Миллионерша поневоле

– Я уже сходила, но за предложение спасибо. – Ей сделалось неловко под его оценивающим взглядом.

Намерения Любавского могли в любой момент измениться. Вон он даже узел галстука ослабил, заметно повеселел и сделал пару шагов к ней. Ну, совершенно пустой человек, что тут скажешь! Попытаться проскользнуть мимо него к шкафу или к кровати возможности не было никакой. Влад ситуации не упустит, и все начнется снова. Повторения Ольга не хотела, это уж точно.

За дверью на гвоздике висел старенький халат матери. Выцветший, ситцевый, с отпоровшимся до середины карманом. Все никак не доходили руки выбросить его. То окна в нем мыла, то уборку делала. Потом бросала в стирку, намереваясь пустить на тряпки, но всякий раз отглаживала, и снова вешала за дверь. Надевать его сейчас значило нарываться на очередной язвительный выпад. Снова пройдется по ее представлениям об истинном счастье. Но и не надевать было нельзя. Глаза у Владика полуприкрылись веками, а это верный знак.

Ольга сдернула с гвоздя халат, с трудом попадая в рукава под его пристальным взглядом, надела. И, не успев завязать на талии пояс, услышала:

– Ну, вот! А что я говорил? Вот оно твое благополучие, все как на ладони! В этом дурацком старом халате! Тьфу ты, просто все настроение испортила.

Обогнув ее так, словно боялся замараться, Любавский прошествовал в прихожую, нарочито громко шлепая тапками. Там он демонстративно бережно пристроил их под вешалкой. Обулся, натянул пальто и, взяв в руку барсетку, поманил Ольгу пальцем к себе.

– Что еще? – Она и не думала двинуться с места, подперев стену прихожей плечом.

– Я должен чмокнуть тебя в лобик, дорогая, перед уходом, – заявил он с самодовольной ухмылкой, видимо, вид Ольги в затрапезном халате приводил его в неописуемый восторг.

– Обойдусь и без поцелуя. И вообще, тебе давно пора, а то как бы жена не кинулась на поиски. – По тому, как нервно заходил его кадык, стиснутый тесным воротом сорочки, Ольга поняла, что упоминание о жене принесло ей победное очко. – Счастливо тебе, Владик Любавский. Я ничего не перепутала? И… и привет супруге.

Он хотел что-то сказать ей в ответ. Что-то не менее язвительное, но потом передумал. Махнул рукой, промычал что-то нечленораздельное, скорчив при этом гримасу, могущую означать что угодно, и ушел, забыв попрощаться.

Ольга быстро выключила свет во всей квартире и прильнула к окну в гостиной. Три томительных минуты она ждала, пока Влад выйдет из подъезда. Потом, не отводя взгляда, наблюдала за тем, как он очень осторожно, боясь запачкать ботинки и кромку брюк, пробирается к машине. Он даже штанины поддернул, боясь вымазаться в грязи. Скажите, какая аккуратность! Это был заметный прогресс. Раньше такого за ним не замечалось.

Машина моргнула фарами, впуская хозяина в теплое дорогое нутро, приятно пахнущее автомобильной косметикой, тоже наверняка не дешевой. В этом Ольга плохо разбиралась и утверждать наверняка не могла. Менее чем через минуту двор опустел.

Ольга слезла с подоконника, одернула тюль, занавесила штору и включила свет. Какое-то время ходила по своей маленькой гостиной, прижав стиснутые в кулак пальцы к губам и напряженно размышляя. Потом, так ни до чего и не додумавшись, уселась в свое продавленное кресло и, подтянув за шнур старенький телефонный аппарат, набрала знакомый номер.

Долго никто не отвечал, что было и неудивительно, шел третий час ночи. Потом зуммер в трубке оборвался, что-то надсадно заскрипело, засвистело, и заспанный голос ее подруги недовольно произнес:

– Алло?!

– Ксюша, привет, – Ольга виновато шмыгнула носом. – Спишь, что ли?

– Нормально! – отреагировала Ксения, как, собственно, и должна была отреагировать. – Нет, Оль, носки вяжу, а что?!

– Ладно, не злись. Тут такое дело… – Оля вдруг испугалась и замолчала.

Говорить или нет?! Говорить или нет?! До сегодняшнего дня она никому, даже матери, не рассказывала о том, что догадывается, что смерть Попова Владислава Ивановича сфальсифицирована им же самим. А сейчас вот собиралась. А вдруг не нужно? Вдруг она ошибется, выболтав чужую тайну. Пусть часть этой тайны принадлежит и ей тоже, но… но все же стоит ли ее обнародовать?

