно удачно провернула несколько посреднических операций, после чего сняла неплохую квартирку в самом центре города, однако нешуточно скучала по большим делам – и, возможно, именно поэтому принимала время от времени приглашения очистить какого-нибудь фраера в его гостиничном нумере, покудова тот крепко спал. Схема эта называлась «Гутен морген» и была отработана еще несколько десятилетий назад небезызвестной Сонькой Золотой Ручкой, о которой и по сию пору ходили легенды.

Последнее предложение относительно «Гутен моргена» она приняла от держателя «Европейской» пана Дворжака…

* * *

Утомленные любовными играми, они спали, когда в комнату под нумером сорок восемь требовательно постучали.

«Кто бы это мог быть?» – подумал Артур, и, как это всегда бывает перед опасностью, у него защемило под ложечкой.

Амалия на стук никак не отреагировала. Она дремала, поскольку была утомлена намного больше маркиза, принимая во внимание то, что любимейшей ее позой в любовных играх была активная позиция сверху. Впрочем, такое господствующее положение было характерно для нее и в воровской профессии.

Часы показывали половину двенадцатого, и время до полудня еще можно было назвать утренним.

Артур поднялся, накинул на себя шлафрок и пошел отпирать дверь. Пока он брел к порогу, стук, повторившись, значительно усилился, что очень не понравилось «графу». Непроизвольно надев на лицо маску безразличия, маркиз открыл дверь, и первое, что увидел, это синюю полицейскую форму. Затем его взгляд поднялся к знакам различия и серебряной медали за выслугу лет. Только потом он перевел взгляд на полноватое лицо с усами, закрученными кверху, пытаясь изобразить неподдельное изумление.

– Вы ко мне, господа полицейские?

– К вам-с, разлюбезный… Я пристав второй полицейской части Жалейко, – представился усач. – А это, – он сделал движение головой назад, – околоточный надзиратель Хамзин.

Артур кивнул и посмотрел в дверной проем. За головой околоточного Хамзина, не спускающего с него взгляда своих серо-голубых глаз, маячила голова пана Дворжака. Его глаз Артур не увидел, они спрятались в тени.

– Цель вашего визита? – спросил Артур, загораживая проход.

– Вы – граф Артур Ламбер из Парижа? – спросил пристав.

– Точно так, – с достоинством ответил Артур.

– И вы же маркиз де Сорсо. Не правда ли?

Жалейко цепко уставился в глаза Артура, надеясь вычитать в них все, что ему надобно. Но глаза «графа» выражали лишь удивление и легкое раздражение, что вполне можно было понять и без всякого криминала: два полицианта врываются в его нумер, где он не один, а с дамой в совершеннейшем неглиже. Если быть точнее, даже без него. Радостного в подобном визите, надлежит признаться, решительно не бог весть сколько.

– Да, это так, – не сразу ответил Артур, стараясь отыскать взглядом Дворжака. Вот ведь, легавых привел, паскудник. Верно, в надежде вернуть свои десять тысяч и не отдавать ему акции Транссибирской магистрали. – А в чем суть, господа?