– Ольга! – гаркнула ей в самое ухо подруга. – Что случилось?! Говори, не просто же так ты мне позвонила в двадцать минут третьего?! Что?!

– Ничего, – закусив губу, пробормотала Ольга, вдруг почувствовав неимоверное облегчение от того, что не произнесла вслух признания. – Просто мне плохо сейчас. Я сидела, сидела, таращилась в компьютер и вот решила тебе позвонить. Прости, если что…

– Ладно, проехали, – недовольно буркнула подруга и шумно зевнула. – За это завтра отведешь Мишку в сад, мне нужно на работу пораньше.

– Без проблем. – Ольга обрадовалась, что разговор съехал с опасной темы.

Минут пять они обсуждали, во что нужно одеть Михаила на случай дождя, возможных заморозков и солнечного утра, потом попрощались. И Ольга положила трубку.

Уставившись невидящим взглядом в стену напротив кресла, в котором сидела, сжавшись в комочек, она еще какое-то время прокручивала в уме события дня минувшего. Отсортировав все происшествия, она разбила их на три категории.

Первые две были из разряда обычных и необычных недоразумений. Обычные включали в себя два вызова на ковер к руководству. К необычным она отнесла то, что руководством неожиданно оказался ее почивший супруг. И еще факт внезапно возникшего интереса к происходящему ее соседки по кабинету Веры. Ей-то что с того, что Ольгу все утро дергало начальство! Однако же нервничала и расспрашивала чересчур пристрастно. Любопытство – оно, конечно, понятно, но не до такой же степени.

Но то были всего лишь недоразумения, к которым за жизнь свою она успела попривыкнуть и научилась относиться к ним с философской терпимостью. Раз так распорядилась судьба, то и нечего пытаться что-то изменить, все равно не получится.

А вот третья категория, к которой она отнесла происшествие в подземном гараже, не могла ее не насторожить.

Зачем нужно было Владу бить ее по голове или по шее, как он сам же потом и проговорился? Для чего надо было обыскивать ее сумочку? Оля без его комментариев поняла это сразу по тому, в каком беспорядке находились там ее вещи. Что, спрашивается, искал? Деньги все целы, да он бы и не польстился на ее гроши. Что-то плел ей про какого-то парня, который никак не смог бы попасть в их гараж, не нарвавшись на бдительную охрану. Причем приметы указал просто смешные. Подумать было над чем…

На кухне раздался упреждающий скрежет, и через мгновение старая кукушка трижды крякнула простуженным от долгих лет службы голосом. Судя по всему, времени на размышления у нее на сегодня не осталось. Утренние подъемы ей и так давались нелегко, а завтрашний обещал быть еще тяжелее. Ксюша просила отвести Михаила в садик, а это ни много ни мало, а час в запасе иметь нужно.

Оля вылезла из кресла, потянулась со стоном и зябко передернулась. Когда только отопление собираются в дома подавать, утром сил просто нет выбираться из-под одеяла. Ольга уже и окна заклеила, пытаясь сохранить хоть какое-то тепло в квартире, но спасало это мало. Ее угловой пятый этаж прекрасно продувался ветрами всех направлений. Спасти могли только горячие батареи, а проблемы на линии обернулись почти месячной задержкой. Она на всякий случай потрогала холодную гармошку радиатора и, в который раз убедившись в том, что тепла так и нет, побрела в спальню.

Надо постараться выспаться. Прямо с ходу упасть в кровать, укутаться в одеяло и, зарывшись лицом в подушку, забыться спасительным сном. Ни к чему бередить себе душу и таращить глаза в темноту, пытаясь воссоздать на простыне рядом с собой знакомый силуэт. Нет там ничего. Ничего нет, остались одни воспоминания, радоваться которым она тоже не могла.

Не бил он ее, как же! Так она ему и поверила! Позерство сплошное. Выход героя-любовника на авансцену. Вот как это называется. И думать тут больше не о чем. Просто так предложить ее подвезти он ни за что бы не смог. А вдруг она посмеет отказать, это же какой удар по самолюбию! Как же с этим жить-то ему потом! А вот обставить все это дело с таким трагизмом это как раз в его стиле. Эффектное исчезновение и не менее эффектное возвращение.

– Ох, Попов, когда ты только станешь нормальным человеком… – прошептала Оля со всхлипом и закрыла наполнившиеся слезами глаза.

Нельзя плакать. Плакать ни в коем случае нельзя. Утром глаза будут покрасневшими, веки набрякшими, и никакой косметикой положения не исправить. А вдруг завтра с утра он снова возжелает ее лицезреть. Каким удовлетворением наполнится его подлая душонка, когда поймет, что она проплакала остаток ночи после его ухода. Нет, доставлять удовольствие этому мерзавцу она не станет. Она просто уснет, досчитав до сотни или до тысячи, а может, и до десяти тысяч, но, досчитав, уснет непременно. И думать о нем не будет больше никогда, чтобы он ни пытался предпринять.

Глава 4

– Что она сказала? – сильно округлившийся живот Лизы сместился немного влево, давая ему возможность протиснуться в узкую дверь ванной.

– Да ничего особенного. – Влад пустил теплую воду в раковину, оперся о ее край и, подняв взгляд, посмотрел на себя в зеркало. Широко открыв рот, он высунул язык, затем снова его спрятал и, несколько раз повторив эту манипуляцию, проговорил с отвращением: – Ну и рожа! Просто протокольная, скажу тебе, Лизок, рожа! А ты чего это не спишь, Лизок? Нехорошо. Тебе режим нужен, покой и все такое…

– Заткнись, лучше. И давай рассказывай. – Ее живот, обтянутый ярко-розовым трикотажем пижамы, сместился теперь в другую сторону, и в зеркальном отражении, куда он взирал с напряженным вниманием, появилось недовольное, заспанное лицо его супруги. – Итак, что скажешь? Как она?

– А никак! – И он рассмеялся совершеннейше глупым пустым смехом, заведомо зная, как Лиза ненавидит этот его дурацкий квакающий смех.

– Что никак?! Как никак?! Я что, из тебя по слову буду выуживать, идиот?! – Любавская сделала резкий выпад в его сторону и припечатала подошвой тапка ему по заду. – Что никак?! Она даже не удивилась, увидев тебя живым и здоровым?

– Нет. Почти нет. Удивилась моей новой фамилии, имиджу, положению, может быть. Она же не могла себе представить, что их новый генеральный – это я. А в том, что я жив… Нет, пожалуй, что нисколько. Я же говорил тебе, что она догадывалась, что я не погиб. Догадалась, правда, уже потом, после того, как имела на руках свидетельство о моей смерти. – Влад вдруг нагнулся и сунул голову под мощную струю воды, разметав вокруг себя целый ореол брызг.

Лиза терпеть не могла подобных его водных процедур. Как многого не терпела в нем самом. Но обстоятельства, которые иногда оказывались сильнее ее, заставляли стискивать зубы и молчать… временами. Сейчас был не тот самый случай, и Лиза разразилась длинной руладой крепких словечек, отпрянув от плескающегося в раковине супруга.

Ограничившись этим, она хлопнула дверью в ванную и ушла. Ничего, он еще свое получит сполна. Сейчас ей не до того, чтобы пускать в ход кулаки. Еще, чего доброго, может получить отпор, а рисковать она не имеет права. Она теперь не одна…

Лиза была очень умной женщиной и понимала, что это своеобразная акция протеста с его стороны. Своего рода маленькая месть ничтожного человечка, который временами забывал, где его место. Ничего, пусть сейчас он злится, пусть даже бесится, оттого что снова пришлось идти у нее на поводу. Но это пройдет. Он сумеет переломить себя и смириться с неизбежностью. Так было всегда, так и будет впредь.

Может быть, в чем-то Лиза и перегибала палку, например, в том, что заставила Влада работать в этом долбанном отделе культуры при местной мэрии. Чего-чего, а работать тот не любил, хотя и мог. Возможно, можно было обойтись и без этого внедрения, но… катастрофически не хватало времени. Его просто напросто ни на что уже не осталось. Оно поджимало, отсекая все возможные отсрочки. Поэтому ему и приходилось день за днем таскаться на службу и всячески изображать деловитость. Хотя истинная цель его деятельности заключалась совсем в другом.

Ольга…. Брошенная им когда-то Ольга, сохранившая свою странную фамилию Шустикова, стала для них теперь вожделенной и труднодосягаемой мечтой.

– Знал бы, что так будет, не спешил бы умирать, – пробормотал он несколько месяцев назад, совершенно обезумев от потока информации, свалившейся на них в одночасье. – Что же нам теперь с тобой делать, Лизок?!

– Не нам, а тебе, милый, – проговорила ласково Лиза и, поймав его за кончик галстука, притянула к себе поближе.

Тогда она еще не была столь безобразно толстой и могла позволить себе всякие вольности типа бешеного секса на кухонном столе или на подоконнике. Влад экстрим любил, за что, может, любил и ее тоже. В тот день он хрипел, задыхался и все пытался спросить сквозь долгие протяжные стоны, в чем же именно заключается его роль. Лиза не позволила ему этого сделать. Она измотала его, оставила без сил с судорожно открытым ртом, хватающим воздух, и остановившимся взглядом. Мог ли он хоть что-то соображать в тот момент, отвечая ей «да»?..

Лиза ушла в столовую. Села на широкую, обитую бархатом скамейку и, прислонившись ноющей поясницей к мягкой спинке, потянулась к вазе с фруктами. Ей почему-то в последнее время постоянно хотелось есть. Все равно что, будь то бутерброд с толстым ломтем осетрины или пучок зеленого лука с черным хлебом, она жевала и жевала, совершенно забыв о проблемах лишнего веса.

– Вы очень интенсивно поправляетесь! – воскликнул тот глупый доктор, к которому позавчера ее возил Влад. – Так же нельзя! Вы превратитесь в тумбу после родов! Что скажет ваш муж?! Вы перестанете казаться ему сексуальной, следите за собой, уважаемая.

Тебе-то какое дело?! Мне на все плевать! На все, понял?! И вообще, пошел ты к черту! Сам на кого похож, урод!..

У нее просто язык чесался высказаться. Просто выплюнуть, что хотелось, в его физиономию со всей его похрустывающей при ходьбе крахмальной одежонкой. Шарахнуть пинком по сверкающему подносу со сверкающими страшными железками, которыми он манипулировал внутри ее целых пять минут. И уйти, звонко хохоча при этом. Она сдержалась, хотя на ладони и остались следы от впившихся в кожу ногтей.

Влад ждал ее в коридоре. Он сразу понял, что произошло что-то неладное там, за красивой пластиковой дверью. Что-то нехорошее, что заставило его Лизу разнервничаться и придираться к нему по мелочам весь остаток дня. Но расспрашивать он не решился. Да она, может, и не рассказала бы ему, хотя друг от друга у них почти никогда не было секретов. Он не спросил, а она не рассказала. Но на другой день, дождавшись, когда супруг уедет на службу, Лиза скинула с себя всю одежду и очень долго и очень пристально рассматривала себя в зеркале.

Она и в самом деле стала безобразной. Ноги превратились в столбы. Бедра и грудь сплошь в растяжках. Целлюлит не замедлил явить себя, изрубцевав ее кожу противными пористыми складками. Лицо пострадало ничуть не меньше. Губы и нос припухли, глаза, лишившись приятного живого блеска, сделались мутными. Как она со всем этим будет жить потом?!

Лиза расплакалась.

С отвращением отвернувшись от зеркала, она ушла в свою спальню, упала лицом в подушку и проплакала до вечера, проклиная тот день и час, когда решилась стать матерью. Самое ужасное заключалось в том, что ей некого было обвинить в собственном уродстве. Это целиком и полностью было ее решение. Влад детей не любил. Всякий раз, когда она об этом заговаривала, он морщил нос, небрежно встряхивал кистями рук, словно пытался сбросить с них еще не обретенную тяжесть. Потом, правда, ему пришлось смириться и принять ее беременность как факт свершившийся. Но Лиза-то знала, что ситуация с ребенком была снова ею ему навязана, как очень-очень многое в их альянсе…

Влад вышел из ванной минут через десять. Лиза успела к тому времени съесть два банана, абрикос и огромный ломоть бородинского хлеба, нашлепав на него кусками масло и сыр. И куда только это все в нее влезает…

Быстро проглотив остатки бутерброда, она уставилась на мужа, который, повернувшись к ней спиной, исследовал сейчас содержимое кастрюль на газовой плите.

– Суп остыл. Убрать в холодильник? – спросил он, не поворачиваясь.

– Убери. – Лиза сверлила взглядом его спину, обтянутую темным махровым халатом, и подозрения, которые она всячески гнала от себя, черным осклизлым гадом поползли ей прямо в сердце. – Ты спал с ней?!

Вопрос настиг Влада уже у холодильника. Он только-только приоткрыл дверь двухметрового «Евролюкса» и придерживал сейчас ее ногой, намереваясь сунуть на полку кастрюлю с гороховым супом, как она задала свой дурацкий, по его мнению, вопрос.

Он не ответил. Двинул коленом дверцу холодильника. С грохотом обрушил кастрюлю на пластиковую полку. Недовольно перебирая губами, захлопнул холодильник и снова вернулся к газовой плите. К ней он так и не повернулся. Широкие плечи под халатом напряглись. Левая нога принялась подрыгивать в такт постукивающим по кромке газовой плиты пальцам.

Любил он барабанить пальцами – все равно по чему, любил. Ему было все равно, где молотить морзянку, будь то подоконник, стол или ее колено. Про колено он, правда, в последнее время почти забыл, укладываясь спать в соседней спальне.

– Ты с ней спал?! – снова повторила Лиза вопрос, отодвигаясь от спинки скамейки и налегая на стол отяжелевшей грудью. – Сволочь, ублюдок, скотина!!! Признавайся, ты с ней спал?!

Взгляд Лизы мгновенно охватил его всего от голых, розовых после ванны пяток до взъерошенных влажных волос на макушке. Он не просто намочил голову, он принял ванну! Он потому и принял ванну, что переспал со своей бывшей женой. С этой блеклой ханжой, которая ничего не смогла добиться в этой своей никчемной постной жизни, кроме как строчить сценарии детских праздников и водить хороводы с кучей сопливых детишек на их дурацких утренниках.

– Сволочь! – сипло выдохнула Лиза, дотянулась онемевшей враз рукой до вазы с фруктами и запустила в его широкую спину апельсином. – Ненавижу тебя!

Апельсин угодил Владу аккурат между лопаток. Удар не был сильным, в другое время он бы никак на это не прореагировал, дурашливо начав браниться. Но то было прежде. Сейчас оставлять без внимания ее злобный выпад он был не намерен.

Он поворачивался к ней нарочито медленно. Влад любил нагнетать обстановку, умело сопровождая такие вот драматические моменты искрометными взглядами, негодующим свистящим шепотом или просто недоуменным всплескиванием рук. Прибегал он к этому в крайних случаях. Только тогда, когда был абсолютно и стопроцентно уверен в собственной правоте или всепрощении. Сейчас был как раз тот самый случай, и Влад решил разыграть его по полной программе.

Медленно повернувшись к ней и сунув руки, мгновенно сжавшиеся в кулаки, в карманы халата, он так же размеренно подошел к столу, за которым она сидела. Не меняя внушительной позы, пододвинул ногой стул и сел на него, прямой, как жердь.

– Что ты сказала только что, дорогая, я не понял? – скулы нервно заходили под гладкой холеной кожей щек. – Я ослышался или ты мне предъявила какие-то обвинения? Не повторишь ли?

В такие моменты он даже начинал ей нравиться. Черт побери! И в самом деле значимая фигура, хоть и ясно, что выпендривается.

Сейчас Владик неторопливо выпростает кулаки из карманов халата. Уложит руки на стол, при этом комично дернет шеей, словно поправит сбившийся с холки хомут. Затем трехминутное разглядывание маникюра. Вот ведь стервец, ни о чем таком не забывает, а у нее вторую неделю ногти омерзительные. И под занавес те же самые вопросы, можно в другой последовательности, с непременным сопровождением тяжелейшего из тяжелых взглядов, которым он собирался ее испепелить. Все это уже было, и ей порядком наскучило. Может, и не наскучило бы, и даже возбудило, не носи она в своем обезображенном брюхе его наследника. Сейчас Лизе Любавской было не до сценических экзерсисов подобного рода. Ее душила ненависть к этому нахлебнику, которого она зачем-то тащит на своей шее который год и с которым все никак не находит сил расстаться, а вот еще и родить надумала.

– Ты спал с ней? – без особого энтузиазма спросила Лиза, поймала его за кисть руки и больно сжала, вонзив в нее ногти.

Влад дернулся и болезненно поморщился. Физической боли он не терпел, моральная ему была неведома. Попытавшись вырвать у жены руку, он лишь сильнее расцарапал кожу.

– Что ты делаешь, идиотка?! – неожиданно озверевшим голосом завопил он, что абсолютно не вязалось с его привычной манерой скучающего альфонса. – Что ты себе позволяешь вообще, я не пойму?! Спал ли я с ней? Конечно, переспал! Причем мы трижды занимались любовью, трижды!!! Что еще тебе хочется узнать? Хороша ли она в постели?

– Думаю, что не очень, – вдруг совершенно спокойным голосом произнесла Лиза и даже ухмыльнулась давно забытой улыбкой: шкодливо-вызывающей.

Раньше это действовало на него безотказно. Стоило ей вот так дернуть губами, как Влад мгновенно начинал расстегивать штаны. Но то было раньше. То было тогда, когда ее талию он легко обхватывал руками и захлебывался от восторга, когда она упиралась в его грудь отвердевшими от желания сосками. Сейчас это не сработало. Владик по-прежнему болезненно морщился и силился выдернуть свою руку из ее цепких когтей. Она не отпускала.

– Слушай, хватит уже! – заорал он и, применив силу, освободился от нее, тут же отодвинулся вместе со стулом подальше от стола и от нее. – Психопатка! Что ты хочешь от меня, Лиза?! Ольга была твоей затеей, не моей. Не так ли?

– Так, – не могла не согласиться Лиза, с ненавистью глядя на упругие завитки волос на его груди, нахально вылезающие в вырез халата. – Но я не просила тебя ее трахать.

– Да?! – Влад недоуменно заморгал, глядя на Лизу так, словно видел ее впервые. – Во-он как! А за каким хреном ты тогда втиснула меня в это дурацкое директорское кресло?! Тебе сколько это стоило?! Страшно даже представить, какие бабки ты отвалила за то, чтобы я там оказался! И назначения ждал! Сколько прогинался и унижался. За каким чертом, ответь?!

– Так было нужно.

– Кому?! Мне? Ольке? Ей по фигу, кто я, поняла! – Он вдруг вскочил на ноги так стремительно, что зацепился полой халата за спинку стула, повалив его на пол. Но не сделав попытки поднять его, принялся скакать по кухне, драматично заламывая руки и громко выкрикивая: – Ты хреновый сценарист, Лизка! Это полная жопа, а не сценарий!!!

Она была с ним не согласна, потому что до сих пор пребывала в уверенности, что сценарий ее был безукоризненным.

Целью их последней, как они решили для себя, операции была Ольга. Та самая Ольга, от которой он сбежал, чуть не свихнувшись от ее нравственности и целомудрия.

Все, что от него требовалось до сего времени, это вести за ней наблюдение, не давая при этом усомниться коллективу в своей функциональной пригодности. Второе у него получалось великолепно. Когда того требовали обстоятельства, Влад мог быть виртуозно изворотливым. Но вот наблюдение давалось ему с трудом. Постоянные дерганья на ковер к вышестоящему руководству, корпоративные посиделки и прочие профессиональные обязательства забирали у него массу времени. Он психовал, капризничал, грозился бросить все к чертовой матери. Время шло, а к Ольге он не приблизился ни на шаг.

– Почему мне просто не встретить ее у подъезда ее дома и не поговорить? – возмущался он всякий раз.

– Потому что все должно быть естественно! Без тени сомнения, что все это подстроено. Вся наша затея разыгрывается по схеме: начальник – подчиненная. Так и только так мы сумеем загнать ее в угол. А когда она там окажется, то сделает все. Не только подпишет нужные нам бумаги, она их нам на блюдечке с голубой каемочкой принесет и еще умолять станет, чтобы мы все это из ее рук приняли. Ну, не мы, конечно, а ты…

Ситуация была очень щекотливой и тонкой, но игра стоила свеч, и они рискнули… в который раз.

Лиза почему-то изначально была уверена, что, играя на чувствах Ольги, они никогда ничего не добьются. Та начнет ломаться, вспоминать все прошлые обиды и в лучшем случае пошлет его к черту. О худшем думать не хотелось. Потому и был ею придуман этот умопомрачительный план.

Он руководитель, властвующий и повелевающий. Она подчиненная, хрупкая и безвольная, цепляющаяся за свою работу, потому что больше ничего не имеет и не умеет.

Дальше должно было последовать что?.. Ах, да, совсем запуталась в этой хреновине.

Он должен был вызвать ее к себе в кабинет, что сегодня и случилось. Об этом он успел сообщить Лизе по телефону. При этом обставить дело так, что вопрос о ее назначении на другую, более высокооплачиваемую должность все сочли бы вопросом решенным. Потом ему следовало поручить этой бледной поганке какое-нибудь ответственное задание, заведомо обреченное на провал. Да не просто провал, а с угрозой приговора по какой-нибудь статье Уголовного кодекса. И тогда, загнанная в угол, трепещущая от страха перед разоблачением, Ольга делает все, что они ей диктуют. Выбора у бедняги просто-напросто не оставалось.